В статье рассматривается, как на страницах путеводителей формируется садово-парковая эстетика. Особое внимание уделено историко-художественному путеводителю П. Свиньина «Достопямятности Санкт-Петербурга и его окрестностей», связи текста книги как с актуальным и новым для начала XIX века жанром путеводителя, так и с эстетикой и поэтикой русского романтизма.
Ключевые слова: садово-парковая культура, П. Свиньин, путеводитель, романтизм.
Садово-парковое искусство сопряжено не только с разными видами искусств, но и с разными видами деятельности человека, так как «разворачиваясь в пространстве и времени, художественные образы этих произведений, воплощенные в объемно-пространственной структуре, представляют собой сложную систему знаков и символов, транслирующих культурные смыслы бытия человека в неизобразительной форме» [4, с. 151].
Особое место в современном искусствоведении занимает проблема отражения в садово-парковой эстетике общих процессов развития культуры России. Вслед за Д. С. Лихачевым, рассматривающим в своих работах «сад как текст» [3], взаимодействие садово-паркового искусства с художественной культурой, мы обращаемся к русской периодике, справочным изданиям» [2], русским путеводителям начала XIX века как важным источникам формирования садово-парковой культуры, эстетики и философии.
Объектом данного исследования являются русские путеводители начала XIX века. Среди работ, относящихся к описанию русских садов, необходимо выделить книги Павла Свиньина.
Павел Петрович Свиньин — известный представитель русской культуры, основатель журнала «Отечественные записки», автор множества иллюстраций, но главный труд его — «Достопамятности Санкт-Петербурга и его окрестностей». В своей книге П. Свиньин знакомит русских и иностранцев с Петербургом: важными достопримечательностями, памятниками, резиденциями, садами и парками (в книге Свиньина мы находим главы, посвященные петербургским садам: «Летний сад», «Павловск» и «Царское Село»). Всё это органично переплетено с зарисовками национальных праздников (Масленицы, Пасхи и т. д.), разного рода развлечений (горки, качели и др.), включено в общее бытовое пространство культуры того времени (наряды, обычаи и др.).
Повествование наполнено жизнью: эмоционально, красочно, с юмором автор описывает петербургские места, пытаясь заинтересовать и заворожить читателя. Книги написаны как путеводитель по петербургским достопримечательностям (необходимость написания такой книги, которая отразила бы богатство и разнообразие красот Петербурга и его окрестностей, была потребностью времени), при этом являются своего рода «лирической повестью», соединяющей объективный и субъективный повествовательные планы.
По сути «Путеводитель» Свиньина вписывается в распространенный жанр «прогулки» с образом чувствительного автора-повествователя в центре, тесно связано с направлениями развития современного словесного искусства, включен в общую эстетику романтизма.
Так, автор любуется видами Летнего сада на закате: «Перед глазами вашими находятся красоты сельской природы и удивительные творения человеческого Гения. <…> Виды сии при закате солнца, когда горизонт кажется объятым пламенем, ни с чем несравненны, и никогда не устанешь любоваться ими!» [1, с. 70–72].
Перед читателем открывается поистине лирическая картина, написанная прозой. Прежде всего отметим характерные для элегической лирики образы и мотивы: лунная ночь, безмолвие, «легчайший и чистейший воздух», «небесная музыка», закат солнца и соответствующие элегическому модусу настроения повествователя: «тихая, стройная гармония», меланхолия, «сладкое забвение», перелетающее «за предел мира» воображение, очарование. Топос сада выстроен по вертикали: небо, небесный свет, небесная музыка, столетний дуб. Вместе с тем, взор повествователя обращается и к горизонтали. Перед нами раскрывается образ столицы, в центре которого топос природной гармонии и человеческого Гения.
Лаконично, содержательно и поэтично повествование о Павловске. Павловск для автора «Путеводителя» — это большая священная книга «ароматов и радуг» природных картин, предметов искусства, «исторических достопамятностей» и богатого внутреннего мира воспринимающего субъекта. Через все повествование проходит романтический мотив невыразимого.
В описании Павловского парка у Свиньина сливается не только мир человека и природы, но и два основополагающих садовых компонента — искусство и природа.
Важнейшей характеристикой садово-паркового ансамбля Павловска становится разнообразие, придающее парку жизненное наполнение. Это и многообразие парковых элементов, созданных из разных материалов, поставленных в разных местах и привлекающих рассказчика, и разнообразие мыслей и впечатлений, которые они у него вызывают. Не случайно парковый ансамбль Павловска сравнивается именно с «большой книгой»:
«Сады Павловска так пространны и столь разнообразны, что дабы описать сию подобранную зелень лесов, пленящую взор яркими и приятными колерами своими, описать все памятники, павильоны, храмы, гроты и обелиски, счастливо приноровленные к местоположениям и мыслям, которые должны возбуждать при первом взгляде, все украшения из мрамора, бронзы и граниту, поставленные в густых кущах, по дорожкам и на площадях; одним словом, чтоб описать подробно Павловск, потребно написать большую книгу, и любопытный должен провесть несколько дней, чтоб осмотреть сии очаровательные места, удовольствие его на каждом шагу будет оживляться разнообразностью и новизною предметов» [1, ч. 1, с. 70–72].
Важно стремление автора отразить получаемые от созерцания Павловских красот впечатления. Вопросительные и восклицательные конструкции, повелительные интонации, риторические вопросы передают восторг рассказчика и призывают посетить особенные пространства парка: «Но что это за движущийся остров, рисующийся в прозрачных водах, его окружающих? Что значит сии златые поля и долины, покрытые тучными пажитями? Поспешим осмотреть их» [1, ч. 1, с. 102].
Риторические обращения, метафоры, эпитеты, сравнения и другие поэтические приемы использует автор и в передаче впечатления, получаемого от созерцания красот парка:
«Величественная жена <…> в неутешной скорби преклонила венчанное чело свое на урну и горькими слезами обливает ее. Скорбь беспредельна и сетование чрезмерно. Кажется, с прахом усопшего она все свое счастье и часть самой себя предала тут земле; глубокая печаль тесным союзом сочетала плачущую с прахом оплакиваемого. Утро, улыбающееся в небесах, застает ее в горести, теплое солнце не осушает слез ее, и дщерь молчаливой ночи — светлая луна, находит ее в той же тоске»» [1, ч. 1, с. 98–100].
Образы «улыбающегося» утра, теплого солнца и «светлой» луны, дочери «молчаливой ночи», раскрывают динамическую сущность мира природы, человека и их взаимосвязи. Изображаемые явления природы, так же как и человеческие чувства, обладают множеством граней и проявлений, они связаны и с определенным мгновением, и одновременно с вечностью.
Приведем пример эмоционального и образного лирического описания памятников, находящихся в парке. Здесь земной план изображения связан с «бренной» стороной мироздания, образом «покойной Александры Павловны», символом земной жизни становится потухший и опущенный к земле пламенник. Высший план изображения отражается в образах неба, «блестящей звезды», Ангела, Гения, связывается с воздушной стихией:
«Под сводом другого является взорам воздушное существо из белого мрамора, готовое оставить сей бренный мир и превратиться в блестящую звезду, подобную той, которая украшает небесное чело ее. Гименей с опущенным к земле пламенником, преклоняет колено перед неисповедимою судьбой, но в то же время, объятый глубочайшей горестью, нежностью и отчаяньем — стремится дрожащею рукой удержать полет сего Ангела. Памятник сей воздвигнут на том самом месте, которое покойная Александра Павловна обрабатывала в детстве собственными руками своими» [1, ч. 1, с. 96–98].
Вторая часть книги Свиньина вышла в 1817 г., здесь мы находим статью «Царское Село», открывающуюся эпиграфом из первой песни «Садов» Ж. Делиля в переводе А. Воейкова. Описание Царскосельского ансамбля предваряется размышлением повествователя о различии между Павловском и Царским Селом: «Они между собой отличны, как ландшафты Американские от Европейских, как водопад Ниагарский от Рейнского! Здесь все, как в новом свете — величественно, огромно, превосходно!» [1, с. 149].
Мотив величественности отражается и в описаниях царскосельских памятников. Например, описание Чесменской колонны, для которого характерно употребление лексики с семантикой величия («гордо», «возвышается», «величественная», «взойти», «парит», «орел», «громовержец») и незыблемости («не поколеблется», «не помрачится слава героя»). Ни время («пройдут века и — она не поколеблется, пройдут века и — не помрачится слава героя»), ни природа («Тщетно ярятся глубокие пучины, тщетно бунтуют стихии») здесь не имеет власти над пространством, где все пронизано Историей.
Садовое искусство, синтезируя различные искусства, развивается в непосредственной близости с основными историко-литературными направлениями. В книге П. Свиньина мы видим, как романтизм неразрывно связывает садовое искусство с искусством слова, выражая ключевые категории двоемирия, невыразимого и др., пронизывает садовое пространство лиризмом, передавая комплексы мимолетных и наполненных образами и символами впечатлений, множество граней внутреннего мира созерцающего субъекта, наполняя философскими смыслами.
Литература:
1. Достопамятности Санкт-Петербурга и его окрестностей. Сочинение Павла Свиньина. 5 ч. СПб.: Типография В. Плавильщикова, 1816–1828.
2. Замятина Е. В. Инструкции по паркостроению и обустройству садов конца XVIII — первой трети XIX в. как источники формирования садово-парковой культуры // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2012. №. 9–1. C. 89–91
3. Лихачев Д. С. Поэзия садов. К семантике садово-парковых стилей. Л.: Наука, 1982. 343 с.
4. Петрова Н. Л. Символы культуры и художественный образ в садово-парковом искусстве // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. Тамбов: Грамота, 2014. № 3 (41). Ч. II. С. 151–154.
