Сюжет и композиция романа «Братья Карамазовы»: система двойничества, полифоничность диалогов героев



За почти два столетия роман Федора Михайловича Достоевского «Братья Карамазовы» изучен достаточно основательно. Библиографический список работ, посвященных роману, насчитывает 433 научных работы, так или иначе связанных с произведением Достоевского [33].

Критика неоднозначно отнеслась к произведению, увидев в нем «проявление жестокого таланта» [34]. М. А Антонович в своей статье «Мистико-аскетический роман» увидел в религиозном трактате Достоевского отход от гуманизма, духовной свободы гражданина: по взгляду Антоновича, и Инквизитор, и Зосима достаточно много говорят о порабощении воли.

В начале XX века В. Розанов посвятил роману работу «Легенда о великом инквизиторе Ф. М. Достоевского. Опыт критического комментария» (1891). В данной работе автор уделяет внимание больше мистическому и символическому аспектам, что приводит к разобщению идеи Достоевского с идеей Розанова. Также философы и критики 20 века — Д. Мережковский, Вяч. Иванов, С. Гессен, Н. Бердяев — трактовали роман как способ «бытия человека в Боге» и «Бога в человеке».

В 1920–1940-х гг. ряд литературоведов исследуют роман, его историю и поэтику (Долинин А., Гроссман Л., Мочульский К., Бахтин М.).

На начальном (добахтинском) этапе изучения творчества Достоевского исследователей интересовал не столько эстетический, сколько этический и философский аспекты его произведений.

В работе Н. Бердяева «Мировоззрение Достоевского» автор уделяет особое внимание свободе человека: «Тема о человеке и его судьбе для Достоевского есть прежде всего — тема о свободе. Судьба человека, его страдальческие странствия определяются его свободой.<…> Существует две свободы: первая — изначальная свобода и последняя — конечная свобода. Между этими двумя свободами лежит путь человека, полный мук и страданий, путь раздвоения» [7]. По мнению философа, первая свобода выбирается для «добра», она «связана с возможностью греха», вторая, конечная свобода, «в Боге, в добре». Из этого можно сделать вывод, что свобода первая, изначальная, есть для Алеши выбор между грехом и верой, истиной и ложью. Это же выбирает Илюша: грех, совершенный Илюшей, искупается верой в отца, его поступками, служением для будущей гармонии. Путь Илюши проходит через тьму, бездну, нищету, через «раздвоение».

Тем самым, Бердяев указывает на сознательный выбор Достоевским особого пути Алеши и Илюши, который, в конечном итоге, приведет обоих к Богу.

В работе С. Франка «Достоевский и кризис гуманизма» автор рассматривает мотивы гуманизма, отличительные особенности героев и феномен их реалий в романе. По мнению Франка, «<…>Достоевскому в сущности впервые удался настоящий подлинный гуманизм — просто потому, что это есть христианский гуманизм, который во всяком, даже падшем и низменном человеке видит человека как образ Божий» [35].

Поворотной работой в исследовании творчества Достоевского стало исследование М. М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского».

М. М. Бахтин в своей работе рассматривает «новый тип художественного мышления — полифонический», который нашел свое выражение в романах Достоевского. Бахтин считает, что «Достоевский создал как бы новую художественную модель мира, в которой многие из основных моментов старой художественной формы подверглись коренному преобразованию» [36].

В своей работе Бахтин исследует пародирование как карнавальное мироощущение, «мир наизнанку» [147]. По мнению Бахтина, «пародирующие двойники стали довольно частым явлением и карнавализованной литературы. Особенно ярко это выражено у Достоевского, — почти каждый из ведущих героев его романов имеет по нескольку двойников, по-разному его пародирующих: для Раскольникова — Свидригайлов, Лужин, Лебезятников, для Ставрогина — Петр Верховенский, Шатов, Кириллов, для Ивана Карамазова — Смердяков, черт, Ракитин. В каждом из них (то есть из двойников) герой умирает (то есть отрицается), чтобы обновиться (то есть очиститься и подняться над самим собою)» [147].

Также Бахтин рассматривает проблему слова в произведениях Достоевского. В частности, «в «Братьях Карамазовых» появляется новый момент в построении монологической речи героя», «двойные мысли: одна мысль — явная, определяющая содержание речи, другая — скрытая, но тем не менее определяющая построение речи, бросающая на него свою тень» [288]. В дальнейшем Бахтин делает вывод, что монологический голос Ивана Карамазова, «диалог с самим собой», находит отражение в теории Смердякова, «который угадывает, точнее, отчетливо слышит вторую реплику этого диалога, но он понимает заключенную в ней лазейку по-своему» [302].

Таким образом, Михаил Михайлович Бахтин в своей работе положил начало новой теории поэтики романов Достоевского, обосновал полифонический тип художественного мышления, конструктивно и понятно доказал систему диалогов героев романов Достоевского и совершенно по-новому проанализировал систему двойников в произведениях Федора Михайловича.

Интересной и новаторской работой можно считать исследование профессора Колумбийского университета (США) Роберта Бэлнепа «Структура «Братьев Карамазовых» (1967). Данная работа выполнена в рамках структуралистского подхода, все элементы которого образуют особую структуру — системную.

Бэлнеп выделяет в романе «Братья Карамазовы» исходную повествовательную единицу — анекдот, определяя его как «простейшую единицу в романе». Также Бэлнеп уделяет большое внимание системе двойников в романе, указывая на «скрытых»: Алеша-мать Алеши, Федор Павлович-Максимов, Алеша-Илюша. По мнению Бэлнепа, Достоевский выводит читателя на «скрытых» двойников через ассоциации: «Знаешь ли ты, — стал он часто говорить Алеше, приглядываясь к нему, — что ты на нее похож, на кликушу-то?» Так называл он свою покойную жену, мать Алеши». Позднее читатель сможет сам увидеть эту аналогию. Федор Павлович рассказывает, как он плюнул на икону, чтобы оскорбить религиозное чувство своей жены, а она только вскочила, всплеснула руками, потом вдруг закрыла руками лицо, вся затряслась и пала на пол…С Алешей вдруг произошло нечто очень странное, а именно с ним вдруг повторилось точь-в-точь то же самое, что сейчас только он рассказал про «кликушу» [37].

По мнению Бэлнепа, в романе многие персонажи формируют причинно-следственную модель. Остановимся на этом подробнее: «Отростки разветвленной структуры выходят из неведомого прошлого и уходят в неизвестность будущего, тогда как цепочка должна иметь начало и конец, чтобы читатель не остался с вопросами «откуда?» или «что дальше?». Рассмотрим всего одно событие: «<…> Он <…> кинулся сам на Алешу, и не успел тот шевельнуться, как злой (курсив наш. — В. Г.) мальчишка, нагнув голову и схватив обеими руками его левую руку, больно укусил ему средний палец». (14, 163). Это событие интересно тем, что ни читатель, ни Алеша в это время не знают его причин; только позже причины и следствия выстраиваются в две цепочки подробно восстановленных событий» [87–88].

Итак, мы видим, что событие имело причину, но автор не дает нам готовых причин. «Злой» Илюша оказывается «ангелом», а Алеша — его «духовником». Не знаем мы и путь «зла» Илюши до тех пор, пока не расскажет об этом сам Митя, штабс-капитан Снегирев и Катерина Ивановна — каждый по-своему будет интерпретировать. Следуя логике Бэлнепа, мы узнаем, что заранее Достоевский не указывает на причины, а ведет читателя от конца к началу, тем самым структурально образовывая сюжетные линии романа.

Особое место в литературоведении занимает работа В. Е. Ветловской «Поэтика романа «Братья Карамазовы» [28]. Исследователь в своей монографии уделяет особое внимание на авторитетность вымышленного рассказчика, считает, что «прием введения вымышленного рассказчика не является изобретением Достоевского и использовался разными авторами и в различных жанрах, <…>введение вымышленного рассказчика служит прежде всего впечатлению достоверности рассказа» [13].

Ветловская, как и Бахтин, уделяет внимание полифонической структуре художественного мышления, но останавливается конкретнее на характерах говорящих, считая, что «характер обнаруживается в словах, внутренних движениях, поступках героя, а также в свидетельствах о нем других. Из всех качеств, которыми в художественном произведении наделен герой, следует выделить нравственные качества: обычную правдивость или, напротив, неискренность героя; доброту и бескорыстность или, напротив, злость и бесчестность» [70]. Из этого следует, что двойниками в романе становятся не только по поступкам, но и по нравственным качествам: мы видим, что правдивы и вежливы Алеша и Зосима, доброта присуща Дмитрию, Алеше, Зосиме; лгут, как правило, Федор Павлович и Смердяков, Иван и Коля Красоткин. Также можно увидеть, что Илюша является двойником Алеши по нравственным качествам, которые у него проявились после знакомства с Алешей.

Таким образом, двойниками, по мнению Ветловской, являются также Иван и Коля Красоткин по «характерам, некоторым поступкам и мнениям» [87].

Двойничество Алеши и Илюши в работе Ветловской доказывается любовью и преданностью своим близким: «Илюша Снегирев любит свою слабоумную мать и жалкого, беспутного отца. <…>Но Федора Павловича, несмотря на все его безобразие, любит Алеша» [112].

Итак, в работе Ветловской «Поэтика романа «Братья Карамазовы» максимально подробно и точно исследуется система двойничества в романе, анализируется мотивная структура романа, его сюжет и композиция.

Особое христианское сознание, религиозный идеал героев романа «Братья Карамазовы» рассматривается в статье А. Галкина «Пространство и время в произведениях Достоевского» [38]. По мнению автора, «религиозный идеал — образ — Христа — обусловливает концепцию пространства и времени в произведениях Достоевского. Идеал Христа представляется верующему как образец, а жизнь есть отступление от идеала и возвращение к нему (курсив автора)». Таким образом, Алешино «хожение» к семье есть не что иное, как «сюжет христианского сознания: падение — возрождение- и воскресение <…> зримо действуют в произведениях писателя: герои то приближаются, то отступают, отпадают от идеала. Чем ярче на героя Достоевского падает отраженный свет идеала, тем лучезарнее этот герой, тем он нравственнее» [38, c.6].

Еще в одной работе, посвященной роману «Братья Карамазовы», исследуется проблема всеобщей гармонии и построения «вечного царства» по типу «инквизиторского». По мнению О. Сухих, «одним из неизбежных последствий реализации идеи Великого инквизитора является определенный социальный проект: «миллионы существ», которые слабы, заурядны, не способные на великое, — и «сотня тысяч управляющих ими», сильных и способных взять на себя «проклятие познания добра и зла» [39]. То есть, идея Ивана о создании государства по типу «Великого инквизитора» амбивалентна идее о создании всеобщей гармонии Алеши Карамазова.

В статье В. Сердюченко «Футурология Достоевского и Чернышевского» [40] затрагивается тема «юродивости» и «чудачества» героев Достоевского. По мнению автора, «князь Мышкин у Достоевского «идиот», Соня Мармеладова и Лизавета — «юродивые», Макар Долгорукий, Алеша Карамазов, Зосима, Маркел — «блаженные, но именно в них реализован нравственный идеал писателя». «Идиоты» и «идеалы» у Достоевского отнюдь не противопоставлены друг другу. «Идиотская» правда Мышкина представляется таковой лишь его прагматическому окружению. «Чудаки», «блаженные», «юродивые», «отверженные», «нищие духом» на страницах Достоевского не исключение, но определенный и беспрерывно воспроизводимый архетип человеческого сознания/поведения как поведение внутренне чуждого и по своей этической сущности бесконечно превосходящего общепринятый кодекс нравственных норм.

Таким образом, архетип «божьего человека» в романе представлен двумя героями — Алешей и Илюшей, — которые, в свою очередь, получили его в «наследство» от Зосимы и Маркела.

Особо нужно остановиться на работах литературоведов, в которых уделяется внимание антропонимии, функциональным особенностям поведения героев в романе, системе фамилий и имён.

В работе Т. А. Бондаренко «Антропонимия романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: система, структура, функции» [41] автор анализирует системные отношения, в которые вступают антропонимические единицы исследуемого романа. По мнению исследователя, «основной функцией антропонимов в романе является номинативная, или номинативно-дифференцирующая — её выполняют антропонимы исследуемого романа. Имена персонажей романа «Братья Карамазовы» выполняют номинативную функцию, называя героя, отражая окружающий его мир и сообщая о признаках, свойствах персонажа-носителя имени, социальной принадлежности персонажей» [41, С.19].

По мнению Бондаренко, Достоевский «репрезентирует редкие в миру канонические крестильные именования при воплощении образов героев монастыря» [41, С. 11] (на этом мы подробнее остановимся во второй главе нашей работы.- В. Г.).

Таким образом, автор особое внимание уделяет функции имен, фамилий и их роли в композиционной целостности романа: антропонимы влияют на сюжет произведения, их функция сведена автором не только к фоновой роли, но и они влияют на смысл, понимание поступков героев, их происхождения, на мысли и полифоничность в диалогах.

В статье Е. И. Кийко «Из истории создания «Братьев Карамазовых» [42] автор дает подробный анализ происхождению образов Ивана Карамазова и Смердякова. По мнению Кийко, «образ Смердякова был создан Достоевским под влиянием литературных и житейских ассоциаций. Введение же этого персонажа в структуру «Братьев Карамазовых» имело внутренние причины, обусловленные логикой развития первоначального замысла. Задумывая Ивана Карамазова, Достоевский продолжал сложившуюся уже в его творчестве традицию изображения героя-атеиста. Образ Ивана генетически связан с Раскольниковым и отчасти со Ставрогиным, что нашло отражение в деталях сюжета романа» [42, С. 129].

Действительно, если проследить развитие многих персонажей романов Достоевского, то можно с убедительностью сказать, что в романе Достоевского «Братья Карамазовы» герои предыдущих произведений закончили своё развитие и «выросли»: Раскольников-Ставрогин-Иван, Мышкин-Алеша, Настасья Филипповна-Грушенька.

Очень много Достоевский уделяет внимания юродивости, «блаженности» героев. Его юродивые — это не только добрые и святые люди. Юродивые могут быть и подлыми, и скрытыми персонажами: Лиза Хохлакова, Смердяков, Федор Павлович Карамазов.

Образ Федора Павловича изучил Р. Джексон в своей работе «Вынесение приговора Федору Павловичу Карамазову». [43] Автор считает, что «тема Федора Павловича Карамазова — это тема «профанации», тема нравственного и эстетического безобразия, отсутствия «внутренней сдерживающей нормы». Эта тема находит отражение уже в самой внешности Федора Павловича, которую особо отмечает Дмитрий: «…мне не нравилась его наружность, что-то бесчестное, похвальба и попирание всякой святыни, насмешка и безверие, гадко, гадко» [14, 417]; реакция Дмитрия прямолинейна: «Зачем живет такой человек! <…> нет, скажите мне, можно ли еще позволить ему бесчестить собою землю» [14,69].

Тему исповеди изучила в своей работе «Исповедь как наказание в романе «Братья Карамазовы» [44] О. С. Соина. Автор считает, что «сложность психологической ситуации, в которой находятся оба участника исповедального диалога, приоткрывает всю глубину морально-этической проблематики, волновавшей Достоевского в связи со всегда актуальной для него темой вины и наказания человека. Исповедь грешника перед человеком, по своей нравственной природе близким и даже родным исповедующемуся, вызвана не только его потребностью снять с себя бремя греха или преступления, искупив признанием хотя бы малую часть своей вины, но и страстным желанием обрести с принимающим исповедь некий особый союз, существующий вне обычных человеческих взаимосвязей» [44, С.129].

Действительно, при исповеди «горячего сердца» звучит «горячая» просьба Дмитрия к Алеше: «Слушай: если два существа вдруг отрываются от всего земного и летят в необычайное, или по крайней мере один из них, и перед тем, улетая или погибая, приходит к другому и говорит: сделай мне то и то, такое, о чем никогда никого не просят, о чем можно просить лишь на смертном одре, — то неужели же не исполнит…если друг, если брат?» (14,97).

В статье В. В. Савельевой «Поэтические мотивы в романе «Братья Карамазовы» [45] автор уделяет внимание звездной теме «<…> не как темной и враждебной стихии, а как пути приобщения человека к тайне мироздания» [45, С.125]. «Небесный купол, полный тихих сияющих звезд» широко и необозримо опрокинулся перед Алешей, оставившим келью, где стоит гроб Зосимы. В эту «свежую и тихую» ночь Алеша переживает ощущение единения с «мирами иными» через эти звезды, «которые сияли ему из бездны». Он чувствует, как «тишина земная как бы сливалась с небесною, тайна земная соприкасалась со звездною» (14, 328).

Внутренне состояние героев передается Достоевским через ряд образов, через исповедальные речи, через поступки и идеи. И часто данное состояние сходно с картинами, которые представляет герой либо наяву, либо во сне. «Свежая и тихая до неподвижности ночь облегла землю <…> Осенние роскошные цветы в клумбах около дома заснули до утра. Тишина земная как бы сливалась с небесною, тайна земная соприкасалась со звездною…» (14, 328).

Мотивы сна, дороги в романе Достоевского служат символами, «маяками» будущих событий в жизни героев. Так Савельева считает, что «именно поэтическая образность может служить ключом к символическому смыслу сна Грушеньки в Мокром» [45, С.129]. Она «вдруг как бы заснула на одну минуту». «Я спала и сон видела: будто я еду, по снегу…колокольчик звенит, а я дремлю. С милым человеком, с тобой еду будто. И далеко-далеко…Обнимала-целовала тебя, прижимаюсь к тебе, холодно будто мне, а снег-то блестит…Знаешь, коли ночью снег блестит, а месяц глядит, и точно я где-то не на земле» (14, 398–399).

Действительно, можно с убедительностью сказать, что сон Грушеньки является пророческим, потому что «это греза примиренной и просветленной души героини, которой даровано желаемое: близость любимого человека и холодная ослепительная чистота от соприкосновения с миром горним» [45, С.129-130].

Савельева также считает, что «дорога — центральный образ и в картине сна Дмитрия Карамазова» [45, С.131]. «Финал сна символизирует прозрение Дмитрия Карамазова: ему открывается «путь» «к какому-то свету», и «хочется ему жить и жить, идти и идти в какой-то путь, к новому зовущему свету» (14, 457).

Мотив дороги в сне Дмитрия Карамазова связан с мотивом света. Соединение этих мотивов традиционно и восходит к такому типу символики, которую Гегель определил как «бессознательная символика» [45, С.131-132].

Таким образом, все работы, проанализированные нами, в достаточном объеме представляют собой систему, в которой авторы уделяют внимание трем аспектам в романе «Братья Карамазовы»: системе двойников, полюсной композиции, полифоничности диалогов героев и различным мотивам: сна, дороги, света; исповедальности как основе композиционного деления системы персонажей в романе.

Литература:

1. Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в тридцати томах. — Л: Наука, 1974
2. Бабович М. Поэма «Великий инквизитор» // Рус.лит. 1984. № 2. С. 74–93.
3. Белов С. Еще одна версия о продолжении «Братьев Карамазовых» //Вопр. лит. 1971. № 10. С. 254–255.
4. Бэлнеп Р. Л. Структура «Братьев Карамазовых». СПб., 1997
5. Белов С. В. Ф. М. Достоевский и оптинский старец Амвросий // Достоевский и современность. Великий Новгород, 2004. С. 269–278
6. Беляев В. В. Антиномия живого и мертвого в «Братьях Карамазовых» Достоевского и образ Павла Смердякова // Достоевский и современность. Новгород, 1994. С.42–49
7. Бердяев Н. О русских классиках// Мировоззрение Достоевского. М.: Высшая школа, 1993. С.136–137
8. Берковский Н. О «Братьях Карамазовых» // Вопр. лит. 1981. № 3. С. 197–213. То же // Берковский Н. Я. О русской литературе. Л., 1985.
9. Билинкис Я. С. Братья Карамазовы на экране и Достоевский сегодня // Билинкис Я. С. Ф. М. Достоевский, Н. А. Некрасов. Л., 1974
10. Богданов В. Л. О сюжетно-композиционной структуре «Братьев Карамазовых» // Писатель и жизнь: Сборник историко-литературных, теоретических и критических статей. М., 1981
11. Боград Г. Л. Предание семьи А. С. Пушкина в романе «Братья Карамазовы» // Достоевский и современность. Новгород, 1988. С.29–30
12. Бодров Е. Н. Об отношении Ф. М. Достоевского к чудесам // Достоевский и современность. Новгород, 1994. С.50–55
13. Борисова В. В. Фольклорно-мифологическая основа категории земли у Ф. М. Достоевского // Фольклор народов РСФСР. Уфа, 1979. Вып. 6
14. Бочаров С. Г. Праздник жизни и путь жизни // Русские пиры. СПб., 1998
15. Бочаров С. Г. «Ты человечество презрел…» // Новый мир. 2002. № 8
16. Бузина Т. Н. Мотивы Духовных стихов в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Достоевский и мировая культура. СПб., 1996. № 6. С.62–81
17. Буланое А. М. Статья Ивана Карамазова о церковно-общественном суде в идейно-художественной структуре последнего романа Достоевского // Достоевский: Материалы и исследования. СПб, 1996. Т.12. С. 125–136
18. Бушуева С. А. Достоевский на зарубежной сцене: (Обзор) // Достоевский и театр. Л., 1983. С.463–492
19. Ветловская В. Е. Развязка в «Братьях Карамазовых» // Поэтика и стилистика русской литературы: Сб. памяти В. В. Виноградова. Л., 1971.С.84–88
20. Ветловская В. Е. Символика чисел в «Братьях Карамазовых» // Древнерусская литература и её традиции в русской литературе XVIII-XIX вв. Л., 1971. С.143–161
21. Ветловская В. Е. Литературные и фольклорные источники «Братьев Карамазовых» // Достоевский и русские писатели. М., 1971. С.325–354
22. Ветловская В. Е. «Братья Карамазовы»: Дополнения к комментарию // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1980.Т. 4., С.190–191
23. Викторович В. А. Достоевский и Вл. Соловьев // Достоевский и мировая культура. СПб., 1993. № 1, ч.2. СПб, 1993. С.5–31
24. Викулова Л. С. Глаголы говорения в функции введения прямой речи как средство художественно-образной конкретизации // Функциональные разновидности речи в коммуникативном аспекте. Пермь, 1988. С. 128–135
25. Власкин А. Л. Анализ ситуативного поведения героев в романе Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы» // Филол.науки. 1988. № 3. С. 20–26
26. Власкин А. Л. Творчество Достоевского и народная религиозная культура. Магнитогорск, 1994
27. Власкин А. Л. «Знающие» и «понимающие» герои в романе «Братья Карамазовы» // Достоевский и современность. Старая Русса, 1996. С.
28. Ветловская В. Е. Поэтика романа «Братья Карамазовы». Л., 1977.
29. Галкин А. Б. Пространство и время в произведениях Достоевского// Вопросы литературы. — М., 1996, № 1
30. Джексон РЛ. Проблема веры и добродетели в «Братьях Карамазовых» // Достоевский: Материалы и исследования. СПб., 1991. Т. 9.
31. Долинин А. С. Зарождение главной идеи Великого Инквизитора // Достоевский и другие: Статьи и исследования о русской классической литературе. Л., 1989. С. 97–101.
32. Захаров В. Н. Концепция фантастического в эстетике Ф. М. Достоевского // Художественный образ и историческое сознание: Межвуз. сб. / Отв. ред. И. П. Лупанова. Петрозаводск, 1974. С. 98–125.
33. Касаткина Т. Библиография работ, посвященных роману «Братья Карамазовы», за последние четыре десятилетия. // http://dostoevskiy-lit.ru/dostoevskiy/kritika/sbornik-bratya-karamazovy/bibliografiya-rabot.htm, 2007
34. Михайловский Н. Жестокий талант// Отечественные записки. № 9,10 С. 1–5
35. Франк С. Л. Достоевский и кризис гуманизма (к 50-летию смерти Достоевского)// О Достоевском. — М., 1990. — 391–397
36. Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М., 1979. С. 3.
37. Бэлнеп Р. Л. Структура «Братьев Карамазовых». СПб., 1997.
38. Галкин А. Пространство и время в произведениях Достоевского// Вопросы литературы. М., 1996. № 1. С.5.
39. Сухих О. С. Идея Великого инквизитора и личность в «Легенде о Великом инквизиторе» Ф. М. Достоевского// Вестник Нижегородского университета им. Н. И. Лобачевского. 2012. — № 3 (1). — С. 371–375
40. Сердюченко В. Футурология Достоевского и Чернышевского// Вопросы литературы. — М.: [б.и.], 2001. — Вып. 3, С.23–27
41. Бондаренко Т. А. Антропонимия романа Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы»: система, структура, функции: Автореф. дис.... канд. филол. наук. Тюмень, 2006.
42. Кийко Е. И. Из истории создания «Братьев Карамазовых» (Иван и Смердяков) // Достоевский. Материалы и исследования. Л., 1976. Т.2. С.125–129
43. Джексон Р. Л. Вынесение приговора Федору Павловичу Карамазову // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1978. Т.3. С.173–183
44. Соина О. С. Исповедь как наказание в романе «Братья Карамазовы // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1985. Т.6. С.129–136
45. Савельева В. В. Поэтические мотивы в романе «Братья Карамазовы // Достоевский: Материалы и исследования. Л., 1987. Т.7. С.125–134.