В статье автор анализирует творческую взаимосвязь Л. Н. Толстого в романе «Анна Каренина» и лирики А. А. Фета.
Ключевые слова: психологизация, психологический параллелизм, природа, внутренний мир героя.
Фет открыл в лирике способ передачи душевных состояний в процессе рождения духовного, деятельного, творческого мира человека, сопричастного всему бытию. Для поэта чувство природы связано с поэтическим осознанием бытия человеческого.
По мнению Н.Скатова, «природность, естественность –главное завоевание поэта, определившее весь строй его художественной системы. Оригинальность Фета состоит в том, что одушевленность природы встречается у него с природностью человека» [2, c.126]:
Целый день спят ночные цветы,
Но лишь солнце за рощу зайдет,
Раскрываются тихо листы
И я слышу, как сердце цветет.
В приведенном примере первая строка раскрывает подлинное значение после четвертой, а четвертая только в обращении к первой. Природа (цветы спят) сливается с жизнью человеческого сердца (сердце цветет).
В стихотворении «Сияла ночь…» — «Рояль был весь раскрыт…», где слово «весь» несет отдачу до конца — и раскрытый рояль здесь ассоциируется с распахнутой душой.
В подобном максимально напряженном состоянии человек обостренно воспринимает природу и сам, отдаваясь ей, начинает жить, как природа. «Слух, раскрываясь, растет,// Как полуночный цветок» — в таком сравнении не только наблюдается материализация человеческого слуха, но и передается процесс вживаемости в мир природы. В новом, обостренном восприятии природы Фет был не одинок.
Изображение внешнего мира становится для Толстого важной художественной задачей. Отношение героев к вечному миру психологически значимо для него. Так, в описании Анны Карениной реалии внешнего мира сведены до минимума. Психологическая мотивировка подобного приема очевидна: Толстому важно подчеркнуть исключенность персонажей их сферы внешнего быта, сосредоточенность на себе, собственном внутреннем мире. Природная сфера изображается писателем как неотъемлемая часть жизни героев. Включение в этот мир или, напротив, отчуждение от него помогает автору прояснить внутреннее их состояние. В развитии сюжетной линии анна-Вронский природа предстает как стихийная и неуправляемая сила, разрушающая, но не созидающая душу. Так, возвращению героини из Москвы сопутствует ночная метель. Л. Н. Толстой настойчиво подчеркивает ее чуждость природной гармонии: «Остановившись и взглянув на колебавшиеся от ветра вершины осины с обмытыми, ярко блистающими на холодном солнце листьями, она поняла, что они не простят, что все и все к ней теперь будет безжалостны, как это небо, как эта зелень» [3, c.109]. Природа и весь мир воспринимаются ею, как нечто враждебное: «это небо» и «эта зелень» становятся частью того безжалостного мира, который не способен принять и простить Анну. В ее сознании происходит своеобразная подмена образа светского общества, выражающего ей свое неприятие, нейтральными образами природы. Таким образом, героиня приходит к нравственному выводу о том, что в мире нет равновесия и гармонии, любви, которая бы объединяла людей и придавала жизни несомненный смысл.
Иной вариант в разработке этой темы представлен в сюжетной линии Кити-Левин. При создании образа Левина Толстой использует прием психологического параллелизма. Внешний мир, в частности природа, эмоциональны созвучны настроению персонажа. Истинной поэзией наполнены главы, повествующие о деревенской жизни Левина. Он оказывается включенным в разумный строй внешнего мира, живет в согласии с природой, признавая и ощущая ее целесообразность: «В промежутках совершенной тишины слышен был шорох прошлогодних листьев, шевелившихся от таянья земли и от росту трав» [3, c.172]. Данная способность героя слышать, как «трава растет», является следствием открытий Фета в области лирики природы.
В стихотворении «Шепот, робкое дыханье…» повествуется о том, как ночь сменяется рассветом и в отношениях между влюбленными после объяснения наступает ясность. Действие развивается параллельно между людьми и в природе. Параллелизм в изображении человека и природы как типичная черта поэзии Фета отмечался неоднократно исследователями творчества А. А. Фета (Б. М. Эйхенбаум, Б. Я. Бухштаб, П. П. Громов). В данном случае этот параллелизм выступает как основной конструктивный принцип построения стихотворения, что наблюдается и при создании образа Левина.
По мнению О. В. Барабаш, «Толстой сосредоточивает внимание читателя на психологическом процессе постижения живым смерти. Для Левина радости земной жизни омрачались сознанием неизбежной конечности человеческого существования. Свою земную жизнь он ставил в прямую связь со строительством собственного мира и духовным обретением истины. Выход из нравственного тупика оказался равнозначным метафизическому прозрению. Отчаяние и экзистенциальная тоска Константина Левина сменяются в финале романа обретением внутренней целостности утраченного Я» [1, c.22].
Разрабатывая эту сюжетную линию, Толстой исследует духовный мир личности, вписанный в поток современной жизни. Писателя интересуют глубинные особенности работы человеческого духа.
В романе присутствует еще один из изумительных образцов проникновения Толстым в «диалектику души» героя и художественного ее изображения. В дни, казалось бы, безоблачного счастья с любимой и любящей Кити, когда исполнились его сокровенные мечты о семейной жизни, Левин вдруг почувствовал недовольство собою и смутную тревогу. Чуткая Кити спрашивает мужа — что с ним и чем он встревожен? Левин ответил ей: «Я счастлив, но недоволен собой». Кити недоумевает: «Да чем же?.. Разве ты… не делаешь других? И твои хутора, и твое хозяйств, и твоя книга?» — Нет, я чувствую, и особенно теперь: ты виновата, — сказал он…- что это не то. Я делаю это так, слегка. Если б я мог любить все это дело, как я люблю тебя… а то я последнее время делаю ка заданный урок» [3, c.359]. Для полного счастья Левину необходимо жить не только личным, семейным, но и участвовать в большом, общем деле. Но при этом ему нужно, чтобы общее дело было любимым, дорогим, близким сердцу. Чувство прекрасного, душевная чуткость героя проявляются в том, что от его внимательного взгляда не ускользают даже мельчайшие подробности, едва заметные движения в окружающем мире.
Кроме того, по мнению Л. И. Черемисиновой, «элементы пейзажа могут выступать в качестве опорных образов для персонажей, что позволяет отразить мир их души в художественной форме. Так, ключевым, опорным для Левина можно считать образ неба. Именно глядя на небо, герой приходит к размышлениям о назначении его собственной жизни и человеческой вообще, о вере, душе» [4, c.164]. Левин, после ночи, проведенной на копне сена, решающий покончить со своей прежней жизнью, отречься от своих бесполезных знаний, от своего ни к чему не нужного образования, жить общей с народом трудовой жизнью, вдруг видит странную, перламутровую раковину из белых барашков –облачков, остановившуюся над самой его головой на середине неба. Это вовсе не символ бесплотный романтической мечты героя, так как обращение к небу в произведениях Толстого сопряжено с моментами наивысшего духовного напряжения персонажей, почти прозрения ими сокровенной тайны бытия. Облако на середине неба — это середина пути Левина. Исчезнет облако, исчезнут его благие порывы, но останется небо.
Описание природы включено в скрытый пласт философских размышлений самого автора и сопряжено с эстетическими категориями (красота-безобразие, «ужасное») и релятивистскими понятиями (время, пространство, вечность, род, разум, жизнь, смерть, бессмертие). Барабаш О. В. утверждает, что «стихийные движения играют роль катализатора в сюжете произведения, выступают как некая действующая сила, тем или иным образом влияющая на духовное развитие и судьбы героев» [1, c.23]. Психологизация пейзажа с таких позиций явилась важным художественным открытием Л.Толстого.
Литература:
1. Барабаш О. В. Особенности психологического анализа в романе Л. Н. Толстого «Анна Каренина». — М., 2004
2. Скатов Н. Н. Далекое и близкое. Литературно-критические очерки. — М., 1981
3. Толстой Л. Н. Собрание сочинений: В 22-х т. — Т.17–18. — М., 1984. — С.109
4. Черемисинова Л. И. А.Фет и Л.Толстой (к истории отношений)// Проблемы изучения жизни и творчества А. А. Фета. — Курск, 1992. — С.164
