Во второй половине XVII в. после масштабных общественных потрясений в начале столетия предпринимались серьезные меры по стабилизации государственно-политического строя Российского государства. Первоочередной задачей правительства того периода времени стала организация наиболее эффективной работы государственного аппарата и борьба с таким разрушительным социально-правовым явлением как взяточничество. Сложившаяся ситуация накалялась буквально с каждым годом – первая половина XVII в. была полна упоминаниями о крупных злоупотреблениях должностных лиц всех уровней. Население, пытаясь противостоять произволу, шло на самые крайние меры – антикоррупционные бунты.
К середине XVII в. взятки прочно укоренились в российской действительности и воспринимались как нормальное явление. Никакое дело, требующее вмешательства должностных лиц государственного управления, не обходилось без подношений “нужному” человеку. Историк Соловьев приводит наставление, которое давал стольник Московской Руси своему слуге, отправляя его к приказным людям: “Сходить бы тебе к Петру Ильичу, - наказывает стольник слуге, - и если Петр Ильич скажет, то идти тебе к дьяку Василию Сытину; пришедши к дьяку, в хоромы не входи, прежде разведай, весел ли дьяк, и тогда войди, побей челом крепко и грамоты отдай; примет дьяк грамоту прилежно, то дай ему три рубля, да обещай еще, а кур, пива, ветчины самому дьяку не отдавай, а стряпухе. За Прошкиным делом сходи к подьячему Степке Ремезову и попроси его, чтоб сделал, а к Кирил Семенычу не ходи; тот проклятый Степка все себе в лапы забрал, от моего имени Степки не проси; я его, подлого вора, чествовать не хочу; понеси ему три алтына денег, рыбы сушеной, да вина, а Степка, жаждущая рожа и пьяная.”[2, c. 161-162]
Различные поборы и подношения были обязательной составляющей работы любого государственного органа Московской Руси и деятельности каждого чиновника. В приказах сидели бояре, думные дворяне и дьяки, которые имели большие доходы “от дел”. Не столь знатные люди, которым не оказалось места в приказах, “били челом” ради получения должности воеводы. Действительно, если челобитная была удовлетворена, и дворянин получал искомую должность, это была большая удача. “Рад дворянин собираться в город на воеводство - и честь большая, и корм сытный. Радуется жена: ей тоже будут приносы; радуются дети и племянники: после батюшки и матушки, дядюшки и тетушки земский староста на праздниках зайдет и к ним с поклоном; радуется вся дворня - ключники, подклетные: будут сыты; прыгают малые ребята: и их не забудут; пуще прежнего от радости несет вздорные речи юродивый (блаженный), живущий во дворе: ему также будут подачи. Все поднимается, едет на верную добычу”[5, с. 80].
По заведенным порядкам посадские и уездные люди передавали большие средства на корм воевод и всех их подчиненных. Учетом всех подношений занимался земский староста, вносивший в издержечные книги все расходы: “1 сентября несено воеводе: пирог в пять алтын, налимов на 26 алтын; подьячему пирог в 4 алтына 2 деньги, другому подьячему пирог в 3 алтына 4 деньги, третьему пирог в 3 алтына 2 деньги. Воевода для Нового года позвал обедать, за эту честь надобно заплатить, и староста несет ему в бумажке 4 алтына, боярыне его 3 алтына 2 деньги, сыну его 8 денег, боярским боярыням 8 денег, жильцам верховым 6 денег. На другой день, 2 сентября, опять староста идет к воеводе, несет четверть говяжью в 12 алтын 4 деньги да щуку в 6 алтын. Подьячему четверть говяжью в 9 алтын 4 деньги. 3 сентября староста несет воеводе щук на 19 алтын да на воеводский двор купил лопату в 2 деньги, 100 свеч сальных - дал 8 алтын 2 деньги, купил в съезжую избу бумаги 5 дестей, заплатил 11 алтын 4 деньги. 5 сентября воеводе четверть говяжью на 12 алтын 4 деньги; подьячему четверть говяжью в 9 алтын 4 деньги; другому подьячему то же. 6 сентября воеводе четверть говяжью. 7 сентября староста и мирские посыльщики ходили обедать к подьячему, отнесли в бумажке 16 алтын 4 деньги, жене его 8 алтын 2 деньги, матери его 3 алтына 2 деньги. 8 сентября воеводе отнесено щук по 12 алтын. 9- воеводе четверть говяжья и подьячему столько же. 10- воеводе щуки. И- опять обед у подьячего: отнесено ему в бумажке 13 алтын 2 деньги, жене 6 алтын, матери 3 алтына, дочери 10 денег; на другой день, 12 числа, ходили к нему на похмелье, отнесли в бумажке 20 алтын. 12 числа воеводе четверть говяжья. 14- воеводе репы четверик на 3 алтына 4 деньги. 16- воеводе рыбы, щук и налимов на 11 алтын; подьячему рыбы на 3 алтына да поставили почесть подьячим съезжей избы - вина и пива на 6 алтын 4 деньги. 17-на именины царевны Софии воеводе пирог в 5 алтын и подьячим пироги; да воеводе и подьячему рыба. 19- воеводе четверть говяжья и т. д.”[5, с. 91]
Записи о приносах вел и мирской посыльщик, который приезжал к воеводе из волости: «Ходил к воеводе, нес хлеба и калачей на 2 алтына, в бумажке денег три алтына, людям его дал две деньги. Ходил к воеводе, нес хлеб, да калач в 2 алтына, да мяса задь говяжью 26 алтын 4 деньги, да свиную тушу в рубль, да баранью тушу 13 алтын; деньгами 3 рубля; племяннику его рубль, другому племяннику 10 алтын, боярыне рубль, дворецкому 21 алтын, людям на весь двор 21 алтын, ключнику 10 денег, малым ребятам 2 алтына, денщику 2 алтына, подклетным 3 алтына. Подьячему хлеб да калач, деньгами 2 рубля с полтиною, жене его 16 алтын, двоим племянникам рубль, людям на весь двор 10 алтын, ключнику 3 алтына, денщику 2 алтына, приворотнику алтын, малым ребятам 8 денег, блаженному 4 деньги. Приставам дал всем в братью 6 денег да, стояв на правеже, дал приставу 2 деньги, да когда платил деньги, дал сторожу в мешок 2 деньги, да что писал книгу целовальник взял 2 деньги, да староста взял за сено, что миром сулено воеводе, 4 гривны».[5, с. 92]
Эти расходы на содержание должностных лиц воспринимались населением как должное. Терпению приходил конец только когда воевода переходил все мыслимые и немыслимые границы в своем желании обогатиться. Тогда земскому старосте поручалось писать на него жалобы государю. Одну из них приводит С.М. Соловьев в своем фундаментальном труде “История России с древнейших времен”. Земский староста писал в жалобе: “Приехал воевода и взял с нас по приезде 120 рублей денег, брал с нас всякий месяц на хлеб по 12 рублей да хлеба по четверти ржи, по четверти овса, по четверти ячменя с сошки, итого по 99 четвертей на год да по пяти и по шести пив, а всякое пиво становится по три четверти хлеба; к Рождеству Христову и к Великому дни по полти мяса, итого по 126 полтей на год, да к Петрову дни по барану с сошки, да по 2000 яиц, да на всякий день мелкими припасами, мясом, рыбою и калачами, с ямщиков по 30 рублей на год, да на всякие сутки сальных свеч по полуполтине, да лошадям сена по 50 рублей на год; а земских старост к мирским сборам и целовальников и приставов и иных ружников нам, мирским людям, выбирать не давал, выбирал сам собою тех, кто ему больше даст”.”[5, с. 92]
В роли посредника между воеводой и населением, как вы видим, выступал земский староста. Староста готов был в случае необходимости бороться с произволом должностных лиц. Но намного чаще возникала ситуация, когда староста становился на сторону воеводы, фактически вступая с ним в сговор. Тогда мирским людям ничего не оставалось, как и на старосту писать челобитные правительству: “В наших мирских делах учинил большое дурно, в денежных приходах и расходах большую хитрость, а себе корысть; подговаривался к воеводе и к таможенному откупщику, пьет и ест с ними беспрестанно и ночи просиживает, на нас воеводе и откупщику наговаривает, и нас продают и убытчат: вели, государь, от нас его вывесть”. Против дурного старосты, избранного, у избирателей нет другого средства, как просить правительство вывести его из города, потому что, если смененный староста останется у них, им будет плохо, потому что это обыкновенно человек богатый, сильный.”[5, с. 93-94]
В то же самое время воевода жаловался на мирское население и тоже подавал челобитную государю: “Волостные посольщики денежные доходы платят оплошно, а с правежу мне говорят большим невежеством, чтоб на них не правил; однажды на правеже закричали на меня с большим невежеством, забунтовались и с правежу от съезжей избы сошли, от приставов отбились, приставов побили, на двор ко мне приходили с большим невежеством и похвалялись на меня всякими недобрыми делами, а посадский и всеуездный староста лаял меня...... и называл вором при многих людях, и государевых доходов править не велит”.[5, с. 92]
Царь, рассматривая поступающие на воеводские злоупотребления жалобы, интересовался главным образом, было ли вымогательств взяток со стороны воеводы. Если же подношения были исключительно добровольными, то правительство расценивало действия воеводы как абсолютно законные и даже применяло определенные меры поощрения к таким “добрым людям”. Например, “Татищев рассказывает, что, назначая одного дворянина воеводою, Царь Алексей Михайлович, приказал осведомиться, есть ли свободный город, в котором можно нажить пять или шесть сот рублей. Пуская туда воеводу, Царь сказал, чтобы он, наживши деньги, купил себе деревню. По окончании указанного срока службы, воевода доложил Государю, что он нажил всего 400 рублей. Государь приказал осведомиться, правду ли он сказал, и когда оказалось, что воевода сказал правду, ибо брал только то, что приносили “в почесть” и ничего не вымогал неправдою, Царь велел этому доброму человеку дать другой нажиточный город. Факт этот знаменателен. Воевода считается даже добрым человеком, заслуживающим награды только потому, что берет взятки без вымогательства и без противозакония в управлении. Очевидно, что уже не с этими явлениями приходилось бороться, а с явлениями грубейшего лихоимства, вымогательства и насилия, окончательно задавившими только что было выдвинувшееся основное понятие взяточничества, провозглашенное в Судебниках.”[1, с. 28]
Злоупотребления воевод, чем дальше от центра, они были, тем крупнее становились. Объяснялось это просто – чем дальше располагалась от Москвы подвластная воеводе территория, тем меньше была вероятность, что до царя дойдут какие-либо сведения о творившемся произволе. В таких случаях, не дождавшись помощи от государства, народ поднимал бунт против взяточника. Подобные антикоррупционные бунты имели место не только до принятия Соборного уложения, но и на протяжении всего XVII в. Например, “в конце царствования Алексея, в 1673 году, жители Кайгородка под предводительством Аничка Ташкинова и Митьки Беркутова воеводе Волкову в денежных доходах царских отказали, приходили на воеводу бунтом и хотели убить, от воеводства отказали, приставов и целовальников с города свели. Правительство послало сотню стрельцов для утушения бунта, и дело кончилось пытками и виселицами.”[5, с. 93]
Разумеется, назрела острая необходимость принимать эффективные меры против злоупотреблений должностных лиц всех уровней. В первую очередь появились нововведения законодательного характера, призванные бороться со взяточничеством самых различных чиновников. Основным антикоррупционным актом XVII в. стало Соборное уложение 1649 г., в котором содержалось множество норм, устанавливающих юридическую ответственность за принятие взяток.
Уже глава VII Соборного Уложения “О службе всяких ратных людей Московского государства” содержала нормы о взяточничестве. Например, статья 10 устанавливала ответственность высшего военного командования – бояр и воевод – за взятки: “Да и бояром и воеводам без государева указу ратных людей з государевы службы не роспущати, и посулов и поминков не имати”[4, с. 94]. Статья 11 дополняла эти положения: “ А будет бояре и воеводы без государева указу ратных людей з государевы службы учнут отпущати, и посулы и поминъки имати, а сыщется про то допряма, и бояром и воеводам за то чинити жестокое наказание, что государь укажет.”[4, с. 94] Как видим, наказание за это преступление устанавливалось на усмотрение государя и было неопределенным.
Статья 12 этой же главы устанавливала ответственность за ложное донесение о принятии взятки боярами и воеводами: “ А будет кто на бояр и на воевод в посулех учнет бити челом государю ложно, затеяв напрасно, а сыщется про то допряма, и тем за боярское и за воеводъское бесчестие и за ложное их челобитье чинити жестокое же наказание, что государь укажет.”[4, с. 94] Наказание и в этом случае устанавливалось на усмотрение государя, что должно было обеспечивать дополнительное устрашение виновных.
Основной акцент Соборное Уложение 1649 г. делало на регламентации ответственности за взяточничество судей, т.к. взятки были старым злом российского суда. Этому посвящены нормы Главы X “О суде” (ст. 5-9,12, 15 и др.) и отчасти Главы XII “О суде патриарших приказных, и дворовых всяких людей, и крестьян” (ст. 2).
Статья 5 Главы X содержит базовые нормативные установления в рассматриваемой сфере: “ А будет который боярин или околничей, или думной человек, или дияк, или иной какой судья, исца или ответчика по посулом, или по дружбе, или по недружбе правого обвинит, а виноватого оправит, а сыщется про то допряма, на тех судьях взяти исцов иск втрое, и отдати исцу, да и пошлины и пересуд и правой десяток възяти на государя на них же. Да за ту же вину у боярина, и у околничего, и у думного человека отняти честь. А будет который судья такую неправду учинит не из думных людей, и тем учинити торговая казнь, и въпередь им у дела не быти.”[4, с.102] Субъектами, как вы видим, были судьи различных уровней: бояре, окольничие, дьяки “или иной какой судья” – перечень был открыт. По общему правилу все провинившиеся должны были вернуть иск в тройном размере, а также уплатить судебные пошлины из своего кармана в пользу государства. В качестве дополнительного наказания для боярина, окольничьего и думных чинов предусматривалось отнятие чести, а для судей “не из думных людей” – торговая казнь и отстранение от должности. Положения этой статьи развивались в статье 6 и распространялись также и на воевод, дьяков и приказных людей в городах (“Да и в городех воеводам и дияком и всяким приказным людем за такия неправды чинити тот же указ.”[4, с. 102])
Статья 7 подробно рассматривала ситуацию, когда поступал донос на судью, якобы взявшего подношение для себя через третье лицо – брата, сына, племянника или слугу. Дела такого рода слушались в боярском суде, который имел право на вынесение решения по делу. По нормам этой статьи полагалось проводить очную ставку между челобитчиком и лицом, принявшим для судьи подношение, устраивать перекрестный допрос: “А челобитчика, и на кого он сказывал про посулы, ставити с очей на очи, и роспрашивати и сыскивати про посул всякими сыски накрепко, тот человек, на кого в посулех будет челобитье, посул взял ли, и будет взял, и по судьину ли приказу он посул взял”[4, с. 102-103]. Если же выяснялось, что судья действительно принял взятку через третье лицо, то его ожидало наказание по статье 5. Посредник в этом случае не подлежал уголовной ответственности. Если же посредник при передаче взятки, требовал деньги от имени судьи и якобы для него, а на самом деле стремился присвоить полученное себе, то за подобные мошеннические действия он должен был вернуть взятое в казну в тройном размере, подвергался битью кнутом “нещадно” и заключению в тюрьму на неопределенный срок (ст.8).
Когда донос на судью по обвинению во взяточничестве был ложным, и в отношении челобитчика было доказано, что “ объвинен он делу, а не по посулом,”[4, с. 103] то такого челобитчика надлежало бить кнутом нещадно. Кроме того, он должен был в тройном размере “доправити бесчестье” несправедливо обвиненному судье и заключался в тюрьму “до государева указу”. Эти положения закрепляла статья 9 Главы X Соборного Уложения.
Статья 12 посвящена ответственности дьяка и подьячего за заведомо неправильное ведение судебного протокола (судного списка) вследствие принятия взятки: “который дьяк…велит судное дело подьячему написати не так, как в суде было, и как в прежней записке за исцовою и за ответчиковою рукою написано, и по тому диячьему приказу подьячей то судное дело напишет неделом”[4, с.103]. За уличение в подобном преступлении дьяка ожидала торговая казнь, битье кнутом и отстранение от должности, а подьячему надлежало отсечь руку и “ дело велеть написати, как истец и ответчик в суде говорили, и вершити то дело по суду, до чего доведется.”[4, с.103]
Статьи 15-16 Главы X были направлены на борьбу с волокитой, возникающей из-за вымогательства взятки работниками суда. Субъектами этих преступлений считались судьи (ст.15), дьяки и подьячие (ст.16). Субъективную сторону преступления образовывали различные затягивания судебного производства: “для посулу дел делать вскоре не учнут, а челобитчики за теми делы учнут ходити многое время.”[4, с.104] Наказание за волокиту в этом случае варьировалось в зависимости от статуса субъекта – как правило, должностные лица более высокого чина наказывались значительно мягче. Для судей наказание назначалось на усмотрение государя, а дьяки и подьячие должны были уплатить челобитчику за волокиту в деле по 2 гривны в день, начиная с “того числа, как дело зачалося, да по то число, как о том деле учнет челобитъчик бити челом”[4, с.104]. Кроме того, дьяки подвергались битью батогами, а подьячие – кнутом.
За взятки наказывались также и судьи церковного (патриаршего) суда. Статья 2 Главы XII “О суде патриарших приказных, и дворовых всяких людей, и крестьян” устанавливала в случае принятия взятки приказными людьми, осуществляющими суд от имени патриарха, ту же ответственность, что и для государственных судей: “ Да будет сыщетца, что патриарши судьи кого обинят не по делу, и тем патриаршим судьям за их неправду указ чинить против того же, как указано о государевых судьях.”[4, с.157]
Юридическая ответственность других судебных чинов, в частности недельщика (в компетенцию которого входил сбор доказательств, организация судебного поединка и т.п.) за получение взятки установлена нормами статей 144, 146 Главы X Соборного Уложения. Статья 144 декларативной форме запрещала недельщику брать взятки: “и от поруки им посулов и поминков не имати и к суду ставити исцов и ответчиков безо всякия поноровки.”[4, с.123-124]. Если же недельщик переступал через закон, то в первый раз его надлежало нещадно бить батогами, во второй раз – уже бить кнутом и отстранить от должности.
Нормы о юридической ответственности за взяточничество этого судебного чина содержатся и в других главах Уложения. В главе XXI “О разбойных и татиных делах” имеется статья об ответственности за взяточничество недельщиков (ст. 83), которые вследствие принятия взятки отпускали пойманных воров и разбойников. Нормы этой статьи обобщали положения Судебников 1497 г. (ст. 33-34) и 1550 г. (ст. 53-54) и, по сути, не содержали ничего нового: “А пошлют которого недельщика имать татей и розбойников, и ему имати татей и розбойников без хитрости, а не наровити ему никому, а изымав ему татей и розбойников не отпустити, и от того посулов не имати.” В неизменном виде сохранялось и наказание для принявшего взятку недельщика - “А понаровит которой недельщик татю или розбойнику по посулом, и его отпустит, и про то сыщется допряма, и на том недельщике исцов иск доправить, да его же бити кнутом, да вкинути в тюрму.”[4, с.244]
Соборное Уложение 1649 г. включает в себя интересную норму о привлечении к ответственности за взяточничество при проведении “общей ссылки” – т.е. разновидности свидетельских показаний, при которых стороны ссылаются на одного или нескольких свидетелей, уславливаясь, что их показания будут решающими для дела. Статья 170 Главы X устанавливает дословно следующее: “А будет которая опчая ссылка по посулом, или почему нибудь преступив закон Божий, солжет и оговорит кого не по вине, и в том на тое опчюю ссылку от того, кого оговорят без вины, будет челобитье, и сыщется про то допряма, что та опчая ссылка солгала, и той опчей ссылке за то учинить жестокое наказанье, бить кнутом нещадно, и убытки того, кого оговорят без вины, велеть доправить, и отдать челобитчику”[4, с.130]. Видим, что виновные в ложном (вследствие принятия взятки) свидетельстве должны были вернуть все убытки тому, кого оговорят без вины, а также должны были быть биты кнутом нещадно. Субъект преступления в статье не конкретизировался, т.к. в числе свидетелей, участвующих в проведении общей ссылки, могли оказаться любые лица. Также не наблюдается различий в ответственности для лиц с более высоким и, наоборот, более низким социальным статусом.
Что касается шагов организационного характера, то “против воеводских злоупотреблений на суде были приняты меры: не велено судить воеводам и приказным людям дела тех лиц, от которых подано будет на них подозрение, судить их велено воеводам ближайших городов, не дальше 150 верст. Потом не велено определять воеводами дворян в те города, около которых у них находятся поместья и вотчины. В конце царствования Алексея Михайловича велено было отставить въезжие, и месячные, и праздничные, и иные денежные всякие и хлебные поборы воеводам и что на воеводские расходы земские старосты на мирские деньги покупали на воевод. Понятно, что воеводы не могли вдруг отказаться от этих поборов и приносов, и земские старосты носили пироги и рыбу по старой привычке; доказательством служит то, что царь Федор Алексеевич должен был подтвердить указ отцовский. Сделана была и более важная попытка к преобразованию отношений горожан к воеводе, но не удалась.”[5, с.94-95]
Несмотря на все преобразования в законодательной и правоприменительной сферах, размеры и масштабы взяточничества не уменьшались. Взятки стали традицией в России, крепко укоренившись в общественном сознании. Это была повсеместно признаваемая составляющая любого обращения в государственные органы для разрешения дел любой степени важности.
Во второй половине XVII в. окончательно складывается система различных подношений должностным лицам. Относительно легальными приносами считались “почести” и “поминки”, размеры которых учитывались в специальных издержечных книгах. “Для московских приказов мы располагаем расходной росписью слуги Спасо-Прилуцкого монастыря 1677-1678 гг. При обращении по дела в Стрелецкий приказ им было (земскими целовальниками – прим. мое) пренесено “ в почесть”: дьяку И. Максимову – 10 руб., пирог в 3 алтына, голова сахара в 2 алтына; старому подьячему С.З. Зотову – 8 руб. и пирог в 2 алтына 2 деньги; молодому подьячему С.Забурцеву – 3 руб. Приношения натурой делалась и холопам дьяка и старого подьячего”[3, с.142-143].
Более обширные сведения содержатся в документах о доходах дьяков и подьячих северных городов, удаленных от центра. Вследствие их географического расположения сохранялись многочисленные пережитки, касающиеся кормлений должностных лиц. Население по-прежнему считало необходимо задабривать власть имущих, чтобы избежать каких бы то ни было проблем и препятствий в своих делах. Хотя из центра регулярно присылались многочисленные грамоты с запретами на поборы с населения, тем не менее должного эффекта это не давало. “Так, в грамотах 1668 и 1677 годов на Чердынь читаем: “Воеводам и подьячим месячных кормов, и дров, и сена, и посуды всякие, и денщиков себе имать не велено”.[3, с.143] Однако приношения натурой продолжали практиковаться.
Еще одним видом доходов “от дел” стали для местных должностных лиц поездки по уезду. Деньги на такие выезды собирались с населения. Кроме того, любой приезд дьяка или подьячего был связан с необходимостью организовать достойную встречу “хлебом-солью”. “Приказчик Галицкого помещика В.Исакова так писал в 1674 г. о действиях подьячего Галицкой приказной избы В.К. Кусынина во время одной из таких поездок: “…ямщину малую и белой корм брал не против твоего, государева, указу: брал вдвое и больши”. В 1666 г. при приезде воеводы с подьячими из Хлынова в Слободской земскими старостами было “покупано на них хлеба, и калачей, и рыб, и всяких харчей, и варено на них пива”. В некоторых случаях натуральный корм заменялся денежными выплатами. Большей частью подобные поездки совершались по служебным делам, но иногда только с целью вымогательства. Так, в 1653 г. лебедянские жители жаловались на лебедянского же подьячего, который “о рождестве Христове славить ездит… в городе, по слободам, по уездам и по деревням; не славить, государь, ездит, нас насильством грабит, животишков наших, что у ково у нас в домишках увидит, то насильством и возьмет”[3, с.143].
Размеры приношений “в почесть”, как видится, зависели от важности дела и от тех юридических последствий, которые могли наступить для просителя, если дело не было решено в его пользу. В 1673 г. слободский земский староста, приехав “для нового разводу стрелецких денег”, выплатил высокие “почести” сразу трем подьячим. “В 1677 г. при привозе в Яренск неполной суммы окладных денег по стрелецкому сбору сборщики уплатили двум подьячим по рублю, объяснив крупные размеры “почестей” следующим образом: “…несли большую почесть для того, что денег огурники не платили, и дать в доход нечего”. Недобор стрелецких денег грозил им большими неприятностями и правежем недостоющей части”[3, с.143].
Что касается второго вида относительно легальных подношений (“поминки”), то в отличие от “почестей”, они выплачивались за уже совершенные действия, которые хотя и входили в обязанности по службе должностного лица, но могли быть произвольно ускорены или задержаны им. Другой отличительной чертой стало то, что “поминки” выплачивались чаще всего деньгами, тогда как “почести” – в основном натуральным продуктами. Н.Ф. Демидова в своем исследовании российской бюрократии XVII в. приводит такие примеры: “Так, в 1666 г. слободским земским старостой было уплачено подьячему С.Синцову за то, что он “подкресную вычитал”. В 1675 г. вятские земские старосты заплатили подьячему Вятской приказной избы Г.Каркину за написание отписки в Москву по поводу уплаты ими “сибирского запасу” [3, с.144].
Эти виды взяток считались достаточно безобидными, т.к. население, якобы, делало их по своему собственному желанию в качестве благодарности за решение своих дел. Правительство предпочитало закрывать глаза на эти подношения, видя в них “давнюю обыклость”. Запреты на принятие этих видов подношений были мерой исключительной и напоминали, в некотором роде, дисциплинарные взыскания. Например, “в 1677г., когда разразился крупный скандал в связи с тем, что 40 приказных дьяков не пустили к себе домой христославить на рождество царских певчих дьяков, разгневанный царь приказал “за такую дерзость быть им в приказах бескорыстно, и никаких почестей и поминков ни у ково ничего ни от каких дел не имать”. Эта чрезвычайная мера наказания была временной и отнюдь не ставила под сомнение возможность подобных поборов в другое время.”[3, с.142]
Что же касается наказуемых приносов, то к ним относились “посулы”. Как правило, это были взятки, которые вымогались должностными лицами у населения. Отрицательное отношение правительства к получению “посулов” можно проиллюстрировать на деле дьяка И. Семенова, которому в 1654 г. за получение с гороховлян бочки вина и вымогательство 30 руб. был “сказан” грозный царский указ, в котором его действия квалифицировались следующим образом: “то ты учинил, аки Христов предатель Иуда, забыв страх божий и государево крестное целование для своих скверных прибытков”[3, с.144].
Многочисленные взятки со стороны дьяков и подьячих часто сопровождались не только вымогательствами, но и откровенным мошенничеством. “В 1663 г., когда был объявлен сыск о злоупотреблениях смоленских дьяков С.С. Титова и А.А. Алексеева по жалобе на них смоленских бургомистров и мещан, выяснилось, что они получили от бургомистров взятку в 200 руб. за то, чтобы передать им на два года откуп кабацкого сбора, дьяки же, взяв деньги, откупа не дали”[3, с.144] Н.Ф. Демидова приводит массу подобных злоупотреблений: “Так, например, в 1669 г. Прием приезжавшего в Москву греческого духовенства находился в ведении старого подьячего С.Полкова. По словам поданной греческим архимандритом челобитной, “он, Степан, для корысти уговаривается прежде с ними и берет с нас посулы великие, а дел не делает”. Наконец, широко известны дела о взяточничестве думного дьяка Е.И. Украинцева, который в 1694 г. за 200 золотых освободил из тюрьмы бежавшего за границу Ф. Дашкова, а несколько ранее получил 100-рублевую взятку с калужан, за что подвергся длительной опале со стороны царя”[3, с.144]
Выше мы уже упоминали о многочисленных злоупотреблениях воевод на местах. С принятием Соборного Уложения 1649 г. масштабы творившихся беззаконий должны были сократиться, по мнению законодателя. Но этого не произошло. Безнаказанность воевод, имевшая место в течение многих лет, не позволяла им так быстро изменить свои принципы. “В различных изданиях памятников того времени заключается целая масса жалоб населения на воеводские притеснения и вымогательства, на то, что воеводы “чинят тесноту и налогу большую для своей безраздельной корысти”. Размеры этой безраздельной корысти дошли до того, что (в 1663 г.) воевода Вас. Голохвастов “для нажитков отдал на откуп зернь и корчму и безмужних жен на блуд и тем блудным женам велит наговаривать на приезжих купцов напрасно и тех людей по их оговору, без сыску и без расспросу, сажал в тюрьму”, из которой освобождал за выкуп. Таких случаев было много. Подобными злоупотреблениями в 1654 г. отличался воевода Петр Головин. Не даром воеводское управление называлось управлением корыстовых дел. Так управлялось в областях. Но и в Москве было не лучше. Прежде всего, все воеводские посты были на откупу в приказах; чем больше заплочено в приказе, тем крепче сидел воевода на месте. Бояре участвуют в самых тяжких злоупотреблениях, не исключая и укрывательства, за взятки, подделывателей монет. “Не во что есть их вера и заклинательство, говорит Котошихин, и наказания не страшатся, от прелести очей своих и мысли содержать не могут и руки свои ко взятию скоро допущают, хотя не сами собой, однако по задней лестнице, чрез жену, или дочь, или сына, и не ставят того себе в взятые посулы, будто про то и неведают.”[1, с.28-29]
Таким образом, многочисленные злоупотребления должностных, несмотря на принимаемые меры, оставались на прежнем уровне. Необходима была глубокая и последовательная реформация всех сторон общественной жизни и политико-правового устройства государства. Время для таких радикальных шагов наступило позднее, с восшествием на престол Петра I.
Библиографический список
1. Анциферов К.Д. Взяточничество в истории русского законодательства. // Журнал гражданского и уголовного права. – 1884 г. - №2. – С.1-54.
2. Берлин П. Из прошлого русской взятки. // Новая жизнь: журн. лит., науки и обществ. жизни. – СПб, 1912. - №10. – С.156-186.
3. Н.Ф. Демидова. Служилая бюрократия в России XVII в. и ее роль в формировании абсолютизма. - М., “Наука”, 1987. - 228 С.
4. Российское законодательство X-XX веков. В девяти томах. Т.3. Акты Земских соборов. – М.: Юрид. лит., 1985. – 512 С.
5. С.М. Соловьев. История России с древнейших времен. В 15 книгах. Книга VII. (Тома 13-14). Изд-во социально-экономической литературы . М., 1962. 726 С.
