Статья посвящена анализу литературных портретов «людей труда» в романе «Соть» классика отечественной литературы — Л. М. Леонова. Автор статьи анализирует представленные Л.Леоновым два враждебных лагеря персонажей, и конфликт между людьми действия, стремящимися преобразовать лесную глушь в производственный центр, и местными жителями, цепляющихся за бедное, но зато лишенное всяческих перемен, существование. В статье анализируется мотивация персонажей по отношению к строительству бумажного комбината на реке Соть — деревенских жителей «Макарихи» и обитателей старообрядческого скита. Модель конфликта между «старым временем» и «новой эпохой» созданная Л.Леоновым, в романе «Соть» стала, по мнению авторов, типологическим признаком «производственного романа».
Ключевые слова: производственный роман, творчество Л. Леонова, роман «Соть», герои и антигерои, русская советская литература.
The article is devoted to the analysis of literary images of «people of labor» in the novel «Sot» classic of Soviet literature-L. Leonova. The authors of the article confirm L. Leonov 's strict division of the actors of the novel into heroes-people active, ready to change the stalled reality, and antiheroes, defending oblique, backward and clinging to pressing forms of labor. The article reveals the different motivational approach of antiheroes to the construction of a paper mill on the river Soti. — village residents of «Makarihi» and inhabitants of skit. The model of literary images, formed by L. Leonov, in the novel «Soti», became, according to the authors, a typological sign of the production novel.
Keywords: production novel, work of L. Leonov, novel «Soti» heroes and antiheroes, Russian Soviet literature.
Тема труда, ставшая содержательной основой для отечественного «производственного романа», в течение шести десятилетий привлекала внимание таких мастеров художественного слова, как Л. Леонов, А. Малышкин, Н. Ляшко, В. Катаев, И. Эренбург, Г. Николаева, В. Панова, Ю. Трифонов, В. Липатов, А. Бек, Д. Гранин. [4: с. 14] Не менее актуальна проблематика жанра, получившего у критиков название «производственного романа» и для академической науки: в этом направлении были созданы десятки произведений, и оно неизбежно влияло на литературный процесс XX века в целом. Несмотря на более чем полувековое развитие «производственного романа» наиболее яркие его образцы создаются за относительно небольшой отрезок времени, с середины 1920-х годов и вплоть до начала 1940-х гг. Именно этот период может считаться временем становления и расцвета «производственного романа», когда писатели активно экспериментировали с художественным образом «человека труда», обращаясь как к прототипом реальности, так и к авторскому методу создания литературного портрета героя через символизацию мировоззренческих установок. В первом случае мы видим такие литературные портреты персонажей, как плотник Иван Журкин, деревенский паренек Тишка, кулак Николай Соустин (А.Малышкин, «Люди из захолустья»), или, например, образ повествователя-доменщика из «Доменной печи» Н.Ляшко. Во втором случае перед нами предстают персонажи «Цемента» и «Энергии» Ф.Гладкова, «Мужества» В.Кетлинской, «Время, вперед!» В.Катаева.
Высокую ценность для нашего исследования, сфокусированного на анализе литературного портрета героя производственного романа, представляет проза Л. Леонова 1920–1930-х годов, которая не только продолжила художественно-эстетические искания русской литературы рубежа XIX–XX веков, но и открыла новые горизонты. [6: с. 414]. И хотя первым каноническим производственным романом в советской литературе принято считать «Цемент» (1925) Ф. В. Гладкова, именно в «Соти» (1929) Л. М. Леонова оформилась важнейшая проблематика производственного романа, а именно конфликт между «старым» и «новым» временем и людьми, его представляющими. Эту проблематику мы встретим и у Н.Ляшко и у А.Малышкина и у А.Караваевой и у И.Эренбурга, и у Б.Ясенского и у других художников слова.
Объектом нашего исследования является анализ литературных портретов персонажей романа «Соть» с целью поиска тенденций, характерных для жанра в целом.
Анализ литературных героев романа «Соть»
Действие романа Л. Леонова «Соть» (1929) происходит в лесном краю, на реке Соть в Центральной России (Ярославская и Костромская области), которого почти не коснулась революция. На берегу реки стоит монашеский скит, в котором живут озлобленные на мир, боящиеся перемен люди, преимущественно «ряженые» монахи (беглые каторжники, преступники, спасающиеся от правосудия, белогвардейцы и другие противники действующей политической власти), враждебно встречающие известие о строительстве бумажного комбината.
Возможно, мотивация «ряженых монахов» к «уходу от мира» ради спасения жизни была хорошо понятна Л.Леонову, непродолжительное время служившему в белогвардейской Северной армии, а потому, по мнению Захара Прилепина, «писатель всю жизнь боялся разоблачения» [12, с. 149]. «Леонов прожил целую жизнь, чувствуя затылком мрачное дыхание своего прошлого, которое в любое мгновение могло достигнуть и спихнуть его в небытие» [12, с. 150]. Впрочем, возможно и иное объяснение, связанное с повышенным интересом и «вниманием писателя ко всему отличному от общепринятой нормы». [11: с. 236].
Заметим, что отношение литературоведов к творчеству Леонова кардинальным образом менялось, что на примерке романа «Соть» проявилось ярчайшим образом. Если в советские годы персонажи «Соти», занятые строительством бумажного комбината (Потемкин, Увадьев, Бураго, Фаворов), оценивались литературоведами как положительные герои [10: с. 50], [7: с. 110]. то в годы горбачевской «перестройки», и, особенно, «ельцинского периода», сопровождающегося распадом СССР и приходом в Россию западных либеральных ценностей, герои «Соти» неожиданно стали анти-героями, разрушающими монашеский скит. [3: с. 23], и были обнаружены новые смыслы и аналогии, например с «Котлованом» А.Платонова. [2: с. 120]. Однако, сегодня современные биографы творчества Леонова [12: с. 208] и ученые, в том числе и зарубежные русисты [9: с. 90] возвращаются к традиционной точке зрения. Мы также будем придерживаться этой установки, однако, для нас значима не столько констатация «положительности» или «отрицательности» персонажа, сколько вопрос о возможности динамичного развития итературного портрета героя.
Закономерным образом возникает вопрос о проблематике «личностного преобразования», перемен в человеческом характере, системе ценностей. Являются ли персонажи «Соти» образами статичными или же динамично меняющимися? «Тема отступничества (мировоззренческого перерождения человека) — одна из центральных у Леонова. Можно сказать, что писатель избрал проблему ущербности и непостоянства человеческого духа средоточием своей характерологии» [5: с. 220]. В любом случае, выбор героев был закономерен для Леонова 1920-х годов.
Стройка на Соти превращается в поле битвы различных представлений о будущем России — перед нами конфликт между монахами и крестьянами, обращенными в прошлое, со строителями бумажного комбината, — людьми, смотрящими в будущее. «При кратких промельках Луны корпуса лесов представали, как остовы огромных кораблей, на которых отважные моряки собирались отплыть в обетованные земли» [8, с. 160]. «Ломались рули, их заменяли новыми, только от мудрости капитана и выносливости самой команды зависел успех рейса туда, куда еще не заходили корабли вчерашнего человечества» [8, с. 161]. Эта метафора поставлена рядом с образом Ивана Увадьева, одного из наиболее ярких литературных портеров не только для творчества Леонова, но и для производственного романа в целом. Строителю бумажного комбината, Ивану Увадьеву волею судьбы и пришлось стать капитаном «корабля будущего». Именно образ социального лидера Ивана Увадьева сращивается с темой перемен, произошедших на реке Соть. Финал романа рисует картину трагичной, но результативной реализации мечты: запорошенный снегом человек, недвижно сидящий на скамейке, на вершине холма, — Иван Абрамович Увадьев любуется зажигающимися в ночи огнями Сотьстроя. Ему грезится образ будущего времени, которое он фанатично приближал для маленькой деревенской девочки Кати, строя завод, выпускающий бумагу для букварей и шелк для платьев.
Персонажей «Соти» можно условно разделить на две группы: герои деятельные и бездеятельные. Первые — субъекты действия, обладающие собственным мышлением, а вторые сами становятся объектами для воздействия со стороны лидеров социальных сообществ и профессиональных групп.
Подобная антитеза «люди действия — люди бездействия» художественно реализована в двух конфликтующих, композиционных центрах романа: жители скита и «Сотьстроители» (неологизм Л. Леонова). Работа Л. Леонова над «Сотью» начиналась именно с образа монашеского скита, отсюда и предположение о том, что автор изначально задумывал роман «Соть» как произведение о монахах [3, с. 25]. Однако, в дальнейшем, бумажный комбинат становится сюжетным центром романа, а скит — его оппозицией.
Наиболее ярко антитеза деятельных и пассивных героев проявляется в литературной галерее мужских характеров «Соти». Женские образы, обладающие другой системой ценностей и потребностей, заслуживают отдельного разговора, а наиболее деятельные женщины, как химик Сузанна, близки в образе мыслей к мужским литературным портретам.
Жители скита — более однородный коллективный образ, нежели «Сотьстроители», поскольку монахов объединяет привычное им пространство и образ жизни, в то время, как на стройку бумажного комбината стекаются люди, весьма по-разному мотивированные, что особенно ярко проявится при сокращении финансирования стройки, когда начнется «рабочий бунт».
Важно отметить, что пассивно-агрессивное отношение «монахов» к стройке, как источнику неизбежных перемен, совпадает с мировоззренческой позицией крестьян деревни Макариха, поэтому, говоря о «монахах», воображение невольно дорисовывает картину безграмотных, эгоистичных, «темных мужиков», пахарей, продолжающих жить при свете лучины. Образ крестьян «Соти» коррелирует с «дремучими» мужиками в дебютном романе Л.Леонова «Барсуки». Крестьяне Макарихи, не знакомые даже с электрофикацией, живущие при лучине и пламени печного очага, представляют собой «расширенное альтер-эго» старообрядцев, недаром Увадьев подозревает, что «скиток мог иметь крепкие корни в окрестных деревенских мужиках» [8, с. 32]. Получается «двойной» образ противников перемен: «ряженые монахи» и крестьяне. Среди жителей скита трудно отыскать хотя бы одного подлинного монаха-богослова, с четкой теософской концепцией. Это отчетливо отражают диалоги между «монахами» и «Сотьстроителями».
«Монахи всяко хвалили свое место, и один разумно указывал на дикость людей и лесов здешних, а другие упирали на то, что допрежь ни царь, ни его верные псы не трогали священного убежища. <…> А, кстати, что такое, этот ваш бог? — заинтересовался инженер Фаворов». (Примечательно, что фамилия инженера отсылает к истинному — Божественному свету, явленному Иисусом Христом своим ученикам на горе Фавор, — прим. авт.статьи). «Бог — это все, что есть, а чего нет — тоже бог», — спокойно сказал молчавший дотоле молодой монах. О несуществующем не может быть и мысли, — улыбчато метнулся Фаворов, соображая, про какого же батюшку помянул игумен. — Ну, хорошо… ваш бог… <...> Что же он такое? <…> Это Парменид, но только в русских смазанных сапогах! — громко сказал Сузанне Фаворов, а Увадьев, не подозревавший в нем таких знаний, легонько подтолкнул его ногой, чтоб уж не сдавался» [8, с. 21].
Опасение, что лесная чащоба и деревня Макариха станут мощным городским центром, а бумажный комбинат — градообразующим предприятием, является подлинной причиной ненависти монахов к разворачивающейся стройке. Бывший белогвардеец Виссарион Булавин, работающий в деревне завклубом и научившийся мимикрировать ради приспособления к среде, тайно пытается поднять крестьян на бунт против строителей бумажного комбината.
Ключевое различие, однако, между ряжеными монахами и крестьянами состоит в том, что крестьяне Макарихи ищут пути наилучшей адаптации к условиям проживания в конкретных реалиях, в лесной чащобе, опираясь на многовековой опыт своих предков, а «монахи» напротив, исповедуют философию эскапизма — бегства от реальности.
Крестьяне деревни Макариха (название вымышленное), как и обитатели скита, чувствующие себя «хозяевами территории», боятся перемен и потери привычного образа жизни. Стройка грозит неизвестностью, это пугает. Само понятие «перемен в образе жизни» попадает и для крестьян, и для «монахов» скита в категорию табуированных. Заметим, что косность мышления крестьян, недоверие и лживость, цинизм и жестокость, эгоизм и скряжничество, все это перекликается в «Соти» с более ранними произведениями Л. Леонова, и прежде всего его романом «Барсуки» и «Необыкновенными рассказами о мужиках».
Консерватизм мышления крестьян Макарихи коррелирует с другими произведениями Л. Леонова о деревне (рассказы «Петушихинский пролом», «Приключение с Иваном»), отражающими «первобытное» мышление крестьян. Отупляющая косность, меркантильность и эгоизм характера безграмотного деревенского мужика — лейтмотив ряда произведений Л. Леонова, и этот постулат справедлив для «Соти». Даже центральный дом Макарихи окружен атмосферой обветшания и упадка [8, с. 108].
Композиционным антагонистом «центра бездеятельности» является сюжетный центр активной деятельности, который персонифицирован в образах лидеров стройки — Сергея Потемкина, воплощающего лучшие традиции промышленников дореволюционной России, и организатора строительства Ивана Увадьева, советского инженера и партийного функционера.
«Точно в огневой лихорадке, Потемкин зорко окинул собрание. Он даже сократил свое слово наполовину для придания ему деловитой крепости. Увадьев, к которому перешло потом слово, не преминул подробнее остановиться на преимуществах, на которые туманно намекал Потемкин. Кроме близости культурного очага, волость получала электрификацию, постоянную медицинскую помощь, школы фабзауча и непрерывную работу на предприятиях комбината этой столбовой дороги. Кроме того, по договору, который уже с месяц лежал в Губземуправлении, крестьяне получали готовую деревню в четырех верстах от нынешнего места, школу и клуб, <… >. Он закончил, и, перечислив напоследок ряд лесных и налоговых льгот, неуклюже прокричал «ура» первому на Соти кирпичу социалистической кладки» [8, с. 109].
Инициатор Сотьстроя, лесопромышленник Сергей Потемкин, символизирует новое мышление — активное преображение природы, смену прежних устоявшихся веками отношений между человеком и окружающей его средой. Фамилия главного героя — отсылка к Григорию Потёмкину, фавориту Екатерины II, кипучая деятельность которого преобразила всё северное побережье Чёрного моря, и к одноимённому броненосцу, недавно увековеченному С. Эйзенштейном и ставшим одним из символов революции, то есть, исторического действа, преобразующего прежний мир.
Для Сергея Потемкина лес на Соти — это, прежде всего, потенциальный экономический ресурс, который не работает, а лишь гниет и зарастает паутиной. «Именно пропадающее изобилие лесов и людей здешних, не вовлеченных никак в хозяйственный кругооборот страны, и надоумило Сергея Потемкина заказать знающим людям эскизный проект небольшого бумажного предприятия» [8, с. 50].
Деловитость — важнейшая характеристика Потёмкина в романе. Она же, по мнению отдельных исследователей, может быть отнесена и к самому Леонову, в крайности даже утверждавших, что Леонов — очень деловой человек, с ярко выраженной предпринимательской жилкой, которому большевики не дали развернуться и стать предпринимателем, а в результате он стал писателем, примером «превращения коммерсанта, делового человека в художника» [5, с. 106].
Потемкин просчитывает разные экономические варианты, и первоначальная идея организации лесопилки перерастает в амбициозную идею создания бумажного комбината. «Ворчат! — молвил Потемкин, угрюмо сворачивая на привычную тропу. — Лесу много, работы нет. На экспорт не берут, а в центр возить далеко. Доска не выдержит, а бумаге все впору. Мы вот решили, надо на месте лес работать!» [8, с. 55].
Потемкин не только активный, энергичный человек, но и социальный лидер, у которого сложился образ будущего, преобразователь действительности, думающий об исторической перспективе. Он старается не адаптироваться к миру, как, крестьяне Макарихи, или «скрыться от реального мира в религиозной иллюзии», как «ряженые» монахи, а преобразовать действительность, что в психологии личности синонимично понятию «творческого мышления». «Пробивной» и целеустремленный характер героя нацелен на преобразование болотистой «гнилой» местности в «город-сад» во имя будущих поколений, и в этом система ценностей социального лидера «по — Леонову» перекликается с экзистенциальным финалом «Фауста», особенно с финальной сценой поэтического романа В. Гете.
Желание действовать, с выходом на качественный результат, — вот стратегия Сергея Потемкина, его страсть и одержимость. О проекте бумажного комбината, как о своем «детище», он думает днем и ночью, просчитывая его экономическую обоснованность, и способы оптимизации ресурсов [8, с. 55].
Далеко не все знакомые Сергея Потемкина обладают его энергией и желанием преобразовывать «пропадающий лес» в социально значимый промышленный объект. Многие игнорируют «дело Потемкина», угрожающее комфорту их формального отношения к делу, как, например, функционер Давид Жеглов, распределяющий банковские кредиты. Наконец, Потемкин встречает своего единомышленника — Ивана Увадьева.
Одержимость, как черта личности Потемкина и Увадьева (т. е. устойчивая мотивация, когда все силы подчинены достижению одной сверхзадачи), вступает в конфликт с религиозным мировоззрением героев-антагонистов. Для обитателей скита, не имеющих мысленного образа будущего, и убежденных, что «на все воля божья», понятие «одержимости» относится к разряду ругательно-негативных. В мировоззренческих установках «ряженых монахов», сращенных с эскапизмом и десоциализацией, интеллектуальная энергия и личностная активность, сила воли и масштабность человеческого характера интерпретируются как «проявление бесовщины».
Наряду с Сергеем Потемкиным композиционный «центр деятельности» персонифицирован в образе Увадьева Ивана Абрамовича, который неожиданно для себя самого становится строителем бумажного комбината, и даже возглавит стройку после того, как Потемкина сразит лейкемия. И Увадьева и Потемкина объединяет мысленный «образ будущего», желание преобразовывать действительность, приближая ее к «идеалу будущего». Для Увадьева этот образ притягателен не только в качестве профессиональной самореализации, но и обладает собственной эстетической ценностью — воображаемые девушки, которые будут носить шелк и ситец, производимый комбинатом. Для Ивана Увадьева эстетические категории связаны с человеческим обликом, а не с лесными пейзажами. Своими мечтами Увадьев делится с монахом Геласием: «Чудаковое слово — красота!.. Вот мы встанем на этом месте, на берегу. Будем строить большой завод. На том заводе станем мы делать целлюлозу из простой ели, которой пропасть тут, без дела стоит. Из нее станут люди бумагу делать — для науки, пороха — чтоб отбиваться от врагов, и многое другое на потребу живым, а, между прочим, и шелк. <...> И будет она, Шура, скажем, или Аня, мой шелк на себе носить. И отсюда поведется красота!» [8, с. 42].
Социальные лидеры Иван Увадьев и Сергей Потемкин — решительные, взвалившие на себя огромную ответственность, люди, взгляды которых устремлены в будущее, они противостоят тем, кто, как жители скита, ментально обращены в прошлое. Бездеятельность монахов объясняется отсутствием в их мышлении значимых целей. Мировоззренческий конфликт очевиден.
Именно Ивану Увадьеву, как социальному лидеру своего времени, а это эпоха НЭПа, Леонид Леонов посвящает финальную сцену романа. Преобразователь действительности, с нечеловеческой волей и мужественностью достигший цели, восходит на вершину холма и замирает, покрывается снегом, словно бы становится памятником, символом эпохи. Вспомним, как финальный эпизод романа описывает Л. Леонов. На вершине холма, на скамейке, безмолвно и неподвижно наблюдает за постепенно зажигающимися на берегу реки огнями линий электропередач Иван Увадьев, наблюдающий приход в лесное захолустье качественно новой жизни. «изменялся лик Соти и люди на ней переменились» [8: с. 288] — хрестоматийно известная строчка, подводящая логическую черту романа о переделке мира и преобразовании Российской действительности.
Конфликт между различными формами мировоззрения отразился в ряде произведений, относящихся к производственному роману: «День второй», «Люди из захолустья», «Человек меняет кожу», «Миша Курбатов», «Стальные ребра», «Энергия». [4: с. 202] Именно этот конфликт, отражающий борьбу между «старой» и «новой» эпохой, проявившийся в противостоянии города и деревни, пролетарской культуры и крестьянской, индустриализации и натурального хозяйства и землепашества характерен для производственного романа 20–30х годов, когда идет становление этого особого жанра.
Заключение
Композиционный центр романа Соть Л. Леонова определяется антагонизмом деятельностных и бездеятельных персонажей. Глубинная мотивация поведения бездеятельностных персонажей проявляется либо в таких поведенческих стратегиях, как эскапизм и десоциализация («ряженые монахи»), либо адаптация к среде, т. е. ведение натурального хозяйства (деревенские крестьяне).
Деятельностные персонажи отличаются поведенческой стратегией не адаптации, а преобразования среды, ради «общества будущего», что может рассматриваться как социальное творчество. Сергей Потемкин символизирует лидера, сосредоточившего свою энергию вокруг экономического преобразования болотистого и лесного захолустья. Иван Увадьев обладает еще и поэтическим образом будущего, его социальное лидерство связано с эстетическим представлением о будущем, о преобразовании леса, заросшего паутиной и сухостоем, в «город–сад». Для Увадьева характерен альтруизм, ведь он строит комбинат для «букваря девочки Кати» — чужого крестьянского ребенка, персонифицировавшего в себе целое поколение новых людей. Заметим, что эта задача в сознании Увадьева имеет даже большую значимость чем «маленький домашний мир», уют которого Ивану Абрамовичу могли бы обеспечить отвергнутые им жена Наталья и мать Варвара. Одновременно, Увадьев смотрит на рабочих, пришедших их обнищавших деревень участвовать в строительстве как на «человеческую глину», из которой он мечтает создавать людей нового типа. И хотя ему «многое все еще не ясно на этой фабрике новых людей», [8: с.60] он берется за эксперимент по перевоспитанию и «крещению в новую веру» монаха Геласия, который заканчивается трагически.
Таким образом, мы видим, что художественное пространство стройки не столько преображает человека, сколько ведет отбор: люди оказываются поделены на сторонников и противников строительства, и те, кто противостоит стройке, исчезают с пространства этого топоса, оказываются за его пределами. В этом плане роман «Соть» нарушает жанровый канон производственного романа, предписывавшего отражать мотив «перевоспитания» и «перековки» человеческой личности. [4: с. 76]. Л.Леонов дает свою трактовку этому мотиву, ограничиваясь проблематикой конфликта мировоззренческих установок.
Антагонизм персонажей романа Соть определяется их прежде всего отношением к социуму, обществу постреволюционного времени. Эгоизму ряженых «монахов», обеспокоенных лишь судьбой своих ветхих изб да личных наделов, противостоят альтруистические установки социальных лидеров Сергея Потемкина, Ивана Увадьева, инженера Бураго, химика Сузанны и других Соть-строителей, задумывающихся о качестве жизни будущих поколений. Понимая важность образования «дремучих крестьян» они фанатично, в четыре смены возводят комбинат, символом продукции которого становится букварь для деревенской девочки Кати.
Таким образом, роман «Соть» Леонида Леонова демонстрирует психологические критерии героя и антигероя, применительно к жанру производственного романа. Литературные портреты персонажей определены отношением персонажей к преобразованию действительности, а также восприятием героями социальных и ценностных установок «прошлого» и «нового времени».
Модель литературного конфликта «прошлое — будущее», с жёстким противостоянием мировоззренческих ценностей, сформированная Л.Леоновым в романе «Соть», стала, типологическим признаком многих довоенных «производственных романов».
Литература:
- Вахитова Т. М. Леонид Леонов: Жизнь и творчество. — М.: изд-во. «Просвещение», 1984. — 128 с.
- Вахитова Т. М. Леонов и Платонов. «Соть» и «Котлован» // Вахитова Т. М. Художественная картина мира в прозе Леонида Леонова (структура, поэтика, эволюция); Российская акад. наук, Ин-т русской лит. (Пушкинский Дом). — СПб.: Наука, 2007 — С. 109–122.
- Вахитова, Т. Художественная картина мира в прозе Леонида Леонова, изд., Наука, СПБ., 2007, 317 с.
- А. А. Гаганова Производственный роман: кристаллизация жанра. — М.:изд-во «Спутник», 2015.- 244 с.
- Дырдин А. А. Проза Леонида Леонова: метафизика мысли. — М.: Издательский дом «Синергия», 2012. — 294 с.
- История русской советской литературы, под редакцией проф. П. С. Выходцева, изд. Высшая школа, М., 1970, 696 с.
- Ковалев, В. Этюды о Леониде Леонове, изд. Современник, М., 1978, 326 с.
- Леонов Л. М. Соть: роман, Саранча: повесть. Прим. Стариковой // Леонов Л. М. Собр. соч. в 9 т. Т 4. — Ленинград: изд-во «Гослитиздат», 1961. — 352 с.
- Мухаммед Р. М., Макарем Э. Г. Борьба нового со старым в романе Л. Леонова «Соть» // Молодой ученый. — 2018. — № 37. — С. 89–95
- Сурков, Е. Проблемы творчества Леонида Леонова, соб. Соч. Л.Леонова в 10 томах, т. 1, М., 1969, 567 с
- Парамонов Б. М. Конец стиля. — М.: Издательство «Аграф», Издательство «Альтейя», 1997. — 464 с.
- Прилепин З. Н. Леонид Леонов /Захар Прилепин. — М.: Молодая гвардия, 2010. — 608 с. Серия ЖЗЛ.
