Модальность считается одним из основополагающих признаков любого текста, в особенности ‒ художественного текста. Исследователи предлагают различные определения данной категории, но любое определение указывает на отношение говорящего к действительности. «... Под категорией модальности в целом понимается выражение отношения высказывания к действительности. Такое общее определение модальности не вызывает разногласий у лингвистов, но некоторые авторы включают в число модальных значений только интеллектуальные (рациональные), а другие — рациональные и эмоциональные значения» [8, с. 201].
Выступая, по мнению многих исследователей, универсальной семантической категорией, модальность подразделяется на два типа: объективную и субъективную. Объективная модальность является обязательным атрибутом любого текста, поскольку сообщает факт реальности, соотнося высказывание с тем, к чему это высказывание обращено. Субъективная модальность предполагает субъективную оценочность, т. е. видение реальности с точки зрения говорящего, его оценку, которая зависит от индивидуальных мотивов и особенностей восприятия действительности. Именно поэтому субъективная модальность неразрывно связана с любым художественным текстом как обязательным носителем категории субъективной экспрессивно-эмоциональной оценки. «Очень богат экспрессивно-модальными оттенками высказываний или предложений язык художественной литературы» [1, с. 58–59].
Художественный текст всегда характеризуется оценочностью и субъективностью восприятия, всегда содержит эмоциональное отношение к тому или иному предмету или явлению окружающей действительности. Как следствие в условиях художественного текста слова семантически преобразуются, включая дополнительный смысл и расширяя содержание текста. «Выражение эмоционального состояния — одна из главных черт, отличающих художественную литературу от прочих литературных направлений. Затрагивая область нерационального восприятия, эмотивность текста нацеливается в первую очередь на то, чтобы вызвать у реципиента определенную эмоциональную реакцию, психологический резонанс, и посредством чувственного сообщения предоставить ему более яркую, отчетливую картину рациональной стороны художественного произведения, преподнести концептуальный, идеологический, эстетический замысел автора в живой и органичной форме. Таким образом осуществляется прагматическое воздействие на читателя, одна из основных функций категории эмотивности» [6, с. 1]. В связи с этим многие исследователи соединяют понятие модальности (и особенно — субъективной модальности) с эмотивными языковыми средствами. «Качественными характеристиками эмоций следует считать знак (положительный или отрицательный) и субъективную модальность (удивление, радость, отвращение и др.)» [3, с. 2]. Эмотивная лексика активно участвует в создании субъективной реальности произведения, и модальные глаголы непосредственно связаны с источником эмотивности текста. Как следствие, модальный глагол неразрывно связан с понятиями реальности и ирреальности, поскольку соотносит реальность с целым комплексом ее субъективных восприятий. Открытым остается вопрос, можно ли утверждать, что субъективная модальность связана исключительно с понятием ирреальности, так же как объективная — с понятием реальности.
Модальные глаголы являются одним из способов выражения «эмоциональной реакции», экспрессивно-эмоциональной оценки в английском языке, носителями модально-эмотивного значения. Согласно общей точке зрения, модальные глаголы выражают не само действие, а отношение к нему: «Modal verbs are used to show the speaker’s attitude toward the action or state indicated by the infinitive, i.e. they show that the action indicated by the infinitive is considered as possible, impossible, probable, improbable, obligatory, necessary, advisable, doubtful or uncertain, etc.» [2, с. 145]. Именно инфинитив выражает само действие, которое необходимо, желательно или возможно.
В зависимости от своего значения модальные глаголы делятся на три основные группы:
- способность, возможность, разрешение;
- обязанность, необходимость;
- предположение, воля, доверие [10, с. 52–58].
Есть предположение, что в современном английском языке модальные глаголы постепенно занимают место сослагательного наклонения. Есть и такая точка зрения, согласно которой вместо сослагательного наклонения все чаще используются его эквивалентные формы. Такую замену легко понять, ведь, например, модальные глаголы способны передавать те же семантические значения, которые присущи сослагательному наклонению. Достаточно сравнить следующие два рассуждения в отношении модальных глаголов и сослагательного наклонения: «The use of modal verbs is in most cases independent of the structure of the sentence: the use of this or that modal verb is determined by the attitude of the speaker towards the facts contained in the sentence» [4, с. 103]; «The Subjunctive Mood shows that the action or state expressed by the verb is presented as a non-fact, as something imaginary or desired. The Subjunctive Mood is also used to express an emotional attitude of the speaker to real facts» [2, с. 167]. Очевидным становится общее свойство данных грамматических категорий, а именно: зависимость от отношения говорящего к действительности.
Модально-эмотивное значение представляет дополнительный интерес не только с точки зрения его принадлежности к той или иной языковой категории, но и с точки зрения реализации в текстах перевода. Проблема заключается в отсутствии точного переводческого механизма передачи эмотивного значения. «… Филологи единогласно отмечают отсутствие способа адекватной передачи эмотивного содержания высказывания и текста на иностранный язык. Последнее обстоятельство во многом объясняет тот факт, что перевод художественной литературы всегда считался одним из самых сложных, наиболее подверженных «потерям» видов переводческой деятельности» [6, с. 1–2].
Для получения более наглядного представления о реализации эмотивного значения в художественном тексте рассмотрим особенности функционирования некоторых модальных глаголов, выражающих обязанность и необходимость, а также примеры реализации эмотивного значения в сослагательном наклонении в романе С. Моэма «Луна и грош». Кроме того, мы сравним, насколько успешно сохраняется эмотивное значение в тексте перевода на русский язык.
Значение обязанности или необходимости связывается в английском языке с модальными глаголами «must», «should», «need», «ought to», «have to», «have got to» и «be to». При этом следует отметить, что само понятие долженствования понимается и как субъективное, и как объективное, и границы между реальностью и ирреальностью здесь размыты, поскольку весьма неоднозначно можно трактовать, реально или нереально представленное долженствование. Многоаспектность и комплексность понятия модальности проявляется в романе наиболее ярко: долженствование выражается модальными глаголами и, семантически взаимодействуя с другими лексико-грамматическими единицами, дающими эмоционально-качественную оценку явлению, получает воплощение как в грамматических, так и в лексико-номинативных категориях. Рассмотрим несколько наиболее ярких примеров.
В главе XLVI автор описывает семейную жизнь капитана Николса. Смелый и сильный, этот человек смертельно боится жены, поэтому начинает беспокоиться при ее появлении и, глядя на часы, говорит:
«Well, I must be off», he said [9, с. 134].
Выбор модального глагола «must» здесь может показаться очевидным: известное устойчивое словосочетание, используемое в повседневной речи как одна из форм прощания, аналогичная русскому варианту «мне пора идти». План объективной реальности в данном примере кажется преобладающим и исключает реализацию эмотивной функции модального глагола. В варианте перевода Н. Ман находим соответствующее ситуации переводческое решение:
− Ну, мне пора, — говорил он, наконец [5, с. 152].
Но формально-грамматическая аспектность реализации модального глагола «must» здесь не ограничивается необходимостью связать значение высказывания с действительностью с точки зрения говорящего (который использует привычную ситуации фразу). Стоит отметить, что это единственный случай в романе, когда автор приводит формулу прощания с данным модальным глаголом в частности и с модальным глаголом вообще, ограничиваясь в остальным случаях либо общим описанием прощания без прямой речи, либо используя немодальные сочетания:
When, saying I was tired, I rose to go, Mrs. Strickland made no attempt to detain me [9, с. 48].
«Good-bye, my dear. I'm grateful for all the happiness you gave me in the past» [9, с. 85].
Лишь в этом случае мы наблюдаем проявление модальности со значением необходимости: говорящий указывает на долг, выражая отношение к сообщаемому. Модальное значение необходимости получает переосмысление в контексте романа: это единственный случай употребления модального глагола в сцене прощания, где сам глагол выполняет эмотивную функцию — выражение покорности и страха.
Рассмотрим другой пример употребления модального глагола «must» со значением обязанности. Измученный, подавленный Стрев рассуждает о мудрости жизни:
We must be very humble. We must see the beauty of quietness. We must go through life so inconspicuously that Fate does not notice us. And let us seek the love of simple, ignorant people… Let us be silent, content in our little corner, meek and gentle like them.That is the wisdom of life [9, с. 108].
В данных предложениях преобладает индивидуальная оценочность ситуации, сближающая план реальности с планом ирреальности, и выбранный модальный глагол выполняет эмотивную функцию, имея целью выразить отчаяние героя, который настаивает на обязанности жить скромно и непритязательно потому, что сам он когда-то пренебрег этой обязанностью и был жестоко наказан судьбой. Повтор глагола «must» делает реализацию эмотивного значения более успешной, поскольку усиливает впечатление отчаянья, с которым Стрев настаивает на выполнении обязанности. Именно с целью усилить указанное эмотивное значение в переводе слова со значением обязанности повторяются пять раз:
Смирение подобает нам. Мы должны ценить красоту покоя. Должны идти по жизни смиренно и тихо, чтобы судьба не заметила нас. И любви мы должны искать у простых, немудрящих людей… Нам надо жить тихо, довольствоваться скромным своим уголком, быть кроткими и добрыми, как они.Вот и вся мудрость жизни [5, с. 120].
Примечательно, что усиление значения осуществляется также через переход от наречия с модальным значением предположения «perhaps», которое можно найти в рассуждении Стрева выше и которое является аналогом модального глагола «may» [7, с. 214–215]: Perhaps that is the wisdom of life, to tread in your father's steps, and look neither to the right nor to the left [9, с. 107].
Следовательно, модальные глаголы в предложениях расставлены таким образом, чтобы план эмотивности (сомнение — отчаяние) повлиял на план ирреальности: усиление эмотивного значения способствует развитию ирреальной модальности высказывания. Далее в романе находим замечание рассказчика, подтверждающее впечатление субъективной оценочности в предложениях с «must»:
To me it was his broken spirit that expressed itself, and I rebelled against his renunciation [9, с. 108].
В отношении других модальных глаголов со значениями обязанности и необходимости категории ирреальности и эмотивности реализуются еще ярче, причем эмотивный план шире там, где глагол употребляется в прямой речи и взаимодействует с другими модальными глаголами из разных групп, т. е. выявляется тесное семантическое взаимодействие модальных глаголов в границах нескольких предложений. Рассмотрим следующий пример:
…I can't live without him. I'd sooner kill myself. Talk to him about the past, and all we've gone through together. What am I to say to the children when they ask for him? His room is exactly as it was when he left it. It's waiting for him. We're all waiting for him».
Now she told me exactly what I should say. She gave me elaborate answers to every possible observation of his.
«You will do everything you can for me?" she said pitifully. «Tell him what a state I'm in».
I saw that she wished me to appeal to his sympathies by every means in my power. She was weeping freely. I was extraordinarily touched. I felt indignant at Strickland's cold cruelty, and I promised to do all I could to bring him back [9, с. 29].
Приведенные в примере модальные глаголы выражают два основных значения — долженствования («be to» и «should») и способности («can» и «could»). Противостояние способности и неспособности реализуется через отрицательные и утвердительные формы модальных глаголов, а также через употребление сначала вопросительных, а потом утвердительных форм предложений: миссис Стрикленд в беседе с рассказчиком раскрывает свою растерянность и отчаяние. Поэтому все модальные глаголы в ее речи представлены или в отрицательных, или в вопросительных формах: она отрицает возможность жить без мужа и не уверена, сможет ли собеседник ей помочь. Оба модальных глагола в предложениях с подлежащим «стоят в утвердительной форме: рассказчик выражает большую, чем у миссис Стрикленд, уверенность, что он сможет сделать необходимое. Чередование вопросительных и утвердительных форм модальных глаголов, которые синтаксически или контекстуально относятся к миссис Стрикленд, имплицитно указывают на ее притворство в отношении эмоций: до определенной степени эта женщина пытается воздействовать на собеседника, выражая свою беспомощность и в то же время указывая ему, как он должен поступить. Все это подтверждается дальнейшей оценкой ее возможностей в полумодале «be able»:
…She was able to make a show of her unhappiness [9, с. 30].
Контекстуальное воздействия на значение модального глагола таково, что категория реальности, выражаемая им, становится второстепенной, уступая место категории ирреальности, поскольку в данном случае значение способности переосмысливается: отрицательное значение понимается как утвердительное («…I can'tlive without him», но читатель переосмысливает предложение и понимает наоборот: героиня сможет прожить без мужа), вопросительная форма как утвердительная («What am I to say to the children?».. — вопрос риторический, поскольку миссис Стрикленд притворяется беспомощной).
В эмоциональной сцене расставания с любимой женой, которая решила уйти от него к Стрикленду, Стрев также приводит целый набор модальных глаголов со значением способности и обязанности:
«Oh, don't go, my darling. I can't live without you; I shall kill myself… Where are you going?" he said hastily. «You don't know what Strickland's place is like. You can't live there. It would be awful».
«If I don't care, I don't see why you should».
«Stay a minute longer. I must speak. After all, you can't grudge me that».
«What is the good? I've made up my mind. Nothing that you can say will make me alter it…"
«You must be a little reasonable. You can't live on air, you know. Strickland hasn't got a penny» [9, с. 84–85].
Противопоставление отрицательных и утвердительных форм модального глагола «can» со значением способности отражает противостояние двух героев: Стрев отрицает способность жить в разлуке, его жена — утверждает эту способность. Все глаголы со значениями обязанности («must») и запрета, т. е. отсутствия разрешения («can’t grudge») принадлежат Стреву. Эмотивный план высказываний здесь очевиден: Стрев пытается остановить жену и выдвигает обязательства и запреты, продиктованные отчаяньем, ведь он по-прежнему любит Бланш. Глагол «should» в ответной реплике Бланш относится к категории эмоционального («emotional should») [4, с. 128] и имеет значения обязанности и предположения: она не видит причины для беспокойств с его стороны и потому подвергает сомнению его обязанность заботиться о ее счастье. В подобных случаях обращает на себя внимание тот факт, что реальность описываемой ситуации уступает ее ирреальности, которая, таким образом, является доминирующей, ведь почти каждая реплика героев содержит модальный глагол с четко выраженной эмотивной функцией: каждый из героев представляет ситуацию со своей позиции, которая не совпадает с позицией другого персонажа. Ирреальность также выражена в предложении с сослагательным наклонением «It would be awful», то есть модальность высказываний формирует определенное семантическое поле, которое влияет на выбор как лексических единиц, так и грамматических форм, способных семантически точно передать смысл и реализовать эмотивную функцию высказывания. Причем, в данном случае сослагательное наклонение служит усилителем эмотивного значения: семантически связывая все высказывание с воображаемой реальностью, предложение с сослагательным наклонением выводит на первый план значение сомнения — герой не верит в правильность решения Бланш.
Употребление эмоционального глагола «should» является еще одной особенностью данного произведения, что вполне закономерно, поскольку экспрессивно-эмоциональная оценка реальности осуществляется наилучшим образом именно в диалогах персонажей, в процессе их коммуникативного взаимодействия:
1)«Why should I give him his freedom?»
«I don't think he wants it. He merely thought it might be more convenient to you» [9, с. 47];
2) «Will you let me see your pictures?»
«Why should I?»
«I might feel inclined to buy one».
«I might not feel inclined to sell one» [9, с. 59];
3) Who am I that I should seek to unravel the mysterious intricacies of sex? [9, с. 90];
4) «As a mere matter of curiosity I wish you'd tell me, have you felt the smallest twinge of remorse for Blanche Stroeve's death?»..
«Why should I?» he asked [9, с. 116];
5) «I think it's terrible that she should have been deprived of it in that cruel way, and I am ashamed because I do not really care» [9, с. 119].
Все вышеуказанные примеры глагола «should» объединены смысловой и грамматической общностью: случаи с диалогической речью — риторические вопросы, контекстуально связанные с другими предложениями в сослагательном наклонении и выражающие широкий спектр эмоций, которые легко расшифровываются в контексте: сомнение, пренебрежение, обида и пр. Вне диалогической речи это слова рассказчика, и модальный глагол здесь имеет целью передать его эмоциональное состояние и выразить отношение к ситуации. В данном случае следует отметить, что эмоциональный глагол «should» всегда сообщается с ирреальностью, выражая отношение говорящего к действительности и его попытку контролировать ситуацию: эмоциональная оценка говорящего с его эксплицитной позицией преобладает здесь настолько, что категория реальности второстепенна и сводится к отображению эмоционального плана без какого-либо плана фактического свершения действия.
Полисемантичность модального глагола «should» ярче всего проявляется именно здесь и, при максимально развернутом плане ирреальности, поддается расшифровке только в контексте предлагаемой ситуации. Точная расшифровка семантики модального глагола способствует верному пониманию его эмотивного значения в процессе перевода. Даже имея общее семантическое значение обязанности или необходимости, два глагола «should», употребленные в разных контекстах, имеют разное эмотивное значение. Сравним примеры № № 1 и 4, оба — риторические вопросы в диалогической речи. В первом случае жена Стрикленда высказывает сомнение в необходимости давать мужу свободу, пылая злостью и жаждой мести. В четвертом примере Стрикленд исполнен равнодушия к судьбе Бланш. Модальный глагол в этом случае предлагает сомнение в необходимости испытывать угрызения совести. Оба случая объединяют в себе значения необходимости и воли: говорящий подчеркивает нежелание выполнять то, что ему предлагается (волю невыполнения) и даже, своего рода, сомнение, стоит ли доверять собеседнику (значения необходимости, воли и доверия):
«Why should I give him his freedom?» [9, с. 47];
− Зачем мне давать ему свободу? [5, с. 56].
«Why should I?» he asked [9, с. 116];
− Чего мне, собственно, угрызаться? [5, с. 130].
Реализация эмотивной функции данного глагола в романе всегда осуществляется в тесном грамматическом и семантическом взаимодействии с другими центральными модальными глаголами, прежде всего с «may» / «might» и «will» / «would». В частности, в вышеуказанном примере № 1 модальный глагол «might» в значении предположения является реакцией на глагол «should», чей эмотивный план в субъективной реализации модальности смещается: риторический вопрос получает ненужный ответ, но тоже с сослагательным наклонением, тем самым оставляя все высказывания в ирреальной плоскости и утверждая семантическое значение невозможности предполагаемых действий. Жена Стрикленда не намерена уступать, а рассказчик и сам уже понимает, что уговоры отпустить мужа не имеют смысла: Ithink I was a little disappointed in her. I expected then people to be more of a piece than I do now, and I was distressed to find so much vindictiveness in so charming a creature [9, с. 47].
В примере № 4 модальный глагол «should», наоборот, сам является реакцией на модальный глагол «could» в значении способности. Употребленный в сослагательным наклонении глагол «could» субъективируется благодаря сослагательному наклонению и семантической связи с глаголом «wish»: план ирреальности разворачивает сразу целый спектр модальных значений — способности, предположения, воли. Рассказчик хочет добиться от Стрикленда выражение раскаяния, хотя, отчасти постигнув натуру собеседника, не верит в такую способность, и не без оснований: Iwatched his face for some change of expression, but it remained impassive [9, с. 116]. Риторический вопрос с эмоциональным «should» актуализирует субъективную модальность с отрицательной коннотацией: Стрикленд совершенно равнодушен к смерти Бланш, и эта актуализация выражена в переводе вводным словом «собственно».
Использование вышеуказанных модальных глаголов в сослагательном наклонении также является одной из особенностей анализируемого произведения. Поскольку процесс передачи языковых единиц с модально-эмотивными значениями может поставить переводчика перед необходимостью выбрать приоритетную категорию высказывания, здесь возникает вопрос: что первично определяет реализацию эмотивной функции на уровне предложения — модальный глагол или сослагательное наклонение? Приведем некоторые наиболее типичные примеры употребления модальных глаголов в сослагательном наклонении:
1) Iwanted no one to take notice of me, so that I might observe these famous creatures at my ease and listen to the clever things they said [9, с. 8];
2)For a fortnight it was necessary that someone should stay with him all night… [9, с. 78];
3) Ithink he might have learnt from them something that would be very useful to him [9, с. 112];
4) Iwish I could say that I recognised at once their beauty and their great originality [9, с. 121].
Если обратиться к переводу, то увидим, что не всегда значение оригинального предложения передается сослагательным наклонением:
1)Мне хотелось остаться незамеченным, чтобы спокойно наблюдать за этими великими людьми, спокойно слушать их умные речи [5, с. 13] (значение возможности);
2) Втечение двух недель его даже ночью нельзя было оставлять одного [5, с. 91] (значение обязанности и необходимости);
3) Думаю, он мог бы научиться у них чему-то полезному [5, с. 129] (значение возможности);
4) Мне бы очень хотелось сказать, что я сразу распознал их красоту и необычайное своеобразие [5, с. 136] (значение воли).
В двух случаях из четырех сослагательное наклонение заменено изъявительным, при этом в последнем случае хотя сохранено сослагательное наклонение, но значение физической возможности модального глагола «could» («мог бы») уступило преобладающему значению воли говорящего, семантически предопределенному глаголом «wish» в оригинальном варианте. В ходе сопоставительного анализа текстов перевода и оригинала мы обратили внимание на тот факт, что сослагательное наклонение заменяется в тексте перевода на изъявительное в том случае, если желаемое действие было впоследствии реализовано, т. е. план ирреальности перешел в план реальности и реализация категории эмотивности, о которой шла речь выше, сводится к минимальной, поскольку говорящий констатирует факт реальности: в первом примере рассказчик, действительно, оказался в кругу лиц, считавшихся представителями высшего общества и которые считали себя выше большинства людей по многим параметрам, а во втором примере Бланш усердно ухаживала за больным Стриклендом, оставаясь при нем днем и ночью. Реализация эмотивного значения осуществляется через отношение говорящего к плану будущего действия: в первом случае рассказчик иронизирует, подвергая сомнению возможность общения с умными людьми, во втором — выделяется чувство необходимости, которое остро переживал рассказчик, врач по образованию, поэтому вариант перевода предлагает обострение значения необходимости: замена «следует» на «нельзя».
Говоря о приоритетной роли категории модальности или наклонения в реализации эмотивного значения, следует отметить, что, тесно взаимодействуя, эти две категории, несомненно, дополняют друг друга. Однако, на наш взгляд, сослагательное наклонение имеет здесь большее значение: предложение с сослагательным наклонением выводит сообщаемую информацию в план нереальности, тем самым выполняя задачу ирреальной модальности, т. е. говорящий заявляет о гипотетической возможности или интенции или оптативном действии с точки зрения своего эмоционального настроя. Говорящий сомневается или настаивает или страстно желает, и весь этот спектр эмоций реализуется через сослагательное наклонение и должен максимально точно пониматься переводчиком. Попробуем представить первый пример без сослагательного наклонения:
I wanted no one to take notice of me. I might observe these famous creatures at my ease and listen to the clever things they said.
Модальный глагол имеет то же значение возможности (Я мог спокойно наблюдать за этими великими людьми, спокойно слушать их умные речи), но семантика предложения изменилась: значение цели, которую имел ввиду рассказчик и которая выражалась в плане ирреальности, здесь полностью аннулируется, и эмотивная функция получает меньшую нагрузку для реализации иронии, чем в оригинальном варианте. В созданном нами предложении с модальным глаголом «might» эмотивное значение редуцировано: здесь отношение к действительности более серьезное, рассказчик больше верит в реальность общения с умными людьми. Отсутствие сослагательного наклонения в переводе отчасти компенсируется иронией, которая, как отмечалось выше, уже по своей семантической природе «ирреальна» («великие и умные» люди в результате оказываются отнюдь не великими и не умными), отчасти может объясняться тем, что по сюжету рассказчик в то время был молод и неопытен и верил в то, что может встретить «великих и умных» людей в том обществе, куда его приглашали.
Представим теперь последний пример без сослагательного наклонения в переводе:
I wish I could say that I recognised at once their beauty and their great originality.
Жаль, я не могу сказать, что сразу распознал их красоту и необычайное своеобразие.
Значение способности, которая оценивается говорящим совершенно объективно, в контексте реальной модальности теряет эмоциональную нагрузку: категоричность высказывания может восприниматься как выражение претензии или досады, но в этом случае однозначно приводит к искажению смысла. Модально-эмотивное значение глагола «could» здесь второстепенно, поскольку рассказчик именно «хотел бы» понять всю гениальность работ Стрикленда с первого взгляда, он сожалеет об упущенном шансе купить его картину. Физически он не сумел понять всю ценность картин, но главное не факт реальности, а именно сожаление, желание сделать наоборот — купить хотя бы одну картину: «... and the fact remains, always to reproach me, that I never even thought of buying any.Imissed a wonderful chance» [9, с. 121]. Таким образом, правильное понимание приоритетной роли той или иной языковой категории в реализации эмотивного значения может повлиять на переводческое решение.
Литература:
- Виноградов В. В. О категории модальности и модальных словах в русском языке / В. В. Виноградов // Исследования по русской грамматике: избранные труды. — М., 1975. — С. 53–87 [Электронный ресурс]. Систем. требования: Adobe Acrobat Reader DC. Доступ для зарегистрированных пользователей. — Режим доступа: http://www.twirpx.com/file/948161/
- Грамматика английского языка. Пособие для студентов педагогических институтов / В. Л. Каушанская [и др.]. — 7-е изд. — М.: Айрис-пресс, 2014. — 384 с.
- Ириолова А. Д. Лингвистическая реализация эмоций и чувств, связанных с любовью (на материале произведений У. С. Моэма) / А. Д. Ириолова // Вестник Адыгейского государственного университета. Серия 2: Филология и искусствоведение. Выпуск № 1. 2012. — С. 1–4 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://cyberleninka.ru/article/n/lingvisticheskaya-realizatsiya-emotsiy-i-chuvstv-svyazannyh-s-lyubovyu-na-materiale-proizvedeniy-u-s-moema
- Крылова И. П. Грамматика современного английского языка: учебник / И. П. Крылова, Е. М. Гордон. — 12 изд. — М.: КДУ, 2008. — 448 с.
- Моэм С. Луна и грош. Театр. Рассказы. / С. Моэм. — Баку: Язычы, 1989. — 576 с.
- Стрельницкая Е. В. Эмотивность и перевод: Особенности языковой передачи эмоций при художественном переводе с английского языка на русский: автореф. дис. канд. филол. наук: 10.02.04, 10.02.20 / Е. В. Стрельницкая; ГОУ ВПО Московский гос. ун-т им. М. В. Ломоносова. — М., 2010. — 27 с. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.philol.msu.ru/~ref/avtoreferat2010/strelnitskaya.pdf
- Утевская Н. Л. English Grammar Book. Version 2.0 = Грамматика английского языка. Версия 2.0 / Н. Л. Утевская. — СПб.: Антология, 2012. — 480 с.
- Ширяева О. В. Объективная и субъективная модальность в медиадискурсе: семантика и прагматика / О. В. Ширяева // Гуманитарные и социальные науки. — 2013. — № 1. — С. 198–206 [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://www.hses-online.ru/2013/01/10_02_19/21.pdf
- Maugham S. The Moon and Sixpence / S. Maugham. — 2011. — [Электронный ресурс]. Систем. требования: Adobe Acrobat Reader. — Режим доступа: http://www.limpidsoft.com/A4/moonsixpence.pdf
- Quirk R. A University Grammar Of English / R. Quirk, S. Greenbaum // Longman [Электронный ресурс]. Систем. требования: Adobe Acrobat Reader DC. Доступ для зарегистрированных пользователей. — Режим доступа: http://www.twirpx.com/file/427064/
