История развития политической науки представляет собой смену нескольких научно-исследовательских парадигм, каждая из которых представляет собой особое видение мира, имеет свои онтологические и эпистемологические основания. Парадигма представляет собой набор взглядов, установок, методов, подходов и принципов самого отбора проблем политики, которые изучаются наукой на данном этапе. Парадигмы меняются, но это не значит, что со сменой парадигмы исследования по старым канонам не ведутся. Конечно, они продолжаются, десятки университетов продолжают проповедовать старые модели и подходы, инерция старой парадигмы очень сильна, однако заметно изменяется mainstream академического мира, и под него постепенно, так или иначе, подстраиваются все. Смена парадигмы наступает, когда прежняя парадигма больше не несет в себе большого исследовательского потенциала, когда она утрачивает новизну и способность соответствовать требованиям своего времени. В этот момент появляется новое научное направление, которое критикует своего предшественника и успешно подхватывает его знамя передовой науки и формирует новый mainstream.
Развитие и смена определенных парадигм составляет суть эволюции политической науки, и в этой работе мы сосредоточимся на последнем из таких переворотов, произошедших в научном мире — переходу от теории рационального выбора к новому институционализму. В данной статье мы постараемся ответить на вопрос: каковы слабые места теории рационального выбора и почему неоинституционализм смог заместить ее.
Политическая наука, как самостоятельная дисциплина, выделилась из политической философии начала свой путь с исследований государственных институтов. Ученые изучали и сравнивали конституционные устройства стран Запада, спорили какая модель совершеннее: Вестминстерская или Вашингтонская. Политологи концентрировались на изучении государства и его политики, единицами анализа были государство и политический институт, понимаемый как установленное законом формальное учреждение или закон. Эмпирическим материалом выступали страны Запада, но когда политологи принимались за исследование других обществ, то становились близоруки и не понимали, как подходить к анализу незападных обществ. В середине XX в. посреди затухающей политической науки произошел интеллектуальный взрыв — свершилась бихевиоралистская революция. Фокус нового направления исследований передвинулся от государственного устройства к живым людям, к акторам, которые своим взаимодействием, обменом знаниями, сменой социальных ролей и просто общением создают общество. Государство было признано ненужной единицей анализа. Однако политическая наука, будучи молодой и амбициозной, стремилась расширить сферу своего применения и научиться быть более совершенным прогностическим и объяснительным орудием, чем была до этого. Теория рационального выбора имела в своей основе методологический индивидуализм, который предполагал, что если мы поймем мотивацию и поведение отдельного индивида, то мы сможем объяснить все общество, как совокупность индивидов. Политическая наука заимствовала у микроэкономики главный инструмент — рациональную личность, homo economicus. “Человек экономический” в политике — это рациональный эгоистический деятель, стремящийся к максимизации своей пользы путем своих действий. Возможность заранее просчитать все рациональные решения такого рационального человека в разных ситуациях позволила политическим экономистам строить модели поведения человека в разных ситуациях. Гуманитарный язык политической науки был переведен на язык математики. Развитие теории рационального выбора в политологии совпало с быстрым развитием компьютеров и программирования. Сложные модели поведения человека сложились с новыми технологическими возможностями, и в итоге были получены прорывные результаты. Теория рационального выбора должна была усилить прогностические и объяснительные возможности политологии в разы, она мог сделать ее “настоящей наукой”. Полученные в результате математического моделирования результаты экстраполировались на общество в попытке объяснить происходящие там процессы, но это получалось неважно. Затем исследователи, работающие в рамках теории рационального выбора, начали активно использовать теорию игр. У них выходили идеальные модели, графики и формулы, по теории рационального выбора защищались сотни докторских диссертаций, хорошо получалось подобрать ключи к прошедшим событиям, но вот все попытки объяснить настоящее и будущее не проходили испытания временем.
Прогностические возможности теории рационального выбора казались очень привлекательными, однако попытки политологов прогнозировать в сфере реальной политики, пользуясь методами политической экономии, в 70–80 х. гг. оказались неубедительными. Объяснительная сила подхода также вызывала все больше сомнений. Энергия и потенциал теории рационального выбора к началу 1980-х гг. начал явно затухать, когда в свет вышла статья Марча и Олсена “The New Institutionalism: Organizational Factors in Political Life”. [3] Статья раскритиковала подходы теории рационального выбора и предложила новый путь для развития политической науки. Основная критика Марча и Олсена была сосредоточена на 5 главных характеристиках политической науки 1950–1970-х гг. Ими последовательно были раскритикованы контекстуализм, редукционизм, утилитаризм, функционализм и инструментализм современной им политической науки.
Контекстуализм политической науки привел к тому, что политика и государство потеряли субъектность. Политика при таком подходе создается и оказывается под влиянием социальных классов, экономики, этничности, демографии, географии и др., но сама оказывает на них мало влияния. Опираясь на понимание задачи науки в объяснении как можно большего как можно меньшим количеством законов, адепты теории рационального выбора посчитали, что для того, чтобы описать общество в целом, достаточно понять мотивацию и поведение его отдельного представителя в самых разных ситуациях. Методологический индивидуализм предполагает, что макроуровень может быть редуцирован до микроуровня без больших потерь в качестве объяснения, большое можно объяснить через малое. Атомизм был свойствен науке с древнейших времен и в редукционизме поведенческого анализа он проявился в полной мере. Утилитаризм теории рационального выбора означает, что события в политической жизни есть результат осознанных и рассчитанных решений людей. Большинство людей в своей оценке альтернатив своего поведения точны и объективны, они обладают достаточной информацией для принятия правильных решений. Однако большое количество психологических экспериментов показало, что это не так. Человек при принятии решений опирается на самые разные основания, из которых его эгоистический интерес часто бывает не самым важным. Второй удар Марч и Олсен наносят по исходному постулату теории рационального выбора о экзогенности и зафиксированности интересов и ценностей индивида при принятии выбора. Но психологические исследования вновь опровергают тезис о неизменности ценностных установок человека во время принятия и реализации своего решения.
Идея исторического прогресса была вытеснена поведенческим анализом, и возобладал функционалистский подход, который обуславливал политические решения текущими окружающими условиями. Исторические изменения при таком видении немедленно вызывали ответ акторов политики, которые принимали эффективные решения и достигали нового равновесия. В этих изменениях никак не учитывался предшествующий исторический путь общества. Исследования неоинституционалистов показали, что история значима и выявили существование некоей исторической колеи, которая, хоть и не детерминирует поведение индивидов, но подталкивает их к определенному стилю поведения и принятия решений.
Главной мишенью для разгромной критики подходов теории рационального выбора стал homo economicus. Под сомнение ставилась вообще само существование “экономического человека”, как вида. Смежные с политологией психология, социология, антропология и др. науки обеспечили серьезную критику возможности анализа современного общества с позиции рационального индивида.
Критиковался механицизм самого представления о человеке, как о максимизирующей свою полезность машины. Эта машина будет работать только если сам человек понимает и четко иерархизирует свои интересы и цели, но такое бывает нечасто. Зачастую человек лишь реагирует на экономическую среду и импульсы, но механистический мир, где детали работают, как заведенные, существует лишь в головах теоретиков. Ограничения рационального выбора проявляются не только при попытке экстраполировать поведение отдельного человека на все общество, но и при анализе сложных ситуаций отдельной личности. Сложно посчитать, как актор оценивает результаты своей деятельности, как получает информацию и как выбирает стратегии.
Немецкий социолог Макс Вебер выделял четыре типа поведения: целе-рациональное, ценностно-рациональное, традиционное и аффективное. Последние два типа поведения совершенно не относятся к homo economicus, и анализировать теми же самыми инструментами с таким поведением крайне некорректно. [1]
Большие вопросы также вызывает возможность человека учесть все факторы и принять взвешенное и рациональное решение. Чтобы принять точное и рациональное решение человеку необходимо владеть всей актуальной информацией, которая к тому же должна быть и объективной. Быть рациональным дорого, вычислительные ресурсы ограничены, а каждое решение требует тщательного взвешивания и времени, которого обычно бывает недостаточно. Помимо прочего, у человека есть естественные физиологические когнитивные ограничения. Он не может безошибочно и быстро оперировать большими объемами информации. Понимая ограничения человека при принятии решений, Герберт Саймон ввел понятие “ограниченная рациональность”. По его мнению, люди только приблизительно рациональны, т. к. их поведение состоит из вдохновения, надежд, личных прицнипов, устойчивых решений, останавливающих правил и удовлетворения.
Неоинституционалисты не призывают к отказу от математического моделирования и поведенческого анализа, а лишь утверждают, что институты тоже важны. Институты — это устойчивые структуры, заметным образом влияющие на поведение людей. Неоинституционализм утверждает, что мир политики нельзя объяснить, используя упрощенные схемы. Он повышает роль институтов и описывает весь сложный комплекс взаимодействий социального, индивидуального и институционального. [2] Неоинституционализм отличается от старого институционализма отказом от грубого структурализма, он отвергает и крайности теории рационального выбора. Помимо институционализма рационального выбора, в парадигме неоинституционализма представлены: исторический, нормативный, социологический, конструктивистский, актор-центрированный, эмпирический, феминистский институционализмы. Все эти подходы могут сильно различаться, как методами, так и фокусом на разных проблемах, но всех их роднит признание важной роли институтов в политических исследованиях.
Теория рационального выбора и “экономический человек” не выдержали испытания временем и критикой. Новые методы политической экономии, пришедшие в большую политическую науку, должны были быть приспособлены к реалиям сложной социальной науки. Математическому моделированию нужно было “притереться” к политическим процессам, научиться принимать во внимание социальный, структурный и исторический контекст. Без учета всех особенностей сложной и разнообразной жизни, опираясь на мышление типичного homo economicus, оказалось невозможным решить актуальные задачи политической науки. Свое решение этих задач, учтя все ошибки и промахи теории рационального выбора, предложил неоинституционализм, который стал новым мейнстримом в политической науке. Новый институционализм начинал с заимствования методов математики, экономики и информатики для исследования политических институтов, но в своей эволюции развил свои границы, канон и идентичность. Он пришел на смену теории рационального выбора, когда та потеряла свой запал и перестала отвечать запросам современной политической науки. Неоинституционализм занял пьедестал, поглотив другие направления и подходы, включая бихевиорализм и теорию рационального выбора.
Литература:
- Панов П. В. Теории политических институтов. Пермь, 2004;
- Норт Д. Институты, институциональные изменения и функционирование экономики. М., 1997;
- March J. G., Olsen J. P. Elaborating the “New Institutionalism” // The Oxford Handbook of Political Institutions. Oxford, 2008;
