Об историческом аспекте исследования культурного наследия Гянджи XIX века (на примере творчества М.Ш.Вазеха)



Ключевые слова: Гянджа, культурное наследие, Мирза Шафи Вазех, XIX век

«Мой гянджинский Устад, вечно живущий в глубине моей души! — писал Ф. Боденштедт. — Мечтаю оказаться вновь рядом с тобой и услаждать слух свой нежностью мелодии твоих песен. Ты подарил мне прекрасные цветы, из которых сплел я чудесный букет. Слова Мирза Шафи, рассыпанные передо мной драгоценными каменьями, аккуратно нанизав на нить, я создал ожерелье тебе во славу, а женщинам нашим в радость». (2, 3)

Благотворное влияние поэзии восточного певца на мировосприятие европейского исследователя и путешественника подчеркивают глубину философского взгляда Мирза Шафи. Если его восточные песни смогли очаровать европейского читателя, избалованного тонкой западной литературой, это говорит о феномене «мудреца из Гянджи». Творчество Мирза Шафи Вазеха, жившего и творившего в первой половине XIX века, следует скрупулезно изучать: подобно зернышку, отбирать и вникать в значения слов, внимательно прислушиваться к интонациям подтекста, стараться воспринять эмоциональную ауру автора. Только в таком случае исследователю удастся раскрыть личность и духовный мир неординарного поэта Востока.

Изучая литературное наследие поэта, интересно познакомиться с той характеристикой, которую дал ему лично знакомый с ним Боденштедт: «Мирза Шафи не имел привычки реагировать на пустяки, был терпеливым и взвешенным человеком. Не был он также любителем долгой и нудной болтовни. Если высказывался, то был краток и говорил ясно. Отличался аккуратностью во всем» /(2, 11).

В песнях Вазеха звучат мотивы личной гражданской смелости, к чему он подвигал и своего современника. Откуда у него эта гражданская отчаянность? Ответ находим в биографии поэта, которая описана рядом литературоведов. (2, 5). Ранняя утрата отца не отвлекла юного Вазеха от учебы в гянджинском медресе. Видя неограниченную любознательность мальчика, опекающий его Гаджи Абдулла оказывал ему всяческую материальную и моральную поддержку. Мюддарисы/муллы-преподаватели/ медресе вскоре заметили, что Вазех несколько охладел к религиозному образованию, больше тянется к гуманитарным наукам. Они отказались его учить. Вазеху пришлось покинуть медресе. Именно после этого у будущего поэта сформировалось негативное отношение к духовенству в целом, что явно просматривается в стихах сатирического характера. К этому времени Вазех изучил арабский и фарси, накопил солидный интеллектуальный багаж, благодаря самостоятельному чтению классиков азербайджанской литературы и трудов восточных мыслителей.

Вазех почитал Низами и Мехсети, Хайяма и Хафиза. Нередко литературоведы характеризуют Мирза Шафи как «хайямоподобного» певца вина и похмелья, сладострастий и увеселений. С этим можно не согласиться, ибо тематическая палитра волшебных песен намного шире, лирический образ ярче и разнообразнее, интонационные краски резче. Так, поэт не ограничивается лишь воспеванием вина и пери, танца и услады. У него звучит призыв к гражданской справедливости и восхищение красотой, гимн уму и просвещенности, социальной терпимости и взаимопониманию, гнев против лести и подобострастия.

Способность Мирза Шафи Вазеха убеждать собеседника, его железная логика просматривается в стихах патриотических и обличительных. Например, еще в годы своего учительства Мирза Шафи сыграл решающую роль в становлении личности Мирза Фатали Ахундова, будущего замечательного драматурга. Мирза с первых же дней усмотрел в талантливом своем ученике особый склад ума, неподдельный интерес к наукам и образованию. Учитель воспротивился против его религиозного образования, сделал все, чтобы тот не погряз в пучине мракобесия. Мирза Шафи постарался и добился того, чтобы отвратить молодого Ахундова от необдуманного шага. Всю свою жизнь Мирза Фатали с благодарностью вспоминал учителя: «Мирза Шафи, словно пробудил Ахундова от крепкого сна, открыл глаза на мир и тем самым отдалил от религиозного обучения». (2, 11).

Изданный в 1961 году и переизданный в 2004 году сборник «Мирза Шафи Вазех. Песни» под редакцией Ф. Садыгзаде включает в себя газели, мухамессы и рубаи поэта. Причем поэтические образцы, отобранные для сборника, состоят из стихов, написанных как на азербайджанском языке, так и на фарси /оригиналы и построчный перевод, / а также художественные переводы стихов с немецкого языка. Под рубрикой «Переводы с немецкого языка» опубликованы «Любовные мотивы», «Мудрые мысли, жалобы и протест против времени». Последние вызывают интерес не только с точки зрения своей социальной остроты, но и формирования в представлении наших современников морального облика «Мудреца из Гянджи». Большинство стихов здесь (всего 35) без названия, 4 стиха имеют конкретную адресованность: «Ибн Ямин», «Кипарис», «Шах Аббас», «Однажды шах собственноручно написал Манифест». Как следует из содержания стихов, они социально-обличительного характера и являются личным манифестом поэта-глашатая своей активной гражданской позиции. С каким мастерством и гражданской непреклонностью высмеивает мудрец наводящего на всех ужас Шах Аббаса. Сюжетная линия обличительного стиха такова: не было предела жестокостям шаха, заключающего каждого неугодного ему горемыку в темный и сырой зиндан. Настолько сила власти ослепила шаха, что перестал он прислушиваться к совету мудрецов, не признавал ни бога, ни черта. Озверевший от своей безнаказанности и покорности черного люда, он правил, руководимый жаждой крови. Раздулся от важности шах Аббас, словно мыльный пузырь, уподобился в собственных глазах Аллаху.

И тут пострадавший от своеволия шаха певец Салим, вознес руки к небесам и взмолился:

Зачем терпеть вам столько, несчастный мой народ.

Глупец наш шах, а вы еще глупей!

Достаточно угроз! Подлецу одному

По силам связать руки стольким?!

— Шах силен! Скажи, как поступить с таким?

— Смеяться надо над таким, и спесь слетит тогда.

Изменитесь и вы, измениться и он в испуге,

А то ничто не повлияет на него.

Автор умело использует сатирические нотки в осмеянии беспощадного правителя. Он вкладывает в уста народного хананде простые и справедливые слова, подчеркивая истину о том, что «клин вышибают клином». Окаменевший от неожиданного для него громогласного, всенародного осмеяния, хохота и улюлюканья, шах Аббас задумался. Он оторопел, подумал несколько минут и, не найдя выхода, поступил как все его подданные — захохотал, озарив улыбкой добра лицо.

И с того дня шах изменился, народ доволен стал.

И жалоб нет, народу стало лучше жить,

А имя шаха по весям разнеслось.

В стихотворении «Однажды шах собственноручно написал Манифест» автор демонстрирует истинность данной ему оценки «Устада слова»: в 14-ти поэтических строках раскрыл философскую мысль о необходимости соответствия правителя возложенным на него обязанностям. Описывая всенародное ликование иранского народа по поводу неожиданного написания Манифеста шахом, автор с горечью дивится простоте и непросвещенности народной массы. Прогрессивный мыслитель Вазех убежден, что властитель обязан печься о благополучии страны постоянно, а не от случая к случаю:

Видя ликование народа,

Мирза Шафи был удивлен:

Иранцы в Иране, о ужас!

И шаха, и хана оценивают как:

Коль поступит умно,

Нарадоваться не могут на чудо.

Юношеская неприязнь поэта к непросвещенному, безыдейному духовенству прослеживается во многих стихах Вазеха. Его неприятие их взглядов связано с нигилистическим отношением мулл ко всему передовому. Эти мотивы звучат в 6-строчном шедевре:

Шел как-то я по закоулку,

Вдруг повстречался мне мулла.

—Мирза, в чем дело, случилось что,

В мечети не видать тебя давно?

—Да потому, друг милый, вскипает кровь моя,

Увижу как тебя, вся вера прочь бежит от меня.

Возмущением и протестом полны строки, в которых автор выступает против угнетенности и бедствий народа. Нищета, считает Вазех, такой социальный бич, что бьет по достоинству и чести личности, делает его зависимым от тугих кошельков. Самое непростительное в этой ситуации то, что:

От глупца зависит умный,

Слезами и горем полна душа

Горьким бедам быть тогда.

А человек для жизни создан!

Вазех-сатирик смело иронизирует как над шахами, так и над псевдомуллами. Так, диалог между автором и Мирзой подкупает простотой, глубиной мысли:

Обратился Мирза с вопросом:

— Что думаешь о шахе, Вазех?

Щедростью полнится его душа,

Уши остры его, а ум?

— Он такой же, как все, -

Кто носит абу и амамму.

В угнетении держит народ,

Видя слабость и слепоту его.

Чем не слова для ритмичной, полной сарказма мейханы?

Вывод краток: социальный гнет — почва для бесчинств и цинизма власть имущих. С каким рвением и оптимизмом написаны строки, призывающие азербайджанку к свободе и раскрепощению. Твердая гражданская позиция Вазеха-мужчины явно демонстрирует не характерную для того времени демократичность и гуманность. Считая женщину лучшим созданием Аллаха, автор, не переставая, уговаривает красу Вселенной совершить смелый шаг:

Не гоже в клетке тесной чахнуть

Такой достойной, кроткой пери!

Скинь ты чадру… пусть знает мир,

Нет тебе подобной в красе, афет.

Согреет мир очей твоих огонь.

Улыбка губ-бутонов нежных,

Мир озарит, наступит утро, наконец.

Чадра-покрывало, красавица моя,

Лишь темной ночью станет для тебя.

Да скинь ты чадру… Светлый лик твой,

И султану стамбульскому не снился!

Сквозь густые ресницы твои,

Пиалы черных очей сверкнут.

Вскинь, черноокая, очи, скинь чадру!

Живи достойно, смелой в жизни будь!

Четырехкратный призыв — «скинь ты чадру…!» звучит рефреном поэтического Манифеста Вазеха-гражданина, Вазеха-поэта, Вазеха-мужчины. Сколько искренности, естественности вкладывает автор в трехчленное повелительное предложение, надеясь встрепенуть духовные силы забитой женщины. Вазех-психолог касается заложенного в человеке от природы чувства свободолюбия и не хочет, чтобы в определенных социальных условиях оно стерлось из генетической памяти личности.

Не приемлет Вазех-человек стяжательство и карьеризм, над которым иронизирует в образе Мирза Гаджи Агаси. Это человек, посвятивший всю сознательную жизнь тупому накопительству, от которого нет пользы страждущим:

Ты погляди, как вдруг в Иране,

Мирза Гаджи стал господином важным!

Был он неприглядным, как и мы,

А нынче в наградах вся грудь его!

Все силы на обогащение направил,

Не принеся ты пользы никому.

—Ах, как мне быть: когда визирь и векиль

Есть самые богатые глупцы.

Если юнцу «по-щучьему велению» достается большое наследство, то и пользы не будет никакой ему самому. Сменяются поколения, от прадедов и дедов достается несметное богатство, которое улетучивается в азартных играх, застольях. Поэтому автор выступает за нажитое и приумноженное собственным трудом:

По-настоящему мил человеку

Лишь плод своего труда.

Кто сторонится тяжелого труда, тот для поэта является невеждой:

Легкая ноша не по мне, ведет она к падению!

Труд-послание Аллаха для тебя.

До скончания жизни буду предан и я.

Труд в глазах Вазеха — это фактор прогрессивный, развивающий сознание и физические силы человека. Трудолюбивый человек для автора — это мудрый человек:

Кто любит труд, для того он упоение,

Мечта и желание мудрых людей.

Вазех-учитель, формирующий мировоззрение молодого поколения своего времени, осознавал индивидуум как социальное явление. Раз живешь в обществе, нужно придерживаться норм общения. Тактичность и дипломатичность в человеческих контактах считал он важным принципом:

Резкость, насилие и давление вредны,

Пользы больше от добродетели и миролюбия.

Беспокоит Мирза Шафи и несовершенство в социальных отношениях времени, ложность критериев оценки личности. Хорошо, если основным показателем значимости человека является его высокая сознательность. А что было в действительности?

Не пойму: смеяться мне иль плакать?

Полмира населяют недоросли, глянь.

Не стесняются, не стыдятся сотня

Повторяя мысли одного глупца.

Этим строкам вторят мысли поэта о безграничности их самовластия:

Слава Всевышнему, проявил к нам милость,

Оценил ум, достоинство и благо на земле.

Из-за непросвещенности людей принципы общения в социуме не соблюдаются большинством из них. Автор ясно дает понять:

На вопрос ответь с улыбкой доброй,

Даже на иронию иного,

Будь выше злорадства любого.

Не достоин если ты,

Не унизят тебя и тысяча ухмылок.

Вечная тема самокритичности и самовоспитания человека с целью совершенствования, установления гармоничного отношения между членами общества волнует Вазеха-учителя:

И твои песни, мудрый Вазех,

Рисуют портреты недорослей этих.

Если не слеп к недостаткам своим,

Увидев в зеркале отраженье свое,

Поймешь вконец и ты себя.

Повидавший виды Вазех искренне желает, чтобы человек человеку не был враждебен, не распространялся по поводу его недостатков:

Услышав хулу о постороннем,

Не раздувай ее, в тайне держи.

Семью разрушить труда не стоит,

Камень на камень трудней положить.

Сплетни и интриги, как болотная трясина, засасывают человека в омут злобы. Поэтому всегда старайся избегать «сборища сплетников». Человеку следует прислушиваться к гласу судьбы, которая не всегда благосклонна к нему:

Одарит тебя судьба везеньем вдруг,

С благодарностью, как бокал вина.

Коль не удержишь в руке этот дар,

Не по силам и шаху осчастливить тебя.

Будь честен, отстаивай свое достоинство, но при этом, не режь словом, как кинжалом, учит Вазех:

Будь осторожен, себя береги постоянно,

Горькую правду скажи добрым словом.

Автор с горечью сознает, что вечная борьба между добром и злом, порядочностью и подлостью, к сожалению, не всегда увенчивается победой светлых сил. В чем же кроется причина этого?

В схватке подлости с правдой,

Вдруг подлость выигрывает бой.

Для подлых самым низким делом,

Не подлость явится , а смелость.

Смысл жизни Мирза Шафи видит в просвещении, поэтому сравнивает знание со светом, прорывающим тьму невежества:

В стихах увидел истину свою,

А в истине нашел поэзию свою.

Для поэта понятие учености и мудрости синонимичны:

Чувствует счастье мудрый человек,

Чем больше учености — грустней ему

На свете счастлив лишь глупец,

Мудрец такому не завидует счастливцу.

Жить безмозгло, непродуманно — значит не приносить пользы никому. Вазех рекомендует в трудных жизненных ситуациях иметь голову на плечах, трезво рассуждать:

Тело без головы лишь мутит кровь,

Нет пользы никакой от тела такого.

Если голова у тебя на плечах,

Жить тебе во благе и мире вечном

Мирза Шафи — оптимист все же верит в торжество просвещенности и человеческого достоинства:

Гнет не волен стать мудростью,

Она способна гнет согнуть в рога.

Не стони, не сгибайся от бед и печали,

Прочь гони их из стих и песен своих.

Поэту импонируют личности, которые продвигаясь по карьерной лестнице, не теряют человеческого достоинства:

Молчи там, где все говорят

Говори там, где умолкают все.

Несколько диссонансном звучат строки, где автор призывает действовать более жестко:

Кто чтит меня, обожаю их стократ я,

Столь же ненавижу недругов своих.

Отрекусь я даже от счастья,

Не изменю привычке этой никогда.

Поэт иногда весьма категоричен по отношению к тем, кто прощает поруганную честь:

Мягкость — качество женщин,

Будь мстителен, коль ты мужчина.

Знай: зуб за зуб, а око за око.

Мудрый Шафи с болью в сердце старается внушить современникам понимание быстротечности жизни, ее отмеренности для каждого. Он стремится к тому, чтобы люди ценили и плодотворно использовали отпущенные богом дни:

С каждым вздохом теряем по зернышку жизни.

Зови не зови-не вернуть прошлого никак.

Если будет цель твоя ясна уже в начале,

Тогда достигнешь цели ты в конце.

На свет появился ты — не вина твоя,

Прожил жизнь бесцельно — вопи до небес.

Философия жизни и проста, и сложна: она дается всем, но каждому предначертаны разные пути:

От колыбели до могилы есть путь один,

Который с тростью или без проходят все.

И разница лишь в том, кто и как

Преодолеет в жизни этот путь.

Вазех ратует за полноценность человеческого существования на земле. Он программирует людей на позитив: живи, радуйся всему хорошему, отметай плохое и борись с невзгодами, но помни:

Не думай, что смерть тщетна, мол, где она?

За дверью любой человека поджидает всегда.

Любому человеку нужна забота и внимание, чтобы он чувствовал свою востребованность в обществе. Можно согласиться, что каждому воздается по заслугам:

Красавиц нежных надо лелеять,

Щеки алые всегда целовать.

Землю черную возделывать,

А коварную гадюку топтать.

Человек в понимании Мирза Шафи — самое лучшее создание Аллаха, который правит Вселенной:

Повелевает он селями, реками бурными,

Громом раскатистым, облаками небесными.

Беспредельны силы небесные,

Воспеваю судьбу человечества — дитя его.

Мирза Шафи — эстет находит красоту во всем, например, в церемонии распития напитка Богов, вина.

Взял в руки бокал — не будь невеждой,

Не пей без чувств и эмоций

Не то вздуешься пузырем мыльным.

Не падай ниц спьяна — не унижая себя.

Мудрый человек никогда не уподобит этот напиток пресной воде, ибо тогда:

Не поймет никогда его волшебства и чар.

Певец любви и гуманности категоричен в не признании всего искусного, подлога во всем:

Как бы ветер не взметал пыль высоко,

Она так и останется пылью никчемной.

Жемчуг даже в пыли очутившись,

Не теряет блеска, цены и красоты своей.

Поэт верит в вечность и нетленность красоты в природе, столь гармоничной и естественной:

Раз сказал Ибн Ямин сверчку -

Что за свечение исходит от тебя?

Днем ты гаснешь сразу,

Ночью ярким пламенем горишь.

Сверчок ему в ответ: — Эх, Ибн Ямин!

Днем также отсвечиваю я.

Солнцу стоит засверкать в выси,

Нет и следа от света моего.

Гимном красоте звучат и такие строки:

Грубых рук не достоин настоящий алмаз,

Этот алмаз должен шлифовать лишь алмаз.

Для мастера художественного слова символом красоты является природа.

Особой эмоциональной насыщенностью отличается стихотворение «Кипарис». Автор описывает очарование этого зеленого красавца. Он страж не только аллей, где встречаются влюбленные. Он и молчаливый свидетель слез, пролитых над надгробьями. Кипарис — символ свободы, гордо взметнувшийся в голубые и безбрежные выси:

Ни от бурь, ни от ветров мой кипарис

Не сбросит листвы, не согнется вовек.

От зла и притворства далек кипарис,

Вечно и нежено его существо.

От суетной жизни бежит он прочь,

Лишь могилы — мирные пристанища его.

Оттуда взмывает в небо стрелой,

И затем гостя высматривает вновь.

Островок надежды, зеленый кипарис,

Словно стрелой взметнется ввысь.

Под ним черви точат бездну могил,

Над ним звездный ковер мерцает ярко.

Мирза Шафи очень чуток к настоящей поэзии, истинным мастерам художественного слова. Сделать поэзию волшебной и чарующей для читателя способен поэт-философ. Не всяк, сочиняющий вирши, хоть и слывет поэтом, в действительности не является таковым. Кратко и ясно резюмирует автор:

Коль в стихах звучит мотив мечети — тот не поэт.

И голова пуста, и туп умом.

Или вот еще вазеховские заметки:

Не будь беспомощен пред словом, настоящий поэт.

Нужный ключ подберешь — найдешь дверь истины тогда.

Как следует из анализа стихов Мирза Шафи Вазеха, он был зрелым литературным критиком. С присущей ему любознательностью, тонкостью знатока стихосложения, способностью определить значительность художественной темы рассуждает Вазех о поэзии, об исполнителях мугама. Поэт отвергает давно «пережеванные» темы рая и преисподнии, разлук и встреч, цветов и соловьев, словом, против «ласкающих слух пустых слогов», не дающих пищу уму.

Он называет их не глашатаями народа, а «сипящими» писаками:

Тысячекратное презрение к поэтам таким!

Тропка ваша легка и бесцельна,

Лишь услада она для неучей глупых.

Не окрылят эти строки людские сердца,

Для сведущих вирши эти лишь боль головная.

Вазех — поэт как нельзя хорошо разбирается в вопросах сложного творческого процесса. По его мнению, и стихи, и песни должны характеризоваться особой напевностью. Лишь в таком случае написанное поэтом легко передается языком музыки. В статье С. Курбаналиевой (4) результатом исследования является мысль о наличии мотивов мугама и шура в классических произведениях на слова поэта.

Небольшой экскурс в историю свидетельствует, что «Песни Мирза Шафи» привлекали внимание многих известных композиторов Европы. Музыку на них писали Ф. Лист и Г. Мейербер, Е. Григ и К. Леви, И Брамс и К. Шимановский, Л. Спор и А. Рубинштейн. Последний сложил на его слова 13 романсов, которые неоднократно исполнял Ф. Шаляпин. С особым удовольствием пел он романс «Иранская песня». В России «Песни Мирза Шафи» были переведены на русский язык революционерами-демократами М. Михайловым и Н. Ейфертом. Этот перевод привлек внимание Л. Толстого, который в письме к А. Фету писал, что «там есть прекрасные стихи».

Болгарский ученый С. Баева отмечает: «В 50-60-х годах ХIX века в Болгарии неоднократно переиздавались на многих языках стихи Мирза Шафи Вазеха и пользовались широкой популярностью». (3, 15).

Несмотря на то, что свыше двух столетий отделяют нас от талантливого поэта-мыслителя, его творческое наследие востребовано современными литературоведами, искусствоведами, композиторами и вокалистами.

Читая классиков, в том числе и Мирза Шафи Вазеха, надо вникать между строк и анализировать подтекст. В таком случаи раскрывается вся художественная притягательность и волшебство поэзии, постранично начинает перелистываться книга жизни автора. Подобное прочтение и анализ «Мудрых слов, жалоб и протеста против времени» позволил сформировать в нашем представлении моральный облик Вазеха. Перед нами возник не только Вазех-поэт, но и мыслитель, эстет, учитель, психолог, критик, гражданин, сатирик, словом, талантливый человек.

«Устады Востока обладали способностью в своих устных и письменных высказываниях облекать содержание в красивую, доступную форму», — отмечал Ф. М. Боденштедт (с. 91). Именно по этой причине «дети» Запада в течение веков направлялись для обучения мудрости к поэтам и философам этой части света.

Мирза Шафи вазех считал, что в Европе молодежь живет «без убеждений и веры». Поэт твердо верил, что в созданном им литературном меджлисе «Дивани хикмет» возможно привитие им необходимых поучительных качеств.

Автор историко — этнографической книги «Тысяча и один день на Востоке» Ф. М. Боденштедт подробно описал деятельность этого «дярняя» (кружка) и его идейного вдохновителя Вазеха по распространению морально — этических норм Востока. Знакомство с записками путешественника Боденшдедта свидетельствует о четкой системе обучения, включающей разнообразные приемы по усвоению закономерностей суждения и умозаключения. Поэт, учитывая континент иностранных учеников, помогал им в овладении фарси, арабского и азербайджанского языков, в постижении глубины мысли поэтов и философов незнакомой для них страны.

Обычно «устад читал стихи, растолковывал особенности рифм и содержания, внимательно работал над произношением» (с. 30). Ученики нередко самостоятельно определяли значение арабских слов, что вело к более сознательному усвоению лексики. Элементы интерактивного обучения видны в таком дидактическом приеме: после образцового, мелодического исполнения стиха устад обязывал «каждого из нас составить мудрое высказывание или рассказать свою версию услышанного» (с. 32). В ответ учитель предложенное или меткое выражение трансформировал в очередную песню — стих.

Как видим, занятия строились на активном диалоге с учениками, что исключало монотонность обучения, готовила их к спонтанной речи на изучаемом языке. Это является показателем прогрессивности «Дивани хикмет» в сравнении с косностью обучения в медресе.

Мирза Шафи не пренебрегал бурными диспутами на философско — литературные темы различных направлений. В конечном итоге ученики приобретали те навыки и умения, что важны для формирования их собственного взгляда. Круг этот был достаточно широк и охватывал интересные проблемы:

 специфика национальных качеств народов Запада (с. 34);

 гендерное равновесие (с. 36 — 48, 99, 108);

 типографское издательство книг и рукописные образцы (с. 90 — 93);

 литературная критика и языковедение (с. 80 — 82);

В процессе урока устад не ограничивался лишь устными формами работы, а сочетал их с письменными. Например, «когда он, забывшись отвечал на заданный вопрос на привычном ему диалекте, я часто не мог понять мысль. В таком случае Мрза повторно задиктовывал высказывание и старался направить мои усилия в доступное мне русло» (с. 51).

Основным дидактическим материалом служили рукописные тетради со стихами и мудрыми мыслями под названием «Ключи от мудрости», образцы из которых подвергались совместному объяснительному чтению и критическому анализу. Другим источником были высказывания учеников, анализируемые с целью достижения филигранности в написании метких выражений, афоризмов.

Помня о возникающей в ходе урока усталости от напряженной мыслительной работы, учитель продумывал и момент «разрядки». «На каждой перемене исполнялись песни. В них отражалась каждая мечта, каждое пожелание» (с. 65). Здесь видим пример коллективной медитации.

Восточному уму Мирза Шафи учил на творчестве Джами и Саади, Хагани и Хафиз, Низами и Физули, цитируя их. Он всегда при этом называл имя автора, давал объективную оценку их литературному наследию. Поэт без тени ревности упоминал имена мудрецов — современников, например: Аббасгулу хана, Омара эфенди. Он не претендовал на абсолютную исключительность в когорте мудрецов. Хотя по словам автора книги, «если существовал человек, создавший сокровище из стихов, то это Мирза Шафи Вазех» (с. 73).

Устад высоко ценил эти личности. Одного из представителей бакинских ханов, Аббасгулу хана он характеризовал так: уважения достойны его «просвещенность и простота». Омара эфенди он прочил после своей смерти в учителя Фридриха: «Он обладает большим умом и благовоспитанностью. Он станет первым, а ты — вторым мудрецом » (с. 9).

Пословицы и поговорки — тоже кладезь восточной народной мудрости. Вазех много цитирует, рассказывает легенды и притчи, которые раскрывают национальные ценности того или иного народа, например:

 притча о шайтане (с. 94);

 грузинская притча о Давид — горе (с. 43);

 легенда о 40 девушках (с. 60).

Автор восхищается тонким языковым чутьем Устада: «Если даже Мирза Шафи не знал этого (немецкого) языка, я бы сказал, что он и сеть настоящий знаток языка» (с. 82). Подтверждением этому является чуткое восприятие и большой интерес к поэзии Томаса Марра и Гейне, Байрона и Шиллера. Меткое высказывание поэта по этому поводу подчеркивает его природную мудрость: «Посторонние воспринимают язык звезд в меру своего понимания» (с. 83). Если «расшифровать» семантику слов образного умозаключения, то можно установить такие соответствия: «звезды» — далекие страны, «посторонние» — те, кто не владеет языком. Вот пример краткости, облаченной в красочную художественную форму. Особенность метких высказываний прежде всего в их содержательности, четкости изложения, образности языка. Подобное высказывание может включать в себя цепочку умозаключений, состоящих из суждений, завершаемых выводами.

Вот пример рассуждения на тему истинной любви.

«… Не стоит тратить время на такие занятия! Большими запросами от всего не урвать доли. Есть колодцы, которые даже всем мудрецам не заполнить мудростью. Подобная мысль не придет даже в голову глупых устадов, но последние доводят толковых устадов до исступления. Как сказал Саади: «Если облако окрасило землю животворным дождем, и в стране взращен богатый урожай, даже и в этом случае кипарис не станет плодоносить!» Можем ли изменить местоположение солнца, если оно не обогревает нас? Если роза недостаточно благоухает, это значит, что в болоте она росла бы лучше?».

За цепью риторических вопросов следуют логические выводы: «Жизнь — борьба между светом и тенью, добром и злом, красотой и безыскусностью устадом является тот человек, который в уродствах мира способен заметить красоту. Это такое чувство, которое исходит от нашего сознания и солнца, алых щек красавиц и лепестков роз. Я преклонюсь перед такой любовью.» (с. 51 — 52).

Сам Фридрих Мартин недаром обучался у Мирза Шафи. Вот одно из его высказываний об Устаде: «…свою, состоящую из гасидов, газелей, рубаи и песен книгу, являющуюся источником ума, Мирза Шафи написал для просвещения глупцов и укрепления ума устадов» (с. 74).

Наберемся и мы мудрости у нашего мыслителя земляка Мирза Шафи Вазеха.

— У неуча знания неглубоки, аппетит — огромен.

— Псевдоучителей интересует не обучение, а карман ученика.

— Невежде не понять вкуса вина.

— Красота — источник вдохновения.

— Немцы взрастили ученых и языковедов, англичане — трудолюбивы, а французы — веселая нация.

— Посеянные семена мудрости взойдут в рассуждениях учеников.

— Как без цветка соловью не петь, так и без любви нет песен.

— Любовь сбережет лишь влюбленный.

— Бедность — жуткая доля.

— Осознавать утерю клада нестерпимо больно.

— Бесцельно слоняться по райскому саду подобно пребыванию в аду.

— Ели рядом с солнцем лампа схожа с песчинкой, то в пустыне она невидима.

— Восточная мудрость для глупцов — это урок, для сбившихся с пути — это путеводная звезда.

— Глаза женщины — это красота и истина.

— Даже с большим аппетитом не урвать доли от всего.

— Жизнь — борьба света и тени, добра и зла, красоты и безыскусности.

— Женщина распуститься, как бутон, если лелеять и заботиться о ней.

— Если розу топтать — то уколишься шипами.

— В царстве любви мир противоречий.

— Тесная привязанность к женщине позволит познать ее глубоко.

— Как бы купец не нахваливал товар — все равно купят по потребностям.

— Для вечной любви нужен высокий ум.

— Мастерство, как все остальное не раздается. Часть получишь, а остальное наработаешь сам.

— Дереву не расти на камне, у глупца не обнаружить ума.

— Никудышный поэт присваивает чужой труд. Своими деяниями пользы не приносит.

— Плутоватый ученый не лишен достоинства.

— Лжемудрость, как начертанные на пне письмена, подобна бесплодному дереву.

— На лжемудрости не взрасти ни пшенице, ни ячменю.

— У автора — нытика голова пуста и дела негодны.

— В пучине науки — глубокое содержание и широкие мысли.

— Полезнее 100 раз прочитать одну хорошую книгу, чем один раз 100 плохих.

— Отчаявшемуся важно будущее, мудрому — ум.

— Почерк, как и мысли, должен быть ясными.

— Любовь, как и запах мускуса, не скрыть.

— Любовь не для тщеславия и времяпровождения.

— Пролазить повсюду — свойство змеи.

— У женщин с любовью крепнет рассудок, а у мужчин — наоборот.

— Иногда мгновенье счастья равно веку, а один век — мгновенью.

Литература:

1. Aslanov A. Mirzə Şəfi Vazeh. Nəğmələr. / Bakı, 2004.
2. Bayramov A. F. Bodenştedtin Mirzə Şəfi Vazeh haqqında xatirələri. / Bakı, 2008.
3. Bayramov A. Nəğmələr şairi. / Bakı, 2008.
4. Курбаналиева С. Вазех и музыка / «Mədəni həyat”, 2014.
5. Zeitschrift für Ethnorogie-Verhandlunge der Berliner Gesellschaft für Anthropologie, Ethnologie und Urgeschichte. Berlin, 1901. — S. 82–84
6. А. Байрамов. Фридрих Боденштедт. Воспоминания о М.Шафи Вазехе. Баку «Нурлан, 2008 г. — 108 C.