Философские категории света и тьмы в повести А. Платонова «Котлован»

 

В статье рассматриваются философские категории «света» и «тьмы» и их общие и отличительные черты в повести А. Платонова. Особое внимание уделяется художественным средствам, к которым прибегает автор при описании времени суток и других возможных «светотеневых» отношений, связанных со сменой эпох.

Ключевые слова: категория состояния, природа, концепт.

 

Онтологическая дихотомия «свет — тьма» является постоянным объектом исследований философии, психологии, религиоведения, лингвистики и литературы. В философии «свет» отождествляется со «знанием, истиной» [2: 281], «тьма», соответственно, — c «невежеством, незнанием» [3: 75]. Концепты «темнота» и «свет» взаимозаменяемы и антонимичны.

Традиционно, в литературе, концепт «свет» вербально реализуется лексемами «добро», «благо», «знание», «тепло», «истина» и др. Смысловое ядро категории «тьма» составляют лексемы «мрак», «холод» и даже «смерть».

Основными источниками света в литературных произведениях выступают небесные светила, которые выражают отношение к происходящим событиям, становясь голосом автора, желающего придать повествованию особую выразительность или скрыть свое явное присутствие. Для мировой литературы и русской, в частности, характерно использование искусственных источников света, которые, впоследствии, стали литературными символами и рассматриваются литературоведами как своеобразные указатели важности происходящих в произведении событий. Для мира поэзии свеча это один из самых сильных образов: она встречается в стихотворении К. Бальмонта «Свеча горит и меркнет и вновь горит сильней.».., в поэзии А. Ахматовой («Страх, во тьме перебирая вещи…») и Б. Ахмадулиной («Свеча»). В 1946 году Б. Пастернак напишет одно их своих самых известных стихотворений «Зимняя ночь», в котором образ свечи — «центр мироздания» [4]. Свет, излучаемый свечой, поглощает все вокруг и становится символом безграничной чистой любви. Используя свечу одновременно как обрамление и как ключевой символ, Б. Пастернак возвращается к ее первоначальному глубинному значению как предмету таинства, необходимому атрибуту человеческой жизни на всех уровнях (бытийном и духовном).

В романах И. С. Тургенева «Отцы и дети» и «Рудин» появление образа лампады не случайно. В момент гибели Рудин говорит: «Все кончено, и масла в лампаде нет … Смерть, брат, должна примирить наконец…». Главный герой романа «Отцы и дети» Базаров во время последнего свидания с Одинцовой произносит: «Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет». «Потухающая лампада или свеча — символическое изображение конца человеческой жизни» [5: 256]. Позднее этот образ встретится в финальной части «Анны Карениной».

В повести «Котлован» А. Платонов выступает продолжателем литературной традиции сопровождения кончины героя или момента сна и покоя исчезновением света и наступлением тьмы («припотушенная лампа освещала бессознательные человеческие лица» [1: 17]). Мать Насти, которую Чиклин неожиданно находит в помещении без окон, где единственным источником света служит керосиновая лампа, просит «потушить лампу и повернуть ее (женщину — В.Ш.) на бок», она хочет умереть [1: 73]. Заходя в здание сельсовета, первым предметом, который замечает Чиклин становится «самая большая лампа» [1: 103], предназначенная для проведения заседаний, но в этот момент она освещала мертвецов, лежащих на столе. А. Платонов уточняет, что лампа сельсовета горела до самого утра, и всем было все равно, «что свет, что тьма», тогда как матери Насти, которая готовилась покинуть земной мир, было важно «уйти» при абсолютной темноте. Многослойность повествования, двойственность смысла делают Платонова «одним из самых мистических писателей русской литературы» [6: 182]. В данном конкретном примере свет стоит понимать не только буквально, но и образно, как символ прозрения, мудрости, памяти. Новому человеку безразлично наличие или отсутствие света (т. е. памяти): в коммунистическом обществе все живут по готовому плану Генеральной Линии, в котором даны четкие однозначные указания жизни. Мать Насти, которую Чиклин и сама Настя неоднократно называют презрительно-уничижительным (адресованным всему классу) словом «буржуйка», относится к дореволюционному типу или типу человека, который не находит свое место в новых формирующихся условиях существования. Вощев, напротив, «боится ночей», в сомнениях лежит без сна [1: 111]. Безвестность и ночь для главного героя синонимичны, он стремится к свету, ищет в нем спасение и не находит его.

Лексическими доминантами, сопровождающими описание солнца, становятся эпитеты «неподвижное», «равнодушное», «чуждое». Если Платонов называет его ярким, то появляется дополнительный описательный оборот, смягчающий эту яркость, размывающий краски повествования («…было как-то нерадостно на душе … в поле простирался мутный чад дыханья … стоял пар живого дыханья, создавая сонную, душную незримость» [1: 94]).

Особое место в творчестве А. Платонова занимает тема религии и мотив отречения от бога. Церковный огонь в «Котловане» предназначается только для закуривания трубки. Чиклин, прибывший в деревню для раскулачивания местного населения, отправляется в церковь по просьбе активиста. Дорога к церкви заросла «старой забвенной травой» [1: 123], из чего герой делает вывод, что в церкви никто не молился. В пустом храме горит много свечей, и свет «молчаливого, печального воска» освещал все помещение» [1: 123]. Художник прибегает к метафорическому переносу для того, чтобы передать внутреннее душевное состояние Чиклина, увидевшего подобное. Поп, остававшийся в церкви, занимался только продажей свечей, которые жители деревни ставили для усыпления собственной совести. В повести А. Платонов, значительно усложняя и обогащая концепт «свет», описывает свет истинный и свет ложный, фальшивый. Там, где появляется свет истинный, обычно, царит пустота, атмосфера забвения. Ложный свет Платонов наблюдает в коммунистических лозунгах, которыми говорят политические деятели и жертвы режима. В таких случаях художник прибегает к гротеску. Гротеск как средство выразительности характерен для всей языковой ткани произведения. «Солнце новой жизни взошло, и свет режет ваши темные глаза» — говорит активист, привыкший использовать в речи фразы из директив, которые он изучал с особой тщательностью, желая угодить высшей власти. «Горящий свет социализма» [1: 127] находился только в планах Генеральной Линии, в действительности — «унылый вечер, рано наступивший над сырыми полями» [1: 128].

Описание природы, небесных светил в особенности, становится своеобразной «лакмусовой бумажкой» в определении характеров героев «Котлована». Как правило, если в повести душевное состояние героя гармонично сочетается с настроением природы, этот герой выражает позицию автора в отношении происходящего и симпатичен ему. В «Котловане» идеи А. Платонова воплощаются в речи Вощева (в большей степени), Чиклина и Прушевского. В моменты сомнения и желания обрести смысл всеобщего существования Вощев нередко обращает внимание на «вопрошающее небо» и «мучительную силу звезд» [1: 7]. Используя олицетворение и метафорические переносы, А. Платонов наделяет природу теми же чувствами и настроением, которые наблюдаются у главного героя повести: мучения от неопределенности испытывают не звезды, а сам герой, вопрошающим взглядом Вощев смотрит на небо, пытаясь найти ответы, которых он не находит в мире людей, в живом мире. Стоит отметить, художник не проводит четкую грань между миром живых существ и вселенной неживой материи. «Люди нынче стали дороги, наравне с материалом» — подчеркивает автор [1: 21]. Овеществление абстрактных понятий — один из основных языковых приемов, характерных для стиля А. Платонова. Овеществление можно рассматривать на нескольких уровнях: 1) овеществление языка, появление знаменитого новояза; 2) овеществление духовных ценностей, другими словами, потеря изначального смысла и снижение степени их важности. Мысль как источник света в человеке не имеет никакого значения для остальных героев повести. А. Платонов подчеркивает: «…лампа освещала бессознательные человеческие лица» [1: 17]. Спокойно спят рабочие артели ночью. Тревожный сон или его полное отсутствие наблюдается только у Вощева, Чиклина и Прушевского. А. Платонов пишет: «Вощев боялся ночей … его основное чувство жизни стремилось к чему-либо надлежащему на свете … тайная надежда мысли обещала ему далекое спасение». Свет как надежда на спасение указывает на духовные поиски главного героя, его желание приблизиться к высшим силам мироздания. «Библией» активиста и жителей колхоза, напротив, является директива Генеральной Линии партии («говорил активист всегда точно и правильно, вполне по завету» [1:179]). Автор повести убежден, что «для сна нужен был покой ума» [1: 7], но неспокойный ум тянулся к «свету», тогда как «тьма» (обобщающий термин, характеризующий всю эпоху) усыпляла бдительность и сознание нового человека. «Собственный свет» [1:136] активиста не позволял ему видеть мелкие детали на лицах людей, иными словами, между активистом как представителем власти на местах и народом не было никакой связи. Желание угодить тому, кто стоял выше него в системе власти, и продвинуться по карьерной лестнице ослепляло «героя без имени» (аллюзия к крылатому библейскому выражению «имя им — легион»).

В качественном отношении тьма сильнее и «масштабнее» света. Гипербола становится основным приемом художественной выразительности в описании ночи и силы ее влияния на все живое. А. Платонов использует определения с яркой оценочной или эмоциональной окраской. В повести наступление тишины усиливается «еще более тихим мраком» [1: 6]. Автор «Котлована» использует лексему «мрак» как в прямом, так и в переносном значении. Спящего Вощева рабочие артели называют «остатком мрака» [1: 18], мрака капиталистической системы, на смену которой должен прийти «горящий свет социализма» [1: 127] от костра классовой борьбы.

В целом, палитра произведения представляет собой спектр бледных и темных оттенков ограниченного числа красок. Солнце в повести определяется эпитетами «унылое» и «холодное». Парадоксально, теплый свет (согласно философии автора — символ жизни и надежды) в «Котловане» излучается только от живых существ в момент гибели («из сарая наружу выходил дух теплоты» [1: 145], «…жар жизни выходил из них (коров — В.Ш.) в воздух, в общее зимнее пространство» [1: 143]). Живое тепло появлялось и тогда, когда Чиклин пытался согреть своим телом Настю, которой было холодно от «печальности замершего света и покорного сна всего мира» [1: 153].

В заключение стоит отметить, что поэтика «Котлована» — это конгломерат идей, сложных и неоднозначных образов искаженной реальности. Искаженной в том смысле, что новый человек оказывается на пороге новой эпохи, когда происходит подмена истинных значений «света» и «тьмы», когда все общество погружено в состояние беспробудного глубокого сна, когда утеряна связь с природой.

В «Котловане» природа наделяется человеческими качествами и отражает общее настроение и дух времени. А. Платонов, не желающий выступать глашатаем собственных идей, со свойственной ему позицией наблюдателя-рассказчика растворяется в безликом солнце, в «лунной чистоте» [1: 153], в одиноком дереве, листья которого «заворачивались с тайным стыдом» [1: 6].

В повести привычное представление диады «свет — тьма» как добра и зла размывается и обогащается дополнительными смыслами. А. Платонов акцентирует внимание читателя на отдельных ситуациях и деталях, при которых возникает «свет» для того, чтобы выделить «свет ложный» и «свет истинный», невольно вступая в конфронтацию с политическим режимом и становясь изгнанным из «пролетарского рая» пролетарским писателем.

 

Литература:

 

1.  Платонов, А. Котлован. — СПб.: Азбука, Азбука-Аттикус, 2014. — 192 с. — (Азбука-классика).

2. Лосев, А. Ф. История античной эстетики. Софисты. Сократ. Платон. — М.: АСТ, 2000. — С.281

3.  Мамардашвили, М. К. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). — М.: Ad Marginem, 1995. — С.75

4.  Буслакова, Т. П. Русская литература ХХ века. Учебный минимум для абитуриента. — М.: Высшая школа, 2001. — 414 с.

5.  Сухих, И. Н. Русская литература для всех. Классное чтение! (От Гоголя до Чехова). — СПб.: Издательская группа «Лениздат», «Команда А», 2013. — 496 с.

6.  Варламов, А. Н. Андрей Платонов / Алексей Варламов. — 2-е изд. — М.: Молодая гвардия, 2013. — 546 [14] с.: ил. — (Жизнь замечательных людей: сер. биогр.; вып. 1450).