Парадокс душевной болезни в рассказе А. П. Чехова «Черный монах»

В статье ставится задача рассмотреть эффект преломления в творчестве А. П. Чехова его редкой разносторонней одаренности: врач и писатель. Автор предлагает увидеть рассказ «Черный монах» глазами медиков и филологов с целью выявления роли интегральной составляющей таланта писателя в авторском замысле произведения. Для обоснования результатов литературного исследования в сопоставлении с медицинским фактом, отраженным в рассказе, приводятся суждения врачей о героях рассказа «Черный монах» как о пациентах. Автор отмечает, что проясняет авторский замысел произведения интерпретация образа черного монаха в аспекте толкования феномена болезни главного персонажа. Автор приходит к выводу, что именно парадоксальность болезни главного героя, трудно поддающейся диагностике, как ставит рассказ в разряд загадочных, так и одновременно проясняет авторский замысел произведения.

Ключевые слова: символ; диспозиция; композиция; физический, психологический и духовный статус персонажа; интертекстуальная связь; медицинский факт.

Кроме жены-медицины, у меня есть еще литература — любовница.

А. П. Чехов [1]

1

Если вас попросят назвать писателей-врачей, то с большей долей вероятности вы подумаете о Чехове. Многогранность личности Антона Павловича Чехова, обусловленная его редкой разносторонней одаренностью, успехами в разных областях знаний, особым видением жизни, людей, событий, привлекает внимание специалистов разного профиля. Чехова не уместить в прокрустово ложе одной профессии. Врач по образованию и мироощущению, он интересен этой ипостасью таланта и особенностью личности. В 2014 году исполняется 110 лет со дня его смерти, но до сих пор не утихают споры о творческом наследии писателя, в котором рассказ «Черный монах» — одно из самых ярких произведений, у которого сложилась прочная репутация «загадочного». Феномен сложной диагностики болезни главного героя: одержимость бесами или диагноз из области психиатрии — писатель рассматривает как в художественном, так и в научном преломлении, что должно, казалось бы, прояснять авторский замысел, а на деле уводит в сторону мистики как читателей, так и исследователей. И именно это обстоятельство ставит произведение в разряд таинственных. Предположим, что загадка Андрея Васильевича Коврина и, соответственно, черного монаха, напрямую связана именно с парадоксом психического заболевания. Для этого есть все основания.

Психиатрия и религия тесно связаны между собой, поскольку имеют непосредственное отношение к душе человека. Сам термин «психиатрия» дословно означает «лечение души». Дух есть, прежде всего, способность человека различать высшие ценности: добро и зло, истину и ложь, красоту и уродство. Дух — это путеводитель человеческой мысли и чувства, поступков и здоровья. Например, в период средневековья все душевнобольные считались бесоодержимыми, или бесноватыми, наказанными недугом за греховную жизнь. Архиепископ Лука Войно-Ясенецкий говорил по этому поводу: «Причины многих душевных болезней неизвестны учёнейшим психиатрам… Но мне представляется несомненным, что в числе буйно помешанных есть известный процент подлинно бесноватых» [9]. Следовательно, в большинстве случаев психических расстройств уместен как медицинский, так и духовный «диагноз». Мы наблюдаем размытость границ в диагностике подобных недугов. Болезни души — сокровенная тайна. В этом, видимо, и заключается парадокс болезни Андрея Коврина, главного героя рассказа А. П. Чехова «Черный монах».

В отличие от медицины, для литературы болезнь — понятие семантически многоплановое, часто вырастающее до масштаба символики, когда включается смысловая «оппозиция»: дух — тело, представляющая болезнь не только как физиологическое состояние. А для медицины это, прежде всего, диагноз, медицинский факт. Но для Чехова-писателя и Чехова-медика любая болезнь закономерно становится одной из центральных категорий, и он осмысляет ее эклектично: как писатель и как врач. Однако во многих интерпретациях рассказа «Черный монах» не учитывается интегральная составляющая творческого гения А. П. Чехова: медик и художник. Чтобы понять и оценить уникальность манеры великого художника и блестящего врача, которые слились в лице одного человека, и проникнуть в авторский замысел произведения, надо попытаться увидеть рассказ «Черный монах» А. П. Чехова глазами медиков и филологов.

2

Хорошо известно, что врачевание обладает почти мистической силой, не давая о себе забыть, причем неважно, продолжается ли медицинская практика. Когда медик становится художником, в его творчестве сливаются в единый образ видение черт организма и личности, анализируются причины и аномалии, проявляющиеся в тех или иных состояниях, вырастая порой в талантливый медицинский, психологический и духовный диагноз. [6] Врач-писатель вкладывает в произведение присущее ему понимание физического, психологического и духовного статуса персонажа. Происходит так называемый творческий «синтез», соединяющий различные составляющие объекта в единое целое, то есть в систему. Духовная составляющая личности в подобном творческом «синтезе» закономерна и доминантна, ведь слово «врач» синонимично слову «целитель» и вряд ли случайно восходит к Образу Спасителя. Такое своеобразное «целительство душ».

Профессия медика дает богатейший материал для глубочайшего познания жизни, изучения так называемой «изнанки» характеров и человеческих отношений в экстремальных условиях тяжелых недугов. В древности любой врач сочинял трактаты, причём не только на медицинские темы. Изначально медицина считалась составной частью философии, и притом одной из важнейших. Труд мыслителя и врачевателя тесно переплетаются между собой, создавая единую сферу деятельности, не подвластную никому, кроме врача. Конечно же, не каждый мыслитель — врач по образованию, но каждый врач — мыслитель, прежде всего, поскольку, находясь постоянно в окружении людей, он черпает бесценный человеческий материал, неосознанно изучает характеры и их взаимодействие между собой.

Любой врач соприкасается в своём поле деятельности с сотнями и тысячами индивидуальностей, каждая из которых несёт в себе хотя бы крупицу бесценного знания, которое по глобальной своей природе неисчерпаемо. Неудивительно, что порой, насыщаясь этим знанием, врачи стремятся поделиться им с остальными — и записывают поначалу свои наблюдения, затем приступают к более смелому и выразительному творчеству, создавая рассказы, повести, романы. Как сказал М.Жванецкий, «любая история болезни — это уже сюжет» [4]. А вот какое тонкое замечание сделал на эту тему писатель Сомерсет Моэм, тоже имевший медицинское образование: «Медик знает о человеке все самое худшее и самое лучшее. Когда человек болен и испуган, он сбрасывает маску, которую привык носить здоровый. И врач видит людей такими, как они есть на самом деле — эгоистичными, жестокими, жадными, малодушными; но в то же время — храбрыми, самоотверженными, добрыми и благородными. И, преклоняясь перед их достоинствами, он прощает им недостатки» [1]

3

«Медицина — моя законная жена, литература — незаконная. Обе, конечно, мешают друг другу, но не настолько, чтобы исключить друг друга», [1] — так Антон Павлович за несколько лет до женитьбы на Ольге Леонардовне Книппер определил свое гражданское состояние в письме бывшему однокласснику Иосифу Островскому, тоже врачу. Медицинское образование, врачебная практика позволили писателю вплотную прикоснуться к тайнам рождения и смерти, увидеть духовную и физическую изнанку человека в болезни, осмыслить психофизиологию личности. Может, поэтому в творчестве Чехова поражает филигранно тонкое переплетение медицинской точности и высокой художественности. Специфика чеховского художественного мира и текста объясняется уникальностью его биографической ситуации: Чехов предстает одновременно в нескольких ипостасях — врач, больной, писатель. Пребывание между этими полюсами и создает своеобразную чеховскую оптику: видение бытия через призму «доктора» и «больного», обоих, являющихсяобладателями «тайного знания». Наблюдения Чехова-писателя характеризуются пристальным клиническим взглядом и метафизикой мысли. Советский врач, академик АМН СССР И. А. Кассирский обратил внимание именно на это: «У Чехова научно достоверно изображены различные оттенки душевного состояния человека: хорошее настроение, состояние эйфории, волнение, чувство тревоги и страха…Научно точно Чехов изображает болезнь и смерть своих героев» [2].

Действительно, А. П. Чехов в своих произведениях дал научно оправданное отображение психических и телесных страданий человека. Писатель-медик сумел с исключительным мастерством нарисовать внутренний мир больного и вскрыть связь между мировоззрением больного и восприятием им своего болезненного состояния. ««Не сомневаюсь, — писал А. П. Чехов невропатологу Г. И. Россолимо,- занятия медицинскими науками имели серьезное влияние на мою литературную деятельность; они значительно раздвинули область моих наблюдений, обогатили меня знаниями, истинную цену которых для меня как для писателя может понять только тот, кто сам врач; они имели также и направляющее влияние, и, вероятно, благодаря близости к медицине, мне удалось избегнуть многих ошибок. Знакомство с естественными науками, научным методом всегда держало меня настороже, и я старался, где было возможно, соображаться с научными данными, а где невозможно — предпочитал не писать вовсе» [3]. При этом писатель считал, что художник не может подменить ученого, как не может искусство заменить специальные отрасли научного знания.

Наибольший интерес у Чехова-врача и Чехова-художника вызывали пограничные и парадоксальные состояния человеческой психики, видимо, потому, что психика (от др.-греч. ψυχή — «дыхание», «душа») — понятие, объединяющее медицину, религию, философию, психологию и искусство. Закономерно, что он считал знания по психиатрии неотъемлемой составляющей профессиональной компетентности литератора, о чем и упоминает в письме к Т. Л. Щепкиной-Куперник: «Изучайте медицину, дружок, если хотите быть настоящей писательницей. Особенно психиатрию. Мне это много помогло и предохранило от ошибок» [5].

Ученые-психиатры тоже отдавали должное литературе. Например, академик В. М. Бехтерев заявил, что психиатрия больше всего обязана не врачам, но писателям. Более категоричным относительно литературы был немецкий психиатр, основатель жанра патографии Пауль Юлиус Мёбиус (1853–1907), который утверждал: «Без медицинской оценки понять никого невозможно. Невыносимо видеть, как лингвисты и другие кабинетные ученые судят о людях и их поступках. У них нет ни малейшего представления о том, что для этого требуется нечто большее, чем простое морализирование и среднее знание человека» [9]. Творчество А. П. Чехова, и в особенности рассказ «Черный монах», удачно разрешило спор о значимости знаний по психиатрии для литературы. И. И. Ясинский приводит слова А. П. Чехова о том, что писателя «крайне интересуют всякие уклоны так называемой души». Чехов позже признался: Ясинскому: «Если бы я не сделался писателем, вероятно, из меня вышел бы психиатр» [4]. Значимость психиатрии для литературного творчества и жизни в целом А. П. Чехов, видимо, осознал еще во время учебы в университете. И. В. Федоровым, в частности, была обнаружена зачетная история болезни больного неврастенией, 19-летнего Александра, написанная А. П. Чеховым в студенческие годы. Рецензируя эту историю болезни, один из основоположников отечественной неврологии проф. Г. И. Россолимо высоко оценил ее: «Антон Павлович подошел к своей задаче не как заурядный студент-медик... там, где пришлось охарактеризовать болезнь с ее сущностью, условиями развития и течения в то время или в дальнейшем, там чувствуется, что А. П. точно покатило по гладкой дороге, по рельсам, без усилий и без напряжения,... в отличие от барахтающихся студентов — просто медиков, непривычных к живому изложению возникающих в сознании образов» [3]. Своему другу, известному невропатологу Г. И. Россолимо, Антон Павлович Чехов говорил, что считал бы наиболее важным раскрыть студентам-медикам «субъективную патологию страдания» [3], то есть патологию страдания глазами пациента. Думается, проникновение в мир души человека и есть главная задача литературы.

4

Рассказ «Черный монах» — дань писателя его увлечению психиатрией. На протяже-нии всей жизни А. П. Чехов следил за всем новым, что появлялось в медицинской науке, в том числе психиатрической. В перечне книг, хранящихся в библиотеке Дома-музея А. П. Чехова в Ялте, был обнаружен курс психиатрии С. С. Корсакова 1893 года издания. Эта книга была куплена писателем в период работы над «Черным монахом». Крупнейшие отечественные психиатры С. С. Корсаков и Н. И. Озерецкий констатировали факт, что описание душевной болезни героя в данном художественном произведении воссоздано «по всем правилам психиатрической науки», о чем пишет Е. В. Меве в книге «Медицина в творчестве и жизни А. П. Чехова» [2]. Но с какой целью Чехов с такой скрупулезной точностью следует медицинскому факту в описании болезни главного героя и почему рассуждает о неординарной творческой личности, а не об обычном среднестатистическом человеке? Предположим, потому, что любой художник в процессе творчества осмысляет болевые точки собственного духа.

Психиатры-клиницисты, видимо, не без основания ставят Чехову диагноз «психастения». Думается, будет уместно, привести данные об этом заболевании, чтобы представить самого автора «медицинского рассказа» как пациента. Психастени́я (от др.-греч. ψυχή — душа и ἀσθένεια — бессилие, слабость) — психическое расстройство, классифицируемое как невроз. Для страдающего психастенией характерны мнительность, впечатлительность, ранимость, застенчивость, чувство тревоги, неуверенность в себе, в будущем, которое представляется бесперспективным, приносящим лишь неудачи и неприятности. В литературоведении высказываются предположения, что «Черный монах» написан под влиянием нервного заболевания писателя. Свое отношение к таким предположениям Чехов выразил в письме к Суворину: «Во всяком разе, если автор изображает психически больного, то это не значит, что он сам болен. «Черный монах» я писал без всяких унылых мыслей, но холодным размышлением. Просто пришла охота изобразить манию величия. Монах же, несущийся через поле, приснился мне, и я, проснувшись утром, рассказал о нем Мише» [1].

Также заслуживает внимания отношение Чехова к проблеме творческой личности, тем более что главный герой рассказа «Черный монах» — талантливый магистр философии, который служит в чине профессора. Еще в конце 1888 г. между Сувориным и Чеховым произошел любопытный обмен мнений: Суворин высказал мысль о том, что талант ставит людей искусства в особые условия, что писатели — «избранники божии», высоко стоящие над обыкновенными смертными. Чехов выразил принципиальное несогласие с подобной точкой зрения: «Вы пишете, что писатели — избранный народ божий. Не стану спорить. Не знаю, страдал ли я когда-нибудь больше, чем страдают сапожники, математики, кондукторы; не знаю, кто вещает моими устами, Бог или кто-нибудь другой… Дело вот в чем. Вы и я любим обыкновенных людей; нас же любят за то, что видят в нас необыкновенных... Никто не хочет любить в нас обыкновенных людей… А это скверно» [7].

Профессию писателя Чехов не ставил в исключительное привилегированное положение; он не скрывает своей иронии в отношении претенциозной фразы: «Устами поэтов вещает Бог». [7]

5

Рассказ «Черный монах» создавался в 1893 г. в Мелихове. Именно в это время Чехов, увлеченный психиатрией, сближается с В. И. Яковенко (1857–1923), основателем лучшей в России конца XIX века психиатрической лечебницы. В этом же году в отечественной печати широко обсуждалась книга немецкого писателя Макса Нордау (1849–1923) «Вырождение», одна из глав которой была посвящена «Психофизиологии гения и таланта». Чехов размышляет над книгой итальянского психиатра Чезаре Ломброзо «Гений и помешательство», в которой анализируется проблема аномалий творческой личности, сходства гениальных людей с психически нездоровыми в физиологическом отношении.

«Чёрного монаха» сам автор назвал «рассказом медицинским, historia morbi». Главного героя произведения Андрея Васильевича Коврина можно рассматривать как своеобразную модель творческой личности. Писатель описывает нам так называемую «субъективную патологию страдания» при помощи данного персонажа. Казалось бы, странные повороты в судьбе Коврина, невероятные сближения иллюзии и реальности, философская глубина содержания и художественное мастерство писателя, вторгающегося в область парадоксального и духовного знания, придают произведению полемическую окраску. И все же это не просто «картина из жизни», не романтическая повесть в духе Гофмана или Гоголя, где вмешательство сверхъестественных сил рассматривается как «условие игры». Повествование в рассказе строится на осмыслении истории душевной болезни главного героя. И, прикасаясь к познанию категории «душа», Чехов ни на минуту не забывает, что он врач. Таким образом, здесь сталкиваются религия, психиатрия и литература. Мы наблюдаем, как парадоксальная болезнь магистра философии Коврина становится результатом его неудовлетворенного стремления к величию. Доведенные недугом до предела, отрицательные стороны характера персонажа способствуют деструкции его личности и трагедии семьи.

Кстати, психиатр М. И. Рыбальский, поклонник творчества А. П. Чехова, в 1970 году клинически классифицировал у литературного персонажа Чехова приведённый галлюцинаторный синдром как симптом психического заболевания. [6] Любопытно было бы также ознакомиться и с современным научным взглядом на героев рассказа «Черный монах», который был проведен по моей просьбе кандидатом медицинских наук, врачом-психиатром клиники психиатрии Военно-Медицинской Академии имени С. М. Кирова Санкт- Петербурга Лыткиным Владимиром Михайловичем в 2010 году. Вот его заключение:

«С учетом различных клинико-диагностических подходов, имевших место в психиатрии в конце Х1Х века и в настоящее время, вероятностные диагностические суждения можно сформулировать следующим образом:

1)        Все три основных литературных героя А. П. Чехова изначально представляются как личности дисгармоничные, инфантильно-одиозные из круга «вечных неудачников» при внешнем благополучии, то есть личности психопатические(естественно, разных клинических профилей).

2)        На уровне симптоматологии речь идет о «рецидивирующем зрительном истинном галлюцинозе», на уровне синдромальном — в редком в практике сочетании аффективных расстройств и нарастающего личностного дефекта.

3)        Принимая во внимание возраст главного героя (40 лет), 2–3 –летний период течения заболевания, летальный исход (кровотечение) на фоне редкого соматического обострения основной генез заболевания можно рассматривать как соматогенно-интоксикационный, то есть человек длительное время являлся носителем хронического болезенного соматического процесса (туберкулез, печеночная недостаточность, новообразование с возможным метастазированием и т. д.), на финальном этапе соматогении вследствие интоксикации развились повторные психотические состояния. Естественно. клиническая трактовка описываемых А. П. Чеховым болезненных переживаний главного героя может существенно отличаться от того философского смысла, который в них вкладывал г. у. автор, не стремившийся, возможно, описать какую-либо реально существующую психиатрическую патологиюисам, кстати или нет, представлявший определенный интерес для психопатологов, что, впрочем, не умаляет его всемирной известности и славы» [заключение представлено в рукописном и машинописном вариантах].

Рис. 1. Машинописный вариант заключения В. М. Лыткина (2010 год)

Убедительно звучат голоса врачей-профессионалов, которые многократно подтверждают нашу мысль о том, что медицинский факт в пространстве художественного текста для А. П. Чехова не повод для отвлеченных рассуждений дилетанта о болезни. Андрея Коврина, как, кстати, и многих других героев, с легкой руки профессора И. Н. Сухих, уверенно можно назвать своеобразными «пациентами» доктора и писателя А. П. Чехова.

6

Обратимся к содержанию рассказа «Черный монах». В рассказе Чехова — одна сюжетная линия, поэтому разбивать события на группы не нужно. История Коврина преподносится в хронологической последовательности, то есть диспозиция и композиция произведения фактически совпадают. Составляем схему диспозиции произведения с учетом симптомов парадоксальной болезни главного героя.

ДИСПОЗИЦИЯ РАССКАЗА «ЧЕРНЫЙ МОНАХ».

(Диспозиция — хронологическое расположение событий)

История болезни Коврина

1.         (0) Встреча с приятелем-доктором по поводу переутомления.

2.         Письмо от Тани Песоцкой с приглашением погостить в Борисовке.

3.         Трехнедельное уединение в родовом поместье Ковринка

4.         Приезд к Песоцким в Борисовку.

5.         Будни в Борисовке.

6.         (А) Возникновение навязчивой идеи в виде легенды о черном монахе

7.         Разговор с Таней о черном монахе.

8.         (Б) Погружение в навязчивое состояние и первая галлюцинация

9.         Разговор с Егором Семеновичем Песоцким о женитьбе на Тане.

10.     (В) Попытка осмыслить навязчивое состояние и галлюцинацию.

11.     Ссора Тани с отцом, Коврин играет роль миротворца.

12.     (Г) Повторение галлюцинации, приятное возбуждение от навязчивого состояния, осознание болезни (слуховые и зрительные галлюцинации, Коврин вступает в беседы с черным монахом, внушающим ему манию величия).

13.     (Д) Навязчивые состояния приходят систематически 1–2 в неделю, постепенно становясь реальностью для Коврина.

14.     Подготовка к свадьбе и свадьба.

15.     Отъезд с женой в город.

16.     (Е) Жена обнаруживает его болезнь.

17.     (Ж) Начало лечения уврачей.

18.     (З) Отъезд в деревню после лечения, рецидивы болезни, выражающиеся в агрессии, ненависти к Е. С. Песоцкому и Тане.

19.     Ссора с Таней и ее отцом.

20.     (И) Получение самостоятельной кафедры в чине профессора, но невозможность читать лекции студентам по болезни. (Новый симптом болезни — горлом идет кровь).

21.     Уход от Тани к Варваре Николаевне. Поездка в Крым (Севастополь).

22.     Чтение ночью во время бессонницы полученного от Тани письма, рассказывающего о смерти ее отца, Е. С. Песоцкого.

23.     (К) Рецидив навязчивого состояния с галлюцинацией.

24.     (Л) Смерть Коврина.

Рис. 2. Схема диспозиции рассказа «Черный монах»

Диспозиция рассказа обращает внимание на тот факт, что Чехов-врач с предельной точностью описывает течение болезни героя. В пространстве текста произведения отчетливо прослеживаются симптомы: возникновение у Андрея Коврина навязчивой идеи в виде легенды о черном монахе вследствие переутомления; слуховые и зрительные галлюцинации героя. Мы наблюдаем за нарастанием симптоматики заболевания: навязчивые состояния приходят к Коврину уже систематически, 1–2 в неделю, а после лечения наблюдаются рецидивы болезни, выражающиеся в агрессии к самым близким людям. Отметим, что персонаж испытывает приятное возбуждение от галлюцинаций, что характерно для психических заболеваний. Стойкие галлюцинации любой сферы — это явные симптомы психоза, в котором мания величия, от чего и отталкивался Чехов («пришла охота изобразить манию величия» [1]), — одна из составляющих проявлений недуга. Симптомы болезни налицо, а попытка найти ответ на вопрос, для чего такой профессиональный анамнез введен в художественную ткань повествования, проясняет авторский замысел. Так называемая «мания величия» главного героя возникает не на пустом месте — ее «взрастил Егор Семенович Песоцкий», задавший Коврину модель отношения к жизни собственным примером («я люблю дело, быть может, больше самого себя»). И Егор Семенович, и Таня считают Андрея Коврина необыкновенным человеком, гением; они убеждают в этом и себя, и других, и самого Коврина («Вы ученый, необыкновенный человек», «Мы люди маленькие, а вы великий человек», «А ум? Он всегда поражал нас своим умом. Да и то сказать, недаром он магистр!») Именно Таня и Песоцкий инициируют идею о величии Коврина: «А погоди... каков он будет лет через десять. Рукой не достанешь». Но в рассказе отмечается, что никто не знает, чем же «велик» магистр философии Андрей Коврин. Песоцкий даже не очень точно осведомлен о роде его занятий: «Ты ведь все больше насчет философии?" О «великих» открытиях магистра или его трудах в произведении ничего не сказано. Да и были ли они? Одержимость делом, идеей, впитанная в процесе общения с опекуном Песоцким, становится схемой, по которой живет Коврин («работать дни и ночи, 15 лет учиться»), что в итоге приводит его к психическому срыву на почве переутомления. Осознание героем своей гениальности Чехов раскрывает как самое глубочайшее переживание человека, которое похоже на откровение свыше или прельщение человека бесом. Коврин — магистр философии, то есть творческая личность. Вероятнее всего, описывая параноидальное состояние главного героя, А. П. Чехов размышляет о зыбкости человеческого духовного здоровья и его подвластности духовным заблуждениям. Разговоры с черным монахом свидетельствуют о том, как изменяется ход мыслей героя, как благородные и честные порывы постепенно уступают место болезненным идеям мессианства. Автор выделяет отчётливое повышение настроения и усиление творческой работоспособности после появления галлюцинаторного образа. И тут встает серьезнейшая проблема о том, какую роль психическое расстройство играет в творческой деятельности и как отличить гения от психопата или одержимого бесом. Мы являемся свидетелями творческих взлетов Андрея Коврина на момент развития болезни, но писатель осторожен в отвлеченных рассуждениях о гениальности и таланте, о религии.

7

Проясняет авторский замысел разгадка образа черного монаха, напрямую связного с историей болезни главного персонажа. Образ черного монаха — образ комплексный, потому до сих пор его трактовки диаметрально противоположны. Обратим внимание на ткань повествования: мы видим черного монаха глазами главного героя, но не повествователя. И своим появлением в произведении монах обязан именно Коврину, в сознании которого вдруг возникает легенда, постепенно переходящая в навязчивую идею: «Не помню, вычитал ли я ее откуда или слышал, но легенда какая-то странная, ни с чем не сообразная». Герой делится с Таней своими мыслями о черном монахе: «Тысячу лет тому назад какой-то монах, одетый в черное, шел по пустыне, где-то в Сирии или Аравии... За несколько миль от того места, где он шел, рыбаки видели другого черного монаха, который медленно двигался по поверхности озера. Этот второй монах был мираж. Теперь забудьте все законы оптики, которых легенда, кажется, не признает, и слушайте дальше. От миража получился другой мираж, потом от другого третий, так что образ черного монаха стал без конца передаваться из одного слоя атмосферы в другой. Его видели то в Африке, то в Испании, то в Индии, то на Дальнем Севере... Наконец, он вышел из пределов земной атмосферы и теперь блуждает по всей вселенной, все никак не попадая в те условия, при которых он мог бы померкнуть. Быть может, его видят теперь где-нибудь на Марсе или на какой-нибудь звезде Южного Креста. Но, милая моя, самая суть, самый гвоздь легенды заключается в том, что ровно через тысячу лет после того, как монах шел по пустыне, мираж опять попадет в земную атмосферу и покажется людям. И будто бы эта тысяча лет уже на исходе... По смыслу легенды, черного монаха мы должны ждать не сегодня — завтра» [10]. Убежденность магистра Коврина в реальности черного монаха погружает главного героя в навязчивое состояние. В рассказе описывается четыре встречи Коврина с черным монахом и три беседы с ним. Таинственный визитер в произведении именуется по-разному: мираж (гл. II), оптическая несообразность, тёмное приведение, нищий или странник, призрак, (гл. V), галлюцинация (гл. V–VII), чёрный гость (гл. VI), та неведомая сила, которая в какие-нибудь два года произвела столько разрушений в его жизни и жизни близких (гл. IX). Явно выраженное противопоставление «монахом» своей и человеческой природы во фразе: «Вас, людей, ожидает…» (гл. V), — может навести на мысль о духовной сущности черного монаха, тем более что призрак исчезает именно тогда, когда разговор прямо выходит на тему Бога. Однако эта деталь дается через призму поврежденного сознания Андрея Коврина, поэтому однозначное толкование здесь неоправданно. Не менее важен в понимании авторского замысла аспект интертекстуальности данного произведения. Принято считать, что источником для А. П. Чехова явилась легенда о черном монахе из поэмы Д. Г. Байрона «Дон Жуан» в переводе М. Ю. Лермонтова («Баллада»): «Берегись! Берегись! Над бургосским путем// Сидит один черный монах; // Он бормочет молитву во мраке ночном, // Панихиду о прошлых годах» [14]. В ней создается образ странствующего монаха, свидетеля давно прошедших времен, который за свои грехи вынужден был вечно скитаться по вселенной «при бледной луне // Бродил и взад, и вперед» [14]. При прочтении рассказа Чехова также просматриваются аллюзии с «Фаустом» И. В. Гете. О связи «Чёрного монаха» с трагедией «Фауст» говорит возможность сюжетного сопоставления обеих пар — «соблазнитель — соблазняемый»: Мефистофель-Фауст, черный монах — Коврин, то есть классические отношения творческой личности с демоном. И все же черный монах — это не видение в момент Божественного откровения, а симптом начала разрушения творческой личности под воздействием болезни. Добавим, что черный монах вполне сопоставим и с черным человеком одноименного стихотворения С. А. Есенина как лейтмотив беды, неотвратимости возмездия за совершенные ошибки. Интертекстуальность рассказа Чехова свидетельствует, в первую очередь, о мастерстве художника. С точки зрения писателя, интертекстуальность — это возможность порождения читателем собственного текста и утверждения своей творческой индивидуальности через выстраивание сложной системы отношений с текстом произведения. Думается, в отношении образа черного монаха происходит именно это. Парадоксальность заявленной в рассказе проблемы, находящейся на стыке религии, медицины и философии, и самого писателя захватывает целиком. Но для Чехова-врача черный монах Коврина значим, прежде всего, как медицинский факт, симптом психической болезни, а Чехов-писатель преподносит проблему парадоксально вследствие ее многоаспектности. Речь здесь идет о феномене болезни Коврина. Современник Антона Павловича Чехова, критик Н. К. Михайловский сформулировал вопрос относительно этого чеховского «персонажа»: «Есть ли «черный монах» добрый гений, успокаивающий утомленных людей мечтами и грезами о роли «избранников божиих», благодетелей человечества, или, напротив, злой гений, коварной лестью увлекающий людей в мир болезни, несчастия и горя для окружающих близких и, наконец, смерти?» И признался, что сам ответа дать не может[11]. До сих пор мнения ученых расходятся до полярно противоположных: если И. Н. Сухих предполагает, что черный монах является «священником Бога и Христа»[12], то М. М. Дунаев со всей определенностью называет его «несомненным бесом»[13]. Возникает вопрос: а сам Чехов мог ли дать ответ на поставленный им же самим вопрос? Вероятнее всего, в процессе творчестве он и искал на него ответ. Полемически заострённая интертекстуальная связь с произведениями мировой классики, теориями Ч. Ломброзо и М. Нордау, интеллектуальная насыщенность образа, безусловно, придают рассказу мистический оттенок. Следует признать, что парадокс Коврина, то есть загадочная сущность его болезни, не поддается однозначной трактовке, но сам автор свое произведение называет «рассказом медицинским, historia morbi». Следовательно, Чехова, как врача и писателя, при создании произведения занимает проблема на стыке духа и плоти, так называемый спорный вопрос ее диагностики. Перед нами или феномен одержимости бесами, или психоз с проявлением «мании величия». Отметим, что проблема диагностики одержимости и ее отличия от психических заболеваний чрезвычайно актуальна и сложна до сих пор. Неосведомленность в этом вопросе приносит большой вред человеку, имеющему те или иные духовные или душевные проблемы, а иногда может иметь трагический исход. Общеизвестно, что любой врач предпочитает предупреждать возникновение болезни, то есть проводит профилактические меры. Думается, в рассказе «Черный монах» точность медицинского факта дана с целью своего рода «профилактики» человеческого духа, который склонен к болезням как психическим (область физиологии), так и к духовной прелести, то есть одержимости бесом (область религии). Отношение к религии и вере у Чехова, как и у всякого медика, было весьма неоднозначным, однако глубокая интуиция приближает писателя к постижению тайны человеческого бытия в процессе творчества.

8

Подведем итоги исследования. Узловой момент в творческой истории «Черного монаха» связан с его медицинской стороной, которая до такой степени неотделима от его философской и религиозной стороны, что было бы затруднительно ответить, какая из них в художественном плане была осмыслена А. П. Чеховым раньше. Контур сюжета рассказа образует именно история болезни Коврина, что доказывает позицию автора: А. П. Чехов с самого начала изображает героя больным. Писатель дорожит фактами и вводит их повествование — это его творческое кредо: «Нужны факты. Вообще говоря, на Руси страшная бедность по части фактов и страшное богатство всякого рода рассуждений …» [7] Рассказ «Черный монах» наглядно подтверждает существо подобного творческого метода: везде, где только возможно, считаться с научными данными, а где нельзя — не писать вообще. Чехов утверждает: «Я врач и посему, чтобы не осрамиться, должен мотивировать в рассказах медицинские случаи» [7]. Пограничное состояния психики своего героя Чехов осмысляет эклектично: как в художественном, так и в научном преломлении. Описание истории парадоксальной болезни Коврина характеризуется пристальным клиническим взглядом и метафизикой мысли. Рассказ «Черный монах» демонстрирует нам, насколько тонка и едва различима грань между психическим недугом и «бесовидением», насколько сложна подобная болезнь в диагностике и насколько трудно она поддается лечению. И священники, и психиатры сходятся в том, что духовные болезни имеют духовные причины их возникновения: начало душевной болезни есть гордыня. Вот об этом и предупреждает нас Чехов: писатель, врач, пациент в одном лице. Одна дневниковая запись писателя проясняет эволюцию его мироощущения: «Человек или должен быть верующим, или ищущим веры, иначе он пустой человек» [1]. В рассказе «Черный монах» авторское «я» писателя вплетено в множественность других «я», самых разнородных, высказывания «про» и «контра» сосуществуют, словно на равных правах. Чехов приводит нас к мысли о том, что причины любых болезней, особенно душевные, соотносятся с образом мысли и образом жизни человека. Флер мистики с образа черного монаха сходит, как только мы осознаем, что он есть та самая «субъективная патология страдания» главного персонажа, так называемый взгляд изнутри, через призму поврежденного болезнью сознания человека. И важен здесь не точный диагноз, а сама сущность болезни, которая напрямую связана с душой человека.

В 1904 году будущий священник С. Н. Булгаков напишет странный для того времени некролог о неверно понятом или вовсе непонятом Антоне Павловиче Чехове: «Загадка о человеке в чеховской постановке, — писал С. Н. Булгаков, — может получить или религиозное разрешение, или... никакое» [8]. И, действительно, при чтении рассказа возникает чувство присутствия безграничной тайны в жизни человека, ощущение зависимости от Божественной силы или от невидимого порядка вещей. Вот откуда ощущение мистического характера «Черного монаха». Именно для постижения безграничной тайны бытия человека Чехов-врач детально дает клиническую картину течения странной болезни своего героя: анализирует причины ее возникновения, способы лечения, а Чехов-художник заставляет нас думать о душе во имя профилактики ее болезней. И разве не дело литературы — врачевание души человечества?!

Литература:

1.                  Гейзер И. М. Чехов и медицина. М., 1960. 134 с.

2.                  Меве Е. Б. Медицина в творчестве и жизни А. П. Чехова. Киев, 1861. 287 с.

3.                  Россолимо Г. И. Воспоминания о Чехове // Чехов в воспоминаниях современников. М., 1954. С.588–589

4.                  Шубин Б. М. Доктор А. П. Чехов. М., 1977. 128 с.

5.                  Щепкина-Куперник Т. Л. Дни моей жизни. М., 1928. С.317.

6.                  Голенков А. В. Чехов и психиатрия // Сборник «Мир души человека в творчестве Чехова»: Материалы республиканской научно-практической конференции. Чебоксары, 2001. С. 3–8. http://giduv.com/journal/2010/1/chexov_i_psixiatrija

7.                  Романенко В. Т. Чехов и наука, Харьков, 1962. 150 с.

8.                  Булгаков С. Чехов как мыслитель // Новый путь. — 1904. — № 10. — С.32–54.

9.                  Сироткина И. Классики и психиатры: психиатрия в российской культуре конца XIX — начала ХХ века / Перевод с английского автора. — М.: Новое литературное обозрение, 2008. — 272 с. — ISBN: 978–5-86793–670–9

10.              Чехов А. П. Черный монах // Чехов А. П. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в 18 тт. Том 8. -- М.: Наука, 1985. // текст произведения цитируется по данному изданию

11.              Михайловский Н. К. Литературная критика: Статьи о русской литературе XIX — начала XX века. Л., 1989. С. 532

12.              Сухих И. Н. Проблемы поэтики А. П. Чехова. Л., 1987. С. 109.

13.              Дунаев М. М. Православие и русская литература. Ч. 4. М., 1998. С. 632.

14.              Лермонтов М. Ю. Баллада. Из Байрона // http://feb-web.ru/feb/lermont/texts/fvers/l21/l21–1453.htm