С конца XIX века наблюдается значительное усиление активности российской дипломатии в Китае. Важное место во внешнеполитических планах России занимала китайская провинция Синьцзян. Основная работа по продвижению и защите российских интересов в регионе легла на развёрнутые в городах Кашгар, Кульджа, Урумчи, Чугучак и Шарасумэ консульства. Деятельность российских консульств в Синьцзяне не ограничивалась административными или хозяйственными направлениями. Большое место в рамках выполнения ими своих задач занимали полномочия в области консульской юрисдикции. Находясь в непосредственной зависимости от целей и задач российской внешней политики в регионе, она должна была соотноситься со структурой и функциями административной и судебной системы в регионе. Один из крупнейших специалистов по международному праву XIX в. Ф. Мартенс писал: “Консульская юрисдикция на Востоке разумеет предоставленное консулам цивилизованных наций, находящимся на Востоке, право судить и наказывать подданных своего государства, проживающих в округе консульства” [1].
Первоначально определение и конкретизация консульской юрисдикции относились исключительно к Турции, и только затем сфера её применения была распространена и на другие государства Востока – Персию, Китай и Японию. Западноевропейскими странами к середине XIX века был накоплен достаточно большой опыт в практическом применении консульской юрисдикции в государствах востока [2].
Причины такой детальной разработки вопросов консульской юрисдикции западными государствами изучали советские исследователи. По этому поводу российский юрист Ю.Д. Ильин отмечает: “Вполне понятно, почему Министерства иностранных дел европейских держав трудились над разработкой различных сторон норм консульского права. Известно, что из восточных стран поступали в Европу доходы, дававшие в Европу миллионы, силу и власть ее нациям над народами всех частей света” [3].
Однако как видится, такой подход отражает лишь часть существа проблемы. Корень её лежит значительно глубже: в разнице менталитета Востока и Запада, в разнице подходов к роли отдельной личности и разнице законодательств. Консул в Синьцзяне являлся, своего рода, носителем двух или нескольких правовых систем. Его деятельность часто определялась духом Консульского устава, облечённого в плоть местных правовых систем, законодательных традиций и обычаев.
Вопрос определения консульской юрисдикции в Синьцзяне наиболее остро встал сразу же после проведения российско-китайской границы в Центральной Азии, когда в связи с увеличением количества российско-подданных в Синьцзяне потребовалось выполнение более масштабной юридической деятельности российских консулов.
Особенно в этом отношении необходимо выделить Великобританию, подданные которой – этнические индийцы в определенном количестве проживали, в основном, на юге Кашгарии. Таблицу провинциальных судей, в том числе и по Синьцзяну, в свое время составил С. Вильямс [4].
В связи с особенностями социально-политического положения в Синьцзяне, от российских консулов, служивших там, требовалось помимо знаний российской и китайской систем правосудия, знания и в области обычного права местных народностей, а также шариата. Посетивший Синьцзян в 1901 году начальник Западно-Сибирской бригады генерал-майор В. Жигалин, в отношении местной правовой системы ярко подметил: “Правовые отношения, вытекающие из их законов, ближе их сердцу, чем наши, покоящиеся на далёком для них во всех отношениях Римском праве” [5]. Всё это российские консулы должны были не только знать, но и уметь успешно применять в практической деятельности.
В рамках своей юрисдикции российские консулы в Синьцзяне опирались не только на международные договоры с Китаем, но и на Консульский устав и на общероссийские законы, а также на ведомственные инструкции. При этом, статьи российско-китайских договоров, вошедшие в российское законодательство, кратко освещали консульскую юрисдикцию по гражданским делам. В юрисдикции по уголовным делам российских консулов в Китае использовались статьи Уложения о наказаниях.
3 октября 1888 года Министерство юстиции России издало циркуляр, в котором давалось толкование положений Уложения о наказаниях в соответствии с российско-китайскими договорами. В нем сказано: “§1. Из того обстоятельства, что на основании прим. 1 к ст. 175 улож. о нак. русские подданные, совершившие одно из важных преступлений отсылаются в Россию, следует заключить, что консулу подсудны лишь те преступления и проступки, совершенные русскими подданными в Китае, которые не подлежат ведению общих судов империи, но входит в круг ведомства мировых учреждений”[6].
Определяя пределы своей юрисдикции один из консулов в Синьцзяне писал в 1898 году, что в круг его обязанностей входят: “Юрисдикция над русскими подданными, имеющими постоянное пребывание в местах им отведенных; следствие над теми, которые подлежат отправке в русские пределы наших подданных, которые после преступления остаются на китайской территории” [7].
Как в своей юридической деятельности, так и в своей деятельности в целом, российские консулы обязаны были прежде всего “соблюдать интерес в пользу России” [8]. Российское законодательство конца XIX века определяло измену Родине как тягчайшее преступление. Принятие иностранного подданства наказывалось в уголовном порядке ссылкой в Сибирь. Не возвратившийся по вызову правительства из-за границы или оставшийся за пределами государства дольше определённого срока подвергался лишению прав и изгнанию из пределов государства[9]. Таким образом, вопросы, связанные с гражданством занимали в юрисдикции консула самое важное место.
Одновременно существовала и определённая регламентация производства судебных дел в российских консульствах в Синьцзяне, в зависимости от тяжести проступков и преступлений российских подданных. В ней говорилось, что “суду консула подлежат лишь маловажные преступления, не выходящие из рамок мировой юстиции (наказание не строже заключения в тюрьму); в остальных случаях консул производит лишь следствие и отсылает дело, вместе с преступником, в Россию. В пределах предоставленной им договорами юрисдикции государства самостоятельно определяют судебные функции своих консулов, предоставляя им большую или меньшую власть. От них же зависит установление всех формальностей процесса и указание законов, которыми консульские суды должны руководствоваться при постановлении своих решений (обыкновенно-национальные законы, часто также местные обычаи и справедливость)” [10]. Консулы могли решать любые гражданские тяжбы. Статья XI Санкт-Петербургского договора установила также подсудность консулам всех гражданских тяжб, в которых российские поданные могли привлекаться китайскими властями к ответственности по закону [11]. При этом сам консул или вице-консул не могли быть привлечены к ответственности или допросам по законам страны пребывания. В архивных материалах не встречено ни одного случая о привлечении к ответственности российского консула или аксакала в Синьцзяне по решению китайского судебного учреждения.
В случае каких-либо расхождений и неясностей консулы обращались к разделам Консульского устава. Основной круг юрисдикции российских консулов по гражданским и уголовным делам касался российских подданных. И это вполне естественно. О полномочиях консулов по разбору тяжб и споров между русскими подданными в Китае говорилось во второй статье Консульского устава: “Консул по своему званию есть посредник в тяжбах и спорах, возникающих в его округе по делам торговым между российскими подданными торгового звания. Он разбирает, в качестве третейского судьи, все неудовольствия российских подданных между собою, если спорящие, по взаимному согласию, прибегнут к его суду” [12].
Сто пятая статья устава конкретизировала юридические полномочия консулов: “Консул должен стараться всеми мерами о прекращении миролюбивым образом споров и не согласий, могущих произойти между поселившимися в месте его пребывания или приезжими туда торговыми людьми, российскими подданными, если спорящие к нему прибегнут и формально объявят, что оказываются от всякой апелляции иностранной власти. Такое объявление, а так же запись, требуемая существующими постановлениями о третейском суде, если спорящие пожелают к оному прибегнуть, должны быть явлены в консульстве. Если спорящие не захотят подвергнуться приговору консула, или если в упомянутой записи будет сказано, что тяжущиеся желают ведаться третейским судом по закону, и останутся недовольны решением суда, то они могут прибегнуть к судам империи. Во всяком случае, консул должен, в подобных обстоятельствах, входить с представлениями к российской миссии, коей он подчинен” [13].
После того, как границы России и Китая пришли в соприкосновение, оба государства стали испытывать серьезные затруднения в отправлении правосудия, особенно в случаях, когда истец и обвиняемый были подданными разных государств. Большинство подобных дел касалось торговых взаимоотношений российскоподданных купцов и торговцев с населением Синьцзяна[14] или нарушений пограничного режима. Такого рода дела не решались на основе норм законодательства исключительно одной страны и решение таких дел было значительно сложнее, чем тех, где принимали участие лишь одни российскоподданные. В этих случаях ярче выступали представительские функции российских консулов и аксакалов (вице-консулов).
По этому поводу в сведениях полученных российской военной разведкой отмечалось: “В виду этого, все судебные тяжбы киргиз, не исключая и исков, предъявленных русскими поданными, фактически не получают никакого движения, если только решение и исполнение вверяется одним китайским и киргизским властям без участия представителей нашего консульства во всех стадиях производства. Вызывается это полным бессилием китайских властей. В виду этого укурдаи, а также и простые киргизы, возлагавшие большие надежды на приезд нового правителя, теперь открыто говорят, что в Китае закона нет и улучшения участи киргиз можно ждать только со стороны России”[15].
Небольших спорных дел было много. Одни дела касались торговли, другие урегулирования кредитных отношений, третьи взаимоотношения купцов и торговцев и даже ассортимента предметов торговли. И это естественно[16]. Возникающие мелкие дела консул чаще всего сам не разбирал, а передавал на разбирательство аксакалам и переводчикам. Наиболее часто это было в делах о воровстве и личных обидах. Хотя, большинство дел и были бытовые или мелкие, однако от их правильного разрешения зависел авторитет российских консулов и аксакалов. Во многих случаях именно из этого складывалось отношение местного населения к российской власти, к российскому государству, т. к. российско-китайское противостояние находило отражение и в повседневной жизни на всей территории Синьцзянской провинции [17].
Основными источниками юрисдикции российских консулов в Синьцзяне являлись международные договора, заключённые прежде всего между Россией и Китаем. Одним из первых таких договоров является Кульджинский договор, подписанный 25 июля 1851 года. В нём отмечается, что “для наблюдения за делами русских подданных в Или (Кульдже) и Тарбагатае (Чугучаке) определяется со стороны России консул, а за делами китайского купечества чиновник из Илийского главного управления, из которых каждый, в случае взаимных столкновений подданных той и другой державы, решает дела своей нации по всей справедливости” [18]. Таким образом, договор предписывает консулам разбирать лишь дела российских поданных, ни в коем случае не вторгаться в компетенцию китайских властей. Кроме того, акцент делается на наблюдательных функциях консулов. Это объясняется тем, что экономические связи ещё не имели того объёма как в последствии. И основной задачей являлось именно наблюдение, выяснения различных обстоятельств.
Девять лет спустя, в 1860 году, в момент заключения Пекинского договора обстановка существенно изменилась. Можно ясно видеть, как сильно была выделена правовая составляющая консульских полномочий. Статья восьмая договора гласила: “Купцы того и другого государства (русские и китайские), в местах, где дозволена торговля, могут вступать между собою в письменные обязательства, по случаю заказа товаров, найма лавок, домов и т. п. и предъявлять их для засвидетельствования в консульство и местное правление. В случае неустойки по письменному обязательству консул и местное начальство принимает меры к побуждению исполнить обязательство в точности” [19].
Эти же положения были закреплены в Петербургском договоре от 12 февраля 1881 года в одиннадцатой статье: “Все дела, которые будут возникать между подданными обоих государств, в китайских пределах, по поводу торговых и другого рода сделок, будут разбираться и решаться консулами и китайскими властями по взаимному соглашению. В тяжбах по торговым делам обеим сторонам предоставляется окончить дело полюбовно, при содействии посредников, выбранных каждою стороною. Если бы соглашение не было достигнуто этим путем, дело разбирается и решается властями обоих государств.
Письменные обязательства, заключаемые между русскими и китайскими подданными, относительно заказа товаров, перевозки оных, найма лавок, домов и других сделок подобного рода, могут быть предъявляемы к засвидетельствованию в консульства и в высшие местные управления, которые обязаны свидетельствовать предъявляемые им документы. В случай неустойки по заключенным обязательств, консулы и китайские власти принимают меры, посредством которых выполнение обязательств могло бы быть обеспечено” [20].
В этой статье договора упоминается совершенно новое направление развития правовых полномочий консула. Это возможность в экономических совместных делах “оканчивать дело полюбовно” не доводя до официального разбирательства, а также возможность для консулов передавать дела этой категории на суд посредников, которых тяжущиеся стороны могли сами выбирать. Подобная возможность, кажется, существенно снижает фактическое участие консула в разрешении совместных торговых дел. Однако это только на первый взгляд. В действительности же положение лишь узаконило ту практику согласно которой торговцы могли прибегать к решению своих дел с помощью своего рода штатных посредников, которым доверял и консул и торговцы. В случае, если посредники не приходили к соглашению, дело поступало для совместного разбора консула и местных властей. Для упорядочения торговли российских и китайских подданных было приняты 12 февраля 1881 года правила торговли, которые были изданы на русском и чагатайском (татарском) языках для использования торговцами и купцами [21]. Эти правила как для консулов, так и для аксакалов и биев служили хорошим подспорьем в ведении следственных дел по торговым делам.
В пределах своих юридических полномочий консул мог совершать и свидетельствовать нотариальные акты, заключаемые не только между своими соотечественниками или между ними и гражданами Китая, но и между исключительно подданными Китая, в случаях, когда эти акты относились исключительно к имуществу или делам, находящихся в пределах России. Такая расширенная компетенция консула, хотя прямо и не упоминается в Консульском уставе, но возможность совершения и свидетельствования актов, в которых стороны, не принадлежат обе к российскому подданству, имелась. Консульским уставом предусматривалось, что консул утверждает своей подписью и печатью консульства документы, которые должны получить законную силу в России.
Российские консулы в Синьцзяне зачастую применяли статьи Консульского устава, касающиеся других азиатских стран. В таких случаях чаще всего использовались статьи касающиеся Персии, хотя только в 1911 году указом Сената было узаконено право распространять положения о консульских судах в Иране на консульские суды в Китае. Там тоже определялись нормы гражданских и уголовных исков [22].
Однако нормы нормами, а на практике бывало по-разному. Действительно каждый консул защищал, прежде всего, интересы гражданина своего государства не только по существу дела, но и в целях престижа государства, которое представлял. В целом правильно отмечал исследователь М. Машанов: “Европейские консулы вместо того, чтобы стараться искоренить такие злоупотребления и тем пресечь поводы к вражде мусульман на европейцев, нередко сквозь пальцы смотрят на эти деяния последних и даже иногда потворствуют им. Случается какое-либо самое нахальное надувательство со стороны европейца, или даже обида туземцу, туземец идет с жалобой к консулу, последний старается как-то устроить это дело так, чтобы оправдать своего клиента” [23]. Однако применительно к условиям и практике российской консульской юрисдикции в Синьцзяне необходимо принимать в расчёт серьезные коррективы. Дело в том, что консул защищал не европейцев, а этнических казахов, уйгуров, узбеков, татар и в наименьшем количестве русских как граждан своего государства в уголовных и гражданских делах с такими же этническими казахами, уйгурами и узбеками, но гражданами Китая.
В ходе реализации консульской юрисдикции возникали и свои трудности. Так, например, китайскоподданные казахи, проживающие в пределах Бахтинского участка, находились в неудобном положении в связи с тем, что при появлении дел или жалоб вынуждены были передавать их в Китай своему начальству. Китайские же власти направляли эти дела в консульства. В связи с отсутствием юридических оснований для рассмотрения возникших в России дел, консульствам крайне затруднительно было вести эти дела. Обращаясь к Омскому генерал-губернатору, российский консул в Чугучаке писал: “Просьба восстановить функции Участкового начальника, и прикомандировать одного чиновника Семиреченского областного правления для ведения переписки по пограничным вопросам с китайскими властями”[24].
В консульскую юрисдикцию входила защита не только личной безопасности подданных России, но и защита торговой и предпринимательской деятельности российских граждан на территории Синьцзяна. По этому поводу писал исследователь Э. Беренс: “Риск потерять безвозвратно затраченные деньги, потерять годы труда и забот без награды за них – вот что тормозит дух предприимчивости и капиталиста и купца. Оба они требуют прежде всего от той государственной власти, которой они платят налоги и подати, – чтобы она создала и гарантировала такой правопорядок, при котором насилие и захват их собственности или плодов их трудов и энергии другими был бы немыслим. И, наоборот, ни один человек, обладающий капиталом знаний, энергии или денег, не рискнет им нигде и никогда, если не найдет в законе своего отечества вполне надёжных и ясно выраженных гарантий его сохранности. В таких государствах дух предприимчивости индивидуумов парализован, капиталы нации бездействуют и общий экономический уровень, по сравнению с другими странами, туго повышается” [25].
Таким образом, необходимо отметить, что в содержание консульской юрисдикции в Синьцзяне входило большое число различных направлений деятельности, как самого консула, так и остальных консульских сотрудников.
Литература:
1. Мартенс Ф. Современное международное право цивилизованных народов. Т. II. СПб. – С. 96.
2. Богоявленский Н.В. Юрисдикция русских консулов в Западном Китае и судебная деятельность Чугучакс-кого консульства. // Журнал Министерства юстиции, 1898, № 3, март. – С. 29.Ильин Ю.Д. Основные тенденции в развитии консульского права. М.,1969. – С. 5-15.
3. Ильин Ю.Д. Основные тенденции в развитии консульского права. М.,1969. – С. 5-15.
4. Williams S.W. The Middle Kingdom . Vol . 1. L., 1913. - P. 443-445.
5. Жигалин В. Путевые заметки начальника Западно - Сибирской бригады Ген-майора Жигалина В. в поездку его для инспектирования полка в Зайсан в 1901 году // Сведения, касающиеся сопредельных стран с Туркестанским военным округом. - Ташкент, 1901. - Вып. 30. - С. 31.
6. Руководство для консулов. Составил С.М. Горяинов, СПб., 1903. – С. 475-476.
7. Архив внешней политики Российской империи (Далее - АВП РИ). Ф.143. Оп.491. Д.449. Л.242.
8. Бобылев Г.В., Зубков Н.Г. Основы консульской службы. М., 1986. – С. 28.
9. Руководство для консулов. Составил С.М. Горяинов. СПб., 1903. - С. 362.
10. Энциклопедический словарь Брокгауза-Ефрона. Том «Конкорд-Коялович». - СПб., 1895. – С.97.
11. Санкт-Петербургский договор между Россией и Китаем об Илийском крае и торговле в Западном Китае 12 февраля 1881 // Русско-китайские отношения 1689-1916. Официальные документы. - М., 1958. С. 57.
12. Устав консульский // Свод законов российской империи. Т. XI. Ч. 2. - СПб., 1903. – С. 727.
13. Устав консульский // Свод законов российской империи. Т. XI. Ч. 2. - СПб., 1903. – С. 741.
14. Галиев В.В. Из истории деятельности казахстанских купцов и торговцев в Синьцзяне (конец XIX – начало XX веков). // Узденiс – Поиск. Научный журнал Министерства образования Республики Казахстан. - 1996, - № 5. – С. 63-68; Его же. Казахское население Илийского округа Синьцзяна (конец XIX – начало XX веков). // Демографические процессы в Казахстане и сопредельных территорий в XX веке. Материалы международной научно-практической конференции. - Усть-Каменогорск, 1998. С. 33-35.
15. Сводка сведений разведывательного отделения штаба Омского военного округа. Омск, 1916. № 20 - С.25.
16. Галиев В.З. Казахстан в системе российско-китайских торгово-экономических отношений в Синьцзяне. Конец XIX-начало ХХ века. Алматы, 2003. С.31-148.
17. Алдабек Н. Россия и Китай: торгово-экономические связи в центрально-азиатском регионе в XVIII-XIX: Казак университеты, 2001 – С. 140-161; Моисеев В.А. Россия и Китай в Центральной Азии (вторая половина в. – 1917 г.). Барнаул, 2003. С. 246-255.
18. Кульджинский договор 25 июля 1851 г. // Русско-китайские договорно-правовые акты. 1689-1916. М., 2004. С. 58-59.
19. Пекинский дополнительный договор 1860 г. // Русско-китайские договорно-правовые акты. 1689-1916. - М., 2004. С. 74.
20. С.-Петербургский договор 12 февраля 1881 г. // Русско-китайские договорно-правовые акты. 1689-1916. - М., 2004. С. 121.
21. ЦГА РК. Ф. 44. Оп. 1. Д. 33974. Л. 20-25. Русский текст см.: Русско-китайские договорно-правовые акты (1889-1916) / Под общ. Редак. акад. В.С. Мясникова. М., 2004. С. 125-131; Сладковский М.И. История торгово-экономических отношений народов России с Китаем (до 1917 г.). М., 1974. С. 270-288, 323-345.
22. Устав консульский. // Свод законов российской империи. Т. XI. Ч. 2. - СПб., 1903. С. 742-746.
23. Машанов М. Европейские христиане на мусульманском Востоке. Казань, 1889 - С. 70.
24. АВП РИ Ф. 143 Китайский стол. Оп. 491. Д. 544. Л. 140.
25. Беренс Э. Российский консульский суд в Китае. // Восточный сборник. Кн. 1. СПб., 1913. - С.19.
