1917 год в воспоминаниях С. В. Рахманинова и Ф. И. Шаляпина



2017 год — год столетия Февральской и Октябрьской революций в России, которые часто объединяются в понятие «русская революция». Именно поэтому в настоящее время революционным событиям уделяется повышенное внимание в научной литературе и СМИ. Роль революций 1917 г. и их последствия для XX столетия неоспоримы: они сыграли огромную роль в российской и мировой истории. Более того, проблематика «русской революции» на протяжении века способствовала появлению наибольшего количества исторических работ. Выработка новых подходов к этой теме началась в 1990-е годы и продолжается в настоящее время. Как справедливо заметил в. н.с. ИНИОН РАН, к.и.н. В. М. Шевырин, «в новейших исследованиях идет мощная волна переосмысления революций 1917 г…». [2, с. 4].

В то же время тема взаимоотношений революционеров и интеллигенции еще не получила достаточного освещения в отечественной и зарубежной историографии. Следует отметить, что творческие люди в революционное время не могли оставаться вне политики, не могли не реагировать на происходившие в стране события. Так, например, композитор Сергей Васильевич Рахманинов (1873–1943) в своих воспоминаниях, записанных и прокомментированных Оскаром фон Риземаном, не смог обойти 1917-й год. Что касается Февральской революции 1917 г., то композитор объективно оценил ее. В революции 1905 г. Рахманинов видел радостное событие и полагал, что она «предоставляла возможность осуществить социальные преобразования государства, остро нуждавшегося в реформах» [1, с. 193]. А февральские события 1917 г., что следует из его воспоминаний, вызвали у него глубокое разочарование. Он одним из первых «понял неизбежность приближающейся гибели, а пассивность, вялость и слабость Временного правительства приводили его в отчаяние. Композитора одолевали мрачные предчувствия, касавшиеся не столько его самого, сколько любимой родины, которая шаг за шагом все глубже погружалась в пучину несчастий. Казалось, что из этой ситуации, становившейся все более непереносимой, нет выхода» [1, с. 194]. Вот что говорит Рахманинов о своем отношении к захвату власти большевиками: «Я не принадлежал к тем, кто слеп к действительности и снисходителен к смутным утопическим иллюзиям. Как только я ближе столкнулся с теми людьми, которые взяли в свои руки судьбу нашего народа и всей нашей страны, я с ужасающей ясностью увидел, что это начало конца — конца, который наполнит действительность ужасами. Анархия, царившая вокруг, безжалостное выкорчевывание всех основ искусства, бессмысленное уничтожение всех возможностей его восстановления не оставляли надежды на нормальную жизнь в России» [1, с. 195]. Эти слова противоречат утверждению исследователя С. Р. Федякина, который пишет, что Рахманинов, «как и многие артисты, художники, литераторы, … не мог не поддаться первому впечатлению: красные флаги, красные банты. Царь отрекся от престола. Народ воспрянул. Казалось, свобода пришла и для России наступает новое время» [4, с. 327]. Сестра супруги Рахманинова и его двоюродная сестра С. А. Сатина тоже отмечала первое радостное впечатление композитора от перемен. Вот что она писала в своей «Записке о С. В. Рахманинове»: «Февральская революция 1917 года, встреченная общим ликованием в России, была радостным событием и для Рахманинова. Вскоре, однако, чувство радости сменилось тревогой, которая все нарастала в связи с развертывающимися событиями. Бездействие и бессилие Временного правительства приводили Рахманинова в отчаяние. Тяжелые предчувствия и мрачное настроение все лето не покидали его» [3]. Из этого можно сделать вывод о том, что Оскар фон Риземан слегка приукрасил первое впечатление композитора от февральских событий.

Известный русский бас Федор Иванович Шаляпин (1873–1938) тоже отреагировал на революционные события 1917 года, отметив, как и Рахманинов, их негативные последствия. Как пишет певец, «произошло то, что все «медали» обернулись в русской действительности своей оборотной стороной. «Свобода» превратилась в тиранию, «братство» — в гражданскую войну, а «равенство» привело к принижению всякого, кто смеет поднять голову выше уровня болота. Строительство приняло форму сплошного разрушения, и «любовь к будущему человечеству» вылилась в ненависть и пытку для современников» [5, с. 253].

Ф. И. Шаляпин в своей книге «Маска и душа» приводит собственные наблюдения за происходящим в стране в 1917 году: «События стали развертываться со страшной быстротой. В столице не хватало продовольствия, образовались хвосты, в которых люди заражали друг друга возмущением. Заволновались солдаты в казармах. Какой-то солдат застрелил в строю офицера. Вышел из повиновения весь полк. Не стало императорской армии. Выпал один кирпич, и все здание рухнуло. Не очень крепко, значит, оно держалось» [5, с. 193]. Здесь же Шаляпин фиксирует и то, что происходило возле его дома в Петербурге: «Из окна моего дома я увидел огромнейшие клубы дыма. Это горел подожженный толпой Окружной суд. Началась революция. Народ, представители армии, флотские люди потянулись к Государственной думе, где приобщались к революции. С царем разговаривал фронт. Столицы зашумели в невообразимом нервном напряжении» [5, с. 193].

Певец пишет и о том, как революционная ситуация отразилась на театральной жизни: «Скоро политика, образцы которой мы видели на Невском проспекте, ворвалась в Петербургские театры. Во время спектаклей в театрах начали появляться какие-то люди — между ними бывал и Троцкий — и прерывали действия на сцене речами к публике. Они говорили, что пора кончать радостные зрелища, что пора прекратить праздные забавы. Народ на фронте, а столицы поют и пляшут» [5, с. 196].

Театральная жизнь, как и жизнь в стране вообще, погрузилась в смуту. «Началось брожение и в императорских театрах, — продолжает Шаляпин. — Старая дирекция во главе с Теляковским была Временным правительством сменена. Бедный Теляковский был арестован и уведен в Государственную думу» [5, с. 196]. В то же время Шаляпин признает необходимость перемен в театре: «При всей моей симпатии и при всем моем уважении к прекрасному человеку, каким был В. А. Теляковский, я не могу отрицать, что в смене дирекции была, может быть, известная логика, да и сам Теляковский разделял это мнение. Императорские театры были переименованы в государственные, должны были сделаться национальными. Дирекция, проникнутая дворцовым духом, была неуместна в новых условиях» [5, с. 196–197].

Ф. И. Шаляпин проводит также параллели между политической ситуацией в стране и положением в театрах. Он пишет, что «двоевластие, бывшее тогда модным во всем государстве, восторжествовало и в государственных театрах. Была новая дирекция и художественный совет, как бы “Временное правительство“, и наряду с ним утвердился за кулисами как бы “Совет рабочих депутатов” — из хористов, музыкантов и рабочих, вообще из театрального пролетариата» [5, с. 197].

Все эти явления имели место на фоне всеобщего хаоса. «А революция “углублялась”, — продолжает певец. — Все смелее подымали голову большевики. Я жил на Каменноостровском проспекте, и мой путь из дому в театр Народного дома лежал близко от главного штаба большевиков, который помещался во дворце знаменитой танцовщицы Мариинского балета М. Ф. Кшесинской. Большевики захватили самовластно дворец и превратили его обширный балкон в революционный форум. Проходя мимо дворца, я останавливался на некоторое время наблюдать сцены и послушать ораторов, которые беспрерывно сменяли друг друга» [5, с. 201].

Шаляпин, по его же признанию, осознавал, что Временное правительство доживает свои последние дни. И это, как он сам пишет, понимали даже в кругах, близких к Временному правительству. В связи с этим певец вспоминает петербургский обед с друзьями-политиками, который многое ему прояснил. «Обед был устроен депутатом М. С. Аджемовым, видным деятелем кадетской партии и другом Временного правительства, в честь наших общих друзей В. А. Маклакова и М. А. Стаховича. Оба они только что были назначены Временным правительством на важные дипломатические посты: Маклаков — послом в Париж, Стахович — послом в Мадрид. На следующий день они покидали родину, и дружеская встреча за прощальным обедом носила очень сердечный характер. Остроумный Аджемов как хозяин дома давал тон веселой беседе. <…> Но сквозь веселье, смех и юмор прорывалась внутренняя печаль. Очень уж грустны были наши шутки: говорили о том, как по частям и скопом Временное правительство будет скоро посажено в тюрьмы Лениным и Троцким, приближение которых уже чувствовалось в воздухе» [5, с. 202]. Запомнились Шаляпину и прощальные слова Маклакова, относившиеся к последствиям революции: «Не будет ни одного человека, совершенно ни одного, кто бы избегнул в будущем страданий» [5, с. 202]. Артист знал, что Маклаков уезжает из России тайно, как контрабандист. «Правительство опасалось, что если об отъезде “империалиста” Маклакова на пост посла в Париже узнает революционная чернь, то она его так же задержит на вокзале и не позволит ему уехать, как до этого задержала на Финляндском вокзале бывшего министра иностранных дел С. Д. Сазонова, назначенного российским послом в Лондон…» [5, с. 203].

Говоря о периоде после свержения Временного правительства, Шаляпин пишет прежде всего о фигуре В. И. Ленина. Певец признается в своей невежественности и аполитичности: «О людях, ставших с ночи на утро властителями России я имел весьма слабое понятие. В частности, я не знал, что такое Ленин. Мне вообще кажется, что исторические «фигуры» складываются либо тогда, когда их везут на эшафот, либо тогда, когда они посылают на эшафот других людей» [5, с. 205]. Ленин был тогда для Шаляпина мало заметен, он больше знал о Троцком. «Насчет Ленина же, — пишет певец, — я был совершенно невежественным и потому встречать его на Финляндский вокзал я не поехал, хотя его встречал Горький, который в то время относился к к большевикам, кажется, враждебно» [5, с. 205]. За приездом Ленина последовало неприятное для артиста событие — у него конфисковали автомобиль. «Я рассудил, что мой автомобиль нужен «народу», и весьма легко утешился», — констатирует артист [5, с. 205].

В первые дни после революции, как справедливо замечает Шаляпин, «столица еще не отдавала себе ясного отчета в том, чем на практике будет для России большевистский режим. И вот первое страшное потрясение. В госпитале зверским образом матросами убиты «враги народа» — больные Кокошкин и Шингарев, арестованные министры Временного правительства, лучшие представители либеральной интеллигенции» [5, с. 205].

Интересны наблюдения Шаляпина за позицией М. Горького в отношении революции. Как отмечается в воспоминаниях артиста, изначально Горький был на стороне социал-демократов и их революционных планов. Однако ход и результаты революции глубоко разочаровали писателя. Шаляпин пишет по этому поводу следующее: «Горький не скрывал своих чувств и открыто порицал большевистскую демагогию. Помню его речь в Михайловском театре. Революция, говорил он, не дебош, а благородная сила, сосредоточенная в руках трудящегося народа. Это торжество труда, стимула, двигающего мир. Как эти благородные соображения разнились от тех речей, которые раздавались в том же Михайловском театре, на площадях и улицах, от кровожадных призывов к погромам! Я очень скоро почувствовал, как разочарованно смотрел Горький на развивающиеся события и на выдвигающихся новых деятелей революции» [5, с. 206–207]. Интересно, что Шаляпин, будучи другом писателя, не стремился приукрасить его отношение к революции, его взгляды. Возможно, это объясняется тем, что мнение Шаляпина и Горького в отношении событий 1917 года совпало.

Певец пишет и о театрах в революционное время. В 1917 году театры не закрывались, но постепенно менялся социальный состав публики, а театральные залы начали использоваться не по назначению. Вот что пишет об изменениях в социальном составе публики Ф. И. Шаляпин: «Обычная наша театральная публика, состоявшая из богатых, зажиточных и интеллигентных людей, постепенно исчезла. Залы наполнялись новой публикой. Перемена эта произошла не сразу, но скоро солдаты, рабочие и простонародье уже господствовали в составе театральных зал» [5, с. 208]. Однако певец не связывает это со стремлением простого народа приобщиться к культуре. «Но напрасно думают и утверждают, что до седьмого пота будто бы добивался русский народ театральных радостей, которых его раньше лишали, — утверждает Шаляпин, — и что революция открыла для народа двери театра, в которые он раньше безнадежно стучался. Правда то, что народ в театр не шел и не бежал по собственной охоте, а был подталкиваем либо партийными, либо военными ячейками» [5, с. 208].

Артист рассказывает и о своем материальном положении в 1917 г. «Материально страдая, — пишет Шаляпин, — я все-таки кое-как перебивался и жил. Если я о чем-нибудь беспокоился, так это о моих малолетних детях, которым зачастую не хватало того-другого, а то даже просто молока. Какие-то бывшие парикмахеры, ставшие впоследствии революционерами и завладевшие продовольственными организациями, стали довольно неприлично кричать на нашу милую старую служанку и друга нашего дома Пелагею, называя меня буржуем, капиталистом и вообще всеми теми прилагательными, которые полагались людям в галстуках. Конечно, это была частность, выходка невежественного и грубого партийца. Но таких невежественных и грубых партийцев оказывалось, к несчастью, очень много и на каждом шагу. И не только среди мелкой сошки, но и среди настоящих правителей» [5, c. 214]. Шаляпин вспоминает, как петербургский губернатор Москвин самовольно запретил его концерт, хотя выступления певца не были признаны противозаконными и обычно разрешались в то трудное для страны время. Половину аванса за концерт Шаляпин уже успел израсходовать и решил выяснить причины отмены концерта. Во время телефонного разговора Москвин беседовал грубо и издевательски. На вопрос о том, почему был запрещен концерт он ответил:

«— А потому, чтобы вы не воображали много о себе. Вы думаете, что вы Шаляпин, так вам все позволено?» [5, с. 215].

Певцу удалось дипломатично уладить возникшую проблему, но он справедливо заметил, что товарищи Москвины «составляли самую суть режима и отравляли российским людям и без того печальное существование» [5, с. 215].

Ф. И. Шаляпин запечатлел в своих воспоминаниях еще один характерный для революционного времени случай. Как-то артист купил у знакомой балерины 15 бутылок вина. Ночью к нему постучались молодые солдаты с ружьями и штыками, ведомые штатскими людьми. Они учинили обыск в доме артиста, и, не найдя запрещенной литературы, забрали вино, игральные карты и револьвер, на который у певца было разрешение. В другой раз какой-то комиссар невежливо обошелся с супругой Шаляпина и хотел приехать к ним в гости в 3 часа ночи. Артисту надоели такие «визиты», он хлопотал об их прекращении. Вино и револьвер ему удалось вернуть. Однако Совет солдатских и матросских депутатов Ялты снял со счета певца 200 000 рублей, которые были для него потеряны. «Это не в моем ведении», — сказал Ф. И. Шаляпину председатель Петроградского совета Г. Е. Зиновьев [5, c. 219].

Каковы были последствия революций для С. В. Рахманинова и Ф. И. Шаляпина? Семье Рахманинова после Октябрьской революции удалось выехать в Европу, а затем Америку. «Помимо денежного состояния, поместья и квартиры Рахманинов оставил большевикам куда более ценное имущество: все рукописи, опубликованные и неопубликованные» [1, с. 197]. Шаляпин тоже оказался в эмиграции, но позднее — в 1922 г. Артист не желал покидать родину, но бесцеремонная и жестокая политика большевистских властей вынудила его это сделать. Наряду с Рахманиновым и Шаляпиным из страны эмигрировали многие деятели науки и искусства, в том числе авиаконструктор И. И. Сикорский, химики П. И. Вальден и И. Р. Пригожин, композитор И. Ф. Стравинский, артист А. Н. Вертинский, писатели И. А. Бунин, А. И. Куприн и Д. С. Мережковский, художники В. В. Кандинский и М. З. Шагал.

Таким образом, в 1910-е годы творческая интеллигенция остро восприняла революционную ситуацию, попыталась дать ей свою оценку, которая оказалась негативной. При этом композитора С. В. Рахманинова и артиста Ф. И. Шаляпина нельзя обвинить в предвзятости суждений, субъективности, так как они были очевидцами революционных событий и даже пострадали от бездумных действий большевиков и их сторонников. Художественная жизнь в революционное время не остановилась, но подверглась серьезным переменам: в нее начали вмешиваться новые власти. Революции 1917 г. вынудили С. В. Рахманинова и Ф. И. Шаляпина, как и многих других творческих людей, покинуть Россию.

Литература:

1. Рахманинов, С. В. Воспоминания, записанные Оскаром фон Риземаном / Пер. с англ., послесл. и коммент. В. Н. Чемберджи. — М.: Изд-во АСТ, 2016. — 320 с.
2. 1917 год. Россия революционная: Сборник обзоров и рефератов / РАН. ИНИОН. Центр социальных науч.-информ. исслед. Отдел истории. — М., 2009. — 188 с.
3. Сатина, С. А. Записка о С. В. Рахманинове. — URL: http://senar.ru/memoirs/Satina/ (дата обращения: 12.06.2017 г.).
4. Федякин, С. Р. Рахманинов / Сергей Федякин. — М.: Молодая гвардия, 2014. — 478 с.
5. Шаляпин, Ф. И. Маска и душа / Ф. И. Шаляпин. — М.: АСТ, 2014. — 320 с.