Пятница, четыре часа дня. В кабинет старшего воспитателя, который для всех в саду зовётся просто «Кабинет», входит Анастасия Сергеевна, мама Миши из подготовительной группы. Её походка упруга, взгляд направлен чётко на меня. На столе между нами ложится блокнот. Не для записей — как баррикада. «Я пришла поговорить о воспитателе, — начинается монолог, отточенный, видимо, по дороге. — Её методы неприемлемы. Она не имеет права…». Знакомо? Каждый, кто работает в системе, знает этот сценарий. Родитель приходит не за помощью, а с претензией. Ребёнок в этой истории — часто лишь повод.
Много лет я, как старший воспитатель, была таким же «пожарным»: выслушать, успокоить, защитить коллегу, найти компромисс. Но однажды я осознала: тушим мы следствие, а причина — в сломанном мосте между нами, педагогами, и ими, родителями. Особенно родителями тех детей, кого мы в своём профессиональном кругу за глаза называем «трудными». Агрессивные, гиперактивные, замкнутые, не говорящие — за каждым таким ребёнком стоит своя семейная история, своя боль, своя «стена», которую семья выстроила против всего мира, включая детский сад. Моя задача перестала быть административной. Она стала человеческой и педагогической в самой своей сути: как превратить этот визит с блокнотом-баррикадой в разговор за чашкой чая? Как из оппонентов стать союзниками? Этому опыту и посвящена моя статья.
Почему мы стали по разные стороны баррикады? Наш «конфликтный» ландшафт обычно формируют несколько типичных сценариев:
1. Родитель-адвокат. «Мой ребёнок не мог!». Полное отрицание проблемы. Любое замечание воспринимается как покушение на светлый образ чада и, следовательно, на родительскую компетентность. Здесь работает защитный механизм: признать проблему у ребёнка — значит, признать её в себе.
2. Родитель-жертва. «Я не знаю, что с ним делать! Устала…». Часто это мамы детей с яркими поведенческими проблемами (истерики, агрессия). Они истощены, чувствуют вину, но беспомощны. Их агрессия к саду — это крик о помощи, замаскированный под обвинение.
3. Родитель-игнор. Самый сложный тип. На звонки не отвечает, на собрания не ходит, подписывает уведомления, не глядя. Стена молчания. Как правило, за этим стоит глубокая социальная или личная проблематика, а сад воспринимается как казённое учреждение, которого стоит избегать.
Наша первая и самая распространённая ошибка — реагировать на эти роли по их «сценарию». Спорить с адвокатом, давить на жертву, обижаться на игнора. Это путь в тупик. Мой первый принцип: не работать с ролью, а увидеть за ней человека.
Как разминировать конфликт и начать диалог? Мой переломный момент случился с папой Артёма, мальчика с РАС. Отец, военный в отставке, требовал «нормальной социализации» и жаловался на «излишнюю опеку». Воспитатели плакали от бессилия. Я пригласила его не на «разбор полётов», а на… неформальную экскурсию в группу во время свободной игры. Без ребёнка. Мы просто стояли и наблюдали.
— Видите, как дети бегают, кричат? — спросила я. — Для Артёма этот хаос — как для нас с вами взрыв. Он физически болеет. Его уход в угол — не слабость. Это единственный способ его нервной системы выжить здесь.
Папа молчал. А потом сказал: «Я думал, он просто не хочет…». В этот момент исчез «адвокат», появился отец, который наконец-то увидел .
Вот несколько рабочих инструментов, которые мы освоили:
1. «Встреча без повода». Перестали вызывать родителей только по проблемам. Первый контакт в году — обязательно позитивный: «Здравствуйте, я старший воспитатель. Хочу сказать, что ваша Катя сегодня помирила двух поссорившихся мальчишек! У неё талант к дипломатии». Это снимает базовую настороженность.
2. Язык наблюдений, а не оценок. Вместо «Ваш сын опять всех обижает!» мы говорим: «Я наблюдала такую ситуацию: когда Саша взял машинку у Димы, Дима ударил его. Похоже, ему очень сложно просить словами, когда он расстроен. Как он проявляет гнев дома?». Мы говорим не о «плохом ребёнке», а о ситуации и трудности , с которой он столкнулся. 3. Формат «круглого стола» с привлечением специалистов.
Для родителей «трудного» ребёнка общение часто сводится к мучительному диалогу «родитель-воспитатель». Мы изменили формат. Собираем небольшую встречу: родитель, воспитатель, я (как модератор), и, если нужно, наш психолог или логопед. Задача не в том, чтобы засыпать родителя проблемами, а в том, чтобы вместе их озвучить и вместе набросать план первых шагов. Родитель перестаёт быть обвиняемым, он становится полноправным членом команды специалистов.
4. Дневник успеха.Для детей с СДВГ или эмоциональными нарушениями мы завели простые дневнички. Туда воспитатель каждый день вклеивает маленькую картинку-смайлик и пишет ОДНУ фразу: «Сегодня держал очередь на горке!» или «Поделился красками с Машей». Цель — сместить фокус внимания родителя с провалов на микроуспехи. Это снижает их тревогу и чувство вины.
Самая большая победа — когда родитель начинает сам приходить за советом. Так произошло с мамой «игнора», Владом. Мальчик молчал в саду уже полгода. Мама избегала контакта. Мы перестали её «ловить», а просто раз в неделю отправляли в закрытый чат две короткие фото-видеозаписи: «Влад строит башню», «Влад с интересом смотрит, как поливают цветы». Без комментариев, без вопросов. Просто «ваш ребёнок есть, мы его видим». Через месяц она первая написала: «А что он сегодня ел?». Это был прорыв. Позже выяснилось, что дома он говорит, и мы, подключив психолога, начали работать над переносом этого навыка в сад — уже в плотном тандеме с мамой.
Ещё один мощный инструмент — «родительский ресурс». Мы приглашаем не на лекции, а на мастер-классы от других родителей. Папа-столяр помог сделать кормушки, мама-флорист провела осенний мастер-класс. Для родителей «трудных» детей увидеть, что их могут в чём-то воспринимать не как проблемных, а как экспертов, — терапия.
Прошли те дни, когда «Кабинет» был местом суда. Теперь здесь чаще пьют чай. Мы не всегда находим волшебные решения, но мы научились вместе искать пути. Я усвоила простые, но жизненно важные истины:
1. За каждым «невыносимым» поведением ребёнка стоит невыносимое для него состояние.Задача родителя и педагога — понять его, а не подавить.
2. Родитель — не враг и не заказчик. Он такой же участник образовательных отношений, часто растерянный и нуждающийся в поддержке не меньше ребёнка.
3. Доверие строится на мелочах. На улыбке при встрече, на вовремя отправленной фотографии, на фразе «Я понимаю, как вам сложно».
Самый сложный мальчик в моей практике, тот самый Миша, мама которого начинала с баррикады из блокнота, окончил сад с грамотой «За волю к победе». Мы с Анастасией Сергеевной до сих пор иногда переписываемся. Она скидывает фото из школы, я делюсь новыми методиками. Мост построен. И по нему идёт её сын — ребёнок, которого мы когда-то называли «трудным», а теперь называем просто по имени, со всей сложностью, уникальностью и надеждой, которые в нём есть. В этом, наверное, и есть главная миссия старшего воспитателя: не воспитывать детей, а помогать взрослым, которые их воспитывают, найти общий язык. С нами, друг с другом и, в первую очередь, со своим собственным ребёнком.
Литература:
1. Арнаутова, Е. П. Педагог и семья: современные формы взаимодействия / Е. П. Арнаутова. — М.: Карапуз, 2019. — 160 с.
2. Доронова, Т. Н. Взаимодействие дошкольного учреждения с родителями: Пособие для работников дошкольных образовательных учреждений / Т. Н. Доронова. — М.: Просвещение, 2018. — 120 с.
3. Федеральный государственный образовательный стандарт дошкольного образования (утв. приказом Министерства образования и науки РФ от 17 октября 2013 г. N 1155). — [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://base.garant.ru
