Экспрессивные стилистически отмеченные речевые акты угрозы англоязычного политического дискурса

Несмотря на достаточную стереотипность высказываний, обслуживающих различные жизненные ситуации, говорящий нередко чувствует необходимость заменить обычные для восприятия слова на более живые построения. Повышение эффективности, действенности высказывания создается с помощью экспрессивности, которая «имеет … целью усилить воздействие на слушающего, поразить, убедить его» [2, с. 137].

В свете теории речевых актов экспрессивность как языковая категория связана с усилением коммуникативного намерения говорящего. Для высказываний, ведущей предпосылкой которых является называние речевого намерения субъекта речи, предлагается термин эмотивные речевые акты, т.е. «речевые акты, иллокутивной целью которых является выражение эмоционального состояния субъекта речи или его эмоциональное отношение к чему-либо» [4, с. 25]. Такая концепция предлагает нестандартный подход к классификации речевых актов по сравнению с классическим.

В большинстве случаев можно говорить не о доминировании, а о сочетании эмоционального компонента и собственно иллокутивного компонента высказывания, и лишь иногда о выдвижении эмоционального компонента на первый план. Основной задачей данной статьи является рассмотрение лексико-синтаксических преобразований, ведущих к повышению экспрессивности речевых актов угрозы, или менасивных речевых актов (МРА), в политическом дискурсе. Прежде всего будут рассмотрены те случаи, когда экспрессивные средства из всего разнообразия преследуемых целей помогают реализации непосредственно главной цели угрозы – устрашению противника.

На лексическом уровне основными экспрессивными средствами реализации угрозы являются метафора, метонимия, эпитет и гипербола.

Для большинства теоретиков метафора – это поэтическое и риторическое выразительное средство (слово, словосочетание, предложение, некоторый текст) с переносным смыслом. В настоящей работе метафора понимается как перенос названия по сходству, а также само переносное значение, в основе которого лежит сходство [5, с. 24].

“[…] When there’s a hole in the ground and a person is able to crawl into it in a country the size of California, it means we’re on a scavenger hunt for terror. And the best way to find these terrorists who hide in holes is to get people coming forth to describe the location of the hole, is to give clues and data.” [7].

Так, в данном примере описывая охоту, ведущуюся на террористов, говорящий облекает ее в форму метафоры на основе сходства с существующей в Америке игрой, согласно правилам которой участники должны найти и собрать определенные предметы (не покупая их) за ограниченное количество времени. Возможность многозначного толкования слова scavenger (сборщик мусора; птица или животное, питающееся падалью) только добавляет данному выражению экспрессивности.

Метафора в политике – это поиск, попытка выйти за границы человеческого опыта взаимодействия с миром, всё-таки опираясь на имеющиеся знания, проекция известного на неизвестное [1, с. 17].

Если провести сравнение с обычной связной речью, где мы часто встречаем метафоры, на первый взгляд может показаться, что сфера политических выступлений характеризуется метафорической бедностью, так как речь политика в изрядной степени состоит из речевых актов, степень воплощения которых в реальность должна быть контролируема. Тем не менее, как только производится упор на эмоциональное воздействие, что в политической жизни случается довольно часто, запрет на метафору снимается, что можно наблюдать при функционировании в речи политика собственно угрозы и ее коммуникативно-семантических типов (ультиматум, шантаж, категорическое требование, устрашение, предостережение).

Среди многочисленных функций метафоры в политическом дискурсе при ее использовании в МРА прежде всего задействуются прагматическая и изобразительная функции. В своей прагматической функции метафора является мощным средством формирования у адресата необходимого говорящему эмоционального состояния и мировосприятия, путем побуждения и аргументирования. Метафора позволяет обратиться к некоторому общему для коммуникантов фонду знаний и тем самым создать своего рода общую платформу, опираясь на которую, говорящий с легкостью может развить свою точку зрения.

В своей изобразительной функции метафора помогает сделать сообщение более образным, ярким, наглядным. Образная форма привлекает адресата и способна сделать высказывание более действенным.

“[…] And so we’re going to slowly but surely tighten the net on terrorists, wherever they live” [7].

В данном примере использование метафорического выражения “tighten the net on sb.” позволяет сравнить поимку террористов (адресата угрозы) с массовой ловлей рыбы. Образ сети (невода), медленно, но методично набрасываемой и стягивающей жертву в плотно кольцо-ловушку помогает прежде всего реализовать интенцию МРА пробудить страх и опасение у адресата (прагматическая функция) и придать МРА образную и яркую форму (изобразительная функция). Метафорическая оболочка угрозы также помогает снять с говорящего ответственность, спасти его лицо (не уточняется каким образом в действительности будет вестись поимка террористов). Такая сознательная мистификация, вуалирование и можно сказать даже анонимность есть выражение еще одной функции метафоры в политическом дискурсе – эвфемистической.

Эту же функцию выполняет и еще одно выразительное средство, а именно метонимия. Метонимия есть перенос названия по смежности понятий. Особенность метонимии по сравнению с метафорой заключается в том, что метонимия, создавая образ, при расшифровке образа сохраняет его, в метафоре же расшифровка образа фактически уничтожает этот образ. [3, с. 132].

В своей эвфемистической функции метонимия помогает передать информацию, которую автор по тем или иным причинам не считает целесообразным обозначить при помощи непосредственных номинаций.

В своем высказывании на CNN после событий 11 сентября 2001 года госсекретарь США Кондолиза Райс обращается к террористам, вынашивающим планы нападения на Соединенные Штаты.

“Don’t let the gun become a mushroom cloud” [10, p. 64].

По своему содержанию произнесенная угроза является превентивной, она как бы упреждает какие-либо дальнейшие действия противника, подчеркивая, что их реализация может привести к тому, что обычное ружье, направленное на них, может обратиться атомной бомбой. Непосредственно метонимия заключена в переносе названия по смежности формы атомной бомбы и гриба, что выражается в лексическом выражении “a mushroom cloud” – «облако в форме гриба». Приводя такой аргумент как возможное использование атомной бомбы против соперника в составе своей угрозы, говорящий облекает этот политический эвфемизм в метонимическую форму, сразу же отсылая адресата к общему фонду знаний о понятии атомной бомбы, и в то же время сохраняя собственное политическое лицо в результате отказа от простой номинации орудия угрозы. Блеск формы, в которую заключена метонимия, воспринимается как признак глубины и смысловой точности высказывания.

Таким образом, метонимия, как и метафора, используется в целях образного изображения описываемого явления или действия, что в случае с МРА способствует более глубокой или сильной импликации угрозы.

Дополнительную выразительность и эмоциональность менасивной конструкции придает эпитет. Являясь выразительным средством, основанным на выделении качества, признака описываемого явления, эпитет всегда субъективен. Таким образом, эпитеты являются мощным средством в руках оратора для создания необходимого эмоционального фона высказывания; они рассчитаны на определенную реакцию получателя.

В МРА эпитеты используются не только для отрицательной характеристики адресата (evil man, oppressive power, corrupt regime, faceless coward, cruel and violent dictator, etc.), но, главным образом, для эмоциональной окраски угрозы как действия (to carry the urgent attack, to apply decisive force, to lead aggressive raids against, to take strong and effective measures, to bring sudden suffering to, to face fearful consequences, to administer proper punishment, etc.).

Эпитет обычно оформляется в виде атрибутивных слов или словосочетаний и чаще всего выражается прилагательным в атрибутивной функции, препозиционно (или постпозиционно). Тем не менее, в МРА англоязычного политического дискурса широкое распространение получают эпитеты, выраженные качественными наречиями: patiently, persistently, severely, forcefully, etc.

Одним из важнейших средств экспрессивности угрозы является гипербола (вид тропа, который основан на употреблении слова в переносном значении и используется для усиления изобразительности и выразительности речи). По своей семантической организации гипербола включает только те семантические признаки лексем, которые градуируются, т.е. имеют сему «степень». Градуальная семантика со смежным значением преувеличения может передаваться не только с помощью средств лексического уровня языка, но и синтаксического.

“We’ve learned that America is not immune from attack. Yet, America is equal to this challenge, make no mistake about it. They’ve roused a mighty giant” [13].

Так, слово “giant – an unusually large person, animal, plant, organization, etc.” [11, p. 497] уже само по себе имеет гиперболизированную сему степени основного признака «размер». Сочетание его со словом “mighty – powerful, strong; great and impressive” [11, p. 737] не только удваивает степень этого признака, но добавляет к ней еще одну степень признака «сила».

Признак степени характерен гиперболе не только в составе сем лексических единиц, но и как неотъемлемый эмоциональный компонент содержания высказывания.

Экспрессивность как усиление выразительности, передаваемое структурными средствами, возникает на уровне синтаксиса [6, с. 96]. Синтаксис является той областью языковых форм, которая предоставляет наиболее широкий набор средств речевого воздействия. Реакция синтаксиса на наличие эмоций проявляется в изменениях синтаксических конструкций. Таким образом, экспрессивность угрозам в политическом дискурсе придает ряд преобразовательных процедур.

• Повтор и параллельные конструкции.

При использовании повтора эмоциональное воздействие оказывается посредством логического выделения того компонента высказывания, к которому говорящему необходимо привлечь внимание слушающего. Параллельное расположение конструкций делает высказывание более сбалансированным, придает ему четкий ритм, что помогает его восприятию на слух и сразу же привлекает внимание в письменном оформлении, а также уравнивает запараллеленные компоненты по их значимости для адресата.

В политических МРА встречаются все четыре вида повтора в сочетании с параллельными конструкциями: 1) анафора (повтор языковых элементов в начале каждой конструкции); 2) эпифора (повтор языковых элементов в конце каждой конструкции); 3) кольцевой повтор (повтор элементов в начале и в конце конструкции, что придает высказыванию более компактную и законченную форму); 4) анадиплосис (повторное употребление элемента, встреченного в конце конструкции, в начале следующей, так называемый подхват).

Нередко адресант выполняет комбинирование синтаксических приемов для усиления эмоциональной нагрузки, а следовательно, большего менасивного эффекта.

“Do not yield. Do not flinch. Stand up. Stand up with our President and fight. We’re Americans. We’re Americans, and we’ll never surrender. They will.” [12].

В данном примере можно наблюдать не только комбинирование приемов анафорического повтора и параллельных конструкций, но также и использование приема парцелляции, при котором законченная отработанная мысль воплощается в нарочито «естественную» форму путем расчленения единой структуры на составляющие ее части. В результате прерывающаяся формальная связь служит экспрессивной акцентуации содержания высказывания.

К различного рода повторам в МРА политического дискурса также примыкает явление, известное как плеоназм. При плеоназме повторяется не одно и то же слово, а мысль. Отличие плеоназма заключается в том, что такое повторение не вызвано требованием выразительности и скорее рассматривается как недостаток речи. Считается, что плеоназм берет свои истоки именно из стиля ораторской речи.

“We’re mounting a sustained campaign to drive the terrorists out of their hidden caves and to bring them to justice. We’re going to rout the terror elements out of the shadows and hold them accountable” [8].

Подобные излишние повторения, к сожалению, не столько усиливают экспрессивность речи, сколько отягощают ее, затрудняя восприятие и затемняя четкость выражаемой мысли.

• Нарастание или градация

Нарастание (градация) – это нанизывание однотипных синтаксических единиц (например, однородных членов предложения, придаточных предложений) в последовательном порядке повышающейся или понижающейся смысловой или эмоциональной значимости членов ряда. Нарастание может быть логическим, эмоциональным и количественным.

В логическом нарастании каждая его часть важнее предыдущей с точки зрения содержания понятий, заключенных в словах. Эмоциональное нарастание обычно реализуется синонимами. Примером количественно нарастания может служить следующий речевой акт:

“It would take one vial, one canister, one crate slipped into this country to bring a day of horror like none we have ever known” [9, p. 303].

Выявлению градации помогает обращение к толкованию каждой из единиц в синтаксическом ряду.

“Vial – a small glass container for liquid medicine or perfume” [11, p. 1326].

“Container – a box, bottle of standard size for transporting goods” [11, p. 248].

“Crate – a large container for transporting goods; a large container made of metal of plastic divided into small individual units, for transporting or storing bottles” [11, p. 272].

Несмотря на то, что крайние единицы (vial – crate) объясняются через слово “container”, отнести этот пример к приему градации нам подсказывает указание на размер ёмкости в определениях от меньшего (small) к средне-стандартной величине (standard size) и до огромного (large).

Таким образом, экспрессивность менасивных речевых актов в политическом дискурсе на уровне лексики осуществляется посредством использования метафор, метонимий, эпитетов и гипербол, а на синтаксическом уровне – посредством таких процедур как повтор (различные типы), параллельные конструкции, нарастание (градация).

Литература:

1. Баранов А.Н., Казакевич Е.Г. Парламентские дебаты: традиции и новации: Сов. полит. яз.: (От ритуала к метафоре). – М.: Знание, 1991. – 63с.

2. Гак В.Г. Теоретическая грамматика французского языка. Синтаксис. 2-е изд. – М.: Высш. шк., 1986. – 220 с.

3. Гальперин И.Р. Очерки по стилистике английского языка. – М.: Изд-во Литературы на иностранных языках, 1958. – 460 с.

4. Пиотровская Л.А. Эмотивные высказывания как объект лингвистического исследования (на материале русского и чешского языков). – СПб.: Российск. гос. пед. ун-т, 1994. – 148 с.

5. Рахманова Л.И., Суздальцева В.Н. Современный русский язык. Лексика. Фразеология. Морфология: Учеб. Пособие. – М.: Изд-во МГУ, 1997. – 449 с.

6. Трофимова Э.А. Синтаксические конструкции в английской разговорной речи. – Ростов н/Д: Изд-во Ростовского ун-та, 1981. – 160 с.

7. American presidency project. Speech archive. URL: http://www.presidency.ucsb.edu

8. American Rhetoric. Online Speech Bank. URL: http://www.americanrhetoric.com/speechbanka-f.htm

9. Bovard J. Terrorism and tyranny; trampling freedom, justice, and peace to rift the world of evil. – N.Y.: Palgrave Macmillan, 2003. – 440 P.

10. Miller M.C. Cruel and unusual: Bush/Cheney’s world order. – N.Y.: Norton & co., 2004. – 343 p.

11. Oxford Advanced Learner’s Dictionary / Ed. by A. S. Hornby. 5th ed. – Oxford: Oxford University Press, 1998. – 1428 p.

12. PresidentialRhetoric com. Audio and Transcripts. URL: http://www.presidentialrhetoric.com/archives/index.html

13. The Washington Times. News Politics. URL: http://washingtontimes.com/news/politics