Рубеж XIX — XX веков и последующие несколько десятилетий, сплетённые в одну историческую и логическую канву, стали для России наиболее трагичным и зловещим периодом её цивилизационного развития. Череда народных волнений, революций и войн сменялась ещё более страшными и кровавыми катаклизмами. Первая мировая война и последовавшие за ней иностранная интервенция и междоусобная резня, казалось бы, ставили крест на историческом и геополитическом проекте России. В условиях исторической, нравственной и идейной распутицы, падения веками складывавшихся национальных устоев и ценностей требовалось, наверное, только чудо и какое-то сверх напряжение здоровых национальных сил, чтобы страна могла словно Феникс возродиться к новой жизни и продолжить своё существование на огромных просторах Евразии. «Подобно опрокинутому грузовику тарахтела российская машина, а людишки бегали вокруг, сбираясь снова поставить ее на колеса» [5, с. 74], писал Леонов, характеризуя тот драматический исторический момент.
На догоравших обломках Российской Империи занималось красное пламя нового цивилизационно-исторического проекта, которому суждено было проторить дорогу в космические дали, научиться использовать атом в мирных целях, победить в ещё не виданной по своим масштабам и жестокости войне, спасти мир от гитлеровского нацизма. Это было время, полное новых надежд, новой романтики, новых устремлений, новых испытаний и новых — великих — достижений.
Литература, художественно и документально запечатлевшая этот период, стала золотым фондом русской и советской классики. Леонид Леонов был одним из тех, кому посчастливилось «посетить сей мир в его минуты роковые» и благодаря своему большому писательскому таланту ему удалось раскрыть перед читателем во всех подробностях тот переломный момент на стыке эпох. В творчестве Л. Леонова нашли отражение события мирового масштаба, такие как Великая Октябрьская социалистическая революция и Вторая мировая война, а также научно-техническая революция.
Романы Л. Леонова 1930-х — «Соть» (1930), «Скутаревский» (1932), «Дорога на Океан» (1935) — отражали, по словам самого писателя, «историю столкновения наступающей первой встречи машины с дремучими недрами» [7, с. 418].
Л. Леонова интересовало не просто рождение новой стройки, преодоление природной стихии, он размышлял о месте России в цивилизационном процессе, о соотношении идеи «сотворения нового мира» с простым, «стихийным человеком», обременённым грузом прошлого [7, с. 418].
Для него важно было запечатлеть действительность, он хотел отразить важнейшие исторические события того времени. И благодаря произведениям Леонова, мы можем довольно полно воссоздать быт и дух той нарождающейся великой эпохи с её достижениями и противоречиями.
К числу произведений, ставших классикой социалистического реализма, относится роман «Соть», рассказывающей о строительстве целлюлозно-бумажного комбината на берегах затерянной в северных лесах России одноимённой реки Соти.
«Роман начал печататься в 1929 году, а в начале 1930 был уже полностью опубликован в журнале «Новый мир». В стране только начиналась великая эпоха пятилетних планов, и литература делала первые попытки выразить пафос будничного героизма и раскрыть тему экономического преображения страны. Такие новые явления общественной жизни, отразившись в сознании художника, помогли найти ему новые решения волновавших его традиционных нравственных проблем» [10, с. 78].
Роман «Соть» поистине «этапным» в творчестве Леонова. «Здесь в произведении о производстве, о стройке, Леонов, в отличие от многих его современников, пошёл по пути не событийных сюжетов и конфликтов, а философского осмысления эпохи в целом» [3, с. 590].
В романе «Соть» ярко показан Советский союз и советские люди в тот решающий и героический момент истории, когда народ осуществлял в экономике и в общественных отношениях реконструкцию промышленности на новейшей технической основе и преобразование сельского хозяйства, поэтому роман «Соть» является одним из типичных произведений социалистического реализма и примером вторжения Л. Леонова в текущую действительность [4, с. 15].
Писатель рассказывал в романе о строительстве социализма и его влиянии на людей, общество. Ему принадлежат такие слова: «Мы живем в атмосфере, ионизированной передовыми идеями века... страна наша сейчас — гигантская лаборатория, где куются — новая мораль, новые этические отношения и новая, социалистическая человечность» [4, с. 18].
В романе «Соть», как и в других романа Л. Леонова, обсуждались важные социальные проблемы страны, отношения людей к природе, формирование нравственной личности. Он представлял их как глобальные, общие для всех стран мира и для всего человечества. Писатель говорит о необходимости преобразования природы и всей страны. Социалистическое строительство вело к уничтожению старого уклада, использованию не востребованных на тот момент естественных ресурсов и реформированию страны.
Писатель стремился запечатлеть эпический масштаб разворачивающихся событий, отразить животрепещущие проблемы эпохи, показать борьбу характеров, столкнувшихся на историческом разломе, нарисовать портреты героев нового времени и донести трагические судьбы людей, не сумевших приспособиться к быстро меняющимся условиям жизни и погребенных под обломками ветхого мира или безжалостно раздавленных под колесами локомотива, бешено несущегося по рельсам прогресса.
Рисуя действительность, Леонов показал реальную среду, в которой жили персонажи его произведения, он также показал реальные события и влияние этих событий на героев. Роман «Соть» явился энциклопедией русской жизни конца 20-х гг., отобразил влияние индустриализации на умы и сердца людей и влияние новостроек на окрестные села.
Смысловым лейтмотивом романа, как нам видится, проходит тема борьбы — борьбы упорной и яростной. Мы видим столкновение двух позиций — созидания и косности. Первая олицетворена в строительстве бумажного комбината, новой жизни, вторая — в жизни скита с присущим ему староукладным консерватизмом. Тишине старого мира с его складывавшимися столетиями устоями противопоставлен шум машин, инструментов, голоса строителей [8]. В произведении неоднократно проводится аллегория строительства комбината как решительной битвы: «Походило, будто ждут войны: так умножалась армия на Соти. Приезжали механики, фельдшера, электротехники» [5, с. 107].
Это была борьба за выживание в суровых условиях разрухи и бесхозяйственности, борьба за обладание ресурсами и их эффективное освоение, без чего невозможно было бы обеспечить это выживание и независимое существование страны; борьба за лучшее будущее, за мечту, за счастье.
Победа в этой борьбе была невозможна без мобилизации масс, без их просвещения и обращения в свою «социалистическую веру», чтобы придать народному движению необходимый по мощности импульс. Поэтому в первую очередь это была борьба за умы, борьба идей и характеров, борьба старого — обречённого, но отчаянно сопротивляющегося мира, с властно прокладывающим себе дорогу новым социальным порядком, движимым новыми идеями и новой волей. В этом, на наш взгляд, заключается пафос произведения. Чтобы построить новый мир, необходимо было до основания разрушить мир старый, как гласит известная строка революционного Интернационала.
В сюжете находит свое отражение острая классовая борьба, сплочение коллектива, крушение буржуазно- индивидуалистического сознания и формирование нового человека [6, с. 342]. Леонов показал перестройку страны и изменения, происходившие в сознании людей, он изображает темные силы, противодействующие строительству социализма, и верит в победу над этими силами. Старый образ жизни, косность мышления, обычаи и привычки, глубоко пустившие корни в русский характер и русскую действительность и препятствовавшие освоению этой богатейшей территории, необходимо было безжалостно выкорчевывать: «– В клопах, в нищете да в грыже, ровно в крапиве, живем… и я не ропщу, я ее даже люблю, нищету-то мою. Ведь я что! Назначь меня в Расее командиром, — а я ее пропью, ей-ей пропью. А почему? А потому, товаришш, что мужик — дите…» [5, с. 121], — говорит один из персонажей. «– Ну, брат, пора и вырасти! — в ярости гаркнул на него Увадьев и круто свернул в проулок» [5, с. 121]. Необходимо было изживать безграмотность, суеверия и предрассудки, мешавшие движению вперед. «Тьма, ведь они до сих пор керосин от кашля пьют, керосин внутрь, понимаешь? А тут можно жизнь вдохнуть, кабы деньги. Жизнь продается за деньги…» [5, с. 53], — говорил инженер Потемкин, автор идеи строительства комбината. Таким образом, борьба, развернувшаяся на полях идеологических сражений, была порой не менее ожесточенной, чем военные баталии.
В романе «Соть» мы видим многоплановую систему конфликтов: это, во-первых, конфликт старого (монашеский скит и его обитатели) и нового (большевики) поколений вокруг социально-экономических преобразований, и во-вторых, развивающийся параллельно с ним метафизический конфликт человека и природы — человек стремится изменить природу посредством новых технологий, а природа, сопротивляясь, жестко отвечает на действия человека страшными катастрофами. Таким образом, старый мир и старые идеи аллегорически отождествляются в романе со стихией, поскольку они — каждый по-своему — препятствуют установлению нового порядка.
Эта стихия порой предстает в образе спящей дебри, символизируя отсталость и неустройство страны: «в самых дебрях, куда никто не ходит и ничего не ищет, бродит тленье, гибнет лес на корню, болотится, засорен перестоем да валежником, откуда всякая цветная гниль, в жару — отлупа, в холод — морозобоина и другая стихийная порча добра. Летом, едва теплынь, на тех же местах, где гуляли ледовитые ветры, зачинается великая гарь. Костерка не притушит охотник, сунет любознательности ради спичку в мох мимохожий озорник, и тогда на сотни верст страшно полыхает дебрь; ветер чешет ее огненные колтуны, а солнце меркнет, как яйцо, забытое в костре. Те месяцы все там, хлеб и вода, пахнет дымом; в отускневшем зное расслаблено звенит комар, и самый дым для горожан не более чем признак пришествия весны. В лесничьих сторожках одичалые, спят и видят неописуемые сны, они страдают чудовищными флюсами и поют втихомолку, зарастая волосом и равнодушные ко всему» [5, с. 51]. Иногда же это бушующая, агрессивная стихия, бросающая вызов цивилизации: «Она правильно выбрала минуту, чтоб отомстить человеку, замыслившему запрячь ее в работу. Она не хотела в трубы, она хотела течь протяжным прежним ладом, растить своих тучных рыб, хранить свою сонливую мудрость. Она как будто молчала и теперь, но Потемкин-то слышал, как она кричала пространством, что поддержали ее бунт. В ней просыпалась ее дикая сила, воспетая еще в былинах; она стала грозна, она приказывала, и вот ветры, осатанелые бурлаки небес, потащили дырявые барки с водой, а леса зашептались, а птицы вились, и в самом кровоточащем лоне ее как будто открылись тысячи новых родников…» [5, с. 175, 175].
Как верно указывает критик Е.Сурков у Леонова каждое произведение «заключает в себе некую философскую проблему, решение которой становится возможным только в итоге ожесточенного, яростного столкновения между персонажами, выражающими разные, непримиримые между собой концепции» [9, с. 19].
Поэтому борьба идей, борьба со старым миром аллегорически разворачивается параллельно с укрощением человеком стихии: «– Она бунтует,.. но мы закуем ее, и она повезет нас» [5, с. 181]; «С того момента, как Увадьев вступил на берег, и был кинут вызов Соти, а вместе с ней и всему старинному обычаю, в русле которого она текла. Он шел, и, кажется, самая земля под ним была ему враждебна» [5, с. 45]. Таящая в себе огромный созидательный потенциал стихия народа, как и стихия природы, должна быть подчинена, преобразована разумом и волей и использована в интересах прогресса — такой призыв содержит в себе роман.
Вообще, природа у Л. Леонова является не только средой, где обитают персонажи и участники событий, но также предстает одним из главных персонажей его произведений, она несет большую смысловую нагрузку, нежели простое указание на время или обстановку, в которых происходят описываемые события, но и передает посредством описания пейзажных деталей настроения героев, их мысли и чувства.
Поэтично и метафорично начало романа: «Лось пил воду из ручья. Ручей звонко бежал сквозь тишину. Была насыщена она радостью, как оправдавшаяся надежда. Стоя на раскинутых ногах, лось растерянно слушал свое сердце. С его влажных пугливых губ падали капли в ручей, рождая призрачные круги по воде» [5, с. 5]. Безмятежность девственной природы в этой картине, как бы символизирует нежащегося в мирной дреме исполинского русского богатыря, его наивную радость от умиротворенного созерцания открывающегося перед ним чудесного таинственного мира, населенного сказочными существами: «Туман наползал на берег, в природе торжественная начиналась ворожба» [5, с. 16]. Но в эту мирную картину вторгается смутное предчуствие бури и тревожное ожидание беды: «Вдруг он метнулся и канул в лесные сумраки, как камень в омут. …Дебрь угрюмилась, замолкали любовные хоры, и только те беспечальные лесовые жители, которых успело пригреть апрелем, лениво копошились на своем пригорке. Перед лицом неслыханной беды они предавались суетливому волнению, и одни запирали бревнами входы, а другие прямо ложились, навзничь, торопясь сразиться и погибнуть в борьбе» [5, с. 5, 6].
«Дул гулкий, мокрый ветер; слышалось в нем и сдержанное рычанье вод, и тягучие жалобы лесов, напоенных предвестьем гибели» [5, с. 17]. «…в воде гуляла непуганая рыба, а дербь не чувствовала занесенного над нею топора» [5, с. 97]. «Уже грозила нахлынуть буря на этот непроглядный человеческий лес» [5, с. 25, 26] — в этой строке человеческая стихия приравнивается к стихии природной.
Главным идейным оплотом отживающего мира, подпитывающим его сопротивление, в романе выступает старинный монастырский скит, расположенный в глухой чаще на берегу Соти напротив деревни Макарихи, где и планировалась гигантская новостройка. Скит, сохранившийся в этих лесах, является символом старой Руси. Он враждебно настроен к революционным изменениям и всячески пытается противостоять насильственному вторжению в природу, хотя бы оно осуществлялось и во благо человеку.
В романе скит олицетворяет отсталость, ветхость, суеверность, практическую бесполезность и глупость. Эти качества в большинстве своем находят свое отражение в характеристиках монахов. Однако, несмотря на все это, в нем таится большая и опасная сила, которую нельзя недооценивать. Словно отмирающий и гниющий орган, который заражает болезнетворными бактериями весь организм, скит распространяет тлетворное влияние на неразвитое и примитивное сознание окрестных мужиков.
В идейной борьбе с обитателями скита и их влиянием на крестьян, автор явно стоит на стороне строителей новой жизни — описание монастыря, монахов, их быта и мыслей неизменно носит язвительно-насмешливый и разоблачительный характер, порой изящно прикрытый образностью слога. «Ночными призраками, бездорожьем, ядовитыми воспареньями болот бог охранял своё гнездовье» [5, с. 12] — так емко показывает Леонов свое саркастическое отношение к монастырю.
А в описании деревенского крестного хода — при всей его бытовой правдоподобности и верно подмеченной наивности простого крестьянина — сквозит неприкрытая и снисходительная ирония как к самому действу, так и к его участникам: «Кое-кто из них успел раздобыться вином, и оттого, что от века крупность праздника на Соти измерялась количеством зарезанных, следовало ждать случайностей на исходе суток. На некотором расстоянии от них гуськом подвигался самый крестный ход. Кругленькая, плотненькая тетя Фиша из Ильюшенска дико и торжественно несла в вытянутых руках знаменитый крест из рыбьих зубов; выловленный какими-то поморами со дна моря, он почитался очень действенным средством против засухи. Вбитые в тёмное, окостеневшее от употребленья дерево, зубы затейно блестели, и, глядя на них, все простодушно забывали шинкарье Фишино ремесло. Следом шествовал припомаженный Гарася Селивакин, заметно оконфуженный: нести ему доверили икону в с п о м о ж е н и е в о р о д а х, написанную дотошным живописцем во многих и обстоятельных подробностях. Затем четверо … несли на дощатом щите огромное изображение Николы, рубленное искусным топором и тем уже одним примечательное, что в старые годы нарочно приезжал обследовать его какой-то известный академик. Саженная статуя, сплошь увешанная лентами и крестиками, которые звенели подобно бубенчикам, опасно колыхалась над головами, и, когда процессия достигла спуска, задняя пара присела на согнутых коленях, чтоб не опрокинуть Николу в Соть. Шествие заключали всякие второстепенные святыни местного и доброхотного происхождения — хоругви, овальные образа и та церковная утварь, какая потребна при водосвятном обряде. Толпа нестройно урчала молитву» [5, с. 144, 145].
В этом аспекте, на наш взгляд, автор романа проявляет определенную тенденциозность. Ведь известно, что в ту эпоху кардинальных перемен и экспериментов Советская Россия переживала трагический период борьбы с религиозным мировоззрением. Религия объявлялась «опиумом для народа» и ассоциировалось с изжившим себя атрибутом старого мира. Новая коммунистическая идеология провозглашала торжество человеческого разума и воли, религия же тогда была воплощением стихийности, бессознательности и примитивности. Литература же, являясь мощнейшим оружием пропаганды, использовалась победившим классом в той бескомпромиссной и жестокой борьбе для идейного разгрома врага.
Леонов не мог не выражать официальную позицию — в условиях идеологической войны это было бы непозволительно и непростительно. Не разоблачать идейного врага — значило быть заодно с ним. Книга, очевидно, задумывалась как просветительское произведение и имеет для читателя, помимо своей художественной ценности, также ценность документально-историческую. По ней можно судить о всех перипетиях того неоднозначного и драматического этапа борьбы старого и нового.
В романе идейная молодёжь из числа строителей новой жизни бросает вызов религиозным «идеям». Активистам почти удается сорвать молебен — они переманивают на свою сторону лучшего деревенского гармониста, собиравшегося участвовать в молебне, после чего, заслушавшись его игрой, молодежь не выдерживает и, оставив религиозную церемонию, уже коллективно переходит к ним. Затем начинается праздник. Так автор показывает силу искусства и творческого подхода в борьбе с пережитками прошлого.
Также Леонов предупреждает, что в монастырях находят свое прибежище и контрреволюционеры, которые ведут скрытую пропаганду и ждут своего часа для совершения диверсий и выступления против власти. Это наиболее опасные элементы, поскольку они хитрые, умные, образованные люди, способные мастерски скрывать свою истинную сущность. В романе таким человеком является один из главных персонажей-антигероев Виссарион Булавин.
Виссарион — «опасный и решительный противник новой жизни, пытающийся философски оправдать свою ненависть к ней. Он полон решимости ухватиться за колесо истории и повернуть его вспять» [2, с. 42]. В Виссарионе Буланине сплавлены жизнь легендарных времен гражданской войны, вымысел и новая действительность, загнавшая его в скит, в котором он скрывался от прогресса и нового уклада. Виссарион озлоблен против простых людей, против идеалов демократии и социализма, он утратил чувство реальности, фантастическое и болезненное смешение всех и всяческих представлений [2, с. 141, 143].
Виссарион человек харизматичный, способный в критических ситуациях склонить удачу на свою сторону. Несколько раз он был на волоске от гибели — сначала, повинуясь какому-то смутному чувству — смеси жалости, симпатии и восхищения, его — белого офицера — отпускает воевавшая тогда в анархистской банде Сузанна (позже перешедшая на сторону Советской власти и ставшая одним из важных участников строительства комбината), которая стреляет ему вслед в досаде на свою слабость, а подчиняясь ей, отпускает его и ухаживавший за ней матрос. Затем та же Сузанна, узнав в завклубом Буланине бывшего белогвардейца, когда-то помилованного ею, вновь не выдаёт его, несмотря на высказанные им антисоветские мысли.
Отрекшись от веры и своих собратьев по скиту (куда он, якобы, пришел лишь из любопытства) и перейдя на сторону власти, Булавин, постепенно войдя в доверие к ней и заняв положение заведующего клубом, скрытно ведет антисоветскую пропаганду, облеченную в философию отрицания культуры и прогресса. Его философский диспут с Сузанной интересен, полон драматизма и представляет один из ярчайших и наиболее глубокомысленных эпизодов романа.
Буланин считает, что человечество в погоне за прогрессом и материальными благами выродилось, утратив единство с природой и истинное счастье: «… Я говорю, что мир на небывалом еще ущербе, в основе его ненависть и месть, его законы для подлецов, его техника для расслабленных, его искусство для безумных… Цивилизация — вот путь, вырожденье — вот завершение... Не мысль, не идея, а вещь формирует сознанье. Не бог ограбил человечество, а вещь — лукавый хозяин мира. Не правда? Когда-то на заре он сам был богом, мохноногий человек: он раздавал имена и приписывал смыслы. Он был могуществен, потому что дружил со стихиями, сам сын хаоса и первоначальной силы. …Вещь обещала ему химерическое блаженство, и вот в погоне за ним, утрачивая свою великолепную дикарскую красоту, человек ринулся вперед… его бег страшен, потому что он боится отстать от своей неверной, никогда не достигаемой мечты. …Раньше он умирал от геройства или любви, теперь он погибает от расширения аорты! Утерялись все нормы, наступил хамский апогей естественных наук. Множась, они, подобно волхвам, понесли свои дары к колыбели богочеловека» [5, с. 193, 194]. "…Все рассечено и познано, но слушайте: произошел обман. Познан труп в его мертвых, раздельных частях, а живое единство ушло невозвратимо. …Человек заразился сукровицей своего знания… И вот душа изгоняется из мира сквозь строй шпицрутенов и палок» [5, с. 195].
Виссарион думает, что для того, чтобы создать новое, надо распрощаться с культурным наследием прошлого. Эта мысль звучит в его словах «надо выжечь отравленное это наследство, потому что мертвецы... все эти Гомеры да Шекспиры правят нами сильнее тиранов... Человечеству ничего не остается, кроме как забыть свое прошлое и начать сначала» [5, с. 198].
Понимая, что его идеи не смогут осуществиться без грандиозных и кровавых потрясений, он мечтает об «урагане», о «большом огне», о приходе нового Атиллы. Эта мысль ярко проявляется в его словах: «Земле нужен большой огонь. И верьте, ураган этот наступит, Атилла придет в нем. В годы войны и нищеты в России уже рождался этот ребенок, наступало прозренье истины» [5, с. 200].
Сузанна точно угадывает потаенный смысл Виссарионовской философии: «– А советские фабрики и заводы надо взрывать или не надо?» [5, с. 201] — спрашивает она его.
Как мы уже отмечали, стихия в романе «Соть» является аллегорией старого мира, который противостоит новому миру, олицетворенному в строительстве новой цивилизации. Таким образом, Виссарион призывает к разрушению нового мира и возврату к старому — к первобытной стихии. Философия Виссариона схоластически выверена, его аргументам Сузанна не всегда может найти убедительное возражение. Собственно, итог дискуссии подводится автором: «Ему (Виссариону) пришла мысль, что он запутался, что вовсе и не хватит воли на овладенье миром. Там, под сумасбродной оболочкой идеи, крылось простое человеческое честолюбье» [5, с. 201].
Стихия, монастырь и деструктивные контрреволюционные элементы сплетаются в романе в единое смысловое целое. Словно бы обладая единой волей и движимые одной целью, они действуют сообща в их противостоянии новому порядку.
Первый удар наносит стихия. На смену долгой засухе пришли ливневые дожди, поднявшие уровень воды в реке на небывалую отметку. Затем через месяц началась катастрофа — разгулявшаяся водная стихия прорвала запани (места, где скапливались сплавляемые по реке леса).
В результате стройка осталось без лесоматериалов и ее пришлось остановить на неопределенное время. Оставшиеся без работы мужики стали пить, начались драки и беспорядки. Этой ситуацией воспользовалась ждавшая своего времени контрреволюция. Активизировалась антисоветская агитация, стало появляться спрятанное до поры оружие, начались вооруженные нападения, дело шло к открытому мятежу. «Глупость мешалась с дикостью, мертвое с живым, нищета с неистребимой нечистью… гуляла человеческая метель, и уже под шумок выходили на добычу воры» [5, с. 239]; «Род эпидемического сумасшествия охватывал некоторые круги; оно начиналось с гражданской слепоты. Упускались из виду истинное значение Сотьстроя, его героическая борьба со стихией, история его возникновения. Предсказания Бураго, расцененные в свое время как угроза, сбывались: зашевелилась кулацкая Соть, а минута благоприятствовала нападению» [5, с. 230]. Основными участниками этого движения являлись представители скита, в частности, Филофей и Виссарион.
Однако сознание людей уже начинало меняться, уже стал пробуждаться в них интерес к новому образу жизни. Рабочие, поначалу приехавшие на новостройку, просто чтобы подзаработать денег, сплотились, преодолевая сопротивление стихии, в единый могучий коллектив; почувствовали масштаб происходящих преобразований, и осознав себя строителями великого будущего, поверив в социалистическую идею, уже готовы были ради нее на героический труд. «Бураго опустил глаза; на его памяти случались не раз строительные катастрофы, но этой добровольной отваги он не встречал никогда. Очень туго и с усмешкой, точно его понуждали на фальшь, он сообразил: тогда гибло чужое, тогда гибло только золото. …Стало как будто легче, он пошел вперед; ему хотелось думать о геройском безумии людей, вступавших в рукопашную с Сотью…» [5, с. 183, 184].
Еще недавно пассивная масса темных работяг, каждый из которых был озабочен только собственным интересом, на глазах превращалась в сознательный, одухотворенный большой идеей коллектив строителей социализма. «Изменялся лик Соти и люди переменились на ней» [5, с. 303] — констатирует Леонов победу нового мира над старым.
Монастырь же ждал бесславный конец: «Вассиан бесцельно обошел скит. Всюду жестокое опустошение представало его хозяйственному глазу. Ночью близ церкви десятибалльным ветром повалило дерево; вершина проломила железный навес и вышибла цветные стекла на паперти, дар все того же чудака Барулина. Подняв осколок покрупнее, Вассиан сокрушенно протирал его полою, точно он мог еще пригодиться в этом обреченном гнездовье бога. Его неудержимо потянуло прочь из гиблого места» [5, с. 202, 203].
Монахи частично разбежались, частично погибли. Филофей, ушедший в банду, был пойман во время разбойного нападения и повесился, находясь под стражей. Сама его смерть символична, поскольку самоубийство в христианстве считается отступничеством от Бога. Виссарион же был убит. Вот как описаны в романе его похороны: «Недолго помнили и об Виссарионе, — помнили, пока хоронили; даже и шрама не осталось на памяти людской. Никто, к слову, не догадывался, к о г о хоронят. Провожатых пришло немного, но это был сплоченный отряд, готовый к любому бою. Впереди всех, тотчас за приспущенным знаменем, шли гармонисты, трое, и, не умея играть грустных мелодий, старательно переиначивали на скорбь всем известную лихую песню. Скрипели колодезные журавли… и потом галки — целое небо летучей черноты! — бесстрастно поднимались с поля, пустого, точно вывернутого наизнанку» [5, с. 271].
Апогеем же конца старого мира можно считать смерть самого почитаемого скитского старца Евсевия. Описывая его конец, Леонов как будто выносит приговор религии — идейному стержню старого мира, как она понималась новой властью: «Евсевий поднялся, точно перед смертью хотел бежать из этого горького людского мрака; он распахнул свои дремучие ресницы, потому что не верил в тишину, его объявшую. — Нету бога! — крикнул он голосом, хрустким, точно сломали щепочку, и упал навзничь, и все хотели бежать отсюда, и только один Кир, подойдя к нему, поцеловал его в мертвые уста» [5, с. 216].
Описанная в романе борьба старого с новым носит абсолютно бескомпромиссный характер, и символично, что те персонажи, которые не разделяют идеалы социализма, не верят в них или не готовы идти до конца в их реализации, погибают или остаются на периферии жизни.
Трагическим примером может служить старый инженер Ренне, скептически относящийся к амбициозным планам молодого государства, хотя честно и профессионально выполняет свои служебные обязанности. Ренне, противник новой жизни, и писатель наделяет его качествами отсталого человека с неразборчивой речью, выступающего против прогресса. Вот, что думает о Ренне Жеглов: "... перед ним стоял помраченный интеллигент, для которого с начала революции потух свет в мире» [5, с. 73].
Он остаётся чужим среди строителей комбината. Как приговор истории, звучат слова инженера Бураго, сказанные Увадьеву: «Надо убрать Ренне!» [5, с. 187], «Ренне — лужа, которая не успела подсохнуть после дождя, надо помочь ей высохнуть» [5, с. 187]. Чувство попранного достоинства заставляет бедного инженера добровольно оборвать свой жизненный путь. «- Да, он растерялся перед новым… и ему поздно было перестраивать себя. Крушение старой техники для инженера есть и крушение психики… — очень спокойно сказала Сузанна, а Увадьев только плечами пожал на эту неожиданную жестокость» [5, с. 221].
Где-то на задворках романа теряется жена главного героя Увадьева Наталья. Не способная разделить с мужем его энтузиазм в строительстве новой жизни и достаточно примитивно понимая свое супружеское предназначенье, она уступает свое место сопернице из новой жизни — Сузанне, которая решительно и до конца идет к своей социалистической мечте, говоря: «поколение, которому принадлежит жизнь, порвало связь с прошлым. Оно выросло в грозе, его не увлечь мишурой из прошлого. Кроме того, у них есть смелость желаний…» [5, с. 199].
Также к этой группе персонажей можно отнести мать Увадьева Варвару, которая на протяжении всего романа как бы мечется между сыном и своей прошлой жизнью.
Итак, Одним из философских и эстетических мотивов романа «Соть» является осуществление социалистического преображения действительности, отображение острой классовой борьбы, конфликтов между поколениями, крушения буржуазно-индивидуалистического сознания и формирования нового человека [6, с. 342].
В романе Леонов показывает, что борьба должна вестись не против природы, а за нее. «Природу можно сделать союзником великого преобразования мира, ее можно отнять у тех, кто стремится сохранить ее первозданность»... [10, с. 82], как Виссарион, монахи, кулачье и некоторые другие персонажи. «Только человек, враждебный первобытной дикости и тьме, может разрушить беспорядок этих дебрей и вернуть жизнь природе»... [10, с. 82], как большевики — Увадьев, Потемкин, Жеглов и их единомышленники.
Природа для Л.Леонова является не только силой, враждебной людям, но и источником материальных и духовных приобретений человека. Рассказывая о противостоянии природы человеку-созидателю, писатель подчеркивает, что природа не может восприниматься как враг, которого следует уничтожить. [10, с. 82]
В романе «Соть» писатель излагает эту идею, он хочет вывести людей из лесов и поднять их на строительство, он хочет, чтобы непроходимые леса на берегу Соти служили человеку. Он уверен, что такое строительство в свою очередь будет способствовать разностороннему развитию России и благотворно влиять на жизнь людей.
Что же касается художественного пространства в романе «Соть», «то у Леонова в романе — два центра: монашеский скит и строительство. Строители во главе с Увадевым попадают туда случайно, заблудившись в лесу. Вокруг скита, окруженного природными стихиями, располагается «на другом берегу реки крестьянский мир»... [1, с. 112].
Литература:
- Вахитова, Т. Художественная картина мира в прозе Леонида Леонова, изд., Наука, СПБ., 2007, 317 с.
- Власов, Ф. Эпос мужества, изд. Современник, М., 1979, 528 с.
- История русской советской литературы, под редакцией проф. П. С. Выходцева, изд. Высшая школа, М., 1970, 696 с.
- Ковалев, В. Этюды о Леониде Леонове, изд. Современник, М., 1978, 326 с.
- Леонов, Л. М. Роман «Соть», изд. Современник, М., 1977, 303 с.
- Леонов, Л. М. Собрание сочинений, в 10 т, роман «Соть», изд. Художественная литература, 1982, М., т 4, 351 с.
- Русская литература 20 века, Библиографический словарь, ред. Скатов Н. Н., коллектив авторов, в 3 томах, т. 1, изд. Олма — Пресс, М., 2005, 733 с.
- Султанова, Ю. Ф. Проблемы взаимодействия человека с окружающей средой на фоне конфликта между представителями разных социальных слоев в романе Л. М. Леонова. // Режим доступа: https://cyberleninka.ru (дата обращения: 11–6-2018).
- Сурков, Е. Проблемы творчества Леонида Леонова, соб. Соч. Л.Леонова в 10 томах, т. 1, М., 1969, 567 с.
- Финк, Л. Уроки Леонида Леонова, изд. Советский человек, М., 1973, 438 с.
