В статье рассмотрены образы-антиподы последнего романа И. С. Тургенева в зависимости от социальной, политической и нравственной характеристики героев. С помощью сравнительно-исторического, сравнительно-сопоставительного, психологического методов были определены не только два противоборствующих лагеря, но и оппозиционные мнения внутри этих лагерей.
Ключевые слова: новаторство, социально-политический, идейно-нравственный, типология.
По сравнению с предшествующими романами в «Нови» значительно большее число действующих лиц. И в центре произведения — не один герой, а группа персонажей. Они располагаются не только в соответствии с необходимостью обосновать сюжетное действие: в их совокупности читатель видит отражение вполне реального соотношения социальных типов российской действительности. В градации персонажей запечатлено тургеневское понимание реальной значимости этой типологии, отобразившей систему социально-политических и идейно-нравственных отношений в России 1870-х годов.
Желание автора теснее связать последний роман с явлениями современной действительности потребовало от него не только нового типа повествования, но и несколько иных приемов создания характера. По сравнению с предшествующими романами в «Нови» значительно шире и разнообразнее круг действующих лиц. Социальные характеристики не только главных, но и второстепенных персонажей развернуты и четки.
В последнем романе Тургенева перед нами болезненные, отрицательные явления русской общественности, лица, протестующие словом и делом против действительности, без идеала лучшей действительности или во имя идеала, стоящего гораздо ниже ее. Писатель изобразил отрицателей двух противоположных лагерей, — отрицателей-сановников, считающих себя консерваторами, и отрицателей-революционеров. И те, и другие недовольны русской жизнью и желают переделать ее по своим грубым мечтаниям. И те, и другие одинаково ничтожны, по взгляду писателя — и к тем, и к другим он относится то с негодующим, порой близким к презрению, смехом, то с скорбно-безотрадным сожалением, состраданием.
С замечательным искусством изобразил Тургенев либерального сановника Сипягина и рисующегося тщеславного помещика Калломейцева, происходящего из рода огородника Коломенцова. Сипягин, по резкому, но, в сущности, справедливому замечанию Марианны, — не человек, а чиновник; а по остроумному определению Нежданова в письме к Силину, он — барин учтивый и либеральный. Сипягин играет в либерализм, и на псевдо-народности своих стремлений и вкусов строить карьеру. Зная о взглядах Нежданова, он пригласил его в учителя к своему сыну, и в споре Нежданова с Калломейцевым, также как и в споре последнего с Соломиным, старается показать себя стоящим выше крайностей, воображает себя примиряющим непримиримое и пугающим противником силой своего авторитета.
Бесподобно обрисована в романе комическая фигура Калломейцева. Как Сипягин рисуется своим либерализмом, так этот своим мнимым консерватизмом, за которым кроется простое себялюбие, тщеславие и боязнь убытков. «Стоило кому-нибудь чем-нибудь задеть Семена Петровича, задеть его консерваторские, патриотические и религиозные принципы — о! тогда он делался безжалостным! Все его изящество испарялось мгновенно; нежные глазки зажигались недобрым огоньком; красивый ротик выпускал некрасивые слова — и взывал, с писком взывал к начальству» [2, с. 256].
Калломейцев очень недоволен, как и генералы «Дыма», реформами императора Александра. «Это земство! К чему оно? (рассуждает он с Валентиной Михайловной). Только ослабляет администрацию и возбуждает… лишние мысли… (Калломейцев поболтал в воздухе обнаженной левой рукой, освобожденной от давления перчатки) и несбыточные надежды (Калломейцев подул себе на руку). Я говорил об этом в Петербурге… mais, bah! Ветер не туда тянет» [2, с. 257–258].
Калломейцев и против народного образования, народных школ. Ретроградство Калломейцева доходит до цинизма: «он договорился наконец до того (рассказывает поэт), что привел, (правда в виде шутки), тост одного знакомого ему барина, за некоторым именинным банкетом: «Пью за единственные принципы, которые признаю — за кнут и за Рёдерер!» [2, с. 271].
Отрицателям из высшего света совершенно соответствуют в романе отрицатели-революционеры: Кисляков, Маркелов, купец Голушкин и другие. Эти лица разделяются на пошляков, говорящих с чужого голоса, и на искренно увлеченных революцией, заговором. Но и те, и другие вызывают в душе поэта и читателя, главным образом, смех и сожаление. Представителем первых служит купец Голушкин, человек лет сорока, «сын разбогатевшего торговца».
Очень живыми чертами нарисован обед у этого Голушкина, где он и его приказчик Васька, преданный, по его словам, революции, выказываются во всей красе. Этот Васька, «прилизанный, чахоточный человечек с кувшинным рыльцем», с таким видом «скалил зубы», что нельзя было понять: «что он такое: пошлый ли дурачок, или, напротив, всесовершеннейший выжига и плут» [2, с. 379].
На пресловутом обеде шел деловой разговор в таком роде: «Нам не нужно постепеновцев, — сумрачно проговорил Маркелов. Не нужно, к черту! не нужно, — рьяно подхватил Голушкин» [2, с. 402].
Когда в конце романа Маркелова арестовали, Голушкин до того струсил, что стал на коленках ползать перед губернатором. Конечно, умнее, образованнее и вероятно искреннее Голушкина — неутомимый путешественник Кисляков; но тщеславен он и комичен, пожалуй, не менее глупого купца-раскольника и революционера.
Искреннее Кислякова и сердечнее — шурин Сипягина Маркелов. Но это человек жалкий. Это существо честное и сильное (сильное своей верою, убежденностью), но тупое, ограниченное, упрямое. Он неудачник во всем. Служил он в полку, но вышел в отставку по неприятности с командиром-немцем, с тех пор он возненавидел немцев. Страстно влюбился в одну девушку: «но та изменила ему самым бесцеремонным манером и вышла за адъютанта». Маркелов возненавидел и адъютантов. Он добр к мужикам и прост с ними; но ни он их не понимает, ни они его, и пропаганда его комична. А между тем он считает себя совершенно готовым и к этой пропаганде, и ко всякого рода действиям.
Гораздо умнее Маркелова, и даже обладает остроумием, юмором, Сила Паклин. Он несколько скептик, и потому на него косо смотрят его товарищи, не совсем ему доверяют; но он человек искренний. Только жалок он не менее Маркелова; жалок тогда, когда трусит перед Сипягиным и, сам того вовсе не ожидая, открывает либеральному сановнику местопребывание Нежданова и Марианны.
В «Нови» два героя сосредоточивают с первого взгляда все наше внимание: Нежданов и Соломин. Вот они-то и должны будут в лицах доказать общественно-просветительный символ Тургенева. Нежданов должен представить банкротство революции, как ее понимали политики «молодой России», Соломин — блистательно оправдать «жизненную работу».
Нежданову предстоит идти в народ, там его встретит закоренелое невежество, нужда, равнодушие к величайшим лишениям и, прежде всего, полное отсутствие внешней культуры. Последнее обстоятельство, конечно, красноречивее всякой умственной темноты и нравственного отупения может показать страшную пропасть между «белоручками» и «чернорабочими», между непризванными реформаторами народной жизни и этой самой жизнью. Потом, именно внешние условия будничного существования и праздничного веселья мужика скорее всего могут оттолкнуть просвещенного горожанина, вызвать у него прямо физическое отвращение. Не зря в герои «хождения в народ» он выбирает именно Нежданова, человека с необыкновенно тонкой, художественной организацией, существо почти женственное, до болезненности впечатлительное и безнадежно заедаемое рефлексией. Опрятный до щепетильности, брезгливый до гадливости, он силился быть циничным и грубым на словах; идеалист по натуре, страстный и целомудренный, смелый и робкий в одно и то же время, он, как позорного порока, стыдился и этой робости своей и своего целомудрия, и считал долгом смеяться над идеалом. И вот на такого-то человека, вдобавок еще поставленного в более или менее исключительное по отношению к окружающему обществу положение незаконного сына, насильственно выброшенного из соответствующей ему общественной аристократической сферы, возлагается бремя, именно бремя, тяжелое, неудобоносимое и совершенно несоответствующее ни силам, ни врожденным склонностям, ни нравственной и умственной подготовке: автор заставляет Нежданова быть нигилистом, в не менее радикальном смысле нежели Базаров, да еще проделать трагикомический фарс «хождения в народ», и все это с тою целью, чтобы на себе наглядно и блистательно доказать «банкротство молодой России», как удачно выражается один из критиков.
В двух главных героях «Нови», Нежданове и Соломине олицетворено противоположение таланта и характера. «В период стремления передовой молодежи в народ началось превознесение характера над талантом» [Шаталов, 1979, с. 118]. Для политических подвигов, для служения прогрессу талант считается излишним и вредным, ибо он приводил к эстетике, а эстетика, как известно, в деле политического служения народу представляет не только нечто праздное, но даже и нечто вредное. Вследствие подобного убеждения многие юноши, чувствовавшие в себе эстетические стремления, носившие зачатки талантливости, старались подавлять их, старались отделаться от бесполезной, по господствовавшему убеждению, эстетики и, ударившись в «политику», усердно драпировались в тогу «характеров», которыми они не были, да и не могли быть, хотя бы, например, по одной своей нервной развинченности.
Это тип с тонким и крепким клювом, т. е. тип отчасти хищный, и он со временем все продолбит в жизни, заберется во все ее сферы, a главное, в близкую ему сферу народную и, крепко опираясь на нее, начнет ту положительную деятельность, которая, быть может, если не в окончательном результат, то в ближайших своих практических стремлениях будет разрушительнее пресловутого отрицания, пресловутого нигилизма, так ужаснувшей российскую публику в базаровском типе… В Соломине невозможно отыскать ни одного мельчайшего признака идеализма и эстетического начала. Соломин смотрит и на жизнь, и на природу, и на любовь, и на народ, и даже на политическую агитацию во имя свободы и пользы народа, как практик-делец, смотрит холодно, рассудочно, без всяких сомнений и отвлеченных тревог об общем значении всего этого. У него нет и не может быть таких сомнений и тревог просто потому, что он и не заботится ни малейшим образом вникать в общее значение вещей, а исключительно устремляется на их ближайшее практическое отношение к своей ближайшей деятельности.
Новаторство тургеневской характерологии в «Нови» особенно ярко проявляется при сопоставлении романа с предшествующими произведениями. Это обновление системы средств раскрытия характера было обусловлено новизною самих типов общественного поведения, неизвестных ранее, и той задачей правдивого и убедительного их изображения, которую ставил перед собой Тургенев, намереваясь показать русское народничество. Все это позволяет говорить о неустанных творческих исканиях выдающего русского писателя, о его стремлении к постоянному совершенствованию формы и стиля произведения.
Литература:
- Маркович В. М. Человек в романах И. С. Тургенева / В. М. Маркович. — Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1975. — 152 с.
- Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в 28-и томах / И. С. Тургенев. — Москва: Наука, 1968. — Т. 2. — 703 с.
- Шаталов С. Е. Художественный мир И. С. Тургенева / С. Е. Шаталов. — Москва: Наука, 1979. — 312 с.
