In the context of digitalization, the Internet has become the key infrastructure for exercising the constitutional right to seek, receive, and disseminate information. At the same time, the growing threats associated with extremism, terrorism, drug trafficking, the promotion of suicide, and other socially harmful content have driven an expansion of mechanisms for blocking online resources under Russian law. A significant share of these restrictions is imposed out of court by decisions of executive authorities, which heightens the risk of covert censorship prohibited by the Constitution of the Russian Federation. The aim of the article is to show how judicial review can ensure a balance between freedom of information and the protection of public interests in the context of content blocking. Drawing on an analysis of the Constitution of the Russian Federation, federal legislation, the case law of the Supreme Court and the Constitutional Court, as well as the jurisprudence of the European Court of Human Rights, the article compares administrative and judicial models of access restriction. Special attention is paid to IP-based blocking, the collateral blocking of bona fide websites, proceedings conducted without the participation of resource owners, and the weak regulation of unblocking procedures. The article concludes that the current system does not sufficiently guarantee the requirements of legality, necessity, and proportionality of interference, and highlights the potential of courts as a filter against excessive restrictions. It formulates proposals to strengthen judicial control, including expanding mandatory judicial procedures, setting short time limits for judicial confirmation of out-of-court blocks, ensuring the participation of all interested parties, and imposing on courts a duty to conduct a proportionality test.

Keywords: freedom of information, internet content blocking, judicial control, public interests, censorship, Roskomnadzor.

Интернет в современной России превратился в ключевой канал общественной коммуникации и политической, культурной, экономической жизни. Через него реализуется конституционное право на свободу мысли и слова, на свободный поиск и распространение информации без предварительной цензуры [1]. Одновременно сеть используется для распространения материалов, способных причинить существенный вред охраняемым конституционным ценностям: безопасности государства, жизни и здоровью граждан, нравственности, правам и законным интересам других лиц.

Ответом государства стало последовательное наращивание правовых механизмов блокировки интернет-ресурсов. Начиная с 2012 г. в Федеральный закон № 149-ФЗ «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» включены статьи, регулирующие ведение реестра запрещенных сайтов, а также порядок ограничения доступа к ресурсам, на которых размещен запрещенный контент [2]. В дальнейшем круг оснований и категорий блокируемой информации расширялся, в том числе за счет принятия Закона № 398-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и статью 151 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации» от 31.07.2023, позволившего ограничивать доступ к материалам экстремистского содержания по требованию Генерального прокурора [3], а также последующих поправок об «фейковых новостях» и «неуважении к государству».

Эти изменения обеспечили оперативность реагирования на новые угрозы, но одновременно усилили зависимость свободы информации от усмотрения административных органов. Значительная часть блокировок осуществляется без предварительного судебного решения; процедура часто не предусматривает участия владельцев сайтов, а технические особенности (например, блокирование по IP-адресу) приводят к «переблокировке» добросовестных ресурсов. Европейский Суд по правам человека в своих постановлениях по делам против России прямо констатировал, что такие практики нарушают стандарты предсказуемости и пропорциональности вмешательства в свободу выражения мнения [4].

Таким образом, проблема поиска устойчивого баланса между свободой информации и публичными интересами в российской системе блокировки контента является не только теоретической, но и практической. От того, насколько эффективно судебный контроль компенсирует риски административной цензуры, зависит реальное содержание конституционных гарантий и доверие общества к институтам правового государства.

Конституция РФ закрепляет одновременное действие двух блоков норм: с одной стороны, гарантию свободы массовой информации и запрет цензуры (ч. 5 ст. 29), с другой — допустимость ограничения прав законом в целях защиты конституционных ценностей (ч. 3 ст. 55) [1]. Эти положения заложили основу для развития законодательства об ограничениях доступа к информации.

Закон № 149-ФЗ сформировал двухуровневую систему блокировки. Первый уровень — внесудебные процедуры, когда инициатива исходит от органов исполнительной власти (Роспотребнадзор, Роскомнадзор, Генеральная прокуратура и др.). В ряде случаев блокировка осуществляется на основании уведомления о наличии на сайте информации, распространение которой прямо запрещено законом: детской порнографии, инструкций по изготовлению наркотиков, призывов к суициду и т. п. [2]. После непринятия мер по удалению контента ресурс вносится в единый реестр запрещенных сайтов и ограничивается для российских пользователей.

Отдельным блоком выступают расширенные основания, введенные Законом № 398-ФЗ и последующими поправками: возможность по требованию Генерального прокурора и его заместителей блокировать ресурсы с экстремистскими материалами и призывами к массовым беспорядкам, а также сайты, распространяющие заведомо недостоверную общественно значимую информацию или оскорбляющие государственные символы [3]. Эти нормы содержат более оценочные формулировки и создают высокий риск того, что под их действие попадет политически значимый, но правомерный контент [4; 9].

Второй уровень — судебные процедуры. Ряд категорий информации может быть признан запрещенным только по решению суда (например, включение материалов в Федеральный список экстремистских материалов). Особое место занимает антипиратский механизм, основанный на Законе № 187-ФЗ, когда правообладатель обращается в Московский городской суд за применением обеспечительных мер в виде временной блокировки ресурса, размещающего контрафактный контент, с последующей подачей иска [5]. Эта модель демонстрирует преимущества первичного судебного контроля: состязательность, ограниченный по времени характер блокировки, возможность отмены меры при устранении нарушения.

Сравнительный анализ показывает, что российская практика отчасти отходит от конституционного стандарта, когда внесудебные процедуры становятся не исключением, а правилом. В такой конфигурации именно последующий судебный пересмотр должен выполнять роль барьера от произвольной цензуры, но на практике эта функция реализуется неполно.

Рассмотрение национальных дел показывает, что значительная часть споров о блокировке ресурса инициируется уже после фактического ограничения доступа: владельцы сайтов обжалуют действия Роскомнадзора или решения судов, принятые без их участия. В ряде резонансных дел суды ограничились формальной проверкой соблюдения процедуры, не анализируя содержательного аспекта свободы информации.

Характерный пример — дела о блокировке ресурсов по IP-адресу, когда на одном IP-адресе размещено несколько сайтов, и блокировка одного из них фактически приводит к недоступности всех остальных. ЕСПЧ, рассматривая жалобы российских заявителей, пришел к выводу, что такое вмешательство не соответствует требованию «предусмотренности законом», поскольку национальная норма не содержит достаточных предохранителей от переблокировки добросовестных сайтов [4]. Суд указал, что государство обязано выбирать технически и юридически более точные меры, если они доступны, а национальные суды — оценивать последствия ограничения для третьих лиц.

Анализ обзоров Верховного Суда РФ подтверждает, что и внутри страны проблема осознается: ВС прямо указывает на широту полномочий Роскомнадзора и необходимость учитывать риски блокировки множества ресурсов при использовании IP-адреса как объекта ограничения [6]. Однако эта позиция пока не во всех случаях дошла до практики нижестоящих судов.

Отдельно следует выделить тенденцию рассмотрения дел без участия владельцев сайтов. Нередки ситуации, когда в процесс привлекается только провайдер или хостинг-компания, а непосредственный администратор ресурса узнает о блокировке постфактум [4; 9]. Это существенно ослабляет состязательный характер судопроизводства и фактически лишает заявителя права быть услышанным.

Тем не менее последние годы демонстрируют и позитивные сдвиги. В делах, связанных с блокировкой «зеркал» запрещенных ресурсов, суды все чаще требуют от истцов конкретного доказательства тождественности контента, а не ограничиваются ссылкой на сходство доменного имени. В антипиратских спорах суды активно применяют временные меры и готовы отменять блокировку при заключении соглашений между правообладателем и владельцем ресурса [5].

Сопоставление национальной практики с решениями ЕСПЧ и позицией Конституционного Суда РФ позволяет говорить о формировании зачатков стандарта пропорциональности: суд должен оценивать не только законность основания, но и необходимость выбранной меры, а также учитывать, не существует ли менее жесткой альтернативы, позволяющей достичь той же цели [1; 4; 8].

Результаты исследования позволяют выделить несколько системных проблем, препятствующих эффективному судебному контролю за блокировкой контента. Во-первых, отсутствует обязательный судебный фильтр для большинства блокировок. Внесудебные ограничения зачастую носят долговременный характер, тогда как судебное вмешательство возможно только по инициативе заинтересованного лица. Во-вторых, недостаточна включенность заинтересованных лиц в процесс: владельцы сайтов, хостинг-провайдеры и пользователи не всегда уведомляются о рассмотрении дела. В-третьих, слабо применяется принцип соразмерности: в решениях судов редко фиксируется анализ того, могла ли цель публичного интереса быть достигнута менее ограничительными средствами. Наконец, процедуры разблокировки остаются сложными и затянутыми, что укрепляет эффект «постоянной» цензуры.

На основе выявленных проблем обоснованными представляются предложения по совершенствованию судебного контроля: расширение сферы обязательной судебной санкции; введение модели отложенного судебного контроля для внесудебных блокировок; законодательное закрепление процессуальной обязанности уведомлять всех затронутых лиц; прямое ориентирование судов на применение теста пропорциональности; упрощение процедур разблокировки; повышение компетентности судей в сфере цифровых технологий и киберправа [1; 4–11].

Проведенное исследование показывает, что российская модель блокировки интернет-контента находится в состоянии поиска баланса между свободой информации и публичными интересами, однако текущая конфигурация механизмов явно тяготеет в сторону приоритета административных инструментов. Широкое использование внесудебных блокировок при недостаточности процедурных гарантий создает риск того, что запрет цензуры будет носить преимущественно декларативный характер [1–3; 9–11].

Судебный контроль, призванный компенсировать односторонность административного вмешательства, пока реализован не в полной мере. Значительная часть решений, касающихся блокировки ресурсов, выносится без участия владельцев сайтов и без анализа соразмерности ограничений. При этом как национальные высшие суды, так и международные органы уже сформулировали ориентиры, позволяющие выстроить более взвешенный и предсказуемый подход [4–8].

Изложенное позволяет прийти к выводу о необходимости расширения судебной составляющей механизма блокировки информации и конкретизации содержания принципа пропорциональности применительно к цифровой среде, корректировки законодательства и судебной практики: введение обязательного судебного фильтра для политически чувствительных блокировок, установление кратких сроков подтверждения внесудебных мер судом, усиление процессуальных прав владельцев ресурсов, упрощение процедур разблокировки и закрепление в судебных актах развернутой оценки соразмерности вмешательства.

Реализация этих подходов может способствовать формированию такой модели регулирования, при которой государство сохраняет способность эффективно реагировать на действительно опасный контент, но не превращает борьбу с ним в инструмент подавления легитимной критики и свободного обмена мнениями. В долгосрочной перспективе это отвечает интересам как самого государства, заинтересованного в устойчивости правопорядка, так и общества, для которого свободное и открытое информационное пространство является условием развития.

Литература:

1. Конституция Российской Федерации: принята всенародным голосованием 12 дек. 1993 г. (с изм., одобр. 1 июля 2020 г.). — Офиц. интернет-портал правовой информации. — URL: https://pravo.gov.ru/constitution/
2. Об информации, информационных технологиях и о защите информации: федер. закон от 27 июля 2006 г. № 149-ФЗ (в ред. от 24 июля 2024 г.) // Собрание законодательства Рос. Федерации. — 2006. — № 31. — Ст. 3448. — Офиц. интернет-портал правовой информации. — URL: http://www.pravo.gov.ru
3. О внесении изменений в Федеральный закон «Об информации, информационных технологиях и о защите информации»: федер. закон от 28 дек. 2013 г. № 398-ФЗ // Собрание законодательства Рос. Федерации. — 2013. — № 52 (ч. I). — Ст. 6961. — Офиц. интернет-портал правовой информации. — URL: http://www.pravo.gov.ru
4. Европейский Суд по правам человека. Постановление от 23 июня 2020 г. по делам: «Владимир Харитонов против России» (жалоба № 10795/14), «ООО “Флавус” и другие против России» (жалобы № 12468/15, 23489/15, 19074/16, 20693/16), «Болгаков против России» (жалоба № 20159/15), «Энгельс против России» (жалоба № 61919/16). — База данных HUDOC. — URL: https://hudoc.echr.coe.int
5. О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты интеллектуальных прав в информационно-телекоммуникационных сетях: федер. закон от 2 июля 2013 г. № 187-ФЗ // Собрание законодательства Рос. Федерации. — 2013. — № 27. — Ст. 3479. — Офиц. интернет-портал правовой информации. — URL: http://www.pravo.gov.ru
6. Обзор практики межгосударственных органов по защите прав и основных свобод человека № 6 (2021) / Верховный Суд Рос. Федерации. — Офиц. сайт Верховного Суда РФ. — URL: https://vsrf.ru/documents/international_practice/
7. О практике применения судами Закона РФ «О средствах массовой информации»: постановление Пленума Верховного Суда РФ от 15 июня 2010 г. № 16 (в ред. от 9 февр. 2012 г.) // Бюллетень Верховного Суда РФ. — 2010. — № 8. — Офиц. интернет-портал правовой информации. — URL: http://www.pravo.gov.ru
8. Куликова С. А. Конституционный запрет цензуры в решениях Конституционного Суда РФ // Известия Саратовского ун-та. Новая серия. Серия: Экономика. Управление. Право. — 2018. — Т. 18, вып. 3. — С. 330–337. — URL: https://www.sgu.ru
9. Шаблинский И. Г. Блокировка интернет-ресурсов: судебная практика // Труды по интеллектуальной собственности. — 2021. — Т. 37, № 1–2. — С. 99–115. — URL: https://tis.hse.ru/issue/view/942
10. Руколеев В. А., Задорина М. А. Право на доступ к информации: баланс публичных и частных интересов // Юридические исследования. — 2024. — № 11. — С. 38–54. — DOI: 10.25136/2409–7136.2024.11.72106. — URL: https://nbpublish.com/library_read_article.php?id=72106
11. Информация о Российской Федерации к 134–136-й сессиям Комитета ООН по правам человека: альтернативный доклад правозащитных организаций. — ОВД-Инфо, 2022. — 23 нояб. 2022 г. — URL: https://advocacy.ovd.info/report-for-134–136-sessions
12. РосКомСвобода защитила в суде спортивный интернет-ресурс от блокировки // РосКомСвобода. — 2020. — URL: https://roskomsvoboda.org/post/roskomsvoboda-zashchitila-v-sude-sportivnyj-internet-resurs-ot-blokirovki/