II. Практическая часть исследования

1. Подлинник и его русскоязычные переводы

Характеристика оригинала и трёх вариантов его перевода. Данный раздел имеет целью выявление особенностей оригинала и вариантов его перевода на русский язык в таких аспектах как время и место создания произведений, их авторы, целевая аудитория, авторский замысел. Особой задачей является поиск ответов по содержанию подлинника посредством анализа употреблённых в нём реалий (Что происходит? Кто это делает? Когда? Где?). Специальное внимание уделяется анализу переводческой стратегии на основе данных таб.1, которая представляет собой список реалий в алфавитном порядке, их классификацию и способы перевода. Этот список, в свою очередь, был составлен в ходе сплошной выборки реалий в тексте оригинала и поиска их соответствий в русских переводах. В каждой графе столбца «Примечания» мы даём значение реалии, как оно есть в различных словарях. Таб. 1 (фрагмент показан ниже) является, по сути, основной частью исследовательской работы. Объектом нашего исследования являются тексты, указанные в таб. 2.

Таблица 1

Таблица 2

Объекты исследования

Как видно из таблицы, оригинал появился на свет в 1920 году, а первый перевод на русский язык — спустя 4 года, в 1924. Следующие два русских перевода увидели свет почти через 70 лет, в 1992 и 1993 гг. Совершенно очевидно, что это две исторические эпохи, которые стали судьбоносными особенно для нашей страны из-за смены общественно-политического строя. Это динамичное время определённым образом отпечаталось в представленных переводах.

«История доктора Дулиттла» — типичная английская авторская сказка. Как и большинство других английских авторских сказок, она обращена как к детям, так и взрослым, об этом, кстати, говорится в посвящении к ней. Её автор, Хью Лофтинг (см. фото ниже), вовсе не думал заниматься литературой, пока не попал на фронт.

Как признавался сам писатель, идея о том, чтобы рассказать о животных и докторе, который понимает их язык, пришла к нему в голову на войне. Он, как британский подданный, был призван в ирландскую гвардию в звании лейтенанта в 1916 году. В письмах домой он писал, что считает крайне несправедливым, когда раненных солдат лечат в госпиталях, а раненных лошадей, которые точно также рискуют своими жизнями, просто пристреливают на поле боя [3].

И у него возник вопрос: а что было бы, если бы люди понимали язык животных? Так начинается история создания сказки, которую он начал писать на фронте в письмах своим детям, при этом иллюстрируя их, что очень нравилось его совсем маленьким Колину и Элизабет. Примечательно, что он, как и многие другие английские писатели, очень серьёзно относился к созданному им художественному миру. Там нигде нет намёка на то, что его мир — выдумка. В предисловии к повести другой британский писатель Хью Уолпол пишет: «Mr. Lofting believes in his story quite as much as he expects you to». Его персонажи живут и действуют в реальном мире. И даже придуманное автором животное pushmi-pullyu (Тянитолкай), помещённое в естественную среду, рассматривается скорее как феномен гегелевского идеализма (если чего-то не видел, то это ещё не значит, что этого не существует), нежели как сказочный вымысел. А тот факт, что животные умеют общаться, и человек может научиться их понимать (как это сделал доктор Дулиттл), кажется, конечно, необычным, но не вызывает сильного сомнения в его возможности. Таким образом, первый тезис, который крайне важен для нашего дальнейшего исследования, заключается в том, что мир, в котором живут и действуют персонажи Х. Лофтинга, не просто действителен, а фотографически реален и историчен .

Сам автор, будучи железнодорожным инженером, работал в разных странах и на разных континентах: Африка, Южная Америка, Канада, Куба и США, куда он впоследствии перебрался вместе с семьёй на постоянное местожительство и где, собственно говоря, и появились его 14 книжек про славного доктора Дулиттла. Поэтому неудивительно, что в его повестях собран богатый лингвистический, этнографический и страноведческий материал.

Некоторые исследователи его творчества называют его сказки пацифистским ответом на жестокий вызов эпохи (первая мировая война). Действительно, натура доктора Дулиттла и его поступки — это отражение авторской философии мира. Вспомним хотя бы тот эпизод, когда добрый доктор прощает жестоким пиратам всё то зло, которое они причинили морякам, и назидательно предлагает им стать фермерами. Отсюда и второй тезис: цели, ради которых живут его главные персонажи, являются пацифистскими и в высшей степени гуманными .

Язык произведения прост, но не примитивен (анализ употреблённых реалий будет дан ниже). Пока нужно отметить следующее: общественно-политическая лексика, употреблённая автором сказки, по-разному воспринималась тогда и воспринимается сейчас . Начиная с 70-х годов прошлого века, эта сказка в её ранних изданиях запрещена в американских школах. На неё повесили ярлык расисткой литературы. Обиходное в тевремена слово « негр » (и не только) никак не вписывается в сегодняшние рамки так называемой политкорректности. То, что казалось естественным тогда, сегодня негативно воспринимается в американской культуре. В корне поменялся регистр общения начала XX в. Поэтому наш третий тезис связан с повлиявшим на перевод колоритом времени , когда произошёл семантический сдвиг отдельных лексических единиц оригинала.

Первый прозаический перевод повести о приключениях доктора Дулиттла в России принадлежит Л. Б. Хавкиной, заслуженному деятелю науки РСФСР (1945), доктору педагогических наук (1949). Она владела 10 языками, но перевод не стал её основной деятельностью. Она известна в научных кругах как крупнейший организатор библиотечного дела в России. Её книга «Приключения доктора Дулитля» вышла в Госиздате в 1924 г. одновременно с книгой в стихах для маленьких детей К. Чуковского «Доктор Айболит». Как известно, Айболит затем будет появляться и в других произведениях Корнея Чуковского. В 30–40-х годах он будет очень активно защищать бренд «Айболит», утверждая, что, именно он придумал звериного доктора.

Прототипом его, якобы, послужил еврейский врач и общественный деятель Цемах Шабад, проживавший в Вильнюсе, в чьём доме несколько раз останавливался сам Чуковский. Этот врач, по словам писателя, был наидобрейшим человеком, лечил не только людей, но и животных. Кстати, в старом Вильнюсе ему (Шабаду) установлен бронзовый памятник. Там две фигуры — он и девочка с кошкой на руках. История создания «Айболита» (был ли это плагиат?) выходит за рамки нашего исследования, хотя это весьма интересно. Здесь же нам важно отметить то, что «Айболит» К. Чуковского переиздавался десятки раз и благополучно «дожил» до сегодняшнего дня.

А вот его собрат «Дулитль» Л. Хавкиной имел крошечный тираж (7000 экземпляров), быстро растворился на обширных просторах СССР и никогда больше не переиздавался, и в общественные библиотеки не попал. Поэтому до 1990-х годов были только единицы, кому посчастливилось прочитать эту книгу. Она, по-нашему мнению, является классическим примером перевода (об этом ниже).

В отличие от «Айболита» Чуковского, написанного для малышей, перевод Хавкиной предназначен, в первую очередь, для детей подросткового возраста. Такую задачу, по её воспоминаниям, перед ней ставила редакция. Как переведено произведение? Если не брать во внимание идеологическую составляющую, то перевод, в общем-то, получился эквивалентным и адекватным. Но главное всё-таки в идеологии.

Собственно говоря, всё, что выходило в Госиздате, подвергалось тщательной цензуре. Шёл 1924 г. И надо понимать, что прошло всего лишь два года, как закончилась гражданская война, было ещё много недовольных советской властью и политикой большевиков, которые эту власть с трудом удерживали. Согласно секретным архивным документам [5], вся пресса была поставлена на рельсы идеологической борьбы. В том числе и детская литература. В этом историческом контексте мы понимаем, почему из перевода исчезает, например, реалия «Parson» (пастор), и появляется фамилия «Парсон», а сквайр Дженкинс превращается просто в Дженкинса. Они же — лучшие люди села (!), где живёт Дулиттл. Для нас переводческое решение очевидно.

Именно в то время в России религия объявляется опиумом для народа. Поэтому священник — не та фигура, которой нужно восхищаться или которую нужно уважать молодым советским ребятам. А кто такой сквайр (squire)? Раньше это был оруженосец рыцаря. Отслужив ему свой срок, он получал в награду землю от рыцаря, да ещё дюжину слуг в придачу. До XX в. в сельской местности Британии они составляли значительную часть джентри — нетитулованного мелкопоместного дворянства. Уважать помещиков? В пролетарской стране, где великая цель — покончить с классовым неравенством, где идёт борьба с кулачеством? Эти персонажи не могли попасть на страницы книги, выходившей в государственном издательстве, в штатном составе которого всегда был политредактор, занимающийся рецензированием и оценкой произведения.

Как следует из материалов секретного бюллетеня за 1924 год, Главлитом[1] было конфисковано 118 книг (включая 20 сказок) из 279 рассмотренных в том же году по политическим и идеологическим причинам, а также те сочинения, которые политредакторы оценили как «бульварщина». Причём там приводятся критерии оценки содержания детских книг. Например, язык должен быть простым и ясным, на первый план выдвигается воспитательное значение, религиозная пропаганда запрещается (даже в виде фразеологизма — ей-богу !), воображение допускается только при условии того, что оно не отталкивает ребенка от реальности. Таким образом, совершенно очевидно, что в начале 20–х годов было маловероятным, чтобы советская цензура пропустила произведение, где лучшими людьми села назывались священник и помещик. Мы также понимаем, что нельзя ставить это в вину автору. Это объективный «отпечаток» эпохи в переводе Л. Б. Хавкиной. О других временных колоритах мы скажем ниже.

Теперь о вариантах перевода 90-х годов XX в. О самих авторах переводов мало что известно. Однозначно можно сказать, что это не первая их работа, а также то, что детская литература не является их специализацией. Перевод Ю. В. Муравьёвой и перевод Б. Давыдовой и В. Нижник — это два абсолютно самостоятельных произведения. Каждый из авторов по-своему решал переводческие задачи. Работа Муравьёвой тяготеет к дословному переводу, тогда как работа Давыдовой и Нижник широко использует элементы вольного перевода (более подробно ниже). Как мы видим из таб.2, их книги вышли в разных издательствах с годичным разрывом. Но в предисловиях от издателей в обеих книгах упоминается, что до них единственным произведением о докторе Дулиттле была пересказанная в стихах книга Корнея Чуковского «Доктор Айболит», которого он «позаимствовал» у Х. Лофтинга! Ни слова о книге Хавкиной. Это удивительный факт. Они не знали о существовавшем переводе!? Тем интереснее для нас посмотреть, насколько совпадают или расходятся три варианта перевода, в чём особенность каждого.

Реалии и авторский замысел. Выше мы уже говорили, что пацифизм и гуманизм заполняют идейно-содержательное пространство сказки. Доктор Дулиттл поступает так-то и так, потому что у него такая психология, это его экзистенция, а её императив — «хорошие дела». Небольшие, но хорошие. Недаром же у доктора «говорящая» фамилия: Do-little (разрядка наша) — делать малое. Мозаика «малых дел», из которых складывается фабула повести, — только первый, поверхностный уровень авторского замысла.

У английской авторской сказки, как правило, несколько смысловых страт, уровней. Следующий уровень, на наш взгляд, онтологически связан с его детьми. Вспомним, что Лофтинг писал сказку в письмах с фронта. Это послание, мессидж, прежде всего своему сыну, Колину. О чём же этот мессидж, нам помогут понять, как ни странно, ономастические реалии.

Главные герои сказки: Dab-Dab (утка), Jip (собака), Gub-Gub (свинья), Too-Too (сова), Chee-Chee (обезьяна), Lion, King of the Beasts (лев, царь зверей), the king of Jolliginki (король Джоллиджинкии), Bumpo (Бампо, принц Джоллиджинкии), Cat’s meat man (торговец едой для кошек), Trevelyan, Squire Jenkins, the Parson, Mayor of the town, Doctor Dolittle, Ben Ali, the Dragon, leader of the pirates и многие другие. В оригинале это «мужской» мир в отличие от русских переводов (утка, но не селезень; собака, но не пёс и т. д.). Сюда можно добавить крысу, которая даёт совет доктору покинуть корабль, потому что тот затонет через два дня; акулу, которая ловит в море главаря пиратов и ведёт его на суд к доктору. Крыса и акула — тоже «мужского» племени в тексте оригинала. Этот мир энергичен и деятелен. Именно в нём происходят важные события и принимаются важные решения. Такие как купирование эпидемии среди обезьян и их лечение, борьба с пиратами и их «помилование», спасение дяди мальчика по фамилии Травелиан и др. Животные ведут себя как люди. Причём Хью Лофтинг подчёркивает это многократными « he » при передачи прямой речи.

«Женскую» сторону представляют: Polynesia (попугаиха), Sara Dolittle, Theodosia, Ermintrude, the Queen of Jolliginki и др. В этом обществе мало полезной энергии и разумного поведения. Сара, сестра доктора Дулиттла, ворчливая и глупая, может менять мнение на диаметрально противоположное, на принципы ей наплевать — лишь бы это приносило какой-то доход. Королева Джоллиджинкии танцует до полуночи, ведёт себя легкомысленно, совсем не занимается сыном, принцем Бампо. Дамочки, которые перекармливают своих болонок, а потом приводят их к доктору на излечение — вместе они составляют значительный контингент села. И если б не Полинезия, то этот «женский» мир был бы совсем бесполезным и глупым. Она научила доктора языку зверей. Она эгоистична, но даёт умные советы, потому что понимает, что от этого будет лучше всем. Долгие годы среди людей и зверей сделали из неё философа. Дулиттл и его друзья прислушиваются к её мнению. В повести именно она со своим жизненным опытом, эрудицией и философской мудростью стоит во главе этого животного мира, хотя ни о каком равенстве полов речи не идёт.

Итак, состав этих двух «сообществ», отраженных в именах собственных, в реалиях, порождает гендерные аллюзии и связанные с ними ассоциации о превосходстве мужского начала над женским . Это выражено как количественно (he:she = 10:1), так и содержательно (разумные дела). Они представляют собой имплицитный способ передачи авторского замысла. В данном случае его можно выразить следующим образом. Колин (сын Х.Лофтинга) станет мужчиной. Поскольку в этом мире всё решают мужчины, то и он должен будет принимать важные решения. К этому нужно быть готовым. А Элизабет (дочь Лофтинга) должна быть умной, как Полинезия, чтобы давать мудрые советы, в том числе и своему брату, Колину. Думается, что автор не хотел формулировать эту мысль напрямую, скажем, через слова каких-нибудь своих персонажей, а выразил это через гендерные аллюзии. И сделал это именно так, может быть, потому что не хотел, чтобы его обвинили в шейминге и дискриминации женщин. Точно так же, как после его смерти сказку о добром докторе причислили к списку расистской литературы. Разница лишь в том, что про негров ещё можно было так писать, а про женщин в таком ключе — уже тогда осуждалось. Его книга писалась как раз в разгар активных манифестаций суфражисток в Великобритании, которые в 1918 году добились для женщин права избирать и быть избранными в парламент (после 30 лет), то же происходило и в США.

Теперь что касается русскоязычных версий о докторе Дулиттле. Все они при переводе изменяли «род» большинства животных, причём у Хавкиной Полинезия — это «он», т. е. попугай. Категория рода во всех русскоязычных вариантах повести передана неверно. Само по себе это не повлияло на общий смысл текста, тем более на его когерентность. Но потеря гендерных аллюзий, связанных с ономастическими реалиями, приводит к частичному непониманию авторского замысла. Эта функциональная потеря — уже значительный недостаток русскоязычных версий перевода повести Х. Лофтинга. И это первая особенность , выявленная нами в ходе анализа перевода реалий.

Реалии как элемент художественного дискурса.

Содержание сказки всегда можно прояснить при помощи специальных вопросов: кто? что? где? когда? В нашем случае посредством интратекстового анализа пространственно-временного континуума сказки с его героями-функциями нам предстоит выяснить, сможем ли мы понять содержание сказки, если на данные вопросы будем отвечать только реалиями из текста? И какими характеристиками они должны обладать?

Рассмотрим несколько таблиц.

Таблица 3

Имена животных

Таблица 4

Имена людей, их занятие

В таблицах 3 и 4 достаточно подробно представлены ономастические реалии и их варианты перевода. Более ясная картина, когда речь идёт о людях. Мы видим в оригинале и в большинстве случаев перевода имена и социальный статус человека. Хавкина прибегает к серьёзным модификациям в случаях перевода общественно-политической лексики: squire, parson, cat’s meat man, mayor. С одной стороны, это связано с политической цензурой (о чём мы говорили выше). С другой стороны, это связано с исторической эпохой. Современнику Л. Хавкиной было абсолютно понятным, кто такой старшина в волости, уезде. Это выборное лицо, ведавшее административными делами. А вот значение слова «мэр» знал далеко не каждый. Это слово было чужеродным. Иноязычная реалия была совсем незнакома в преимущественно крестьянской, необразованной России. И, наоборот, в наше время слово «старшина» стало архаизмом и сохранилось только в военной сфере как звание младшего командного состава армии. Поэтому совершенно правильно и логично, что в переводах Муравьёвой и Б. Давыдовой остаётся транскрибированное «мэр»: значение этого слова понятно современнику.

Более сложная картина с именами животных. Начнём с оригинала. Анализируя внутреннюю форму слов-имён, данных домашним животным доктора Дулиттла, нужно отметить, что только три из них, с определёнными оговорками, относятся к так называемым «говорящим» именам, понятным носителям языка. Утка Dab-Dab: dab — клевок. Клевать-клевать или клю-клю. Образ действия, передающийся глаголом «dab», может вызывать достаточно прочные ассоциации с «уткой». Обезьяна Chee-Chee: cheer — с огоньком, т. е. весёлая. Весёлая-превесёлая. Именно так выписан её характер в повести. Устойчивая ассоциация. Поросёнок Gub-Gub: яркий пример парономазии «gub» от «grub» — еда. Где бы тот не находился — в огороде доктора, Африке, на корабле — везде Gub-Gub чувствовал голод и был в поисках пищи. Он только об этом и думал. Еда-еда или ням-ням — самое подходящее имя для него. Все остальные имена не вызывают ясных коннотаций.

Хавкина и Муравьёва перевели имена животных либо способом транслитерации, либо способом транскрипции (подробнее см. ниже). В текстах, естественно, дано пояснение. Например, утка Даб-Даб, поросёнок Габ-Габ и т. д. Таких животных там набирается с полдюжины. И проблема заключаетсявтом, чтобы не забыть, кто есть кто . Удачно, на наш взгляд, решают эту задачу Б. Давыдова и В. Нижник. Они придумывают для них новые слова, так называемые семантические неологизмы (или окказионализмы), например, О’Скалли (оскал у собаки). Причём эти слова имеют ясную внутреннюю форму, т. е. становятся «говорящими»: Крякки, Хрюкки. Эти ономатопоэтические имена собственные понятны русскому читателю, а удвоение глухого велярного взрывного [к] или сонорного [л] придаёт слову-имени иноязычную звукоподражательную окраску. Кстати, прибалтийско-финский суффикс – kki (утка Крякки) образует имена женского рода [4; с.111]. Поэтому, к слову, Хрюкки — это хрюшка (она), а не поросёнок (он), как это ошибочно у Б. Давыдовой. Ещё в большей степени это касается графики. Например, написание на ирландский манер собачьей клички О’Скалли вносит в повествование необходимый иноязычный колорит. Всё это красиво, удобно, практично. Не нужно каждый раз, читая книгу, возвращаться назад на несколько страниц и искать, кто же такой Габ-Габ, если он станет Хрюкки.

Если с помощью ономастических реалий мы легко можем ответить на вопрос о героях сказки, то понять через реалии, что происходит с героями, практически невозможно, если не считать реалии, выражающие исторические факты ( the Wars of the Roses ), языковые реалии-глаголы ( to dust, to zigzag ) или реалии-фразеологизмы ( He mind his own business ). Это происходит по двум причинам. Во-первых, реалия может, конечно, выражать действие, но она, по своей природе, выражает уникальное действие (например, раскулачивание в русском языке или beating the bounds — «отбивание границ» в английском), присущее только данной культуре. Представить, что все события повести выражены исключительно национальными реалиями, не просто трудно, такого не может быть в принципе, даже в сказках. Во-вторых, у большинства реалий нет такого свойства как предикативность . Поэтому описать, что происходит, они не могут. Чаще всего они называют вещь или место.

Рассмотрим следующие таблицы.

Таблица 5

Авторский фразеологизм

Таблица 6

Топонимы и квазитопонимы

Что касается времени описываемых событий. Это очень любопытный факт. В самой повести нет никаких дат. Нет упоминаний о том, кто руководил страной в тот период. Ни слова не говорится о каких-либо географических открытиях, войнах, изобретениях. Правда, следующая книга «Путешествие доктора Дулиттла» описывает события 1839г. Большинство английских комментаторов убеждены, что события первой книги разворачиваются в 1819–1820гг. Отечественные издания пишут о том, что действие повести относится к 30-м — середине 40-х годов XIX в. Отчего эта хронологическая путаница? Кто ближе к истине?

Как ни странно, такой разнобой во мнениях по поводу хронологии событий первой книги появился в результате неточного перевода. Более того, неэквивалентного перевода английской реалии. Действительно, в книге нет дат, но время действия событий установить всё-таки можно. С помощью реалии-фразеологизма. Из таб.5 видно, как авторский фразеологизм был переведён на русский язык. С точки зрения коммуникативной ценности перевод Хавкиной является, по теории А. Д. Швейцера, адекватным в прагматическом плане, но не в семантическом. Она нашла замечательный идиоматичный аналог в русском языке, который передаёт смысл английского фразеологизма (очень давно).

Данилова и Нижник нашли красивый образ, но изменили стилистику, что свидетельствует о слишком вольном переложении текста оригинала. Муравьёва остаётся в данном случае верной своей стратегии — точный перевод. Однако без переводческого комментария, у русского читателя не возникают никакие ассоциации. (Причём Муравьёва здесь допустила серьёзную переводческую ошибку, но об этом ниже). Зато мы теперь знаем, что английский фразеологизм передаёт нам исторический факт. В 1651 году во времена английской революции Карл II прятался на дубе от «круглоголовых», сторонников парламента, которые требовали полного контроля над исполнительной властью. Из текста мы знаем, что Полинезия видела Карла II на том дубе с верхней ветки. И ещё мы знаем из текста возраст Полинезии — 182 или 183 года. Также нам становится известно, что в Африке она не была уже 169 лет. « I can never be quite sure of my age», said Polynesia. «It's either a hundred and eighty- three or a hundred and eighty-two . But I know that when I first came here fromAfrica, King Charles was still hiding in the oak-tree — because I saw him. He looked scared to death».(2 глава)..... «Dear old Africa!" sighed Polynesia. «It's good to get back. Just think — it'll be a hundred and sixty-nine years tomorrow since I was here ! ( 5 глава )". Стало быть, действие повести происходило в 1820 г. Иэто можно установить, только читая оригинал или перевод Муравьёвой. Переводы Хавкиной и Даниловой, Нижник теряют эту возможность. Иначе говоря, вышеупомянутый фразеологизм оказался в тексте самым важным темпоральным детерминантом исторической эпохи .

Таб.6 нам показывает, где разворачивались события, описываемые в повести. Сюжетные действия происходят на широком и разнообразном географическом фоне: на двух континентах, островах, в разных странах и разных поселениях, а также в нескольких морях, Атлантическом океане. На языке «необразованных» обезьян Европа — Страна Белых Людей (the Land of the White Man), а сами они, разумеется, обитают в Стране Обезьян (the Land of the Monkeys). Пираты поселились в Берберии (Barbary), а зловредный темнокожий король, беззаботная королева Эрминтруда с их меланхоличным сыном принцем Бампо (Бед-Окур) живут в Джоллиджинкии (Jolliginki). В целом описываемая картина физического мира остаётся совершенно реалистичной. Основную роль здесь играют макротопонимы — крупные географические объекты — Атлантический и Индийский океаны, Африка, Европа, Гренландия, Канарские острова и другие. Не менее важны упоминания о Китае, Индии, России, Италии, Бельгии. Квазитопонимами названы небольшие поселения типа Грязеводск (Puddleby-on-the-Marsh) или Сбродленд (Barbary), которые, однако, не искажают восприятие физической реальности изображенного мира. Этимологический, лингвистический, функциональный и семантический разбор окказионализмов будет дан ниже.

Итак, функционально-семантический анализ показывает, что реалии являются когнитивно-содержательными компонентами текста. Они отражают фрагменты действительности, которые соотнесены с конкретным физическим миром и социокультурной средой, а также с идейно-эстетическим замыслом автора. При переводе необходимо соизмерять контекстуальное значение каждой реалии с другими когерентными компонентами текста, с его общим смыслом. Даже одна неправильно переведённая реалия может нести невосполнимые потери для всего текста. Эта вторая особенность , выявленная нами в ходе анализа текстовых реалий и их роли в произведении.

2. Переводческие стратегии и переводческие ошибки.

Прежде, чем перейти к анализу переводческих стратегий, нам следовало выяснить, с каким национально-специфическим корпусом английской лексики, употреблённым в оригинале, пришлось работать переводчикам. Для решения этой задачи, мы воспользовались классификацией В. С. Виноградова. Объектом классификации явились реалии из таб.1, полученные в результате сплошной выборки из текста оригинала. Категория «мифологические и этнографические реалии» включает лексику, обозначающую этнические и социальные общности, их представителей, божества, сказочные существа. Категория «языковые реалии» включает ономастическую лексику, фразеологизмы, аббревиатуру, междометия. Категория «бытовые реалии» включает названия предметов и вещей, а также обычаев и традиций национальной культуры. Категория «мир природы» составлена из реалий, обозначающих животный и растительный миры. Географические реалии — объекты физического мира.

Рассмотрим диаграмму 1.

Рис. 1. Классификация реалий оригинала

Анализируя данные диаграммы, следует обратить внимание на то, что почти половина всех реалий приходится на бытовые реалии. Ещё 24 % — на языковые реалии. Эти две категории реалий традиционно составляют значительную часть в художественных текстах. Потому что, во-первых, они в принципе многочисленнее, чем остальные. Во-вторых, они описывают самые сущностные и обиходные стороны жизни народа. Высокий процент реалий мира природы (19 %) не всегда характерен для художественных произведений. В данном случае это объясняется самим содержанием сказки, где главными героями являются животные и их биомы.

Используя таб.1, рассмотрим диаграммы, которые представляют нам способы перевода, использованные Л. Б. Хавкиной, Ю. В. Муравьёвой, Б. Давыдовой и В. Нижник.

Рис. 2. Способы перевода, применённые Л. Хавкиной

Анализ диаграммы следует начать с определения «стратегии перевода». Под этим термином мы понимаем всю совокупность переводческих действий, в основе которых лежит прагматический подход переводчика к осуществлению перевода. Иначе говоря, приёмы и способы перевода зависят от роли переводчика :

1. выполняет функцию посредника;
2. активно вмешивается в творчество автора оригинала.

В первом случае переводчик стремиться, согласно Лоуренсу Венути[4], сохранить и точно воспроизвести особенности оригинала, иногда даже пренебрегая читательским восприятием (узусом) или правилами родного языка (нормой). Такая стратегия называется форенизация (foreignization). Во втором случае переводчик, наоборот, стремится сделать текст перевода лёгким для восприятия читателем, максимально адаптируя его к нормам своей культуры. Такая стратегия называется доместикация (domestication) [2, с.272].

На уровне переводного текста стратегия может быть лингвистической или интерпретативной.

Лингвистическая стратегия — это перевод реалий через поиск реально возможных соответствий и систему регулярных переводческих трансформаций.

Интерпретативная стратегия рассматривает перевод реалии в контексте целого текста как «восстановление» рационального и эмоционального смысла (можно любым способом, даже не переводить, если это не влияет на общий смысл и восприятие текста) [6, с.121].

Теперь о переводческой технике Л. Б. Хавкиной. Как можно увидеть из диаграммы 2, автор обладает широким арсеналом приёмов перевода — 8 основных: функциональный аналог, контекстуальный перевод, транскрипция, транслитерация, гипо-гиперонимический (сужение / конкретизация и расширение / генерализация) калька, полукалька, и нулевой перевод (опущение). Здесь необходимо заметить, что в категорию «другие» (10 %) входят ещё 8 приёмов: переводческий комментарий, фразеологический эквивалент, освоение, перифраз, добавление, эмфатизация, семантический неологизм, нейтрализация. Причём она единственная из переводчиков, чьи переводы мы исследуем, использует такой приём как переводческий комментарий. Широкий арсенал приёмов и небольшой процент опущений (4,5 %) свидетельствует о поиске эквивалентных соответствий. Чаще всего переводчик прибегает к применению функционального аналога при переводе реалий (37,5 %). Это очень эффективный приём, ведущий к сохранению цели коммуникации, делающий перевод адекватным. Из-за своего прагматического потенциала этот способ широко применяется в переводческой практике. Однако у него есть и негативный аспект. Этот способ, безусловно, привёл бы к утрате национальной специфичности, если бы автор не нашёл позитивного баланса его применения с другими приёмами, такими как транскрипция (7,5 %) и транслитерация (8,5 %). Последние приёмы, в свою очередь, при их частом использовании могут перегрузить текст иноязычным словесным материалом, что также отрицательно сказывается на восприятии текста при чтении. Небольшие потери мы наблюдаем при использовании автором гипо-гиперонимического приёма (8 %). Действительно, генерализация ведёт к обеднению вещественного смысла, например, larder — это место, где раньше хранили сало и мясо, переводчик использует слово « кладовая » и ничего больше не поясняет. Наряду с потерей национального колорита, исчезает и часть лексического смысла слова.

Таким образом, несмотря на все недостатки, мы видим, что переводчик, употребляя различные приёмы перевода, стремится передать значение почти всех реалий и сделать перевод понятным для читателя. Это свидетельствует, во-первых, о доместикации перевода , а, во-вторых, о применении им лингвистической стратегии при работе со словами-реалиями оригинала. Сама Л. Б. Хавкина занимает позицию посредника в данной ситуации межъязыковой коммуникации.

Обратимся к переводу Ю. В. Муравьёвой и рассмотрим, какие приёмы перевода реалий она использовала и какую переводческую стратегию выбрала.

Рис. 3. Способы перевода, применённые Ю. В. Муравьёвой

Первое, что бросается в глаза, сравнивая две диаграммы, это чуть ли не совпадение по категории «функциональный аналог». 37,5 % у Л. Хавкиной и 36 % у Ю. Муравьёвой. О чём это говорит? Мы сравнили случаи, когда оба переводчика пользовались функциональным аналогом при передаче значений иноязычных реалий. Выяснилось, что такое совпадение произошло случайно. Конечно, многие переведённые таким способом реалии совпадают у обоих переводчиков, хотя найденные ими эквиваленты почти всегда разные. Например, drinking-trough — корыто (Хавкина); поилка (Муравьёва); booby — коновал (Хавкина); придурок (Муравьёва). Очень часто перевод реалий у них не совпадает по способу перевода. Сравним: lap-dogs — собачки (Хавкина, генерализация), болонки (Муравьёва, функциональный аналог); penny — монетка (Хавкина, функциональный аналог), пенни (Муравьёва, транслитерация).

Ю. Муравьёва использует уподобление (функциональный аналог) в тех случаях, когда нельзя сделать кальку (12,5 %), полукальку (5 %), транскрипцию (8 %) или транслитерацию (10 %), иначе слова-реалии теряют смысл для читателя перевода. Вместе эти приёмы составляют 35,5 % от всего количества переведённых реалий. Почти равно количеству реалий, переведённых с помощью функционального аналога. Это говорит о стремлении переводчика к точной передаче значения каждой реалии, сохранению иноязычной окраски и исторического колорита. Даже в том случае, когда совершенно естественным образом напрашивается перевод с помощью уподобления, Муравьёва остаётся верная выбранной переводческой стратегии — точному переводу. Например, kitchen fire — кухонный огонь (Муравьёва, калька), хотя из контекста уместным был бы « камин » (уподобление). В сравнении с Л. Хавкиной она в два раза реже прибегает к генерализации/расширению. Вероятно, потому, что этот способ не передаёт национальный и временной колорит.

Итак, можно констатировать, что переводчик стремится к сохранению и точному воспроизведению особенностей оригинала, связанных с реалиями. При этом она делает небольшое количество опущений (7 %). Следовательно, речь идёт о форенизации перевода и лингвистической стратегии при переводе слов-реалий, употреблённых в оригинале. Ю. В. Муравьёва играет роль посредника в межъязыковой коммуникации, связанной с переводом сказки Х. Лофтинга.

Результаты анализа способов перевода, использованных Б. Давыдовой и В. Нижник, значительно отличаются от результатов двух предыдущих анализов. Внимательно рассмотрим диаграмму на рис. 4.

Рис. 4. Способы перевода, применённые Б. Давыдовой и В. Нижник

Самое главное в этой диаграмме — это «красный сектор», нулевой перевод (опущение -20 %). Получается, что каждая пятая реалия в тексте оригинала «не нашла» своего эквивалента в тексте перевода. Это, во-первых, значительное отклонение от авторского стиля, и, во-вторых, огромная потеря значимой информации текста. Опущению подверглось большое количество междометий: By Jingo! (Чёрт побери!), Goodness! (Господи!), Huh! (Тьфу!), Tut, tut! (Ах, ты!) и другие. Поскольку междометия — это часто незаменимое стилистическое средство для выражения чувств и эмоций, то мы смело можем говорить, что эмоционально-насыщенная речь в тексте оригинала осталась невыраженной во многих случаях перевода. Обеднел, по сравнению с оригиналом, мир природы в переводе Б. Давыдовой и В. Нижник, так же, как и «сжался» физический мир. Из их книги русский читатель не узнает об орле-яйцееде ( black eagle ) и ямсе ( yams ), Девоншире ( Devon ) и Южной Атлантике ( South Atlantic ) и многом другом.

Вещественный мир, окружающий героев повести, теряет свою оригинальность вследствие опущения многих бытовых реалий: gipsy-wagon (цыганская кибитка), soup-tureen (супница), three feet (трёхфутовый), locker (рундук) и многие другие. А ещё русский читатель не узнает о традиционном уличном кукольном театре ( Punch & Judy show ). Мы считаем также многозначительным то, что больше половины фразеологизмов, употреблённых в оригинале, остались без всякого внимания со стороны переводчиков. Как известно, фразеологизмы создают нужную стилистическую тональность, усиливают наглядность и образность текста, передают авторские чувства, дают оценку происходящему. Вспомним такой эпизод из третьей главы. Сара Дулиттл, сестра доктора, обвиняет его в том, что он поселил в доме крокодила, который пугал клиентов. Из-за этого у них опять стало мало денег.

И вот как угрожающе она заканчивает свои назидания о чудище: « Now we shall be ruined entirely. This is the last straw. I will no longer be housekeeper for you …» В переводе Давыдовой мы читаем: «Нас ждёт нищета. И запомни: я не буду вести твоё хозяйство…» This is the last straw — это эллипсис известного фразеологизма: It is the last straw that breaks the camel’s back . Крокодил становится «последней соломинкой, которая ломает спину верблюду». Очевидно, что под верблюдом Сара подразумевает себя, ведь именно она горбатится на брата, ведя всё домашнее хозяйство. И выражением « this is the last straw » она даёт это понять доктору. Дело в том, что английские высказывания более имплицитные (подразумеваемые), чем русские. Этот яркий образ — « горбатиться » как верблюд, выраженный фразеологической аллюзией — отсутствует в переводе. Либо переводчики не поняли его, либо сознательно обесцветили мысль, выбирая стилистически нейтральную формулировку. Так или иначе, а текст перевода лишился ещё одного яркого образа. Справедливости ради, надо сказать, что и другие переводчики не поняли всю глубину этой фразы, хотя и перевели её.

Что ещё отличает эту диаграмму от предыдущих? Это резкое сокращение числа реалий, переведенных способами, которые «отвечают» за иноязычную окраску: калькирование, транскрипция и транслитерация. Зато появляются способы, которые не были представлены в предыдущих диаграммах: семантические неологизмы (3,5 %) и эмфатизация (2 %). Выше мы приводили такого рода примеры: Хрюкки, Крякки, Бед-Окур . Это, как и многое вышесказанное, говорит об активном вмешательстве переводчиков в творческий текст оригинала.

Таким образом, судя по характеру перевода реалий, мы видим, что авторы не столько переводят, сколько переделывают текст оригинала, допуская большое количество опущений, «изобретая» новые слова (семантические неологизмы), а также сознательно затушевывая иноязычный колорит. Совершенно очевидно, что здесь переводчики снижают когнитивную ценность текста (русский читатель получает меньше информации об английской культуре), т. е. происходит подгонка текста под усреднённого русского читателя. Следовательно, речь идёт о доместикации и интерпретативной стратегии при переводе реалий, употреблённых в оригинале. Сами переводчики занимают позицию скорее соавторов, нежели посредников в межъязыковой коммуникации, представленной их переводом.

Из всего вышеизложенного можно сделать вывод о том, что квантитативный анализ реалий, точнее приёмов их перевода, раскрывает нам переводческую стратегию и место переводчика в ситуации межъязыковой коммуникации. Иными словами, мы можем судить о том, насколько близки между собой подлинник и перевод. Это третья особенность, выявленная нами с помощью анализа способов перевода реалий.

Ошибки оригинала и русскоязычных переводов. Анализируя реалии и варианты их перевода, мы обнаружили ошибки двух типов: лингвистические и экстралингвистические. Удивительным для нас оказалось не то, что они есть в переводах, а то, что мы нашли их в оригинале. Спустя столетие после публикации повести Хью Лофтинга, мы стали первыми, кто обнаружил их. Ни в зарубежной, ни в отечественной литературе мы не встречали ни одного упоминания о каких-либо фактических или логических ошибках, допущенных Х. Лофтингом в своём произведении.

Причём мы разберём ошибки, связанные только с реалиями, не обращая внимание на другие недостатки типа lapsus memoriae . Вот одна из них. Во время своего путешествия в Африку , доктор и его звери по вторникам и пятницам ели атлантическую сельдь, которую добывала для них утка Dab-Dab, ныряя под днище корабля. Атлантическая сельдь водится только у берегов Исландии и Гренландии, т. е. в Северной Атлантике . Африка, как известно, в другой стороне от Англии. Похожие ошибки, касающиеся реалий мира природы, являются самыми многочисленными в произведении Хью Лофтинга. Это именно ошибки.

Вспомним, что мы говорили выше, давая характеристику этой повести. Мир, в котором живут и действуют персонажи Хью Лофтинга, фотографически реален и историчен. Так считал сам автор. Именно так, по мнению Уолпола, изображен физический мир, в котором живёт доктор Дулиттл со своими животными. Действительно, описывая этот мир, автор не делает грубых страноведческих ошибок. Он не поселяет, скажем, белых медведей или кенгуру в Африку. Даже ребёнку известно, что их там нет. Но он делает это с другими животными и растениями! И здесь далеко не каждый взрослый, читая повесть, а не анализируя её, как мы, заметит авторскую погрешность.

Итак, вот каких животных Лофтинг «поселил» в Африку. Black Eagle — орёл-яйцеед, эндемик юго-восточной Азии. Bald Eagle — белоголовый орёл, эндемик Северной Америки. White-tailed Sea Eagle — орлан-белохвост, эндемик Северной Европы и России. Iguana — игуана, крупная ящерица, обитает в Южной и Центральной Америке, на островах Карибского моря. Marmosette — мармозетка, крошечная обезьяна, 20 см. высотой, эндемик Центральной Америки. Orangoutang — орангутанг, эндемик Юго-восточной Азии.

Лофтинг и некоторые растения «пересадил» в Чёрную Африку (то есть не в Северную Африку, где живут арабы), туда, где тропические леса и где происходили описываемые события. Вероятно, это современное государство Конго, т. к. только там обитают окапи ( okapi ), не раз упомянутые в повести, там есть джунгли, и там живут негры (negroes). Итак, со страниц повести мы узнаём: «… Chee-Chee and Polynesia knew all the different kinds of fruits and vegetables that grow in the jungle and where to find them — like dates and figs and ground-nuts and ginger …» Ни финики ( dates ), ни инжир ( figs ), ни арахис ( ground-nuts ), ни имбирь ( ginger ) не растут в африканских джунглях. Арахис — эндемик Южной Америки. Имбирь — эндемик Южной Азии. В Африке они могут быть только культурными растениями, т. е. выращиваемые человеком для получения пищевых продуктов. И в дикой природе — тропических лесах Африки (джунглях) — их просто нет, и никогда не было. Родиной инжира (фиговое дерево) является территория современной Турции. Это самое древнее культурное растение. Сначала его стали выращивать в Аравии, откуда оно попало в Сирию, а затем в Египет. В Чёрной Африке ( Sub-Saharan Africa ) его нет, также как и финиковых пальм, которые произрастают в полузасушливых регионах Северной Африки. Вот ещё пример. Доктор вылечил обезьян и собирается отплывать на родину, в Англию. Путь далёкий, поэтому нужны запасы еды. Все животные джунглей пришли его проводить и принесли еду. « And they had pineapples and mangoes and honey and all sorts of good things to eat and drink ». Ананасы ( pineapples ) — эндемики Южной Америки, манго ( mango ) — эндемик Индии. Ни то, ни другое никогда в джунглях Чёрной Африки не росло.

О гносеологическом (связанном с глубиной знания) характере этих ошибок мы скажем чуть ниже. Здесь нам важно отметить то, что для художественной убедительности автору нужен был богатый лингвострановедческий материал. Ему нужны были « экзотизмы » типа зоологической сенсации XX века — окапи ( okapi ), которого Лофтинг никогда не видел, или игуана ( iguana ), которая произвела на него сильное впечатление, когда он работал на Кубе. Если бы он знал, что в джунглях Чёрной Африки растёт « safou »(африканская груша) и « kiwano »(кивано, рогатая дыня), водятся « duiker »(хохлатая антилопа, дукер) и « bongo » (бонго, лесная антилопа), то они, конечно, заняли бы своё место среди прочих растений и животных.

Теперь пример другого рода. При анализе реалий мы столкнулись с интересным паралогизмом, связанным с Канарскими островами. В 14 главе есть такой эпизод: по пути в Англию из Чёрной Африки доктор и его звери высаживаются на остров, чтобы пополнить запасы пресной воды. Доктор говорит: « I wonder what is the name of this Island…What a lot of birds there are! » Утка Dab-Dab спрашивает: « Why, these are the Canary Islands!... Don’t you hear the canaries singing? ». Доктор останавливается и прислушивается. « How stupid of me !». Раз канарейки — значит Канарские острова! Вывод неправильный. Это есть паралогизм. Канарейки — эндемики и других островов в Атлантическом океане, например, острова Мадейра, островов Зелёного мыса, Ангорских островов и др. Следовательно, верным будет утверждение о том, что не все острова, где обитают канарейки — это Канарские острова. Это, во-первых. Во-вторых, в этом диалоге подразумевается и другой смысл. От канареек — и Канарские острова! Такой вывод тоже неправильный. Название «Канарские острова» произошло от латинского выражения « canariaeinsulae » (III в. н. э.) — собачьи острова (islands of dogs) [3], т. к. на этих островах обитало много диких собак. Собаки попали даже на герб Канарских островов.

Итак, экстралингвистические ошибки, допущенные автором при употреблении внешних и внутренних реалий мира природы, могут привести молодых читателей к когнитивным искажениям. Семантическое когнитивное искажение — это когда человек считает, что узнал значение слова, хотя на самом деле узнал лишь область его употребления. Например, орангутанг — древесная человекообразная обезьяна, обитающая в дождевых лесах Калимантана и Суматры, преимущественно вегетарианец, но может питаться яйцами птиц и насекомыми, общается при помощи жестов и звуков и т. д. В значении слова «орангутанг» выделяются несколько сем: животное, вид, место обитания, пища, язык и другое. Если о нём говорить только как об экзотическом животном (как у Лофтинга), то это и означает — знать слово по области его употребления — человекообразная обезьяна — при этом игнорируя все другие семы. Это и есть гносеологическая причина ошибок при употреблении реалий. Показательно и другое: большинство экстралингвистических ошибок «благополучно» перешло из текста оригинала в русскоязычные тексты.

Теперь о переводческих ошибках. Они имеют двоякую сущность, как и сам перевод: на уровне понимания оригинала и на уровне передачи смысла иноязычного высказывания на родной язык. Поэтому и схема ошибок двояка:

1. плохо понял → неправильно перевёл;
2. понял → не нашёл правильный вариант перевода. Результат ошибок всегда одинаков — некачественный перевод.

В случае перевода реалий мы отмечаем частые искажения смысла в прагматическом и семантическом плане, реже в синтаксическом плане.

Типичные ошибки в плане семантики. В 13 главе описывается, как доктор со своей командой пытается оторваться от преследования пиратов. Поросёнок Gub-Gub сетует, что им не удаётся это сделать: «… to get away from them in this old barge …» Barge — шлюпка (Хавкина, конкретизация), баржа (Муравьёва, транслитерация с освоением), корабль (Давыдова, генерализация). Согласно Cambridge Dictionary barge тех времён представляла собой трёхмачтовое судно, как правило, рыболовное [1].

Все три варианта — это неправильный перевод. Шлюпка — это гребно-парусное малое беспалубное мореходное судно. Читаем внимательно текст: «Well, we must put up more sails…Run downstairs, Jip, and fetch me all the sails you see». Доктор просит Джипа спуститься вниз, т. е. в трюм. Где трюм, там и палуба. Значит, шлюпкой это никак быть не может. А баржей? В русском языке баржа — это несамоходное судно. По тексту у него есть паруса. Опять неверный перевод. Это тот случай, когда говорят о «ложных друзьях переводчика». Совпадение по форме, несовпадение по значению (barge и баржа — межъязыковые омонимы). Слово «корабль» — гипероним, стирающий вещественный смысл оригинала. Шаланда или шхуна — вот приемлемые аналоги, передающие и вещественный смысл, и колорит исторической эпохи. В двух случаях речь идёт о непонимании контекста и смысла слов «баржа» и «шлюпка». В третьем случае переводчик не смог найти правильный вариант.

Другой пример. В 17 главе говорится о мальчике и его дяде, которого захватили пираты. Вот как мальчик рассказывает о дяде: « He was a strong man, a kind uncle and the best sailor in the South Atlantic. His fishing-boat was called the Saucy Sally — a cutter-rigged sloop ». Вот варианты перевода: катер (Хавкина), шлюп с оснасткой катера (Муравьёва), шхуна с полной парусной оснасткой (Давыдова). Если в 20-е годы слово « катер » означало одномачтовое парусное судно, то в наше время это — лодка с мотором. У Хавкиной, несмотря на частичную потерю смысла, перевод получился адекватный. У Муравьёвой — это гибрид. Во-первых, шлюп — это парусное судно. Во-вторых, катер — это моторизованное судно! В начале XIX века? На полвека раньше времени изобретения мотора? Разница между переводами Хавкиной и Муравьёвой в том, что для Муравьёвой слово «катер» в его первичном значении стало историзмом, и переводчик должен был дать пояснения. У Давыдовой — шхуна, это значит двух- или трёхмачтовое палубное судно, а у катера была только одна мачта, и не было палубы. Для нас остаётся загадкой, как в таком случае один человек мог управляться с таким большим кораблём. Получается, что в двух последних случаях авторы не смогли дать адекватный перевод. Не сверили свой перевод со словарными статьями, не соотнесли его с контекстом оригинала.

Трудность в переводе вызывали не только реалии, обозначающие материальные вещи, но и реалии, обозначающие, например, род занятий. Так, в 20 главе оригинала при описании проводов доктора Дулиттла мы узнаём: « After six page-boys had blown on shining trumpets to make the people stop talking, the Doctor came out on to the steps and the Mayor spoke ». Реалия «page-boys» была переведена как мальчики (Муравьёва) и как мальчики - музыканты (Хавкина), Давыдова и Нижник опустили её. Абзацем выше нам сообщалось, что перед домом, где остановился доктор Дулиттл, «… the village-band played tunes under his window every night». Из контекста ясно, что « page - boys » — это музыканты местного оркестра ( the village-band ). Нелепым было бы считать другое, а именно то, что в рыбацком городишке начала XIX века кроме местного оркестра есть ещё куча детей, умеющих играть на трубе, и, самое главное, мальчишкам дозволено «успокаивать» толпу перед выступлением мэра или музицировать по ночам перед окном доктора. Конечно, слово « page » здесь не означает паж , личный слуга знатной особы. Page — это мелкий служащий, скажем, музыкант. Музыканты нужны для различных мероприятий: праздников, ярмарок, фестивалей, свадеб и т. п. Поэтому речь идёт о местном оркестре при мэрии. И мальчики здесь не причём. В данном случае вторая часть английского сложносоставного слова « page - boys » эксплицирует « род », а не « возраст », как это неверно поняли переводчики. Здесь уместно говорить о мужском оркестре при мэрии.

Приведённые примеры свидетельствуют об искажении содержания и объёма значения реалии при её переводе на русский язык.

Следующий пример касается конвенционального характера перевода некоторых реалий. Так, в уже рассмотренном нами фразеологизме « King Charles was still hiding in the oak-tree» Муравьёва переводит имя короля как «Чарльз» . Это неправильный вариант перевода, даже неожиданный, имея в виду такого педантичного переводчика, каковым, на наш взгляд, является Муравьёва. Как известно, в русской переводческой традиции для имён собственных, относящиеся к королевским особам , используют имена, восходящие к немецким аналогам . Поэтому Charles — это всегда будет Карл (Ср.: William the Conqueror — Вильгельм Завоеватель, а не Уильям или Вильям; John Lackland — Иоанн Безземельный, а не Джон). Все коронованные особы, носящие имя George , превращаются в Георга, James — в Якова и т. д. Либо переводчик забыл это правило, либо пренебрёг им. Так или иначе нарушено формальное правило перевода на русский язык имён королей, царей, императоров, сложившееся в отечественной переводческой практике. Следовательно, переводчик продемонстрировал своё незнание переводческих прецедентов или своё пренебрежение ими.

Ошибки перевода, связанные с установкой говорящего (прагматическое значение высказывания), касаются в основном реалий-фразеологизмов. Идиомы, метафоры направлены на фоновые знания носителя языка. Поэтому очень часто такие высказывания имеют косвенные смыслы, намёки, обиняки. Иногда эти скрытые цели высказывания остаются незамеченными переводчиками, а коммуникативная интенция и коммуникативный эффект — невыраженными в переводе. Выше мы уже приводили пример с фразеологизмом « It is the last straw that breaks the camel’s back », и как он был эксплицирован в переводе Давыдовой и Нижник. Хавкина для передачи его смысла использовала выражение «последняя надежда». Вспомним, о чём говорила Сара Дулиттл: « John, you must send this creature (крокодила) away. Now the farmers and the old ladies are afraid to send their animals to you — just as we were beginning to be well off again. Now we shall be ruined entirely. This is the last straw. I will no longer be housekeeper for you …» В переводе Хавкиной читаем: « Джон, ты должен отослать эту тварь. Фермеры и старушки боятся посылать к тебе своих животных, — а у нас дела только-только стали поправляться. Ведь мы окончательно разоримся . Это наша последняя надежда . Ябольше не буду у тебя хозяйничать… » Выражение «эта наша последняя надежда» звучит как мягкое вразумление , направленное бескорыстному доктору Дулиттлу. Переводчик посчитал, что Сара аппелирует к его разуму типа «ну, пойми же ты…» Причём последняя фраза осталась как бы подвешенной: она не будет хозяйничать потому, что не хочет или не сможет, или ей надоел «странный альтруизм»? На самом деле в тексте оригинала это звучит как жёсткий упрёк и угроза , а последняя фраза объясняет предыдущую мысль. «The last straw» — это, по своему существу, результат синтаксической редукции известной пословицы, означающей «конец терпению», терпению «горбатиться» как верблюд на своего неразумного брата. Именно эта идея доминирует во фразеологическом обороте. Следовательно, коммуникативно-адекватным был бы перевод: «Пришёл конец моему терпению. Я больше не буду на тебя горбатиться…» Очевидно, что упрёк и угроза являются целью высказывания. Это осталось невыраженным у Хавкиной.

Другой пример связан с английской пословицей « Enough is as good as a feast ». В 18 главе есть эпизод, когда доктор Дулиттл удивляется обонятельным способностям Джипа: « I wonder if you could train me to smell as well as that…But no — perhaps I’m better off the way I am. «Enough is as good as a feast», they say ». Читаем перевод Давыдовой: « Любопытно, смогу ли я когда-нибудь научиться различать запахи, как ты? … Пусть каждый остаётся со своим носом.…Как говорится, каждый сверчок знай свой шесток ». Первое, что бросается в глаза, это резкие лексико-синтаксические изменения: грамматическая инверсия, замена актантов и перформативного глагола, опущение идиомы « be better off » (уж лучше бы). Для английского фразеологизма выбран функциональный аналог в виде русской пословицы: «Каждый сверчок знай свой шесток». Что означает: знай своё место, не высовывайся. По-английски схожую коннотацию выражает пословица « Stayon your own side of the fence ». Сдвиги в референциальном содержании создают неуместную экспрессивность, передают пейоративную оценку желанию доктора иметь хорошее обоняние. Причём, получается, что за это желание доктор не одобряет сам себя. На самом же деле доктор размышляет, а нужен ли ему такой нюх как у Джипа. Это, конечно, было бы здорово, но всё хорошо в меру. Вот финальный смысл высказывания. Вот доминантная идея английского фразеологизма. Использованная русская пословица передаёт неправильно коннотативное значение английского высказывания.

Итак, переводческие ошибки имеют разную природу. Анализируя недочёты при переводе реалий, мы обнаружили три типа переводческих ошибок:

1. контекстуальные (перевод реалии противоречит контексту);
2. конвенциональные (перевод реалии нарушает устоявшиеся традиции);
3. когнитивные (перевод реалии искажает смысл слов оригинала).

Таким образом, при переводе реалий необходимо особое внимание уделять контексту, сложившимся традициям перевода, объёму содержания лексических единиц оригинала.

Литература:

1. Cambridge Dictionary [Electronic resource] — http://dictionary.cambridge.org
2. Venuti, Lawrence, The Translator’s Invisibility: A History of Translation. Published by Routledge, 11 New Fetter Lane, London EC4P 4EE, 1995. — 353с.
3. Википедия — свободная энциклопедия [Электронный ресурс]. — http://wikipedia.org
4. Кузьмин Д. В. Карельские женские имена//Журнал «Вопросы ономастики», 2017 Т.14 № 3, с.105–127
5. Секретный бюллетень Главлита № 7 за 1924 г. 1924. // ГА РФ. Ф.5446 (Совет министров СССР). Оп. 55 (Секретариат Председателя Совета Народных Комиссаров СССР Рыкова А. И. 1918–1930 гг.). Д.535. ЛЛ. 1–139.
6. Фененко Н. А. Две стратегии перевода реалий//Журнал «Вестник ВГУ. Серия: Лингвистика и межкультурная коммуникация. № 1, Издательский дом ВГУ, 2009

[1] Главное управление по делам литературы и издательств Наркомата просвещения (1922-1933)

[2] Знаменитый учёный, знаток жизни животных (объяснение дано автором оригинала)

[3] Старое название Devonshire

[4] Американский переводчик, историк и теоретик перевода