Ключевые слова: политическая лингвистика, политическая коммуникация, политический дискурс, дискурс-анализ, программа политической партии.
Перспективные научные направления в современной науке часто появляются на стыке разных областей знаний. Политическую лингвистику можно отнести к подобным направлениям. Данная отрасль лингвистики появилась на пересечении лингвистики и политологии, которые являются двумя самостоятельными науками, и учитывает также достижения других гуманитарных наук. Возрастающий интерес общества к механизмам и условиям политической коммуникации обуславливает возникновение этого нового научного направления.
Политическая лингвистика пересекается и с прочими дисциплинами лингвистического цикла. Она связана с социолингвистикой, которая рассматривает вопросы взаимодействия общества и языка, с лингвистикой текста, когнитивной и коммуникативной лингвистикой. В своем учебном пособии «Политическая лингвистика» А. П. Чудинов указывает, что «для современной политической лингвистики в полной мере характерны ведущие черты современного языкознания: антропоцентризм (языковая личность становится точкой отсчета при изучении языковых явлений), мультидисциплинарность (использование методологий разных наук), функционализм (изучение языка в функционировании, в действии), экспланаторность (стремление не просто описать языковые факты, но и дать им объяснение) и экспансионизм (расширение области исследования лингвистики, включение в нее ряда смежных проблем)» [15, c. 6]. А. П. Чудинов выделяет ряд типовых свойств политической коммуникации: противоречивость тенденций, «выражающих сущность объекта: ритуальность и информативность; институциональность и личностный характер; «эзотеричность и общедоступность»; «редукционизм и полнота информации в политическом тексте»; стандартность и эспрессивность; «диалогичность и монологичность политического текста»; «явная и скрытая оценочность»; агрессивность и толерантность» [15, c. 52–52].
Основным понятием в политической лингвистике является политический дискурс. Ряд ученых понимают его в широком смысле, например «политический дискурс — это совокупность «всех речевых актов, используемых в политических дискуссиях, а также правил публичной политики, освященных традицией и проверенных опытом» [1, c. 6]. Политический дискурс может быть понят как «сумма речевых произведений в определенном паралингвистическом контексте — контексте политической деятельности, политических взглядов и убеждений, включая негативные ее проявления (уклонение от политической деятельности, отсутствие политических убеждений» [5, c. 22]. Есть точка зрения, что это «любые речевые образования, субъект, адресат или содержание которых относится к сфере политики» [15, c. 23]. Такой подход предполагает исследование политического дискурса через анализ всех соответствующих семиотических систем.
Далее Е. И. Шейгал отмечает, что политический дискурс зачастую служит средством захвата или удержания власти, борьбы за нее конфликтующих сил. Следовательно, его основные функции являются аспектами проявления этой его особенности. Первая акциональная функция обуславливается тем, что по существу политическая деятельность является деятельностью вербальной. Для реализации этой функции не нужны какие-либо специфические средства, ведь она осуществляется «всей массой» политического дискурса. Вторая функция — контроль над установками и поведением электората — реализуется вследствие реализации определенных речевых стратегий, тактик и действий. Рассмотренные функции носят наиболее общий характер. Осуществление других функций политического дискурса (агональность / гармонизация, интерпретация / ориентация и интеграция / дифференциация) связано с использованием специфических знаковых средств, составляющих его семиотическую базу. Таким образом, на функциональном уровне содержание политической коммуникации сводится «к трем составляющим: формулировка и разъяснение политической позиции (ориентация), поиск и сплочение сторонников (интеграция), борьба с противником (агональность). В семиотическом же пространстве политического дискурса выделяются знаки ориентации, интеграции и агональности [15, c. 151–152].
Следует отметить, что «политический дискурс (в узком смысле) — это дискурс политиков, образованный партийными программами, дебатами в парламенте, правительственными обсуждениями и речами политиков. Он не выходит за пределы сферы политики» [4, c. 128]. Политический дискурс следует понимать широко, включая в него процесс и результат порождения и восприятия политических текстов, «экстралингвистические факторы, влияющие на их порождение и восприятие» [8, c. 46].
Кроме того, политический дискурс выделяет присущая ему функция убеждения. По мнению П. Б. Паршина, «всякий текст оказывает воздействие на сознание адресата с семиотической точки зрения. Но для политического текста речевое воздействие является основной целью коммуникации, на достижение которой ориентируется выбор лингвистических средств» [9, c. 403]. Стоит подчеркнуть, что политический дискурс «находится как бы между двумя полюсами — функционально-обусловленным специальным языком и жаргоном определенной группы со свойственной ей идеологией» [3, c. 24].
Российский исследователь М. В. Ильин «главным предметом политического дискурс-анализа считает политику как явление семиотическое, как осмысленное взаимодействие ради достижения цели. В этом случае политика становится коммуникацией, общением, и, своего рода, «языком», который, однако не совпадает с естественным человеческим языком» [6, c. 11]. Здесь можно говорить «об одном из основных понятий современной политической лингвистики — «языковой картине политического мира» (точнее «лингвоментальной картине политического мира»), которая трактуется как целостная совокупность образов действительности, существующая в сознании (как индивидуальном, так и коллективном) и находит отражение в коммуникативной деятельности. Данная языковая картина является сложным объединением единиц ментального порядка (концептов, понятий, сценариев, метафорических моделей и др.), которые относятся к сфере политического дискурса» [15, c. 42–43].
В данном исследовании проводится анализ программ политических партий. В нашей работе мы принимаем, что «партийная программа является самостоятельным типом текста, функционирующим в рамках политического дискурса. Как центральный документ, обусловливающий деятельность всей партии / ее членов, программа имеет характер основополагающего <…> текста, на основе которого создаются пресс-релизы, публицистически информационные статьи, листовки, тексты публичных выступлений и др». [7]. Отметим, что «избиратели обычно воспринимают цели и задачи, декларируемые в партийных программах, как своеобразные обязательства, которые принимают представители того или иного движения, избирательного блока, партии, идущие во властные структуры, либо определенные политические деятели, занимающие государственные должности по итогам выборов» [10, c. 168]СЕНЦОВ.
Программу политической партии в рамках политической коммуникации можно определить «как регулятивный тип текста, для которого характерны следующие текстообразующие признаки: персуазивность, раскрывающаяся в сфокусированном воздействии автора сообщения на адресата с целью убеждения в чем-либо; прагматичность, проявляющаяся в постановке конкретных целей и задач; директивность, проявляющая себя в характерном регулировании поведения адресата, его действий; оценочность, выражающая эмотивный потенциал текста; полисубъектность, подразумевающая комплексную систему взаимодействия субъектов коммуникации» [7]/
Заметим, «что связать авторство партийной программы с конкретной личностью не представляется возможным» [11, c. 233]. Мы разделяем точку зрения, что «особенностью ее адресанта является коллективный характер, объединяющий в качестве отправителя сообщения многих политиков, граждан, поддерживающих идеи партии. Фактор адресата в тексте партийной программы складывается из взаимодействия субъектных перспектив потенциального читателя и политического оппонента, представителя конкурирующей партии. Особый характер адресованности в этом типе текста обусловлен тем, что реципиент актуализируется не как равноправный субъект коммуникативной деятельности, но прежде всего как личность, которую необходимо убедить в необходимости совершить определенные действия, сформировать определенное отношение в интересах отправителя сообщения» [7].
П. Серио отмечает, что «не существует высказывания, в котором нельзя было бы не увидеть культурную обусловленность и которое нельзя было бы тем самым связать с характеристиками, интересами, значимостями, свойственными определенному обществу или определенной социальной группе, их признающей в качестве своих. В любом высказывании можно обнаружить властные отношения» [15, c. 21]. Кроме того, «важно учитывать, что содержание какого-либо сообщения нередко может соотноситься со сферой политики имплицитно» [2]. Стоит отметить, что «исследование дискурса направлено на изучение того, что не сказано или не написано, но получено (или ментально сконструировано) адресатом в процессе коммуникации» [15, c. 84]. Необходимо обнаружить за лингвистическими феноменами структуры знаний (концепты, фоновые знания, верования, ожидания, фреймы и др.), то есть, исследуя дискурс, мы неизбежно исследуем сознание говорящего или пишущего.
Литература:
1. Баранов А. Н. Парламентские дебаты: традиции и новации / А. Н. Баранов, Е. Г. Казакевич. — М.: Знание, 1991. — 64 с.
2. Будаев Э. В. Современная политическая лингвистика [Электронный ресурс] / Э. В. Будаев, А. П. Чудинов. — Екатеринбург, 2006б. — URL: http://www.philology.ru/linguistics1/budaev–chudinov–06a.htm (дата обращения: 24.02.2015).
3. Водак Р. Специальный язык и жаргон: о типе текста «партийная программа» // Язык. Дискурс. Политика: сб. науч. тр. — Волгоград, 1998. — С. 24–34.
4. Гаврилова М. В. Политический дискурс как объект лингвистического анализа // Полис. Политические исследования. — 2004б. — № 3. — С. 127–139.
5. Герасименко Н. А. Информация и фасцинация в политическом дискурсе // Политический дискурс в России. — М., 1998. — Вып. 2. — С. 20–23.
6. Ильин М. В. Политический дискурс как предмет анализа // Политическая наука. Политический дискурс: история и современные исследования: сб. науч. тр. / отв. ред. и сост. В. И. Герасимов, М. В. Ильин. — М., 2002. — № 3. — С. 7–19.
7. Логинова И. Ю. Лингвопрагматические особенности текста программы политической партии [Электронный ресурс]: (на материале английского языка): автореф. дис. … канд. филол. наук / И. Ю. Логинова. — СПб., 2004. — 23 с. — Электрон. версия печат. публ. — Доступ из «Электронная библиотека: Диссертации».
8. Маслова В. А. Когнитивная лингвистика: учеб. пособие / В. А. Маслова. — Мн.: Тетрасистемс, 2004. — 256 с.
9. Паршин П. Б. Лингвистические методы в концептуальной реконструкции // Системные исследования. Ежегодник 1986. — М., 1987. — С. 398–425.
10. Сенцов А. Э. Концепт будущего в программах правящих политических партий: сопоставительный аспект // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. — 2012. — № 6 (20). Ч. I. — С. 167–169.
11. Сенцов А. Э. Сопоставительный анализ выражения концепта «обладание» во французской, английской и русской лингвокультурах // Молодой ученый. — 2011. — № 2. Т.1. — С. 233–235.
12. Серио П. Русский язык и советский политический дискурс: анализ номинализаций // Квадратура смысла. — М., 2002. — С. 337–383.
13. Чудинов А. П. Политическая лингвистика: учеб. пособие / А. П. Чудинов. — 3– е изд., испр. — М.: Флинта: Наука, 2008. — 256 с.
14. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса / Е. И. Шейгал. — М.; Волгоград: Перемена, 2000. — 367 с.
15. Yule G. Pragmatics / G. Yule. — Oxford: Oxford University Press, 2000. — 152 p.
