Демьян Бедный и Сталин. По материалам переписки

Демьян Бедный [настоящее имя Ефим Алексеевич Придворов; 1/13 апреля 1883, д. Губовка Александрийского у. Херсонской губ. — 25 мая 1945, Москва] — поэт, публицист (основные факты биографии Демьяна Бедного взяты из [11]; см. также [4; 6; 28; 29]). Родился в крестьянской семье; в 1896 г. поступил в Киевскую военно-фельдшерскую школу. В это же время сам начал писать стихи. Как лучший ученик школы, проявлявший творческие способности, он был представлен инспектору-попечителю военно-учебных заведений великому князю Константину Константиновичу (К. Р.), который, оценив его способности, в виде исключения разрешил по окончании школы (1900) сдать экстерном экзамены за курс классической гимназии и продолжить образование — при условии обязательной службы в армии в течение 2 лет по окончании учёбы. Отбыв воинскую повинность в качестве фельдшера в военном лазарете Елизаветграда, Бедный в 1904 г. поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета; впрочем, университет он так и не окончил.

До 1908 г. его стихи и поэмы носили сугубо эпигонский характер; образцом для подражания первоначально были Лермонтов и Некрасов.

С весны 1911 г. Бедный стал активно сотрудничать с большевистскими изданиями «Звезда», «Правда», «Просвещение», весной 1912 г. вступил в РСДРП. Именно в большевистской печати появилось программное стихотворение «О Демьяне Бедном, мужике вредном» (1909; опубликовано: Звезда. 1911. 16 апреля).

Бедный сам с гордостью называл себя «присяжным фельетонистом большевистской прессы»; его рифмованная публицистика превратилась в ответственную партийную работу — агитационно-массовую, пропагандистскую. Эстетство, художественная взыскательность отвергались Бедным как интеллигентская «литературщина» и стилевая «буржуазность». Для большевиков «товарищ Демьян» был настоящей находкой; он брался за любую тему, становившейся актуальной и нужной для партии, «укладывая» её в сугубо традиционные, банальные формы. Как правило, сочинения Бедного на заданную тему носили иллюстративный и декларативный характер, однако это искупалось искренностью, героическим пафосом, остроумием.

Эпигонские тенденции поэтического творчества Бедного в дальнейшем не исчезли, но обрели новое стилевое русло и иную идейно-стилевую направленность.

Эффект воздействия поэзии Бедного на неподготовленных, малообразованных, не отягощённых культурой читателей превосходил все ожидания — как позитивные, так и негативные. Он целиком держался на популизме Бедного, совершенно сознательном и нередко весьма искусном. Среди читателей, разумеется, находились и те, кто критиковал Демьяна. Так, рядовой коммунист С. Г. Тер-Захаров, писавший Сталину (29 октября 1926 г.) о состоянии партии и в том числе о внутрипартийной демократии, полагал: «Необходимость дачи возможности высказаться в печати усугубляется тем, что методы идейной борьбы, применяемые большинством ЦК, подчас недопустимы. Весь тон партийной печати и стихи Демьяна Бедного, ей-богу, товарищ Сталин, похожи на “науськивание” кого-то на оппозицию» [20, с. 553].

В журнале «На литературном посту» за 1931 г. была опубликована статья Ю. Н. Либединского «Задача одемьянивания» [14]. В связи с этим Луначарский в речи «О творчестве Демьяна Бедного» [15, с. 501–513], произнесённой в Коммунистической академии 27 июня 1931 г. на вечере, посвящённом творчеству Демьяна, говорит о «лозунге, который выставляет РАПП об “одемьянивании” нашей литературы» [15, с. 502]. Луначарский имеет в виду партийность, массовость и художественность творчества поэта. «Надо не так ставить, чтобы Центральный комитет писал лозунги, а мы подыскивали иллюстрацию, а так, чтобы Сталин, Центральный комитет среди других информационных материалов, которые они получают со всех сторон, читали и писателей и получали импульсы для своих постановлений и лозунгов»; «…такие старатели писатели, такие искатели золотоносных жил нам особенно нужны <…> Если бы он на крестьянском языке говорил то, что Клюев и Клычков, которые тоже хорошо знают русский язык, — это одно. Если же он на крестьянском языке говорит то, что говорил Ленин, это уже другое дело» [15, с. 507]. «Сегодня не придёт в голову проводить “одемьянивание литературы”, тогда же серьёзно обсуждался вопрос о сведении всего многообразия литературы к одному образцу: к поэзии Демьяна Бедного» [13, с. 430].

В 1925 г. город Спасск (ныне — в Пензенской области) был переименован в Беднодемьяновск.

В. Д. Бонч-Бруевич вспоминал, что Ленин «замечательно чутко, близко и любовно … относился к фигуре Демьяна Бедного. Он характеризовал его произведения как весьма остроумные, прекрасно написанные, меткие, бьющие в цель» (цит. по: [6, с. 77)].

«Товарищ Демьян» стал культовой фигурой молодой пролетарской литературы. Официозная большевистская критика всячески раздувала эталонный характер творчества Бедного как главного представителя пролетарской литературы, хотя для многих пролетарских писателей его фигура в этом качестве была неприемлема.

Поэт-агитатор усвоил стандартный набор большевистско-ленинских идеологических лозунгов и пропагандистских штампов. Так, он продолжал изображать царскую Россию исключительно в мрачных тонах даже тогда, когда сталинская политики с конца 1920-х гг. была направлена на формирование советского культа власти, апеллирующего к традициям русского самодержавия.

«В биографии Льва Троцкого есть одна малоизученная страница, а именно — его личные отношения с творческой интеллигенцией» [12, с. 72]. Автор цитируемого исследования имеет в виду не взгляды Троцкого на литературу, изложенные в его статьях, а именно личные контакты. Нам известно письмо Троцкого Демьяну от 7 июня 1923 г. [12, с. 74], в котором Троцкий даёт поэту небольшое «партийное задание»: «Сатире давно пора вмешаться и закрепить в памяти, по крайней мере, читателей “Крокодила”, как некий дипломат (итальянский представитель Амадори — Е. С.) за козни против Советской России вынужден был съездить в Ригу».

У Демьяна со Сталиным сложились прекрасные, почти дружеские отношения. Об этом свидетельствует целый ряд писем поэта вождю. Так, дружеское письмо Демьяна Сталину от 26 июня 1924 г. [2, с. 79–80] начинается обращением, необычным в разговоре с вождём: «Иосиф Виссарионович, родной!» и заканчивается подписями (после основного текста и после P. S.): «Крепко Вас любящий Демьян» и «Легкомысленный Демьян». В письме приводится описание того, как Демьян отдыхает и лечится в Ессентуках (см. воспоминания Н. Н. Накорякова в [7]). «Пролетарский писатель» говорит, что «име [ет] намерение сагитировать вас (т. е. адресата — Е. С.) приехать сюда хоть на месяц» и что «очень рад возможности поделится … (с вождём — Е. С.) радостным настроением», описывает курортную публику, свою встречу с чекистом Атарбековым, лечение, встречу, которую ему устроили местные работницы, о том, что в Ессентуках «шалят». Пишет Демьян и о делах общественных. Например, упоминает чтение газет — «Амнистиционные нотки вашего “доклада секретарям укромов” не без лукавства» (речь идёт о докладе Сталина «Об итогах XIII съезда РКП(б). Доклад на курсах секретарей укомов при ЦК РКП(б) 17 июня 1924 г». [25, с. 234–260], беспокоится, что «урожай подведёт» из-за засухи, вспоминает «разъяснения Раковского о прахе Маркса» (вопрос о переносе праха Маркса из Лондона в Москву при Сталину обсуждался несколько раз).

15 июля 1924 г. Сталин отвечает Демьяну [25, с. 273–276]. Вождь начинает письмо с извинений: «Пишу Вам с большим опозданием. Имеете право ругать меня. Но Вы должны принять во внимание, что я необыкновенный лентяй насчёт писем и вообще переписки». И дальше — отвечает по пунктам. Сталин выражает удовольствие от того, что у Демьяна «радостное настроение»; советует лечиться, а не заниматься посетителями; реагирует на фразу из Демьянова письма об «[а]мнистионн [ых] нотк [ах] … доклада секретарям укомов не без лукавства» (вождь разъясняет, что «…тут есть политика (курсив автора цитируемого письма — Е. С.), которая, вообще говоря, не исключает и некоторого лукавства» и которая направлена на то, чтобы «[о]ставить генералов без армии», то есть лидеров оппозиции без сторонников); отвечает на вопрос Демьяна, «[н]е подведет ли нас урожай» (ответ таков: «Он уже подвел нас немножечко», при этом «Мы решили использовать обострившуюся готовность крестьянства сделать все возможное для того, чтобы застраховать себя в будущем (курсив автора цитируемого письма — Е. С.) от случайностей засухи, и мы постараемся всемерно использовать эту готовность в целях проведения (совместно с крестьянством) решительных мер по мелиорации, улучшению культуры земледелия и пр».); на предложение Демьяна тоже приехать в санаторий Сталин отвечает, что не может, и советует поэту посетить Баку — «Баку даст … богатейший материал для таких жемчужинок, как “Тяга”» (имеется в виду стихотворение Демьяна). В самом конце письма Сталин рассказывает о «полосе съездов» в Москве, о встречах с зарубежными делегациями рабочих, мечтающих «устроить революцию по-русски» в своих странах и сильно любящих СССР.

27 августа 1924 г. датировано очередное письмо Демьяна Сталину [2, с. 84–85].Оно начинается необычным обращением: «Родной!» Поэт называет вождя «“стержнев [ым]”, “осев [ым]” друг [ом]». Демьян говорит, что понравившуюся ему анонимную статью «К вопросу о диктатуре пролетариата» (автор — Г. Зиновьев) он приписал Сталину — «сомневался, но приписывал». И вот Демьяну стало ясно, что вовсе не вождь писал этот текст, и он «в полном одиночестве — занима [ется] второй день теорией, то есть сравнивает сталинские тексты — книгу «О Ленине и ленинизме» и доклад «Об итогах 13 съезда РКП(б)» со статьёй. Сталин и автор статьи цитируют взаимоисключающие Ленина — но «Ильич мог, например, сказать так и эдак…», в зависимости от интересов дела. Поэт задаётся вопросом: «кто гнёт и куда гнёт?» «Но так как я вам уже открыто сказал, что больше всего полагаюсь на ваше “чутье” и подхожу к вам “обнажённо”, то и пишу сие. Потому что все-таки думаю: мужика мы на словах, но объедем, и он хорошо знает, чья диктатура, и ему, собственно, не так важно, кто диктатурит, а важно, как его ублаготворяют». Одна из последних фраз письма — «Если далеко заедете на Кавказ, то привезите мне кабардиночку».

Следующее письмо (также декларативно-оправдательное) было написано уже на следующий день, 28 августа 1924 г. [2, с. 86–88]: «Родной! Вместо кабардиночки Вы огрели меня трактатом». Сравнивая статью и письмо Сталина, Демьян теперь чётко видит правоту вождя («и согласен, и благодарен»).

Дружеское письмо Демьяна Сталину от 10 октября 1925 г. [2, с. 100–101] посвящено самым разным темам — приезду Демьяна в Москву, завершению очередного ремонта в Кремле, крестьянскому вопросу, своим писаниям, Истменскому делу, Троцкому. В тексте Демьян называет Россию «Расеей» — именно так озаглавил свою брошюру, выпущенную в 1922 г., Л. Сосновский, друг Демьяна, бывший руководитель Агитпропа ЦК, журналист. Его имя всплывает в знаменитом письме Сталина Демьяну от 12 декабря 1930 г. [5, с. 132–133], в котором вождь обвинит писателя в том, что он способен, «находясь с состоянии истерики, договориться до таких антипартийных гнусностей. Недаром, читая Ваше письмо, я вспомнил Сосновского».

Достаточно пространное обиженное письмо-просьба Демьяна от 4 декабря 1925 г. [2, с. 103–107] было вызвано тем, что на заседании президиума ЦК (23 ноября 1925 г.) рассматривали проблему протекционных вагонов и вопрос о пользовании таким вагоном самим Демьяном, в результате приняли решение, согласно которому Демьян имеет право пользоваться протекционном вагоном «исключительно для деловых поездок по разовым мандатам» (ранее даже на отдых и на лечение Демьян ездил в собственно вагоне — см. об этом в воспоминаниях Н. Н. Накорякова и А. Жарова в [7]). Аргументировать и объяснять необходимость иметь свой вагон Демьян отказывается — ведь в таком случае надо давать оценку самому себе и своему труду, а «[у]же самая необходимость в такого рода с моей стороны аргументации доказывала бы, что во мнении если не всей руководящей партии, то значительной её группы произошло явное снижение оценки моей работы». А это Демьян рассматривает как проявление недоверия. Он пытается доказать, что это недоверие не имеет под собой оснований. Кроме того, такое решение вынесено ЦК, в том числе, для того, чтобы поддержать престиж Демьяна — но Демьян уверен, что престиж его и при наличии вагона высок. Демьян просит оставить за ним прежний порядок пользования вагоном. В качестве P. S. к письму Демьян дал свою же басню «Конь и всадник» (1914), в которой описывалась опала и позднейшее возвращение коня в строй (так и сам автор басни был возвращён после опалы). Кампания по упорядоченью пользования железнодорожными билетами не была направлена лично против Демьяна. Так, в письме от 31 мая 1926 г. Серафимович жаловался Сталину [27, с. 26–27] на то, что не может получить льготного билета.

В письме от 5 августа 1926 г. Демьян просит Сталина [2, с. 113–114] прочесть в журнале «30 дней» дневник рабочего, ругает «Правду» за то, что та этот дневник отклонила и даже выражает нежелание в «Правде» печататься (впрочем, уже 5 сентября именно там появилось очередное произведение Демьяна — «Легенда о мировом Октябре»). В этом же письме Демьян выражает беспокойство нездоровьем вождя.

Вместе с письмом от 8 октября 1926 г. Демьян шлёт вождю эпиграмму на Троцкого [2, с. 115] — видимо, он был посвящён в планы Сталина вывести Троцкого, а также А. Г. Шляпникова и Медведева, из состава ПБ за «антипартийную деятельность».

Письмо-просьбу от 2 ноября 1926 г. Демьян адресовал Ворошилову [2, с. 116]. В этом письме поэт просил разрешить ему использовать результаты расследования инцидента на железной дороге, когда новобранцы «забавлялись» выбиванием стёкол у встречных поездов, в качестве материала для агитационного стихотворения против хулиганства.

В 1926 г. Демьян сочинил басню «Лесные звери», в которой содержалась пародия на события после смерти Ленина, на перманентную политическую борьбу, которая за ней последовала [2, с. 116–118]. Этот текст вызвал неоднозначную реакцию сталинского руководства.

К 19 июля 1928 г. относится записка Сталина и постановление ПБ «О состоянии здоровья тов. Демьяна Бедного» [2, с. 129], в котором выражалась директива отправить поэта лечиться в Германию (см. [4, с. 250–253]). 20 сентября 1928 г. Демьян написал вождю подробный отчёт о поездке [2, с. 129–132]. Обращение подчёркивает дружеские отношение адресата и адресанта: «Дорогой мой, хороший друг», а конец письма содержит признание: «Ясная Вы голова. Нежный человек. И я Вас крепко люблю». В письме описываются медицинские подробности лечения, изучение Демьяном немецкого языка (он даже употребляет немецкие слова, правда, в русской транслитерации), готовящаяся к изданию книга Троцкого «Нынешняя ситуация в России» (описание книги основано на рекламе приказчика книжного магазина), свои собственные творческие планы — Демьян хочет написать о своих немецких впечатлениях (впрочем, немецкий врач велел поэту через полгода вновь приехать к нему). Демьян полагает, что «в Европе старый порядок не идёт, а неудержимо летит к концу». Поэт описывает также страдания своей жены, желающей накупить подарков детям, но не имеющей денег. Отдельная тема анализа — как Демьян в рассматриваемом письме имитирует стиль сталинской логики.

7 марта 1929 г. Демьян пишет о конфликтной ситуации в газете «Правда» [2, с. 140–141]. «Письмо сие, так сказать, официальное». Демьян недоволен тем, что принёс в газету фельетон «Спасительный сигнал» — а на будущий день в «Правде» был опубликован текст не Демьяна, а «какого-то Ляндау о какой-то обиженной учительнице». Демьян стал выяснять причины происшедшего у М. Савельева и Крумина — а те только удивляются и обещают разобраться. Демьян задаёт вождю вопрос — а кто же редактирует газету и каков адрес редакции? Сталин постоянно менял редакторов и принципы управления газетой, поэтому вопросы Демьяна были абсолютно обоснованными. Именно кутерьмой в «Правде» Демьян объясняет своё «вынужденное обращение» в «Известия».

8 января 1930 г. было написано заявление Демьяна в ЦК по итогам командировки в Вятку [2, с. 167–170]. Поэт жалуется на то, что он был проигнорирован местными властями, не показавшими ему новейших достижений города. Правда, Демьян побывал на кожевенном заводе примерно в 25 верстах от города (Ленинский район), но тот произвёл на него отрицательное впечатление. Единственными впечатлениями Демьяна были обида на местные власти, празднование местными жителями сочельника (поэт был в Вятке 6–7 января) и несколько выступлений. На письме сохранилась резолюция вождя: «Письмо нехорошее».

Одно время вождь даже пользовался с разрешения хозяина библиотекой Бедного. Демьян очень трепетно относился к книгам. На этой почве у него даже произошёл со Сталиным конфликт. «Однажды Сталин пригласил Бедного к себе обедать. “Он знал, что я не могу терпеть, когда разрезают книгу пальцем, — говорил Демьян Раскольникову. — Так, представьте себе, взял какую-то новую книгу и нарочно, чтобы подразнить меня, стал разрывать её пальцем. Я прошу его не делать этого, а он только смеётся и продолжает нарочно разрывать страницу”» [10, с. 95]. В писательских кругах ходил тогда слух, что Демьян имел неосторожность написать в дневнике, что не любит давать книги Сталину, так как он оставляет на белых страницах отпечатки своих жирных пальцев. Секретарь Демьяна решил выслужиться и переписал для Сталина эту выдержку из дневника [17, с. 29–30].

Негибкий и нечуткий к новым политическим и культурным веяниям, Бедный верил, что ленинское «благословение» навеки обеспечивает ему незыблемый авторитет первого поэта-большевика, лишь бы он писал на актуальные темы. Он оказался неповоротлив даже тогда, когда Сталин самолично указал поэту на его политические ошибки. Например, к 2 декабря 1921 г. относится письмо Троцкого в ПБ по поводу двустишия Демьяна о Стеклове в газете «Правда» [2, с. 33], в котором он назвал текст Демьяна недопустимым, а 3 декабря 1921 г. было принято постановление ПБ об этом двустишии [2, с. 34], в котором было выражено осуждение двустишия. 16 сентября 1926 г. Сталин пишет Молотову: «Демьяновское стихотворение не годится. Худосочная штука. Я ему написал об этом» [21, с. 90]. В другом письме, от 29 сентября 1926 г., вождь пишет своему приближённому: «Демьяну написал, что басня его “худосочная”, “не годна” (или что-то в этом роде) и её “не следует печатать”. Копии не осталось, а то немедля послал бы тебе. Насчёт плохого “симптома” этой басни в смысле ухудшения позиции Демьяна — я сомневаюсь. Приеду — поговорим» [21, с. 94].

6 декабря 1930 г. было принято «Постановление секретариата ЦК ВКП(б) о фельетонах Демьяна Бедного «Слезай с печки», «Без пощады» [5, с. 131–132], где отмечалось, что в последнее время в произведениях поэта «постановлении, осудившем названные произведения Бедного, стали проявляться фальшивые нотки, выразившиеся в огульном охаивании “России” и “русского”…; в объявлении “лени” и “сидения на печке” чуть ли не национальной чертой русских…; в непонимании того, что в прошлом существовало две России, Россия революционная и Россия антиреволюционная».

8 декабря 1930 г. Демьян Бедный пишет униженное письмо-оправдание Сталину [5, с. 132–133; 27, с. 85–87]. Всё письмо проникнуто сознанием того, что «пришёл час… катастрофы». Пролетарский поэт даже цитирует слова Священного Писания: «Отче мой, аще возможно есть, да мимо идёт мене чаша сия <…> обаче не якоже ан хощу, но якоже ты». Бедный рассказывает историю публикаций своих фельетонов, сетует на то, что просидев «20 лет… сверчком на большевистской печке», теперь ему надо с неё слезать.

12 декабря 1930 г. «придирчивый читатель» Сталин ответил Бедному [5, с. 134–137; 26, с. 156–157; 27, с. 88–93]. Он охарактеризовал реакцию поэта на решение ЦК как «неприятную болезнь, называемую зазнайством». Думается, здесь Иосиф Виссарионович не так уж далёк от истины. Вспомним хотя бы рассуждения «т. Демьяна» о том, что «поэты — народ особенный: их хлебом не корми, а хвали» и что он «уши растопырил, за которыми… ласково почешут» за «Слезай с печки». Одна фраза «Может быть, в самом деле, нельзя быть крупным русским поэтом, не оборвав свой путь катастрофически» чего стоит. Стало быть, Бедный считает себя «крупным русским поэтом»! У Сталина эта фраза всплывает в несколько другом контексте: «…существует, значит, какая-то особая политика по отношению к Демьяну Бедному… <которая> состоит, оказывается, в том, чтобы заставить “крупных русских поэтов” “оборвать свой путь катастрофически”». Генсек писал: «… критика недостатков жизни и быта СССР, критика обязательная и нужная, развитая Вами вначале довольно метко и умело, увлекла Вас сверх всякой меры и, увлёкши Вас, стала перерастать в Ваших произведениях в клевету на СССР, на его прошлое, на его настоящее».

Письмо Сталина, впервые опубликованное со значительными купюрами лишь в его собрании сочинений [24, с. 23–26] вскоре стало известно в политических литературных кругах; очевидным стал факт сталинской опалы Бедного. Однако его творчество по-прежнему слыло образцом «политической поэзии»; его активно печатали.

15 марта 1931 г. было принято решение Секретариата ЦК ВКП(б) «О выписке, пользовании и хранении белоэмигрантской периодической литературы», в котором утверждался список лиц, получающих эти издания. Демьян согласно беспротокольному постановлению ЦК ВКП(б) от 6 января 1930 г. имел право выписывать на 1930 г. «Руль», «Последние новости», «Дни», «Возрождение», «Социалистический вестник», «Воля России». Теперь же после решения Секретариата ЦК последовало решение сектора печати, согласно которому Демьян включён в состав лиц, которым белогвардейские издания не нужны. Ведь в решении Секретариата сказано, что эмигрантские газеты и журналы приравниваются к секретным документам ЦК. 21 марта 1931 г. Стецкий направил Гронскому письмо (и копию его — Демьяну) по поводу помещения в «Известиях» стихотворения Демьяна «Обречённый юбиляр» [2, с. 197–198]. Стецкий считает ошибкой публикацию этого стихотворения, в котором автор неверно изобразил НЭП. «Из стихотворения по случаю десятилетия провозглашения новой экономической политики: “НЭП выступал так горделиво. Смотрел так нагло и блудливо: Купец — политик — дипломат”. “Иль хватит НЭП параличом, иль он убьёт себя наркозом”. “Что я скажу ему? Солгу? Ничем утешить не могу. Совсем иному сердце радо: В МАГНИТОГОРСК СЛЕТАТЬ БЫ НАДО”. Другое, менее резкое стихотворение Демьяна “Юбиляр” было опубликовано в “Комсомольской правде” 21 марта 1931 г. вместе с карикатурой художника Васильева, рисующей “унылую фигуру нэпмана на торчащем из воды носу лодки”. О НЭПе: “Плыл на юг, а вышло Нордкап! Лёд, заторы, погода свирепа. Одним словом — последний этап НЭПа!” “Последний этап — на пути в… Соловки!” Стихотворение из “Известий” в восьмитомник сочинений Д. Бедного не вошло» [2, с. 198]. 23 марта письмо Демьяна было разослано заведующим секретным отделом ЦК по поручению Сталина.

После вторжения японских войск в Манчжурию, в то время как Сталин требовал от Кагановича придерживаться твёрдой, но гибкой и осмотрительной тактики при решении вопросов, касающихся советско-японских отношений [23, с. 103–105], Бедный — вряд ли по собственной инициативе — в стихотворении «Что дальше?» позволил себе выразить недоумение по поводу «молчания Москвы». Каганович 26 сентября 1931 г. пишет Сталину: «О Китае мы никаких особенных постановлений не принимали, исходим из Вашей телеграммы. Прочтите, пожалуйста, в “Известиях” от 23-го стихотворение Демьяна Бедного, по-моему, там есть прямой выпад против нашей политики, он говорит там об английских событиях, о китайско-японском конфликте и заканчивает “Всегда готовая к отпору, молчит загадочно Москва” и т. д. Оказывается, что Литвинов (нарком иностранных дел — Е. С.), который в ПБ требовал нашего активного вмешательства, дал визу на напечатание этого стихотворения Демьяна» [23, с. 119–120].

29 сентября 1931 г. Сталин отвечает Кагановичу: «Стихотворение не читал и не собираюсь читать, так как уверен, что не стоит читать. Тоже фрукт: лезет в политику, а вихляет более всего именно в политике. Уверен, что он мог написать глупость про “Москву” — у него хватит на это наглости. Следовало бы привлечь к ответу, во-первых, редактора “Известий”, во-вторых, Демьяна (и Литвинова). Почему бы в самом деле не привлечь их к ответу?» [23, с. 122]. Секретариат ЦК принял решение, в котором главному редактору «Известий» И. М. Гронскому было указано, что он сделал ошибку, опубликовав стихотворение, «ложно характеризующее позицию советского правительства в манчжурских событиях», Демьяну Бедному — «на неправильность и политическую ошибочность», М. М. Литвинов получил замечание за то, что дал визу на публикацию стихотворения [23, с. 122].

Письмо от 14 июня 1931 г., сочетающее в себе оправдание и декларацию, адресовано Демьяном в Секретариат ЦК [2, с. 203–204]. Тема его — новые проблемы во взаимоотношениях с «Правдой». Демьян в составе делегации ГИХЛ принял участие в поездке в Магнитогорск, организованной «Известиями». Демьян расценивает свои «агитпоездки» очень высоко, так как их цель — «создать своим приездом (Демьян очень высоко оценивает сам факт своего приезда! — Е. С.) и выступлениями в рабочих рядах празднично-торжественное … настроение, укрепить уверенность в наших силах», однако «Правда» ничего не пишет о нём, о Демьяне. Она «выбросила Магнитогорск даже из первомайской сводки, чтобы не отметить, что праздник вышел при моём участии». Видимо, Демьян выше оценивает себя, нежели праздник. И тут же ссылается на Панфёрова, который тоже входил в состав делегации и даже собирался написать о Демьяне особый очерк (см. также воспоминания Н. Каршатова и Е. Владимировна в [7]). Упоминание имени автора «Брусков» было абсолютно правильным шагом. Обычно Демьян не упоминал своих коллег по перу, предпочитая действовать в одиночку в качестве непререкаемого авторитета главного советского поэта. Демьян мог не знать, что 28 апреля в «Правде» была помещена статья с требованием сместить руководство райкома в Кузнецкстрое. В шифротелеграмме на имя Кагановича из Новосибирска председатель сибирского крайиспокома Р. Эйхе (9 мая) от имени крайкома счёл эту статью неверной и тенденциозной. Власти могли увидеть в нём шпиона из Москвы, собирающего компромат на местную верхушку, и поэтому запретить корреспонденту передавать информацию о Демьяне в Москву. В Москве же могли счесть восторги писателя неуместными. Сталин сперва поддержал Эйхе, но чуть позже изменил решение на противоположное. Таким образом, Демьян в данном случае оказался в неверном месте в неверное время, так что тут дело абсолютно не в том, что кто-то пытается замолчать заслуги Демьяна, как это ему померещилось, о нём даже и речи не было.

22 апреля 1932 г. Бедный пишет обиженное письмо-оправдание в Секретариат ЦК ВКП(б) [27, с. 117–118]. Он указывает на то, что использовал белогвардейскую прессу для борьбы с ней же, создавая «большие сводные фельетоны о белогвардейских делах-делишках, чаяниях и упованиях». А посему его не надо ограничивать в доступе к соответствующим изданиям, а, напротив, ему надо предоставить больший доступ к ним. Демьян, похоже, пишет с полной уверенностью в своей правоте, называет постановления ЦК «недоразумением».

30 апреля 1932 г. Секретариат ЦК разрешил Бедному выписывать «Возрождение», «Последние новости», «Социалистический вестник». Демьян добился желаемого, хотя очевидно, что теперь список разрешённых ему белогвардейских изданий меньше, чем предыдущий.

В дальнейшем отношения писателя и вождя испортились, и Сталин не только выселил Демьяна из Кремля, но и установил за ним слежку.

«После учредительного съезда Союза писателей СССР встал вопрос о награждении Демьяна Бедного ордена Ленина, однако Сталин внезапно выступил против. Мне это было удивительно, ибо генсек всегда поддерживал Демьяна. Во время беседы с глазу на глаз он объяснил, в чём дело. Достал из сейфа тетрадочку. В ней были записаны довольно нелестные замечания об обитателях Кремля. Я заметил, что почерк не Демьяна. Сталин ответил, что высказывания подвыпившего поэта записаны неким журналистом …» [9, с. 155]. Дело дошло до Комитета партийного контроля, где поэту сделали внушение [6, с. 78].

«Одно время Сталин приблизил к себе Демьяна, и тот сразу стал всюду в большой чести. В то же время в круг близких друзей Демьяна некий субъект, красный профессор по фамилии Презент. Эта личность была приставлена для слежки за Демьяном. Презент вёл дневник, где записывал все разговоры с Демьяном, беспощадно их перевирая… Возвратясь как-то из Кремля, Демьян рассказывал, какую чудесную землянику подавали у Сталина на десерт. Презент записал: “Демьян Бедный возмущался, что Сталин жрёт землянику, когда страна голодает”. Дневник был доставлен “куда следует”, и с этого началась опала Демьяна» [10, с. 95]. Впрочем, сыграли свою роль и семейные скандалы и дебоши пролетарского поэта.

3 сентября 1932 г. Демьян направил просительно-покаянное письмо Сталину о выселении из Кремля [2, с. 246]. Он пишет: «Моя жизнь, загаженная эгоистичным, жадным, злым, лживым, коварным и мстительным мещанством, была гнусна. Это — моё личное. … Я умоляю ЦК, умоляю Вас: не смешивайте меня с личным, сохраните меня как испытанную и не отработанную ещё рабочую силу». Демьян просит «сохранить в Кремле <его> творческий “бест” (бест — персидское слово, обозначающее место, дающее убежище всякому преследуемому властью — Е. С.), оставив <ему> из покидаемой квартиры ровно столько помещения, сколько займут книги и кабинет». И тем, и другим Демьян чрезвычайно дорожит — без них он не сможет работать.

На следующий день, 4 сентября 1932 г., Сталин ответил Демьяну [2, с. 248].Письмо составлено дипломатично — вождь ссылается на то, что выселение Демьяна никак не связано с необходимостью избегать в Кремле скандалов («вызываемых, конечно, не Вами» — оговаривается Иосиф Виссарионович), говорит, что библиотека и кабинет будут оставлены за Демьяном и что «сотни ответственных и уважаемых товарищей живут вне Кремля (в том числе М. Горький), что, однако, не вызывает ни у кого сомнения насчёт их близости к партии, к Кремлю». Видимо, речь шла о близости к самому Сталину.

После выселения Демьяна начинается история с поиском квартиры или дома — ничего подобного особняку упоминаемого в письме вождя Горького Бедному не предложат.

5 сентября 1932 г. Демьян вновь написал письмо Сталину [2, с. 248] с изъявлением благодарности за сохранение его обстановки и за то, что Сталин не признаёт Демьяна «источником той мути, которая … теперь уляжется».

С 1932 г. лишился партийно-политической поддержки недавно всесильный РАПП, поднимавший Демьяна на пьедестал.

Новое письмо «наверх» от 16 апреля 1932 г. Демьян вновь адресовал Сталину [2, с. 239–240]. Это письмо (просьба с элементами декларации) касается показа Демьяновой пьесы «Как 14-я дивизия в рай шла» в Московском мюзик-холле. Критикам не понравилась форма пьесы — постановка была выполнена в духе народных зрелищ. Демьян просит вождя защитить его пьесу от покушений цензуры. 17 апреля 1932 г. ПБ постановило: выездной комиссии в составе Ворошилова, Енукидзе, А. П. Смирнова, Шмидта присутствовать на спектакле и дать свою оценку [5, с. 172]. Назначение Ворошилова руководить комиссией и предопределило её положительное заключение (от 19 апреля 1932 г.) — Ворошилов благоволил к Демьяну. Делегирование же Енукидзе могло означать провал Демьяна — секретарю Президиума ЦИК был ближе академический театр. Поэтому он и оставил особое мнение при подаче разрешительного решения в ПБ [2, с. 240–241].

7 июня 1932 г. Сталин пишет Кагановичу: «Удалось, наконец, прочесть пьесу Демьяна Бедного “Как 14 дивизия в рай шла” (см. “Новый мир”). По-моему, пьеса вышла неважная, посредственная, грубоватая, отдаёт кабацким духом, изобилует трактирными остротами. Если она и имеет воспитательное значение, то скорее всего отрицательное.

Мы ошиблись, приложив к этой плоской и нехудожественной штуке печать ПБ. Это нам урок. Впредь будем осторожны, в особенности — в отношении произведений Демьяна Бедного» [23, с. 149]. Каганович 12 июня 1932 г. отвечает Сталину: «Насчёт оценки “Демьяновой ухи” я с Вами целиком согласен. Я прочитал и старую, и новую вещь, новую он сделал ещё более грубо и халтурно. Для того, чтобы быть народным, пролетарским писателем, вовсе не требуется приспособленичества к отрицательным сторонам наших масс, как это сделал Демьян Бедный. Я удивляюсь прямо, как Ворошилов мог быть в восторге от этой вещи, тем более что у Демьяна в пьесе много двусмысленностей» [23, с. 164].

3 октября 1932 г. Демьян пишет Ворошилову [2, с. 250] о той же пьесе. Письмо начинается фразой: «О моём больном письме ты забудь. Это к нему трезвая концовка». Возможно, речь идёт о выселении из Кремля. Письмо не найдено. Поэт высказывает желание, чтобы Ворошилов и Сталин пришли на представление переделанной пьесы; если вожди придут на спектакль, закупленный исключительно войсковыми частями, то смогут увидеть не только само представление, но и тех, кому оно адресовано. Скорее всего, Демьян не знал об отрицательной реакции Сталина на переработанный текст пьесы. Хотя вождь не запрещал представление, но о его посещении речи быть не могло.

Следующее письмо Демьяна от 19 ноября 1932 г. адресовано Енукидзе [2, с. 269] и связано с его новым жилищем, подобранным для него комендантом Кремля Петерсоном по адресу: Рождественский бульвар, дом 15, квартира 2 (здесь Демьян проживёт с 1932 по 1944 г., когда переедет в дом на улице Горького напротив Моссовета). Демьян крайне резко отзывается о своём новом жилище, именуя его «крысиным сараем с фанерными перегородками» и «загаженной задницей барского особняка». Тут Демьян жить будет, однако — «пока я не получу документа, которым будет аннулирована столь тронувшая меня сталинская записка (от 4 сентября 1932 г. [2, с. 248] — Е. С.) о ненарушимости моей библиотеки и кабинета, я ни одного листка бумаги в этот задник особняка не перенесу». «А если такая катастрофа приключилась, … библиотека будет пущена мной с молотка». Демьян пишет, что «по личной линии» с ним можно делать всё, что угодно, но к своей работе он просит уважения.

В начале 1933 г. И. М. Гронский, ответственный секретарь Оргкомитета СП и редактор «Известий», и М. Савельев, руководящий работник в «Правде», посетили Демьяна накануне его 50-летия, и не ранее 3 апреля 1933 г. представили Сталину отчёт об этом посещении [2, с. 278–279]. Разговор шёл о новом фельетоне Демьяна «Утиль-богатырь», который Демьян переписывал, когда к нему пришли, о юбилее Демьяна, о выступлениях на ПБ, о стремлениях Демьяна изолироваться от партии (сам Демьян подчёркивал, что не отойдёт от партии), о дневниках Презента. В конце разговора Демьян решил написать покаянное письмо в ЦК и тут же составил его черновой вариант на имя Сталина, который Савельев и Гронский забраковали, указав, что он отделывается общими фразами вместо признания вины за конкретные проступки. Позже, уже после ухода гостей, Демьян составил беловой вариант письма, который зачитал Гронскому по телефону. Мы располагаем и черновым (датированным 4 апреля 1933 г. [2, с. 281–282]), и беловым (датированным 5 апреля 1933 г. [2, с. 283–285]) вариантами письма. Оба варианта письма содержат упоминания посещения Гронского и Савельева, своей вины во всём происходящим с ним; просьбы верить искренности письма и заверения, что вне литературной работы у него, Демьяна, иной жизни нет. Беловое письмо заметно объёмнее и подробнее черновика — за счёт «конкретики». Например, Демьян кается в уже упоминавшейся выше басне «Лесные звери», которую сам вождь назвал «худосочной»; в том, что не откликнулся на 15-летие Красной Армии (23 февраля 1933 г.) и пр. Упоминает Демьян и дневники Презента, называя их «стенгазетой и ватерклозета», ни в коей мере не отражающей его личность. Но в то же время Демьян «презентовские измышления» ставит себе в вину. Письмо Демьяна было разослано как официальный документ членам ПБ. Вскоре, 11 апреля 1933 г., Демьян был награждён орденом Ленина, учреждённом в 1930 г. и ставшим с тех пор высшей наградой. К апрелю 1933 г. этим орденом награждены считанные лица, среди деятелей культуры — только двое: М. Горький и А. Серафимович. В указе о награждении Демьяна говорится, что «выдающийся пролетарский писатель» награждается «за его литературные заслуги перед рабочим классом и трудовым крестьянством» [2, с. 286]. Через месяц произведения Демьяна вновь после перерыва будут регулярно публиковаться в «Правде». Таким образом, можно сказать, что период опалы Демьяна был закончен и что награждение стало одним из атрибутов на пути его возможной (но, как известно, так и не состоявшейся) канонизации как главного поэта советской страны.

13 января 1934 г. Демьян написал Сталину очередное письмо-просьбу — по поводу публикации нового фельетона, а именно стихотворения «Осо-Богатырь. Баллада», посвящённого Осоавихиму [2, с. 304–305]. Сие произведение Демьян определяет как «героическую агитку» и жалуется, что она уже пятый день «валяется» в «Правде»; Эйдельман, заинтересованный в публикации, полагает, что надежды на публикацию текста мало, ответственный редактор «Правды» Л. З. Мехлис, загруженный подготовкой к XVII съезду ВКП(б) (26 января — 10 февраля 1934 г.), не может вникать ещё и в литературу. Демьян полагает, что это стихотворение — одна из лучших его агиток. Заодно Демьян прилагает к письму «агитпоэму» «Вклад», опубликованную в газете «Экономическая жизнь» (1934. 2 января. С. 3–4). Демьян считает, что в этой поэме «первосортный — и с художественной, и с агитационной стороны — материал пущен … в оборот для того, чтобы агитация по наитруднейшему вопросу дошла до широкого читателя», что «[т]ему о вкладах … перевёл на тему о доверии». Результатом этого письма стала публикация «Осо-Богатыря» в «Правде» уже через три дня, 16 января.

В письме Сталину от 30 августа 1934 г. Каганович и Жданов упоминают имя Бедного в списке членов Пленума ЦК [23, с. 463], а в письме 30 августа 1934 г. Кагановичу и Жданову Сталин предлагает включить Бедного в президиум СП [23, с. 465].

15 апреля 1935 г. Демьян пишет очередное письмо письмо-просьбу Сталину [2, с. 368–370]. Суть письма сводится к тому, что Демьян просит дачу, на которой он мог бы отдыхать — отсутствие отдыха с осени 1931 г. негативно сказалось на здоровье поэта. Демьян берёт на себя смелость вновь обратиться к вождю потому, что убеждён — вождь не знает о плохом состоянии Демьяна. Поэт описывает свои поездки за город, «в кусты», чтобы там отдышаться в течение трёх часов и ехать обратно. Мотив поездки на природу и общения с ней — одна из повторяющихся тем в переписке Демьяна в течение десятилетий. Поэт описывает ситуацию, когда он снял пол-избы в деревне Баковке, однако вскоре сбежал оттуда из-за назойливого внимания к его известной особе и из-за появившихся слухов, будто он вовсе не Демьян, а самозванец. Потом Демьян повествует о том, что он обратился за помощью к Енукидзе, а тот ему не помог, умело стилизуя восточную форму и куртуазную манеру обращения подданного к вельможе, которую в советской поэзии культивировал иранский поэт Лахути и его переводчик Бану. К моменту написания письма Енукидзе был снят с поста секретаря ЦИК и вообще со всех высших государственных постов, отправлен в Грузию в ссылку. Демьян довольно умело выбрал и объект, и время атаки. Упоминает Демьян и роскошную обстановку дачи Енукидзе. Чуть позже, 1 февраля 1932 г., ПБ по настоянию Сталина приняло постановление «О дачах ответственных работников», в котором предписывалось значительно уменьшить размеры «дач-дворцов», построенных для себя рядом высокопоставленных особ. Ещё одна попытка Демьяна получить дачу — это попытка отвоевать себе «место под солнцем» в строящемся Переделкино. Однако — и тут неудача: участок получить удалось, но вместо дома получилось построить лишь «уродину», в которой жить практически невозможно и к которой нет нормальной подъездной дороги. Изложив все свои «дачные злоключения», Демьян просит Сталина оказать ему содействие в получении дачи в 4–5 комнат. В самом конце письма Демьян уверяет вождя, что им движет отнюдь не «личный» интерес, а исключительно профессиональная потребность цитирует заключительные строки пушкинского «Поэта» (1827). В постскриптуме Демьян пишет, что к письму прилагает пробный экземпляр басен в кукрыниксовском оформлении и что «готовится особый переплётённый экземпляр подписанный автором и художниками».

3 июля 1935 г. Демьян пишет Сталину дружеское письмо о текущих литературных делах [2, с. 379–380]. Поэт пишет, что посылает вождю свой сборник «Сто басен»; что с Мехлисом у него установились дружеские отношения, но всё же не пускает в печать некоторые его вещи; что прилагает к письму свою сказку «Кисель и ложка», подоплёка которой — всё та же дача, точнее — уже третий месяц длящиеся поиски маляров для окраски домика на станции Мамонтовка, проживание «возле Будённого в сторожке» и ожидание обещанной Ежовым новой машины. В конце письма Демьян обращает внимание вождя на то, что «Кисель и ложка» — первый его прозаический опыт и что он уже пообещал «Красной нови» ещё одну прозаическую вещь — повесть «Влас» (этот текст в упомянутом журнале не публиковался).

16 июля 1935 г. датировано стихотворное письмо-благодарность Демьяна Сталину [2, с. 381]. Этот текст вписывается в определённую традицию стихотворных посланий вождю (см. также: [1; 22; 30]). Стихотворение озаглавлено «И. В. Сталину. За всё!» и выражает благодарность вождю за «тепло уюта».

К 2 июля 1936 г. относится письмо жены Демьяна, Веры Руфовны, Сталину о проблемах в семейной жизни с поэтом [2, с. 421],после которого состоялась встреча вождя с Демьяном — это произошло, согласно дневнику посещений, 13 августа 1936 г. [19, с. 191]. Это единственная зафиксированная в доступных на настоящий момент дневниках посещений кремлёвского кабинета Сталина официальная отметка о встречах поэта с вождём.

Стремясь, с одной стороны, зарекомендовать себя как сталинский верноподданный, послушно повторяющий в стихах официальные версии партийной пропаганды, с другой — откреститься от любых возможных подозрений в связях с представителями старой «ленинской гвардии» и троцкистской «левой оппозиции», он пишет стихотворение «Пощады нет!», в котором в стиле псевдорусского лубка изображает попойку Каменева и Зиновьева после убийства Кирова. Заговорщики выражали надежду, что «скоро разоблачать уж нас не сможет Сталин» (Правда. 1936. 21 августа). Сочинителя вызвал в Кремль Каганович (Сталин в это время отдыхал на Кавказе) и резко отчитал.

В том же 1936 г. Бедный обратился к русским былинам как материалу для пародирования и написал либретто для оперы-фарса «Богатыри» А. П. Бородина. Больше не решаясь сатирически трактовать современность, Бедный выбрал сюжет из отдалённого прошлого Руси и решил в духе официально разрешённой антирелигиозной пропаганды высмеять обряд Крещения. Он даже написал и опубликовал в «Правде» (24 октября 1936 г.) хвастливый самоотчёт «“Богатыри” (к премьере в Камерном театре)». Однако и тут Бедного ждал провал. Молотов, посетивший спектакль, был разгневан произведением пролетарского писателя и 14 ноября 1936 г. было принято «Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о запрете пьесы Д. Бедного “Богатыри”» [5, с. 333]. В постановлении, в частности, говорилось, что опера-фарс чернит богатырей русского эпоса и антиисторически и издевательски изображает Крещение Руси. В том же духе, что и постановление, была написана статья П. М. Керженцева «Фальсификация народного прошлого (О “Богатырях” Демьяна Бедного) (Правда. 1936. 15 ноября). В записи беседы И. В. Сталина, А. А. Жданова и В. М. Молотова с С. М. Эйзенштеном и Н. К. Черкасовым (28 февраля 1937 г.) [5, с. 612–619] зафиксирована следующая реплика Молотова: «Исторические события надо показывать в правильном осмыслении. Вот, например, был случай с пьесой Демьяна Бедного “Богатыри”. Демьян Бедный там издевался над крещением Руси, а дело в том, что принятие христианства для своего исторического этапа было явлением прогрессивным» [5, с. 613].16 ноября 1936 г. Демьян позвонил Ставскому с просьбой заехать к нему — поэт хотел рассказать, как произошла история с «Богатырями». В тот же день Ставский заехал к Демьяну и побеседовал с ним. Об этой встрече Ставский сообщил в письме Егорову от 17 ноября 1936 г. [2, с. 431], сообщив, что Демьян «был … крайне взволнован, говорил бессвязно … он выразил опасение, что его вышлют из Москвы, что он уже распорядился — как будет жить семья». К письму Ставский приложил стенографическую запись своей беседы с Демьяном, датированную тем же числом [2, с. 431–439]. Демьян рассказывает, как Таиров уговаривал его «освежить» уже имеющийся текст «Богатырей», как Демьян переделывал его, меняя сюжет и приукрашивая разбойников, как он изучал источники (например, летописи), как сказался в его работе «навык антирелигиозника», хотя «относительно крещения … [он] не думал». Демьян проводил параллель между ситуацией с «Слезай с печки!» и с теперешней ситуацией с «Богатырями», упоминает «Пощады нет!» и свою статью в «Правде» о «Богатырях» («Взял и изложил всю концепцию пьесы»), настаивает, что фарс — ошибка, а не сознательный обман. В справке «Об откликах литераторов и работников искусств на снятие с репертуара пьесы Д. Бедного “Богатыри”» [5, с. 333–341] говорится, что «… ясно, что Демьян Бедный, не решаясь лично обратиться к секретарям ЦК ВКП(б), желает воспользоваться Ставским для передачи его объяснений и оправданий» [5, с. 334].

Поэт решил обратиться к международной теме в испытанном жанре басни. На сей раз его басня «Борись или умирай», предложенная в июне 1937 г. для публикации в «Правде», была отправлена Мехлисом, скептически оценившем басню, на рецензуру самому Сталину. 20 июня 1937 г. Сталин направил Мехлису короткое, жёсткое письмо «на имя Демьяна»; в этом своём послании «новоявленному Данте, т. е. Конраду, то бишь… Демьяну Бедному» (потрясающее ехидство!) вождь назвал басню «литературным хламом» [2, с. 476–477; 5, с. 379; 16, с. 194–195].

21 июля 1931 Мехлис направил на имя Сталина записку о посещении Демьяном редакции «Правды» [2, с. 477], в которой сообщал, что зачитал поэту письмо вождя, и описал реакцию Демьяна: он «всячески пытался представить, что речь в “поэме” идёт о конине, хлебе и т. п. вещах, но отнюдь не о чём-либо другом». Это те части, которые вызвали недоумение Мехлиса. Отметим, что особое внимание к заголовку, началу и заключению текста отличало читательские принципы вождя при редактировании им чужих текстов. Мехлис, многие годы проработавший со Сталиным, безусловно, знал эти особенности. Мехлисом были сделаны пометы в тексте басни. Так, помечен фрагмент «Фашистский рай! Какая тема!» и почти весь заключительный аккорд, где особо очевидна «критика советского строя». Мехлис первоначально правил басню. Он поменял её название на «Фашистский ад», но потом вернулся к прежнему наименованию. Концовка в первоначальном варианте, на котором сохранился автограф Демьяна [2, с. 477], был купирован, но Сталину, похоже, был послан полный вариант.

Совсем скоро неодобрение верхов вызвали ещё два текста Демьяна — стихотворение «Неумирающий подвиг (Памяти Кирова)» (Мехлис в письме Сталину и Молотову от 20 октября 1937 г. [2, с. 481] обрушился на «увязку» в тексте выборов в Верховный Совет с образом Кирова и на заголовок) и стихотворение «Будем бить!» [2, с. 496–497], которое Демьян принёс в «Правду» 26 января 1938 г, Мехлис передал вождю, а тот собственноручно начертал: «Слабо. Это не удар по Троцкому, а царапина небольшая».

Санкции последовали немедленно: в июне 1938 г. Бедный был исключён из партии (восстановлен лишь посмертно, в 1956 г.), затем из СП. В справке ГУГБ НКВД СССР для И. В. Сталина о поэте Демьяне Бедном (9 сентября 1938 г.) [5, с. 415–416] говорится, что поэт был исключён за «резко выраженное моральное разложение», которое выразилось в том, что он «имел тесную связь с лидерами правых и троцкистско-зиновьевской организации. Настроен Д. Бедный резко антисоветски и злобно по отношению к руководству ВКП(б)», что он считает репрессии необоснованными, конституцию фикцией, а самого Сталина якобы назвал «страшным человеком», который «часто руководствуется личными счётами». В течение четырёх лет ему запрещено печататься; он жил исключительно продажей книг из личной библиотеки. «Когда в 1938 г. Бедный вынужден был продать свою замечательную библиотеку, я тотчас же купил её для Государственного литературного музея, и она почти целиком и полностью сохранена до сих пор, кроме тех книг, которые он оставил у себя» [3, с. 184].

Опасаясь ареста, Демьян сжёг практически весь свой архив.

Последнее письмо-просьба Демьяна Сталину написано 5 августа 1944 г. [2, с. 545–547]. Предыстория этого письма такова. «В “Правде” 30 июля 1944 г. за подписью ТАСС было опубликовано сообщение “К столетию со дня смерти И. А. Крылова”. В нем сообщалось о том, что Совнарком СССР учредил Всесоюзный комитет по ознаменованию столетия со дня смерти “великого русского поэта-баснописца Ивана Андреевича Крылова”. В состав комитета вошли 35 человек (деятели советской науки, литературы и искусства). Возглавил комитет А. Н. Толстой. Это решение было первоначально принято Оргбюро ЦК ВКП(б) 10 июля и утверждено Политбюро ЦК 15 июля. Выход первого тома собрания сочинений баснописца был назначен на 21 ноября» (цит. по: [2, с. 547]). Таким образом, Бедный в комитет не вошёл, что и вызвало его негативную реакцию. Дабы восстановить справедливость (так, как он её понимает), Демьян и пишет своё последнее послание вождю. Начинает он своё письмо примерами доходчивости и действенности своего поэтического слова — четверостишие, написанное в 1914 г. и призывающее к продолжению борьбы рабочих после того, как на петербургских заводах прокатилась волна возмущений в связи с массовыми отравлениями (результат четверостишия — «баррикады, чем был изрядно испорчен аромат встречи Николая II с Пуанкаре», и «дружеское письмо» уральским заводам-поставщикам сырья на завод «Серп и молот» (см. воспоминаия К. П. Черняева в [7]) (результат письма — мгновенное решение проблемы: было обещано поставить сырьё в большем, чем ожидалось, количестве). С присущей ему скромностью заслугу и в «организации» баррикад, испортивших встречу высокопоставленных особ, и в получении сырья от поставщиков, «туго отклика [вшихся] … и на наркоматские понукания» (sic! — Е. С.) Демьян приписывает исключительно себе. Своё мастерство он объясняет тем, что он учился у классиков, в первую очередь — у Крылова; указывает, что сам он выдвинулся именно как баснописец, хотя в учебниках теории поэзии указывается, что «басня — вымершая литературная форма». Демьян ссылается на то, что он эту форму воскресил, за что одна из статей о нём получила название «Внук дедушки Крылова» (см. [18]). И вот теперь «внука» на «100-летние поминки» Крылова не пригласили. Мало того, это событие не прошло незамеченным, пошли кривотолки — «с Демьяном всё-таки дело обстоит неладно». Демьян жалуется, что в «Правде» ему вернули басню же, заранее одобренную, а когда этот текст был опубликован в «Труде», помощник Поспелова, главного редактора «Правды», сказал, что Демьян басню «пропихнул». Поэт возмущён подобной формулировкой — оказывается, он, 35 лет работавший в литературе и заслуживший одобрение самого Горького, должен свои тексты «пропихивать». Демьян говорит, что в поминальную комиссию включать его уже не надо по причине его нездоровья, но, так как пойдут предъюбилейные статьи о Крылове и о басне вообще, то надо упомянуть о том, что «мы басенную форму неплохо использовали» и что основная заслуга в этом — его, Демьяна. Поэт полагает, что всё происходящее с ним — следствие того положения, в котором он находится с 1938 г. и что своей работой он хочет заслужить себе обратную дорогу в партию. «В “Правде” 9 августа 1944 г. будет опубликовано краткое информационное сообщение под заголовком “К столетию со дня смерти И. А. Крылова”. В нём сообщалось, во-первых, Совнарком СССР утвердил “т. Демьяна Бедного заместителем председателя Всесоюзного комитета по ознаменованию столетия со дня смерти великого русского поэта-баснописца И. А. Крылова”. Во-вторых, СНК постановил издать полное собрание сочинений Крылова под редакцией Д. Бедного» [2, с. 547]. «В ноябре 1963 г. дочь поэта Людмила Придворова свидетельствовала о тех временах, отмечая, что это был конец 1944 г. Людмиле было стыдно и больно за то, что в списке членов комиссии по организации юбилея дедушки Крылова не было имени Демьяна. В тот день Демьян был “взъерошен, но бодр и уверен, что всякой несправедливости бывает предел и что на этот раз его ‘гробокопатели’ будут посрамлены”. Согласно этому свидетельству, Демьян якобы уже беседовал с Ворошиловым и тот обещал “напомнить кому надо о роли Демьяновской басни, о том, кто является у нас продолжателем Крылова...”. Через несколько дней поэт был назначен председателем комиссии (в действительности он был назначен заместителем). Письмо к Сталину не упоминается. 7 декабря 1963 г Ворошилов собственноручно завизировал рассказ Л. Придворовой: “Всё сказанное выше соответствует истине, я сейчас хорошо помню всю эту ‘историйку’ К. В.” (РГАСПИ. Ф. 74. Оп. 1. Д. 197. Л. 4–5). Людмила вспоминает о статье Демьяна в “Правде”, о председательствовании на торжественном собрании в Большом театре и о зачитанном там большом докладе: “Это было его последнее общественное выступление. Все переживания, связанные с культом личности Сталин: и военные невзгоды тяжело отразились на его здоровье. Через полгода Демьяна не стало” (там же). Ворошилов с подачи Придворовой приукрасил этот эпизод. Он якобы приехал к поэту и сказал ему: “Не горюй”, “мы ещё не раз убедимся в том, кто является у нас подлинным продолжателем Крылова, Эзопа и Лафонтена”. Бедный успокоился, повеселел. Маршал в тот же день позвонил Сталину и по телефону “выразил своё возмущение ‘забвением’ Демьяна Бедного”. Маршал убавил тон воспоминаний, и исправил формулировку “возмущения” на “удивление несправедливостью”. Маршал напомнил вождю его собственный неоднократный восторг от творчества Демьяна. “Сталин ответил что-то невнятное и положил трубку” (там же, л. 22–23). Ворошиловские секретари подправили заготовку Людмилы, убрали председательство в комиссии, “доклад” стал “яркой вступительной речью”. “Одно время Демьян Бедный был оклеветан, оказался в опале. Ему грозил арест”. Ворошилов зачеркнул и об аресте» [2, с. 548].

Возможность публиковаться Бедный получил только во время Отечественной войны.

«Демьян умер от страха. У него в президиумах было постоянное место, куда он шёл привычно. И вдруг в сорок пятом что-то изменилось. Только, было, направился поэт на своё обычное место во время очередного торжества, как Молотов, недобро сверкнув стёклышками пенсне, спросил его ледяным голосом: “Куда?”. Демьян долго пятился, как гейша. Потом доплёлся до дома и умер. Об этом поведала его родная сестра» [8, с. 165].

9 сентября 1947 г. было принято постановление ПБ «Об упорядочении хранения и использования литературных архивов А. М. Горького, Демьяна Бедного и А. Н. Толстого» [5, с. 619], а 23 июля 1947 г. постановление секретариата ЦК ВКП(б) «Об архиве Д. Бедного» [5, с. 625], касающиеся наследия пролетарского писателя.

Однако последнее слово осталось всё же за Сталиным. 24 апреля 1952 г. было принято постановление ЦК ВКП(б) «О фактах грубейших политических искажений текстов произведений Демьяна Бедного» [5, с. 674–675], где было подвергнуто сокрушительной критике посмертное издание двух сборников поэта — «Избранное» (1950) и «Родная армия» (1951). Речь шла лишь о политических мотивах, художественная сторона не обсуждалась. Составителям и редакторам инкриминировалась «либерально-буржуазная фальсификация текстов» Бедного, а именно включение «не последних вариантов произведений, а более ранних, забракованных самим поэтом». Особо в постановлении подчёркивалось, что «Д. Бедный улучшал свои произведения» и «вносил в них исправления под влиянием партийной критики». Госиздату было поручено подготовить собрание сочинений Бедного под контролем ЦК. Собрание сочинений вышло в 1953–1954 гг. в 5 томах.

Добровольный слуга ещё мог сослужить службу режиму, даже после смерти.

 

Литература:

 

1.         Асеев Н. Н. — Сталину И. В., 3 декабря 1942 года // Вопросы литературы. 1991. № 4. С. 146–152.

2.         Большая цензура. Писатели и журналисты в Стране Советов. 1917–1956. Сост. Л. В. Максименков. М., 2005.

3.         Бонч-Бруевич В. Д. Воспоминания. М., 1962.

4.         Бразуль И. Демьян Бедный. Серия «Жизнь замечательных людей». М., 1967.

5.         Власть и художественная интеллигенция. Документы ЦК РКП(б) — ВКП(б), ВЧК — ОГПУ — НКВД о культурной политике. 1917–1953 гг. Сост. А. Артизов и О. Наумов. М., 2002.

6.         Вокруг Сталина. Историко-биографический справочник. Авторы-составители В. А. Торчинов и А. М. Леонтюк. СПб., 2000. С. 77–80.

7.         Воспоминания о Демьяне Бедном. М., 1966

8.         Гордеева В. Расстрел через повешение. Невыдуманный роман в четырёх повестях о любви, предательстве, смерти, написанный «благодаря» КГБ. М., 1995.

9.         Гронский И. М. Из прошлого. М., 1991.

10.     Канивез М. В. Моя жизнь с Раскольниковым // Минувшее. Исторический альманах. М., 1992.

11.     Кондаков И. В. Бедный Демьян // Русские писатели 20 века. Биографический словарь / Гл. ред. и сост. П. А. Николаев. М., 2000. С. 74–77.

12.     Константинов С. В. В роли покровителя муз. Лев Троцкий и Фёдор Сологуб // Константинов С. В. «В неверном озаренье славы…»: Реформаторы и жертвы / Сост. О. В. Давыдов, А. Ч. Касаев, В. Э. Молодяков. М.: АИРО-XXI, 2008.

13.     Коржихина Т. П., Степанский А. Д. Из истории общественных организаций // Историки спорят. Тринадцать бесед / Под общ. ред. В. С. Лельчука. М., 1989.

14.     Либединский Ю. Н. Задачи одемьянивания // На литературном посту. 1931. № 1.

15.     Луначарский А. В. Собрание сочинений: В 8 т. Т. 2. М., 1964.

16.     Максименков Л. Сумбур вместо музыки. Сталинская культурная революция. 1936–1938. М., 1997.

17.     Мандельштам Н. Я. Воспоминания. Нью-Йорк, 1970.

18.     Мирецкий П. Внук «дедушки Крылова» // Донская жизнь (Новочеркасск). 1913. № 110. 15 мая.

19.     На приёме у Сталина: тетради (журналы) записей лиц, принятых И. В. Сталиным (1924–1953 гг.): Справочник / Авт.-сост. А. В. Коротков, А. Д. Чернев, А. А. Чернобаев. М., 2008.

20.     Письма во власть. 1917–1927. Заявления, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и большевистским вождям. М., 1998.

21.     Письма И. В. Сталина В. М. Молотову. 1925–1936 гг. Сб. док. М., 1995.

22.     Подлубнова Ю. Поэтические письма народов товарищу Сталину: советская интерпретация национального образа мира // Литература Урала: История и современность. Сборник статей. Выпуск 5: Национальные образы мира в региональной проекции. Екатеринбург, 2010. С. 108–119.

23.     Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. М., 2001.

24.     Сталин И. В. Сочинения в 13 томах. М., 1951. Т. 13.

25.     Сталин И. В.Полное собрание сочинений. В 18 томах. М., 1946–2006. Том 6.

26.     Суходеев В. В. Демьян Бедный // Суходеев В. В. Иосиф Виссарионович Сталин. М., 2008.

27.     «Счастье литературы»: Государство и писатели. 1925–1938. М., 1997.

28.     Эвентов И. С. Демьян Бедный. Жизнь, поэзия, судьба. М., 1983.

29.     Эвентов И. С. Жизнь и творчество Демьяна Бедного. Л., 1967.

30.     Ясенский Б. Заявление Наркому внутренних дел СССР товарищу Ежову писателя Бруно Ясенского, подследственного из камеры 21 Бутырского изолятора (1938) // Кольцо А. 1988. № 7.