В современной лингвистической науке интерес представляет выяснение тех компонентов художественного концепта «героиня», реализованного в подтипе «демоническая женщина», которые и делают ее неодолимо влекущей, прекрасной в своей греховности, вдохновляющей своего избранника или человека, безоглядно любящего ее, подчас безответно, на смелые поступки, на радикальное изменение собственной жизни. Другими словами, нам представляется более широким эвристический потенциал проблематики женщины-музы, роковой женщины, женщины-приза, нежели грешницы, к которой автора отношение все же весьма однообразное ввиду его обусловленности христианским отношением к миру.
Описание речевых особенностей и манеры поведения определяют значимые характеристики «демонической женщины» ввиду того, что многие свои возможные поступки и ситуации, способные произойти, такая героиня «проговаривает». К тому же, речевые особенности и манера поведения, как ничто другое, позволяет создать целостный образ такого персонажа, сделав весьма точные выводы не только о ее внутреннем мире, но и о ее происхождении, полученном воспитании, уровне культуры.
Так, Анна Сергеевна из романа И. С. Тургенева «Отцы и дети» отличается независимостью во взглядах и манере поведения, для нее вовсе не важен чин ее собеседника (репрезентанты выделены курсивом): «Она так же непринужденно разговаривала с своим танцором, как и с сановником, тихо поводила головой и глазами и раза два тихо засмеялась» [3]. Тем не менее, для Анны Сергеевны значимы репутации дворянских семей, сложившиеся в течение десятилетий, что позволяет судить об отпрыске дворянской фамилии на основании мнения о его предках (репрезентанты выделены курсивом): «Дождавшись конца кадрили, Ситников подвел Аркадия к Одинцовой; но едва ли он был коротко с ней знаком: и сам он запутался в речах своих, и она глядела на него с некоторым изумлением. Однако лицо ее приняло радушное выражение, когда она услышала фамилию Аркадия. Она спросила его, не сын ли он Николая Петровича?
— Точно так.
— Я видела вашего батюшку два раза и много слышала о нем, — продолжала она, — я очень рада с вами познакомиться» [3].
Речевые особенности, свойственные Анне Сергеевне, свидетельствуют о ее уверенности в себе, в собственной красоте и молодости:
«– Вы разве танцуете? — почтительно спросил Аркадий.
— Танцую. А вы почему думаете, что я не танцую? Или я вам кажусь слишком стара?
— Помилуйте, как можно… Но в таком случае позвольте мне пригласить вас на мазурку.
Одинцова снисходительно усмехнулась.
— Извольте, — сказала она и посмотрела на Аркадия не то чтобы свысока, а так, как замужние сестры смотрят на очень молоденьких братьев» [3]. Вопрос, обращенный к Аркадию Кирсанову (Или я вам кажусь слишком стара?), свидетельствует не столько о кокетстве героини, сколько о желании нарушить негласные правила провинциального дворянства: Анна Сергеевна — молодая вдова, которой вроде бы не пристало участвовать в развлечениях юного поколения. И этот «запрет» она смело нарушает. Манера поведения Анны Сергеевны (снисходительно усмехнулась, посмотрела на Аркадия не то чтобы свысока, а так, как замужние сестры смотрят на очень молоденьких братьев) говорит о том, что она очень умна и иронична и не принимает мужчин всерьез. Она проявляет тактичность и сдержанность в эпизоде общения с Базаровым (навела речь на музыку, но, заметив, что Базаров не признает искусства, потихоньку возвратилась к ботанике), но ироничное отношение к Аркадию при этом сохраняет (казалось, она ценила в нем доброту и простодушие молодости — и только): «Оказалось, что Одинцова не теряла времени в уединении: она прочла несколько хороших книг и выражалась правильным русским языком. Она навела речь на музыку, но, заметив, что Базаров не признает искусства, потихоньку возвратилась к ботанике, хотя Аркадий и пустился было толковать о значении народных мелодий. Одинцова продолжала обращаться с ним как с младшим братом: казалось, она ценила в нем доброту и простодушие молодости — и только. Часа три с лишком длилась беседа, неторопливая, разнообразная и живая» [3]. Отметим в приведенном фрагменте также дополнительное авторское уточнение, касающееся уровня образования и речевых особенностей героини (она прочла несколько хороших книг и выражалась правильным русским языком). В этом же эпизоде находим и указание на то, что манера поведения Одинцовой психологически мотивирована, в чем Тургенев добивается необходимого эстетического эффекта (выделено курсивом): «Ломание Базарова в первые минуты посещения неприятно подействовало на нее, как дурной запах или резкий звук; но она тотчас же поняла, что он чувствовал смущение, и это ей даже польстило» [3].
Общеизвестно, что манера поведения и речевые особенности Настасьи Филипповны, поистине «демонической женщины» из романа Ф. М. Достоевского «Идиот», отражают не просто страстность ее натуры, но до некоторой степени истеричность и постоянную театральность ее поступков, что в целом обусловлено, как и говорит князь Мышкин, ее судьбой «не из обыкновенных». Так, в следующем фрагменте заметна эта направленность на зрителя, акцентированность выигрышных, с точки зрения героини, ее поведенческих особенностей (выделено курсивом):
«- Да неужели же ни одного между вами не найдется, чтоб эту бесстыжую отсюда вывести! — вскрикнули вдруг, вся трепеща от гнева, Варя.
— Это меня-то бесстыжею называют! — с пренебрежительною веселостью отпарировала Настасья Филипповна: — ая-то как дура приехала их к себе на вечер звать! Вот как ваша сестрица меня третирует, Гаврила Ардалионович!».
Манера поведения Настасьи Филипповны свидетельствует о том, что она довольно хорошая актриса, умеет преподнести себя так, как ей представляется в данный момент нужным (репрезентанты выделены курсивом): «Обыкновенно бледное и задумчивое лицо ее, так все время не гармонировавшее с давешним как бы напускным ее смехом, было очевидно взволновано теперь новым чувством; и однако, все-таки ей как будто не хотелось его выказывать, и насмешка словно усиливалась остаться в лице ее.
— Право, где-то я видела его лицо! — проговорила она вдруг уже серьезно, внезапно вспомнив опять давешний свой вопрос.
— А вам и не стыдно! Разве вы такая, какою теперь представлялись. Да может ли это быть! — вскрикнул вдруг князь с глубоким сердечным укором.
<…> — Яведь и в самом деле не такая, он угадал, — прошептала она быстро, горячо, вся вдруг вспыхнув и закрасневшись, и, повернувшись, вышла на этот раз так быстро, что никто и сообразить не успел, зачем это она возвращалась» [1].
Некоторая экзальтированность свойственна и Анне Сергеевне из рассказа «Дама с собачкой» А. П. Чехова, однако эта черта обусловлена в ее поведении внутренней чистотой и желанием сохранить уважение к себе в глазах Гурова: «Анна Сергеевна, эта «дама с собачкой», к тому, что произошло, отнеслась как-то особенно, очень серьезно, точно к своему падению, — так казалось, и это было странно и некстати. У нее опустились, завяли черты и по сторонам лица печально висели длинные волосы, она задумалась в унылой позе, точно грешница на старинной картине. — Нехорошо, — сказала она. — Вы же первый меня не уважаете теперь» [4]. Особо обращает на себя внимание сравнение «точно грешница на старинной картине», которое передает не только отношение героини к самой себе, но и дает возможность читателю активизировать собственные ассоциации с текстами культуры, прежде всего, со знакомыми ему живописными полотнами.
Манера поведения и речевые особенности Катерины Львовны из повести «Леди Макбет Мценского уезда» Н. С. Лескова обнаруживают ее происхождение (таковы маркеры просторечия и разговорного стиля, которые выделены в приведенном ниже фрагменте курсивом) и, разумеется, желание нравиться, быть в центре внимания (чувствуя внезапный прилив желания разболтаться и наговориться словами веселыми и шутливыми), что закономерно для артистической натуры «демонической женщины:
«– Ну-ка, а сколько во мне будет? — пошутила Катерина Львовна и, взявшись за веревки, стала на доску.
— Три пуда семь фунтов, — отвечал тот же красивый молодец Сергей, бросив гирь на весовую скайму. — Диковина!
— Чему же ты дивуешься?
— Да что три пуда в вас потянуло, Катерина Ильвовна. Вас, я так рассуждаю, целый день на руках носить надо — и то не уморишься, а только за удовольствие это будешь для себя чувствовать.
— Что ж я, не человек, что ли? Небось тоже устанешь, — ответила, слегка краснея, отвыкшая от таких речей Катерина Львовна, чувствуя внезапный прилив желания разболтаться и наговориться словами веселыми и шутливыми.
— Ни боже мой! В Аравию счастливую занес бы, — отвечал ей Сергей на ее замечание» [2].
Каждая конкретная «демоническая женщина» русской классической литературы отличается репрезентацией речевых особенностей, поступков и действий, она в наибольшей степени подчиняет себе окружение, ставя собственную личность, свои желания и мечты в центр существования остальных.
Литература:
- Достоевский, Ф. М. Идиот [Электронный ресурс] / Ф. М. Достоевский // Достоевский Ф. М. Собрание сочинений: в 15 т. Т. 6. — Л.: Наука, 1989. — 672 с. — Режим доступа: https://ilibrary.ru/text/94/index.html
- Лесков, Н. С. Леди Макбет Мценского уезда [Электронный ресурс] / Н. С. Лесков // Лесков Н. С. Cобрание сочинений: в 11 т. Т. 1. — М.: Гослитиздат, 1956. — С. 96–144. — Режим доступа: https://ilibrary.ru/text/439/index.html
- Тургенев, И. С. Отцы и дети [Электронный ресурс] / И. С. Тергенев // Тургенев И. С. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. 7. — М.: Наука, 1981. — С. 5–190. — Режим доступа: https://ilibrary.ru/text/96/index.html
- Чехов, А. П. Дама с собачкой [Электронный ресурс] / А. П. Чехов // Чехов А. П. Полное собрание сочинений: в 30 т. Т. 10. — М.: Наука, 1977. — 496 с. — Режим доступа: https://ilibrary.ru/text/976/index.html
