К 80-м годам XIX века народнический социализм уже изжил себя. Многих мыслителей он не удовлетворял в интеллектуальном плане, так как слишком часто уходил в строительство утопий, да и методы террора, используемые в то время, имели сомнительную эффективность. На его место постепенно стал приходить марксизм с его полноценной научностью. И, как ни странно, он идеально подошёл на роль целостного, всеобъемлющего мировоззрения. В интеллектуальном столкновении марксизма с народничеством и другими левыми политическими учениями темой дискуссии в том числе был и традиционный вопрос для отечественной философии об особых путях развития России. Именно здесь, на мой взгляд, и кроется ключ к пониманию причин тождества и различия в позициях двух революционных учений.
Первые марксисты выступали за капиталистическое развитие и пролетаризацию крестьян, находясь на одних позициях с либералами-западниками, против чего категорически выступали народники, которые не понимали, как можно желать развития капитализма, приветствовать его и вместе с тем считать капитализм злом и несправедливостью.
Георгий Валентинович Плеханов, являющийся родоначальником российского марксизма, в своей книге «Наши разногласия» полемизирует с известным народником Ткачевым. Плеханов пытался доказать, что революционный захват власти социалистической партией будет лишь вреден для России, он считал, что определяющим фактором остаётся уровень производственных сил. Он, как и все меньшевики, отрицал возможность осуществления в России оригинальной революции и желал для начала лишь повторения западного пути развития капитализма. И в условиях развитого буржуазного общества уже можно будет, по мнению Плеханова, воплотить в жизнь социалистическую революцию. Народник Ткачев же считал, что отсутствие в истории России капиталистической стадии развития есть лишь преимущество нашей страны, которое упростит для неё переход к социализму.
Но, несмотря на некоторые разногласия, многие народники не могли не заметить идейной близости учений в некоторых аспектах. И они переходили в марксистское поле, благодаря следующим факторам.
Как мы уже отметили выше, сильная сторона марксизма заключалась в его научности. Опора на объективный исторический процесс, материализм, смены формаций, определённые экономикой — всё это позволило революционерам наконец-то почувствовать научную почву для своей борьбы, не приводящую к строительству утопий и фантазированию.
Но кроме объективных экономических теорий и материалистической философии, марксизм давал нечто более знакомое для русского человека. Во-первых, это идея о мессианской роли пролетариата, который должен освободить весь мир от эксплуатации и ликвидировать классовое неравенство. Стоит учесть, что зачастую термин «пролетариат» в России использовался в более широком смысле и понимался, как «всё население, занимающееся физическим трудом». По данным всеобщей переписи населения, проведённой в 1897 году, более 90 % трудоспособного населения Российской империи занималось физическим трудом (74 % — сельское хозяйство, 10 % — промышленность, 4.5 % — прислуга, 1.5 % — транспорт). Соответственно, в развивающемся русском марксизме зачастую происходило отождествление мессианской роли пролетариата и мессианской роли русского народа, который в большинстве своём и представлял трудовое сословие. Почитание русского народа (как одной из частей мирового пролетариата), способного на великие подвиги в деле освобождения человечества, пришло и в русский марксизм.
Во-вторых, марксизм стал первым европейским учением, обличающим весь капиталистический образ жизни в целом. Эта прогрессивная для Запада мысль в России уже имела почти вековую историю, критикой буржуазной культуры занимались и русские славянофилы, но с кардинально иных позиций. Всё это определило предрасположенность некоторых представителей русской интеллигенции к коммунизму.
И в-третьих, несмотря на свой материализм и отрицание современной морали, марксизм всё же не смог отказаться от этических оценок. Эксплуатация в марксизме трактуется как именно нравственно дурное поведение, и буржуй, соответственно, нарушает этические представления, он почти «грешит». Весь мир описывается категориями хорошего и плохого, можно легко определить врагов и друзей. Отсюда позже родится термин «революционная мораль».
Эти особенности классического западного марксизма, связанные именно с этической и смысловой сферой, позволили ему вырасти над уровнем простой научной теории и превратиться в целостную мировоззренческую систему. Российские народники и другие революционеры приняли марксизм именно в таком тотальном обличие, преувеличив некоторые его стороны. В новое учение вошли мысли и идеи русской интеллигенции, которые она вынашивала целый век. Как отмечает Николай Бердяев, «произошло незаметное соединение традиций революционного марксизма с традициями старой русской революционности» [1, с. 89]. То есть из всего спектра политических систем марксизм в России выигрывал не только благодаря своей научности, дающей революционеру прочную почву под ногами, он был близок русскому сознанию и в мировоззренческом плане, что объясняет его успешное распространение в нашей стране.
Эволюция марксистского учения, его распространение привели новорожденную российскую коммунистическую партию к расколу в 1903 году на два лагеря: меньшевиков и большевиков. Удивительно, но подобная полемика между двумя направлениями русского марксизма сильно перекликается с уже прошедшей дискуссией первых марксистов и народников. Действительно, речи Ткачёва о временной диктатуре, централизованной работе партии и деятельной роли революционного меньшинства сильно напоминают будущие идеи Владимира Ленина. Но, несмотря на это, конечно же, нельзя сказать, что большевики выступали со славянофильских, народнических позиций, они не считали капитализм абсолютным злом и не выделяли особую скрытую потенцию русского народа к лучшей, не буржуазной жизни. Они не заявляли подобных тезисов, так как это противоречило их марксистскому мировоззрению. Здесь наблюдается более сложная трансформация взглядов, смешение большого количества факторов.
Причина усмотренного нами тождества между народничеством и большевизмом кроется, на мой взгляд, в особом отношении последних к капитализму и революции. Большевики, как и всякие марксисты, считали, что без этапа капитализма социализм не возможен, но при этом и не возвышали положительную, прогрессивную сторону буржуазной культуры. При этом важно отметить, что определение стадий общественного развития довольно проблематично: не существует серьёзных оснований для того, чтобы абсолютно убедиться в достаточном развитии производственных сил для начала революционного действия. Меньшевики всё время ссылались на отсутствие подобного развития в России, большевики же в свою очередь имели главной целью захват власти во время революционной ситуации для того, чтобы позже уже самостоятельно вести страну вперёд, так как
Большевики всегда придавали большее значение собственной роли в революции, чем полагались на стихийный общественный процесс. Они понимали, что у них нет возможности ожидать абстрактного развития производительных сил, необходимых для свершения пролетарской революции, в условиях стремительного падения государственной власти и последующего пути России в небытие в 1916–1917 гг. Сам Владимир Ильич, как-то попытавшись объяснить разницу между двумя партиями, сказал: «Разницу эту можно понять на таком простом примере, меньшевик, желая получить яблоко, стоя под яблоней, будет ждать, пока яблоко само к нему свалится. Большевик же подойдёт и сорвёт яблоко».
Несомненно, большевистский «активный» подход выглядит логичным, ведь ни у кого в то время не было совершенно никакой уверенности в будущей реализации капиталистического строительства в России, в возможности революции в другое время, более подходящее. Такой сюжет плохо сочетается с суровой действительностью революционной ситуации, неожиданно происходящей в реальной жизни. Этот вопрос отлично иллюстрирует глубокое противоречие, которое всё еще разделяет марксистов всего мира на два противоборствующих лагеря: одни считают, что нужно прийти к власти силой, путем революции, в тот момент, когда враги слабее всего, а другие хотят «дождаться» победы, участвуя лишь в легальных политических институтах, и постепенно эволюционировать к более совершенным формам общественного сосуществования. И очень сложно понять, кто же из них является более последовательными марксистами…
Соответственно, можно отметить, что политика большевиков была схожа с народничеством из-за того, что Ленин и его соратники лучше, чем меньшевики понимали ход развития локальной революционной ситуации в России, осознавая необходимость самостоятельной политической деятельности, лишённой соглашательства и оппортунизма. Они не хотели равняться на западный исторический процесс, который, во-первых, был невозможен к точному воспроизведению в условиях России, а, во-вторых, вообще, не представлял собой позитивный опыт и на самом Западе, так как привёл их к ужасной и невероятно жестокой империалистической бойне. Дискуссия в этой плоскости и была основой для продолжения старых споров о пути России, необходимости повторения ею общеевропейского маршрута. Нежелание большевиков ожидать от враждебного правительства качественного капиталистического строительства соединилось с нежеланием, вообще, повторять буржуазный путь в России, характерном для народников. Качественное понимание предреволюционными большевиками российской действительности доказывает их глубокие российские корни. Марксисты-большевики оказались гораздо ближе к русской традиции, чем марксисты-меньшевики, этим они и были ближе к народникам, это, возможно и предопределило их успех.
Литература:
- Бердяев Н. Малое собрание сочинений / Николай Бердяев. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2016. — 672 с.
