Процессуальные проблемы защиты прав опеки и прав доступа на основании международного договора



Автором проанализированы понятия, содержащиеся в Конвенции о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей от 25.10.1980 г.; выявлены проблемы процессуального характера, возникающие при трансграничной защите прав опеки и прав доступа.

Ключевые слова: трансграничная защита, права опеки, права доступа, Конвенция 1980 г., возвращение ребенка, суд, розыск.

Российским судам приходится рассматривать множество споров, связанных с несовершеннолетними. А относительно недавно — с 2014 г. [6], — в ГПК РФ [4] была введена Глава 22.2, содержащая нормы о новой категории споров: о трансграничной защите прав опеки и прав доступа на основании международного договора РФ. Такие дела рассматривались и раньше — в соответствии с положениями некоторых двусторонних международных договоров РФ (в основном — о правовой помощи), но чаще всего — на основе норм внутригосударственного права — российского либо иностранного. Однако к специальному многостороннему соглашению — к Конвенции о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей от 25.10.1980 г. [1] (далее — Конвенция 1980 г.), — Россия присоединилась лишь в 2011 г. [5] И с этого момента, как верно отмечает Н. Г. Галковская, благодаря Конвенции 1980 г. появилась возможность незамедлительно вернуть домой любого ребенка, незаконно вывезенного из страны своего обычного проживания (или удерживаемого вне нее) [10, с. 205]. Но «во всех случаях самовольного перемещения (похищения) ребенка … перед принятием решения о том, где все же должен проживать ребенок, должна быть совершена процедура возвращения ребенка» [11, с. 381], включающая чаще всего этап вынесения соответствующего судебного решения об этом.

Анализ процессуальных правил о рассмотрении требований о защите прав опеки либо прав доступа и судебной практики, в том числе Европейского Суда по правам человека (далее — ЕСПЧ), показал, что административные и судебные органы неизбежно сталкиваются с теоретическими и практическими проблемами процессуального характера. В частности, одной из них является отсутствие полноценных легальных понятий, использованных в Конвенции 1980 г. Так, в ней содержатся следующие термины, не разъясняемые в полном объеме ни в этом акте, ни в отечественном законодательстве:

1) «права опеки», в отношении которых указано лишь то, что в их состав входят «права, относящиеся к заботе о личности ребенка», и в том числе право «определять место жительства ребенка» (п. «а» ст. 5);

2) «права доступа», в содержание которого входит «право взять ребенка на ограниченный период времени в место иное, чем место его постоянного проживания» (п. «b» ст. 5);

3) «незаконное перемещение или удержание ребенка», основным квалифицирующим признаком которого является нарушение прав опеки, которыми их обладатель был наделен на основании законодательства государства, где этот ребенок имеет постоянное место жительства (ст. 3).

Отсюда — сложно осуществлять защиту тех прав, которые в нормативных источниках не обозначены четко и однозначно. И этот пробел, конечно же, требует своего устранения; на наш взгляд, необходимо законодательное формулирование следующих дефиниций:

− «права опеки», которые должны базироваться на понятии «родительская ответственность», содержащемся в п. 2 ст. 1 Конвенции о юрисдикции, применимом праве, признании, исполнении и сотрудничестве в отношении родительской ответственности и мер по защите детей от 19.10.1996 г. [2], и на понятии «родительские права», содержание которых раскрыто в нормах Главы 12 «Права и обязанности родителей» Семейного кодекса РФ [3] (далее — СК РФ). Исходя из их трактовки, полагаем, что определение «права опеки» может быть таким: права, основанные на ответственности за ребенка его родителей и/или заменяющих их лиц, обладающих правами и обязанностями, предусмотренными семейным законодательством;

− «права доступа», которые можно определить как совокупность прав, возникших на основе права родителя (заменяющего его лица) на участие в воспитании ребенка (ст.ст. 54, 63, п. 1 ст. 66 СК РФ) и прав указанных лиц на общение с ребенком (ст.ст. 55, 66–67, 75, п. 4 ст. 137, п. 5 ст. 148.1 СК РФ).

Предлагаемые определения, по нашему мнению, целесообразно включить в текст статьи 244.11 ГПК РФ в виде отдельного пункта, что позволит судам конкретизировать: что — то есть какие именно права — предстоит защищать. Такая необходимость продиктована и тем, что Конвенция 1980 г. «должна соблюдаться и интерпретироваться согласованно на всей территории Договаривающегося государства» [12], т. е. Российской Федерации.

Самостоятельной проблемой является неполнота указания круга лиц, наделенных правом на подачу заявления на основании п. 1 ст. 244.11 ГПК РФ. Дело в том, что в абзаце 1 ст. 8 Конвенции 1980 г. в качестве заявителей называются «любое лицо, учреждение или иная организация, заявляющие о том, что ребенок был перемещен или удерживается в нарушение прав опеки» (при этом в отношении управомоченных лиц, обладающих правами доступа, вообще какие-либо указания отсутствуют). То есть по Конвенции 1980 г. круг лиц, обладающих правом на защиту, фактически не ограничен. Нет конкретики и в п. 1 ст. 244.11 ГПК РФ: истцами могут быть родитель, прокурор, а также иное лицо, полагающее, что «ответчиком нарушены его права опеки или права доступа». Отметим, что в отношении последней категории достаточно спорной является позиция ЕСПЧ, выраженная им в Деле «В.Д. и другие против России» («V.D. and others v. Russia»; жалоба № 72931/10), рассмотренном ЕСПЧ 09.04.2019 г.: фактически были признаны права доступа к ребенку заявителя В. Д. — бывшего опекуна несовершеннолетнего Р., который был передан на воспитание его родителям (и в связи с этим опека заявителя В. Д. над ним была прекращена). ЕСПЧ указал, что «не может согласиться с тем, что соответствующее Судебные решения [от авт.: имеется в виду — судов РФ, отказавших заявителю В. Д.] не были основаны на оценке индивидуальных обстоятельств настоящего дела и автоматически исключают возможность сохранения семейных связей между заявителями и Р». (§ 129) [7].

При проверке соответствия положений пункта 1 ст. 244.11 ГПК РФ конвенционным нормам налицо явное противоречие: среди лиц, уполномоченных заявлять требования о возвращении ребенка на основании Конвенции 1980 г., отсутствуют органы и организации, на которые возлагается обязанность по защите прав и интересов несовершеннолетних (в том числе и такого как «право ребенка «не быть похищенным» (незаконно перемещенным или удерживаемым)» [8]) — уполномоченные по правам ребенка, органы опеки и попечительства и др. Более того, среди потенциальных заявителей не указано даже Министерство просвещения РФ, являющееся Центральным органом по исполнению конвенционных обязанностей РФ, хотя пунктом «f» ст. 7 Конвенции 1980 г. ему предоставлено право «инициировать или способствовать возбуждению судебных или административных процедур для того, чтобы добиться возвращения ребенка». Представляется, что при таком разном подходе к нормативной регламентации у российских судов есть формальные основания отказать в принятии заявления, основанного на нормах Конвенции 1980 г., если оно подано, например, Уполномоченным при Президенте РФ по правам ребенка. В целях приведения указаний ГПК РФ в соответствие с положениями Конвенции 1980 г., полагаем, что пункт 1 ст. 244.11 этого Кодекса должен быть дополнен указанием на вышеназванные органы.

Перечень судов, куда можно подать заявление о трансграничной защите прав опеки и прав доступа, приведен в пункте 2 ст. 244.11 ГПК РФ; при этом территориальная локализация подсудности установлена в зависимости от места пребывания незаконно похищенного или удерживаемого ребенка — в каждом федеральном округе России назначен один уполномоченный судебный орган. При невозможности определения места нахождения ребенка на территории Российской Федерации предписано обращаться в суд по «последнему известному месту пребывания ребенка в Российской Федерации или по последнему известному месту жительства ответчика в Российской Федерации» (п. 3 ст. 244.11 ГПК РФ). Но если заявителю неизвестны и эти места (соответственно — пребывания ребенка или жительства ответчика), то подсудность анализируемой категории дел «повисает в воздухе» — в связи с тем, что розыскное дело может быть заведено в соответствии с п. 1 ст. 120 ГПК РФ на основании определения судьи «об объявлении розыска ответчика и (или) ребенка». Поэтому предлагается в пункт 3 ст. 244.11 ГПК РФ добавить такую фразу: «При неизвестности места нахождения ребенка и/или места жительства ответчика в целях объявления их розыска заявитель вправе обратиться в любой суд из числа указанных в пункте 2 настоящей статьи».

В статье 38 Конвенции 1980 г. указано, что для ее применения необходимо, чтобы присоединение государства было признано другими странами-участницами этой Конвенции. Поэтому вопросы о территориальной подсудности возникнут и в тех случаях, когда заявление содержит требование о возвращении ребенка в государство, которое не признало факт присоединения РФ к Конвенции 1980 г.; и в связи с этим усматривается несколько спорных ситуаций:

1) при невозможности воспользоваться положениями пункта 2 ст. 244.11 ГПК РФ логически возможен только один вариант: применить правила о подсудности, установленные нормами Главы 3 ГПК РФ, в частности — заявить иск в суд по месту жительства ответчика. Однако процессуальное производство в этом случае нельзя считать исковым — в его традиционном понимании, — так как судом должно быть вынесено решение о возвращении (или невозвращении) ребенка не истцу, а в государство постоянного (обычного) проживания несовершеннолетнего;

2) при рассмотрении трансграничного спора о защите прав опеки или прав доступа судом, чья компетентность определена в соответствии с Главой 3 ГПК РФ, возникает вопрос: должен ли этот суд руководствоваться нормами Конвенции 1980 г. и Главы 22.2 ГПК РФ? Прямого ответа в законе мы не найдем…

Предотвратить такие случаи, думается, вполне возможно: для этого в пункт 2 ст. 244.11 ГПК РФ целесообразно включить следующее указание: «Суд обязан принять заявление вне зависимости от признания (непризнания) факта присоединения Российской Федерации к международному договору, подлежащему применению при защите прав опеки или прав доступа». Такое нововведение позволит упростить обычно используемый механизм поиска похищенного ребенка и/или удерживающего его лица — посредством совершения действий по их поиску через Центральные органы государств, назначенные на основании Конвенции 1980 г. (несовершенство этого механизма подтверждается и судебной практикой [9]).

Процессуальные проблемы, возникающие при трансграничной защите прав опеки и прав доступа, не исчерпываются вышеперечисленными. Полагаем, что в научной среде вопросы такой защиты должны становиться предметом исследования как можно чаще, так как от результатов доктринальных выводов, используемых впоследствии для совершенствования нормативного регулирования, во многом зависит совершенствование порядка рассмотрения споров, связанных с незаконно похищенными или удерживаемыми детьми.

Литература:

1. Конвенция о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей (г. Гаага, 25.10.1980 г.) // Бюллетень международных договоров. — 2013. — № 1.
2. Конвенция о юрисдикции, применимом праве, признании, исполнении и сотрудничестве в отношении родительской ответственности и мер по защите детей (г. Гаага, 19.10.1996 г.) // Бюллетень международных договоров. — 2014. — № 1.
3. Семейный кодекс Российской Федерации от 29.12.1995 г. № 223-ФЗ (ред. от 02.08.2019) // Собрание законодательства РФ. — 1996. — № 1. — Ст. 16.
4. Гражданский процессуальный кодекс Российской Федерации от 14.11.2002 г. № 138-ФЗ (ред. от 26.07.2019) // Собрание законодательства РФ. — 2002. — № 46. — Ст. 4532.
5. Федеральный закон от 31.05.2011 г. № 102-ФЗ «О присоединении Российской Федерации к Конвенции о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей» // Собрание законодательства РФ. — 2011. — № 23. — Ст. 3242.
6. Федеральный закон от 05.05.2014 г. № 126-ФЗ «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации в связи с присоединением Российской Федерации к Конвенции о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей» // Собрание законодательства РФ. — 2014. — № 19. — Ст. 2331.
7. Case of «V.D. and others v. Russia», judgment from 09.04.2019 (Application no. 72931/10) [Электронный ресурс] // The European Court of Human Rights: официальный сайт ЕСПЧ. Режим доступа: https://hudoc.echr.coe.int/eng#{ %22tabview %22: [%22document %22], %22itemid %22: [%22001–192208 %22]} (дата обращения: 13.08.2019). На англ. яз.; перевод мой.
8. Решение Канавинского районного суда г. Нижний Новгород Нижегородской области от 11.02.2019 г. по делу № 2–948/2019 [Электронный ресурс] // СПС ГАРАНТ (платная версия). — URL: http://arbitr.garant.ru/#/document/306760852/paragraph/1:1 (дата обращения: 23.09.2019).
9. Решение Калужского районного суда Калужской области от 10.08.2018 г. по делу № 2а-6375/2018 [Электронный ресурс] // СПС ГАРАНТ (платная версия). — URL: http://arbitr.garant.ru/#/document/304330418/paragraph/1:0; Решение Канавинского районного суда г. Нижний Новгород Нижегородской области от 20.09.2018 г. по делу № 2–4542/2018 [Электронный ресурс] // СПС ГАРАНТ (платная версия). — URL: http://arbitr.garant.ru/#/document/304819408/paragraph/1:0 (дата обращения: 25.09.2019) и другие решения.
10. Галковская Н. Г. Процессуальные особенности рассмотрения заявлений о возвращении ребенка или об осуществлении в отношении ребенка прав доступа на основании международного договора Российской Федерации // Вестник Томского гос. университета. — 2015. — № 397. — С. 204–211.
11. Михеева Л. Ю. Развитие российского семейного законодательства // Кодификация российского частного права 2019 / В. В. Витрянский, С. Ю. Головина, Б. М. Гонгало и др.; под ред. Д. А. Медведева. — М.: Статут, 2019. — С. 378–390.
12. Практическое руководство по применению Гаагской конвенции 25 октября 1980 года о гражданско-правовых аспектах международного похищения детей [Электронный ресурс] // Гаагская конференция по международному частному праву: официальный сайт. — URL: https://assets.hcch.net/upload/abdguideii_ru.pdf (дата обращения: 15.03.2019).