Рассматриваемые воспоминания выдающегося русского живописца и театрального декоратора Константина Алексеевича Коровина (1861–1939) посвящены гениальному русскому певцу Федору Ивановичу Шаляпину (1873–1938), дружба с которым Коровина длилась около сорока лет. Вот что писал о художнике Ф. И. Шаляпин: «Все, жившие и работавшие с Коровиным в России и за границей, знают, какой это горячий, нервный, порывистый талант. Многим, очень многим обязаны наши театры, начиная с оперы Мамонтова и кончая императорскими сценами, этому замечательному художнику-колористу» [4, с. 6]. И еще одна шаляпинская характеристика Коровина: Константин Коровин — «талантливейший художник и один из обновителей русской сценической живописи…» [5, c. 153]. В мемуарном наследии Ф. И. Шаляпина нет ни одного дурного слова о К. А. Коровине.
Коровин и Шаляпин взаимно обогащали друг друга. Коровин ценил пение и актерский талант Шаляпина, а Шаляпин под воздействием художника рисовал. Константин Коровин был выходцем из старообрядческой семьи. Его духовное воздействие на окружающих было существенным и благотворным. Как справедливо замечает профессор РАТИ В. Н. Дмитриевский, «оно было благотворно и для Шаляпина» [1, с. 117].
В своих воспоминаниях К. А. Коровин создает образ Шаляпина в жизни, оттесняя его творчество на второй план. Как пишет сам художник, «в моих воспоминаниях о Ф. И. Шаляпине я лишь вскользь касаюсь его художественного творчества. Я хотел только рассказать о моих встречах с Ф. И. Шаляпиным в течение многих лет — воссоздать его живой образ таким, каким он являлся мне…» [2, с. 12].
Коровин впервые увидел Шаляпина в ресторане Лейнера на Невском проспекте в Петербурге. Вот каким было его впечатление от певца: «Молодой человек, одетый в поддевку и русскую рубашку, показался мне инородцем, — он походил на торговца-финна, который носит по улицам мышеловки, сита и жестяную посуду» [2, с. 13–14]. А так Коровин описывает внешний облик Шаляпина, каким он запомнился ему на Всероссийской выставке в Нижнем Новгороде: «…очень высокий молодой человек, в длинном сюртуке, блондин, со светлыми ресницами серых глаз» [2, с. 19].
Коровин подмечает в Шаляпине черты, которые, на наш взгляд, были характерны для русских молодых людей во все времена, например, тяга ко всему веселому, яркому, шумному. Художник, вспоминая, как проезжая с ним по улице, Шаляпин, смеясь, говорил:
«- Эх, хорошо! Смотрите, улица-то вся из трактиров! Люблю я трактиры!» [2, с. 24].
Кроме того, Коровин замечает в певце и особенности волжанина. «Посмотри на мою Волгу, — говорил Шаляпин, показывая в окно. — Люблю Волгу. Народ другой на Волге. Не сквалыжники. Везде как-то жизнь для денег, а на Волге деньги для жизни» [2, с. 25]. Как подмечает художник, юноше было радостно есть уху с калачом в трактире и кататься с барышнями по Волге.
В творческом плане многие, как пишет Коровин, отмечали большой талант Шаляпина еще на начальном этапе его развития. Его поведение тоже привлекло внимание художника: «Шаляпин был всегда весел и остроумно передразнивал певцов русских и итальянских, изображая их движения, походку на сцене. Он совершенно точно подражал их пению. Эта тонкая карикатура была смешна.
Своей подвижностью, избытком энергии, множеством переживаний — веселье, кутежи, ссоры — он так себя утомлял, что потом засыпал на двадцать часов и разбудить его не было возможности. Особенностью его было также, что он мог постоянно есть. Он был богатырского сложения» [2, с. 27].
Для Коровина было загадкой отношение Шаляпина к выучиванию роли. «Я не видел Шаляпина, — пишет художник, — чтобы он когда-либо читал или учил роль. И все же — он все знал, и никто так серьезно не относился к исполнению и музыке, как он» [2, с. 27].
К. А. Коровин пишет и о ранней популярности певца: «В первый же сезон Частной оперы, когда выступал Шаляпин, вся Москва говорила уже о нем, и когда мы с ним обедали в ресторане «Эрмитаж» или «Континенталь», то вся обедающая публика смотрела на Шаляпина» [2, с. 29]. В то же время сам Шаляпин всячески избегал внимания к своей персоне. Он «не любил многолюдных мест и когда попадал в большие рестораны, то старался сесть в сторонке, чтобы не возбуждать внимания» [2, с. 29].
Обращает на себя внимание преклонение Коровина перед талантом друга. Художник дает восторженную характеристику игре Шаляпина в «Псковитянке» Римского-Корсакова. Он пишет: «Шаляпин в Грозном был изумителен. Как бы вполне обрел себя в образе сурового русского царя, как бы приял в себя его неспокойную душу. Шаляпина не было на сцене, был оживший Грозный» [2, с. 36].
Коровин, несмотря на дружбу с Шаляпиным, не обходит отрицательных черт певца. Это может быть вызвано простой человеческой завистью к знаменитому и состоятельному товарищу, ведь Коровин, как и многие художники, испытывал материальные затруднения и с трудом продавал свои картины. О сложном характере Шаляпина он пишет следующее: «Шаляпин любил ссориться, издеваться над людьми, завидовал богатству — страсти стихийно владели его послушной душой. Он часто мне говорил, что в молодости своей никогда не испытывал доброго к себе внимания — его всегда ругали, понукали» [2, с. 105].
Коровин заметил также, что при всем уважении Шаляпина к Мамонтову, певец имел финансовые претензии к своему работодателю. Из-за этого между ними случались недоразумения. Шаляпин жаловался Коровину: «Вот я делаю полные сборы, а спектакли без моего участия проходят чуть ни при пустом зале. А что я получаю? Это же несправедливо. А говорят — Мамонтов меня любит! Если любишь, плати. Вот вы Горького не знаете, а он правду говорит: «Тебя эксплоатируют». Вообще, в России не любят платить… Я сказал третьего дня Мамонтову, что хочу получать не помесячно, а по спектаклям, как гастролер. Он и скис. Молчит, и я молчу» [2, с. 44].
Мамонтов оправдывался тем, что Частная опера не может платить Шаляпину такие деньги, которые он требует. Однако певец, видимо, рано почувствовал вкус к деньгам и считал, что он достоин большего. «Есть богатые люди, почему же я не могу быть богатым человеком? — говорил Шаляпин. — Надо сделать театр на десять тысяч человек, и тогда места будут дешевле» [2, с. 46–47]. Когда Коровин, приезжая вместе с певцом в деревню на охоту или рыбную ловлю, давал местным мужикам рубль двадцать на водку, Шаляпин возмущался и ругал художника.
Шаляпин выдвигал финансовые претензии и к императорским театрам. После того, как Мамонтов оказался в заключении, а Шаляпин на императорской сцене, управляющий московскими императорскими театрами В. А. Теляковский говорил Коровину, что артист требует невиданную плату — «полторы и две тысячи за спектакль» [2, с. 53].
Значительное место в воспоминаниях Коровина занимают веселые случаи и наблюдения, связанные с отдыхом Шаляпина в деревне. Однажды Шаляпин с художником Серовым придумали забаву. При входе в мастерскую Коровина был вбит гвоздь. Когда к художнику на зов приходил слуга Василий, он вешал картуз на гвоздь. Как-то Серов вынул гвоздь и нарисовал вместо него гвоздь краской.
«— Василий! — крикнул Шаляпин.
Василий, войдя, по привычке, хотел повесить картуз на гвоздь. Картуз упал. Он быстро поднял картуз и вновь его повесил. Картуз опять упал. Шаляпин захохотал» [2, с. 66].
Деревенская жизнь оставила у певца самые лучшие впечатления до конца его дней. «Шаляпину нравилось жить в деревне, нравились деревенские утехи — рыбная ловля и охота», — пишет Коровин [2, c. 85]. Правда, деревенские рыболовы и охотники не хотели иметь с ним дело. Охотник Герасим Дементьич говорил:
«— Что я?.. Собака Феб и та уходит от его с охоты. Гонит ее на каждую лужу: «Ищи!» [2, c. 86].
Художник пишет и о раздражительности певца: «Часто достаточно было пустяка, чтобы Шаляпин пришел в неистовый гнев, и эта раздражительность с годами возрастала. С Врубелем он поссорился давно и навсегда. Да и с Серовым» [2, с. 110].
У Шаляпина было собственное имение на речке Нерле, как утверждает Коровин, в Ратухино. Дом построил архитектор Мазырин по проекту Коровина. Как вспоминает художник, «Шаляпин принимал горячее участие в постройке, и они с Мазыриным сочинили без меня конюшни, коровники, сенной сарай, огромные, скучные строения, которые Серов назвал «слоновниками». Потом прорубали лес, чтобы открыть вид» [2, c. 141]. В день открытия дачи Шаляпин позвал московских друзей и «приказал выкатить бочки с пивом для собравшихся на праздник крестьян окрестных деревень» [2, c. 141]. Артист выступил перед мужиками с речью, но они не слушали его, как писал Коровин, — «было пьяным-пьяно» [2, c. 141]. В данном случае художника могла подвести память. В одном из писем к дочери Шаляпин вспоминает, что его дом находился в Старово, а не в Ратухино. Вот что он пишет: «Много, много напутешествовался, видел разные страны, а наше Старово и дом вспоминаю всегда. Вспоминаю плотника Чеснокова с сыновьями, вспоминаю, как я, Коровин и мой несравненный и незабвенный В. Серов сидели и чертили план» [6].
Про окружение Шаляпина Коровин говорит так: «Странные люди окружали Шаляпина. Он мог над ними вдоволь издеваться, и из этих людей образовалась его свита, с которой он расправлялся круто.
Шаляпин сказал — и плохо бывало тому, кто не соглашался с каким-либо его мнением. Отрицая самовластие, он сам был одержим самовластием» [2, с. 111].
Коровин вспоминает и о халатном отношении певца к работе: «Шаляпин довольно часто отказывался петь, и иногда — в самый последний момент, когда уже собиралась публика» [2, с. 111]. На сцене же Шаляпин был на высоте. Коровин задается вопросом о том, в чем был секрет шаляпинского обаяния. Его ответ таков: «Соединение музыкальности, искусства пения с чудесным постижением творимого образа» [2, с. 112].
Немало места Коровин отводит огромной популярности Шаляпина и, как следствие этого, преследованию его поклонниками и реакции артиста на это. Певец еще на ранней стадии своего творчества говорил художнику:
«— Поверь мне, я терпеть не могу славы. Я даже не знаю, как мне говорить с разными встречными людьми. С трудом придумываю — что сказать» [2, c. 99].
Коровин вспоминает, как плыл с молодым Шаляпиным на пароходе по Волге: на певца смотрели все пассажиры, а одна из дам даже поспорила со своим мужем о том, Шаляпин ли с ними плывет или нет. Когда пароход причалил к пристани возле монастыря, «на берегу остановили молебен, произошло какое-то движение. На пристань вышли священник, дьякон с кадилом, столпились монахи. Все смотрели во все глаза на пароход. В толпе слышалось: «Шаляпин! Шаляпин! Где он?» [2, c. 123].
Из воспоминаний Коровина можно сделать вывод о том, что певец получал дорогие подарки, которыми не всегда пользовался. Так, в Крыму владелица Суук-Су преподнесла Шаляпину в дар участок земли над гротом А. С. Пушкина. Шаляпин намеревался построить там виллу. Певец торопился начать строительство, говорил, что остается здесь жить. Шаляпин поручил местному греку Месалиди прорыть подземный ход к морю, где бы стояла его яхта, на которой можно было бы уплыть в любое время. Однако вилла так и не была построена. Коровин замечает: «Странная вещь: Шаляпин всегда точно кого-то боялся» [2, с. 136].
Шаляпин же в своих воспоминаниях «Маска и душа» писал, что он планировал построить в Крыму замок искусства, а не виллу. О подарке в виде земли он не сообщает. Вот что он писал о своих крымских делах: «Есть в Крыму, в Суук-Су, скала у моря, носящая имя Пушкина. На ней я решил построить з а м о к (так написано в тексте. — О. Б.) искусства. Именно з а м о к. <…>.
Я приобрел в собственность Пушкинскую скалу, заказал архитектору проект замка, купил гобелены для убранства стен.
Мечту мою я оставил в России разбитой. Недавно я с грустью наткнулся на ее обломок. В одной лондонской газете была напечатана фотография какого-то замка, а под ней подпись: подарок Советского правительства Ф. И. Шаляпину. Присмотрелся: проект замка, выработанный архитектором по моему заказу. Вероятно, он где-нибудь его выставил и вот — «подарок Советского правительства»!».. [5, c. 307–308].
Получается, что рассказ Коровина не совпадает с информацией самого Шаляпина. Кто же из рассказчиков сообщил правду, а кто дал волю своей фантазии? На наш взгляд, более правдоподобен рассказ Шаляпина, который, по всей видимости, планировал построить замок искусства не только для себя, но и для всего российского общества. Будучи состоятельным человеком, он мог позволить себе купить Пушкинскую скалу. Коровин же, вероятно, придумал «подарок» и виллу из зависти к другу.
Тем не менее Ф. И. Шаляпин жил не только заботами о материальном благополучии и спокойной жизни. Певец много помогал другим людям, что нашло отражение и в воспоминаниях Коровина. Художник пишет о его благотворительной деятельности в годы Первой мировой войны: «Федор Иваныч устроил в своем московском доме лазарет. Жена и его дочери были сестрами милосердия. Доктором он взял Ивана Ивановича Красовского. Шаляпин любил свой лазарет. Беседовал с ранеными солдатами и приказывал их кормить хорошо» [2, с. 142].
О Шаляпине в последние годы жизни Коровин пишет так: «Когда наступила старость и болезнь и когда стал потухать огонь небесного вдохновенья, Шаляпин забеспокоился и стал еще более раздражителен, чем прежде.
Он много работал и пел все с большим мастерством, стараясь заменить недостаток голоса совершенством исполнения. Но уже не было того изумительного тембра, которым он поражал всех» [2, с. 158].
«Исполняя часто партии Грозного, Галицкого, Бориса Годунова и переживая волнения и страсти своих героев, — продолжает Коровин, — Шаляпин в последние годы жизни и сам стал походить на них. Был гневен, как Грозный, разгулен, как Галицкий, и трагичен, как Борис.
Впрочем, со встречными людьми он никогда не был прост — всегда играл. Никогда я не видел его со знакомыми таким, каким он был, когда приезжал ко мне в деревню» [2, с. 158].
Художник встречался с другом и в период эмиграции, где они оказались оба, но в разное время — Шаляпин раньше, а Коровин несколько позднее. Художнику вспоминается, что Шаляпин в эмиграции сделался антикваром. Он пишет, как однажды в Париже певец повез его на рю де ля Пэ в магазин старой мебели. «Там были прекрасные вещи. Шаляпин спрашивал цены комодам, столам, секретерам», — вспоминает Коровин [2, с. 160]. Шаляпин рассказывал живописцу и о том, как купил в Англии Тициана за двести тысяч, как скупает старое вино и коньяк, показывал вывезенные из России старинные гобелены, елизаветинское серебро. На вопрос Коровина, зачем он ударился в антикварию, Шаляпин ответил:
«— Надо же что-нибудь делать. Ведь пойми ты, что я только пою, а другие дело делают» [2, с. 166].
Певца занимала практическая значимость его труда, особенно в старости. Но даже в молодые годы, находясь в деревне, он как-то хотел открыть фабрику по производству крахмала, но его отговорили. Тем не менее теплые воспоминания о деревне остались у певца на всю жизнь. Коровин, рассказывая о Шаляпине в эмиграции, пишет: «Федор Иванович часто говорил мне, что редко вспоминает Россию, но каждую ночь видит ее во сне. И всегда деревню, где он у меня гостил» [2, с. 167].
Подводя итог совместной жизни с Шаляпиным, Коровин все же не обходит его творчество. «Прожив полжизни с Федором Ивановичем Шаляпиным и видя его часто, — пишет художник, — я всегда поражался его удивительному постижению каждого создаваемого образа… Он никогда не говорил заранее даже друзьям, как он будет петь и играть ту или иную роль. На репетициях никогда не играл, пел вполголоса, а иногда и пропускал отдельные места. И уже только на сцене потрясал зрителя новым гениальным воплощением и мощным тембром своего единственного голоса» [2, c. 171].
Говоря о личных чертах Шаляпина, Коровин пишет о его робости: «Несмотря на большую самоуверенность, в Шаляпине, как во многих русских людях, была боязнь и даже трусость. Он робел и боялся несправедливости. Был осторожен с власть имущими и избегал знакомства с ними» [2, с. 173]. Шаляпин робел не только перед вышестоящим начальством. Он «побаивался мужиков. Идя ко мне в Охотино из своего имения, он никогда не проходил деревней. Старался обходить задворками» [2, с. 174].
Несмотря на то, что Шаляпин часто жаловался на трудную жизнь в России, он все же связывал свои последние дни с родной землей. Как-то в деревне у Коровина певец сказал живописцу:
«— Я куплю имение на Волге, близ Ярославля. Понимаешь ли, — гора, а с нее видна раздольная Волга, заворачивает и пропадает вдали. Ты мне сделай проект дома. Когда я отпою, я буду жить там и завещаю похоронить меня там, на холме…» [2, с. 189]. Как известно, мечтам певца не суждено было сбыться. «И вот не пришлось ему лечь в родной земле, — пишет К. Коровин, — у Волги, посреди вольной красы нашей России…» [2, с. 189].
Таким образом, воспоминания К. А. Коровина являются ценным источником о жизнедеятельности Федора Ивановича Шаляпина — «истинного титана сцены», как писал о нем Э. Старк [3]. Они представляются нам достаточно объективными, поскольку содержат значительную долю негативной информации о певце, которую сам Шаляпин в своем мемуарном наследии по вполне очевидным причинам не сообщает. В то же время художник мог сделать отрицательные черты певца слишком «выпуклыми» из личной зависти к другу. Одновременно он восхищается уникальным талантом Шаляпина, что, на наш взгляд, не является противоречием. Воспоминания Коровина написаны хорошим литературным языком и в целом представляют собой интереснейший исторический источник не только о жизнедеятельности Ф. И. Шаляпина, но и о жизни русской творческой интеллигенции и простого народа конца XIX — начала XX вв.
Литература:
- Дмитриевский В. Н. Шаляпин / В. Н. Дмитриевский. — М.: Молодая гвардия, 2014. — 543 с.
- Коровин К. А. Шаляпин. Встречи и совместная жизнь. — СПб.: Издательская группа «Лениздат», «Команда А», 2013. — 192 с.
- Старк Э. «Шаляпин». — Режим доступа: http://www.shalyapin-museum.org/content/category/5/7/464/
- Шаляпин Ф. И. К.А. Коровин (К его юбилею) // Коровин К. А. Шаляпин. Встречи и совместная жизнь. — СПб.: Издательская группа «Лениздат», «Команда А», 2013. — С. 5–10.
- Шаляпин Ф. И. Маска и душа / Ф. И. Шаляпин. — М.: АСТ, 2014. — 320 с.
- Шаляпин Ф. И. Письмо дочери. 6 декабря 1937 г. Париж. — Режим доступа: http://www.shalyapin-museum.org/content/blogcategory/14/478/
