В статье, на основе анализа архивных материалов и опубликованных источников, рассматривается вопрос о супружеских отношениях в среде приходского православного духовенства Оренбургской епархии в 60–70 годы XIX века. Автор анализирует обстоятельства складывания семей священнослужителей, выявляет причины внутрисемейных конфликтов. Исследование проводится в рамках изучения повседневной жизни провинциальных приходских священников православного вероисповедания.
Ключевые слова: повседневность; православное приходское духовенство; Оренбургская губерния; поведение; семья; брак.
Современные учёные в рамках исследований религиозной и социокультурной истории России всё чаще обращаются к изучению повседневной жизни приходского православного духовенства второй половины XIX в. как сословия с особой культурой и менталитетом. Важным аспектом исследования повседневности является анализ особенностей семейных отношений. Говоря об этой стороне повседневной жизни священнослужителей Т. Г. Леонтьева указывает на то, что семьи духовенства выступали своего рода микрокосмосом, где вырабатывались стандарты взаимодействия между полами, взрослыми и детьми, между семьей и родственниками, соседями и т. п. От ситуации в этих семьях во многом зависело поведение прихожан, в свою очередь, тиражирующих образцы власти-подчинения в масштабах всего государства [10, с. 104].
В плане определения специфических черт повседневной жизни священнослужителей важно проанализировать причины их вступления в брак, подход к выбору невесты, место женщины в жизни супруга и характер их взаимоотношений. Однако источники предоставляют нам мало сведений об этой стороне жизни клириков, потому данные вопросы практически не освещены в исторической науке. Исключение составляют только исследования последних лет [10, 2, 3, 8], но и они затрагивает интересующую нас проблему фрагментарно, в рамках изучения повседневности священнослужителей в целом. В данной статье предпринимается попытка выработать более подробное представление о супружеских взаимоотношениях в среде приходского духовенства на основании неопубликованных ранее архивных материалов.
Семья была основой домашнего быта приходских клириков. Вступление в брак являлось обязательным при определении на должность священника или дьякона. Хотя во второй половине XIX века имели место случаи, когда будущие священнослужители вступали в брак с представительницами не своего сословия [см., например: 4, л. 39; 5, л. 66, 68, 72], наиболее удачными по-прежнему считались внутрисословные союзы. Отмечалось, что священник лучше всего может найти поддержку в своей жене, выросшей в духовной семье, с детства исполнявшей церковные уставы. Успешность пастырской деятельности иерея очень часто видели, в том числе, и во внимательном отношении его жены к прихожанам, соблюдении ею всех традиций и обычаев: «Отсюда видно, как важно для священника иметь жену, которая была бы близко знакома с нравами и понятиями народными, которая не считала бы для себя унизительным… пойти на дом к прихожанам, разделить их простую трапезу и по-дружески поговорить с ними». [8, с. 154].
Существовала и более важная причина, по которой клирики предпочитали жениться, а позже и выдавать замуж дочерей за представителей своего сословия. Дело в том, что если у священнослужителя на момент выхода за штат или смерти не было сына, которому он мог бы передать приход, то места «закрепляли» и место служителя оставалось за тем, кто соглашался взять замуж его дочь либо родственницу. Этот механизм позволял молодому человеку быстро получить место в приходе, а родители девушки не только сбывали дочь с рук, но и сохраняли за семьёй имущество, которое иначе уходило на сторону. Несмотря на то, что 22 мая 1867 г. был принят закон, воспрещавший превращать родство с заштатным или умершим священником в привилегию при получении должности, а, следовательно, зачислять места «за дочерью или родственницами занимавших сии места лиц, с правом определения на те вакансии тех кандидатов, которые вступят в брак с такими девицами…» [11, с. 798], в духовной среде ещё долго практиковался этот обычай.
Последствия такого сватовства красочно живописал автор знаменитых «Очерков Бурсы» Н. Г Помяловский, сам происходивший из духовного сословия: «Большею частию это делается на скорую руку, всегда назначается срок для выбора невесты, вследствие чего посягающие не имеют времени узнать один другого. И бывали такие случаи, что невеста, находясь за двести верст, не успевала ко времени приехать в главный епархиальный город; претендент на поповское место не имел средств и времени съездить к невесте; тогда обе стороны списывались; давалось заочное согласие, и, получивши уже указ о поступлении на место, жених ехал к невесте; при таких порядках нередко выходили скандальные столкновения, невеста попадалась старая, рябая, сварливая дивчина, жених…. стоя под венцом, думал думу, как бы в первую же ночь изломать бока своей, черт бы ее взял, подруге жизни» [12, с. 174]. Художественное повествование дополняет свидетельство сельского священника Ивана Беллюстина: «...И вот возникли ссоры….. Молодой иерей начинает ненавидеть всё — до самых стен дома, в котором живет. Быть дома — мука для него, и он ищет всех случаев быть вне его — в приходе, у причетников, в сторожке, где бы то ни было, только не дома. Не имея в себе нравственной точки опоры, от семинарии с предрасположением злым, он принимается за чарку — сначала чтобы заглушить горе, а потом чарка делается для него потребностью и обращается в страсть» [1, с. 364].
В таких обстоятельствах конфликты между супругами были почти неизбежны. Тем более, что житейские неурядицы, как правило, сопровождались хроническим безденежьем. Материальный достаток большинства клириков оставлял желать лучшего, а их вступление в брак часто влекло за собой необходимость содержать не только жену, но и её родню. Так, священник Серебрянников и после смерти супруги продолжал помогать её семье — устроил шурина на священническое место, на свои средства выдал замуж и обеспечил приданным свояченицу [6, л. 9]. Ещё сложнее становилось, когда подрастали дети. Семьи священнослужителей, за редким исключением, были многодетными, каждому отпрыску следовало дать надлежащее образование. Если, к тому же, дети были погодками, и им практически одновременно приходило время поступать в учебные заведения, отец семейства оказывался в весьма затруднительном положении. Так, священник и настоятель Челябинского уезда, Белоярского прихода Павел Дроздов писал Оренбургскому и Уральскому епископу Митрофану: «… при мне тёща, пятеро детей и престарелые отец с матерью и неудовлетворительный по средствам содержания приход… Сейчас я за обучение сына в г. Оренбурге и сына в г. Челябинске плачу 19 руб. 50 к. в месяц. Тогда как получаю церковного доходу лишь 300 руб. в год. Между тем с возрастом детей растут и расходы в устрашающем размере. Нужды на удовлетворение потребностей семейных. И чем далее тем страшнее, Я едва справляюсь с содержанием в училище двух детей, а уже и третий сын поступил в училище. Ещё нужны средства к содержанию его. И ещё двое в будущем году, кто как не отец должен доставать средства к обучению» [7, л. 13–13об]. В такой ситуации от безысходности легко было впасть в отчаяние, стать грубым и нетерпимым по отношению к домашним, жене и детям, пристраститься к порокам.
Семейное счастье могло где-то затеряться и в том случае, если девушка из духовного сословия выходила замуж вне своего круга. В этом случае выбор будущего спутника жизни также был ограничен. К духовенству с презрением относилось имевшее более высокий социальный статус дворянство; оно не пользовалось симпатией со стороны крестьянского сословия [9, с. 94], поэтому поповны чаще всего становились жёнами мелких чиновников. Браки, как правило, заключались поспешно, и по прошествии времени иногда выяснялось, что супруг имеет дурные наклонности. К примеру, дочь священника с. Бугульчин Стерлитамакского уезда Лидия была выдана замуж за сигналиста телеграфной станции Нассанова. Очень скоро супруг украл из её сундука с приданым серебряные вещи, — «два стакана старинного изготовления, родовую посуду, ложки, вилки и ножи, всё это продал, а полученные средства пропил. Затем очередь дошла и до коровы, купленной отцом для дочери» [7, л. 2]. Если женщина препятствовала мужу выносить из дома последние имущество, он бил её и выгонял из квартиры. «Я должна была ночевать или под открытым небом, или просить из милости чужих, чтобы они укрыли меня от тёмной ночи, — писала епископу Оренбургскому и Уральскому Лидия, — но и следующее утро не проходило без скандала и биения при вопросах: «Где была, где ночевала и зачем ушла?» [7, л. 2–2об].
К чести отца Лидии, он не оставил проблемы дочери без внимания. Исчерпав все способы увещевания зятя, он просто забрал её к себе и согласился вернуть к мужу только тогда, когда тот пообещал оставить прежнее место и пойти по духовному ведомству, «предполагая, что строгий взгляд начальства на поступки его, удержат его от дерзостей и от карточных игр, — к чему он пристрастен был» [7, л. 2об]. Вскоре Нассанов получил место псаломщика при Оренбургском архиерейском соборе. Провожая дочь с зятем на новое место, священник уже в дороге мог убедиться, что толку из этой затеи выйдет мало, поскольку ему пришлось в очередной раз выкупать проигранное зятем обручальное кольцо и венчальное платье дочери [7, л. 3], но оставить Лидию у себя он не мог. Кроме понятной для человека его времени и положения уверенности в том, что место жены рядом с мужем, им руководили ещё и практические соображения. У него было ещё девять детей, троих из которых приходилось содержать в учебных заведениях за свой счёт [7, л. 8]. Постоянно обеспечивать ещё и дочь с двумя внуками было практически невозможно. Священник ограничился тем, что нашёл для семьи дочери квартиру в городе, купил мебель и привёз с собой «более чем на месяц» провизии [7, л. 3].
Первое время на новом месте супруги жили спокойно, но потом Нассанов стал выражать недовольство тем, что родня жены не способствует его рукоположению в дьяконы. Получив желаемое место, он с каждым днём вёл себя всё хуже: «Затем настало постоянное пьянство по трактирам, циркам и скандальным домам. А в семействе — ни гроша, а если спросишь, что нужно на питание, ответит: «проси у своего отца, я не богат». И подобная жестокость ко мне и детям продолжалась более месяца. И я ходила к всем своим соседям, прося: где кусок хлеба, где полено дров» [7, л. 3об]. Православные традиции предписывали женщине смирять себя перед супругом, проявлять терпение и покоряться судьбе. Кроме того, в финансовом отношении жена была полностью зависима от мужа. Поэтому Лидия ушла из дома только когда обстановка в семье стала напрямую угрожать её жизни. Как показывала несчастная в своем письме, «он [Нассанов — А. Ф.] схватил меня за волосы, и начал бить головой об печь и только благодаря участию священника Земленицына с его женой и хозяйкой нашей квартиры Настасьей Левоньтьевой Запаметовой, я была спасена от явной смерти» [7, л. 3об].
Двоюродный брат Лидии Владимир Ясенский, к которому она обратилась за помощью, через несколько дней писал её отцу: «Лидинька вынуждена была в ночь на 1 сентября забрать детей и приехать к нам, чуть не в том, в чём мать родила... так что положение Лидиньки с двумя больными детьми самое грустное, она плачет, бедная день и ночь» [7, л. 4об]. Хотя в конце письма Владимир восклицал, что «Лидинька можно сказать мученица и потому заслуживает полного сочувствия!» [7, л. 7об], складывалось впечатление, что принимать деятельное участие в решении проблем сестры он не хотел. «Не лучше ли будет приехать вам самим и поправить это дело, вы лучше разберетесь с ним [мужем Лидии — А. Ф.] и чем скорее, тем лучше, иначе он сможет всё промотать» [7, л. 7] — писал Ясенский родственнику. Как известно из переписки Лидии с сестрой их отец заболел [7, л. 5об], из-за чего, вероятно, приехать не смог. Обратно в Бугульчин Лидию с детьми отправлял все тот же Владимир.
В прошении на имя епископа Митрофана Лидия отмечала: «Живу у родителя с 14 сентября» [7, л. 8]. Дата написания прошения — «1878 года января 6 –го дня» [7, л. 8об]. За все это время — почти четыре месяца — Антонин Нассанов не сделал ни одной попытки помириться с супругой. Очевидно, он получил от этого брака всё, что хотел, и дальнейшая судьба жены и детей его больше не интересовала. В этом убеждает и полное сочувствия письмо дьяконши Екатерины Лукиной, адресованное Лидии, в котором она, не скрывая презрения к мужу сестры, пишет: «Он то есть твой муж живёт по прежнему, если не хуже, пьёт также и ходит по театрам и циркам. Его любезная сестричка у него экономкой или хозяйкой как угодно назови. Живёт с ним и фурсантит в твоих платьях хотя бы и не следовало» [7, л. 5].
Осознав, что проблему не удастся решить ни собственными силами, ни с помощью семьи, Лидия была вынуждена обратиться к епископу: «Ваше Преосвященство! Я истощила все силы в бедственном моём положении, прибегаю к вам с усерднейшею моей просьбою. Благоволите приказать ему [Нассанову — А. Ф.] возвратить, отобранное моё имение и доставлять детям и мне приличное содержание» [7, л. 8]. Женщина, совсем не стремилась к воссоединению семьи и не желала жить с супругом под одной крышей, а надеялась только, заставить его поддерживать материально её и детей. Резолюция на прошении дьяконши: «д. Насанову сделать необходимое вразумление» [7, л. 2], не даёт чёткого представления о том, чем завершилась эта история. Но поскольку разводы в семьях священников и церковнослужителей были недопустимы, а столь явное пренебрежение к жене и детям непременно должно было вызвать нарекания со стороны вышестоящего духовенства и грозило Нассанову неприятностями по службе, он вероятнее всего вернул супругу домой.
Подобные ситуации не были редкостью в среде духовенства. Брак, в котором супруги вынуждены были жить вместе, потому что разрыву препятствовал закон, каноническая традиция и жизненные обстоятельства, среди духовенства не зря называли «обыкновенным». Судя по воспоминаниям представителей духовного сословия, такой брачный союз был преобладающим в их окружении [1, 13, 14]. И всё же, косвенные данные, на наш взгляд, позволяют утверждать, что лицам духовного звания порой удавалось построить свои взаимоотношения таким образом, чтобы супружество вышло вполне благополучным. Дъяконша Екатерина Лукина в послании к сестре писала о своей семейной жизни так: «О себе скажу, что я благодаря бога живу по прежнему. К моим именинам расшиваю скатерть. Мы переезжаем во флигель, где жили евреи. Новостей нет. Алексей Иванович всем вам свидетельствует нижайшее почтение. Поцелуй за меня папашу и мамашу» [7, л. 5об]. Эти строки оставляют ощущение, что писавший их человек живёт размеренной жизнью, с её повседневными хлопотами и маленькими радостями. Судя по спокойному тону, в котором выдержана эта часть послания, отношения Екатерины с мужем складывались вполне удачно. Сложно представить, чтобы женщина расшивала скатерть и готовилась к празднику, если бы её постоянно третировал супруг. Во всяком случае, при наличии каких-либо конфликтных ситуаций частный характер переписки позволил бы ей упомянуть об этом. Кроме того женщина достаточно часто пишет «мы»: «Мы сокрушаемся и тужим, что папаша захворал», «остаёмся живы и здоровы чего и вам от души желаем», «любящее тебя Алексей и Екатерина Лукины» [7, л. 5об-6]. Эта маленькая деталь, по нашему мнению, является доказательством того, что женщина ощущает себя частью созданной семьи и не стремится отгородиться от супруга.
К сожалению, данные подобного рода, позволяющие оценивать браки церковно и священнослужителей как благополучные, очень малочисленны. Как правило, факты свидетельствуют об обратном. Приходится признавать, что семейные отношения приходского духовенства редко складывались удачно. Обычное устройство сватовства — получение невесты с местом, не способствовало счастливой семейной жизни. Обычно супругов не связывало ничего, кроме жёсткой необходимости. Сложная домашняя обстановка способствовала пристрастию священнослужителей к пьянству, развивала и другие порочные наклонности. Часто ситуацию усложняла необходимость заботиться не только о собственных детях, но и о многочисленных родственниках, что подрывало и без того неустойчивое материальное положение клириков и отражалось на взаимоотношениях в семье. Авторитаризм внутрисемейных отношений и отсутствие возможности расторгнуть брак, часто превращало супружество в тяжёлое нравственное испытание.
Литература:
1. Беллюстин И. Описание сельского духовенства в России // Русский заграничный сборник за 1858 год. Берлин: Изд-во. М. И. Погодина, 1859. С. 350–386.
2. Бернштам Т. А. Приходская жизнь русской деревни: Очерки по церковной этнографии. СПб.: Востоковедение: СПбГУ, 2007. 311 с.
3. Васина С. М. Приходское духовенство Марийского края в XIX — начале XX вв.: дисс. … канд. ист. наук, Йошкар-Ола, 2003. 361 с.
4. ГАОО (Государственный архив Оренбургской области). Ф. 174. Оп. 1. Д. 9.
5. ГАОО. Ф. 174. Оп. 1. Д. 16.
6. ГАОО. Ф. 174. Оп. 1. Д. 32.
7. ГАОО. Ф. 174. Оп. 1. Д.88.
8. Калашников Д. Н. Повседневная жизнь приходских священнослужителей в провинциальной России второй половины XIX — начала ХХ века. (На материалах Курской епархии): дисс. … канд. ист. наук, Курск, 2011. 189 с.
9. Колесникова В. Л. Российская женщина духовного сословия конца XIX начала ХХ века // Фундаментальные исследования. — 2005. — № 10. — С. 93–95.
10. Леонтьева Т. Г. Вера и прогресс: православное сельское духовенство России во второй половине XIX начале XX вв.. М.: Новый хронограф, 2002. 272 с.
11. Полное Собрание законов Российской Империи с 1649 года. Т. XLII. (1867). СПб.: Типография II Отделения Собственной Его Императорскаго Величества Канцелярии, 1871. № 44610 (от 22 мая 1867 г.). С. 798–798.
12. Помяловский Н. Г. Очерки бурсы. Л.: Лениздат, 1977. 176 с.
13. Розанов А. И. Записки сельского священника. Быт и нравы православного духовенства. Записки пересмотр, и испр. авт. СПб.: тип. В. С. Балащева, 1882. 324 с.
14. Савва, архиепископ. Хроника моей жизни: автобиографическия записки высокопреосвященнаго Саввы, Архиепископа Тверскаго и Кашинскаго. Сергиев Посад: Свято-Троицкая Сергиева лавра, собств. Тип, 1898–1911. Т. 1- 9.
