Являясь одной из самых известных языковых категорий, модальность до сегодняшнего дня сохраняет многозначность трактовок в работах различных исследователей, которые разворачивают весьма широкий спектр ее понимания. «Проблему модальности в лингвистике, на наш взгляд, следует рассматривать как проблему выражения определенного обобщенного значения, получающего в конкретном языке то или иное выражение» [6, с. 88–90]. В. П. Попова отмечает: «…коммуникативный потенциал предложения, позволяющий ему функционировать в качестве речевой единицы — высказывания, определяется одной из таких важнейших актуализационных категорий как модальность» [9, с. 29].
На фоне множественности подходов к пониманию модальности у данной категории есть одно общее свойство, признаваемое всеми исследователями: любая трактовка категории модальности включает в себя понятие оценочности, т. е. подразумевает индивидуальную точку зрения говорящего, его субъективное понимание действительности. Согласно утверждению В. В. Виноградова, «каждое предложение включает в себя как известный конструктивный признак модальное значение, т. е. содержит в себе указание на отношение к действительности. Любое целостное выражение мысли, чувства, побуждения облекается в одну из существующих интонационных схем предложения и выражает одно из синтаксических значений, которые в своей совокупности образуют категорию модальности» [4, с. 55–56]. По мнению А. М. Пешковского, «категория модальности выражает только одно отношение — отношение говорящего к той связи, которая устанавливается им же между содержанием данного высказывания и действительностью, т. е. «отношение к отношению». При таком подходе модальность изучается как комплексная и многоаспектная категория, активно взаимодействующая с целой системой других функционально-семантических категорий языка и тесно связанная с категориями прагматического уровня» [Цит. по: 8, с. 255].
Современная теория модальности базируется, в основном, на двух концепциях: объективной и субъективной модальности. Объективная модальность является обязательной для любого высказывания, поскольку она учитывает восприятие предмета или явления как такового, существующего в действительности или могущего существовать в действительности. Это то, что является материалом сообщения, без чего невозможно соотнести высказывание с тем, к чему данное высказывание обращено. Иными словами, объективная модальность формирует текст.
Субъективная модальность, по мнению многих исследователей, имеет ведущее значение в формировании любого высказывания и понимается шире объективной. Субъективная модальность художественного текста является его непременным атрибутом. Свойства данной модальности таковы, что благодаря ее наличию художественный текст получает оценочность: говорящий дает оценку предметам и явлениям через выбор соответствующих речевых единиц. А. Г. Баранов, выделяя в своей работе «Функционально-прагматическая концепция текста» два вида модальности — объективную и субъективную и обращая особое внимание на категорию субъективной модальности, подразделяет субъективную модальность на субъективно-личностную и субъективно-межличностную. «Субъективно-личностная модальность характеризует автора текстовой деятельности и состоит из микроконцептов эмотивной, ментальной, композитивной, сенсорной и оценочной модальности. Субъективно-межличностная модальность, обусловлена интенциями автора в коммуникации (устной или письменной)» [Цит. по: 3, с. 6]. Субъективная модальность, являясь выражением говорящего к сообщаемому, характеризуется расширенным семантическим планом, поскольку подразумевает не только логическую оценку, но и лексико-грамматические способы выражения эмоциональной реакции. Именно категория субъективной модальности демонстрирует весь сложный механизм коммуникации как акта взаимодействия между говорящим, собеседником, содержанием высказывания и действительностью.
Среди модальных значений в английском языке исследователи выделяют долженствование, возможность, волю, просьбу, разрешение, запрещение, вероятность. Средства выражения модальности в английском языке подразделяются на лексико-грамматические, лексические и грамматические. К лексико-грамматическим относятся, прежде всего, модальные глаголы, к лексическим — модальные слова, к грамматическим — категория наклонения. Объективная (реальная) и субъективная (ирреальная) модальность при этом проявляются в зависимости от того, как соотносятся действительность и действие, выраженное глаголом. Объективная модальность в русском и английском языках выражается формами изъявительного наклонения. Субъективная — формами сослагательного наклонения и модальными глаголами (в английском языке) и вводно-модальными словами или модальными частицами (в русском языке). Субъективная модальность, по мнению отдельных исследователей, также находит выражение в формах повелительного наклонения.
В английском языке модальное содержание присуще, в основном, модальным глаголам, образующим небольшую группу дефектных глаголов и выражающим не само действие, а отношение к нему: предположение, сомнение, необходимость, возможность. Модальные глаголы не используются самостоятельно, а в сочетании с инфинитивом, образуя составное глагольное модальное сказуемое (compoundverbalmodalpredicate). Именно инфинитив выражает само действие, которое необходимо или возможно.
Как указывают Р. Квирк, С. Гринбаум и другие исследователи, по своему содержанию модальные глаголы делятся на три основные группы, с помощью которых выражены:
- способность, возможность, разрешение;
- обязанность, необходимость;
- предположение, воля, доверие [11, с. 52–58].
Однако стоит отметить, что по своей природе большинство модальных глаголов полисемантичны, и это значит, что в контексте один модальный глагол может иметь два и более значения, объединенных категорией модальности.
Проблема перевода модальности заключается в том, что не существует универсальных правил перевода модальных компонентов: «Выбор тех или иных средств для передачи личностной оценки отправителем содержания высказывания зависит от коммуникативного намерения самого отправителя. Он выбирает из имеющего набора языковых средств именно те, которые считает наиболее подходящими для данной ситуации» [2, с. 531]. Наиболее детальные комментарии можно встретить именно в работах, анализирующих проблему модальности с точки зрения переводческих решений, поскольку исследователи нередко сталкиваются с недостаточно полной передачей модального значения в языке перевода.
Вербальное воплощение эмотивности, динамика эмотивного значения в художественном тексте могут быть проанализированы на примере использования модальных глаголов как основных носителей модальности в английском языке. Иными словами, реализация экспрессивно-эмоционального плана невозможна без участия модальных глаголов. В данном исследовании анализ реализованного модального значения в предложении рассматривается нами с точки зрения дифференциации значений в спектре «реальность — ирреальность». Чем объясняется такой выбор? Деление модальности на реальную и ирреальную является одной из основных в теории модальности. Эмоциональный план модального значения неизбежно влияет на смыслообразующий конструкт художественного текста, и это изменение ведет к преобразованию его понятийной категории «реальность-ирреальность». Все восприятие художественного содержания сводится к этим двум категориям — категории эмотивности и категории реальности-ирреальности.
В свою очередь, следует помнить, что модальное значение определяет функцию модального глагола в предложении: например, у модального глагола “can” значение физической способности или возможности (ability, capability [5, с. 104]) определяет его функцию — передать значение физической способности или возможности подлежащего в указанном времени и наклонении. При этом эмоциональный план модального значения существует независимо от самого модального значения и во многом определяется контекстом.
Произведения С. Моэма являются отличным материалом для исследования модально-эмотивных значений. В ходе анализа текстов оригинала и перевода перед нами встала задача понять, каким образом реализуется модально-эмотивное значение в условиях контекста и можно ли утверждать о реализации категории эмотивности вне зависимости от значения и функции модального глагола в предложении. Мы взяли за основу вышеуказанное деление всех модальных глаголов на три группы в зависимости от их значения, т. е. изучили модальные глаголы “can” и “may” с точки зрения их лексического значения.
Рассматривая примеры употребления найденных модальных глаголов, мы пришли к выводу, что реализация категории эмотивности напрямую зависит от реализации категории реальности-ирреальности, а также от реализации лексического значения в предложении. Перед нами встала задача понять следующее: можно ли утверждать о наличии эмотивного плана в условиях реальности? Наибольшее сомнение в этом аспекте вызывают случаи употребления модальных глаголов в значениях первой группы, а именно — в значениях способности, возможности и разрешения. Рассмотримнекоторыеподобныепримеры c модальнымглаголом “can”/“could”:
1) It was because the Member of Parliament found that he could not leave the House that I had been invited [10, с. 15];
2) Idon't see how anyone can be expected to tackle a case like this unless he knows all the details [10, с. 26];
3) He could not do enough to show his gratitude for the whole-hearted devotion with which she had accepted the burden he laid on her [10, с. 78];
4) I cannot describe the unmeasurable contempt he put into the two words [10, с. 62];
5) You can't live on air, you know. Strickland hasn't got a penny [10, с. 85];
6) 'We can never hang it up,' she said. 'People would laugh at us' [10, с. 142];
7) ‘I couldn't let her live in those circumstances — I simply couldn't’ [10, с. 87];
8) His spectacles had tumbled off in the struggle, and he could not immediately see them [10, с. 84];
9) Blanche Stroeve stopped suddenly, and as hard as she could slapped her husband's face [10, с. 93];
10) Dr. Coutras had delivered sentence of death on many men, and he could never overcome the horror with which it filled him [10, с. 161].
В первом примере значение модального глагола — возможность (отрицательная форма указывает на отсутствие возможности), однако, во-первых, здесь можно выделить характерную для модальных глаголов полисемантичность, которая проявляется в условиях контекста: член парламента не имел возможности покинуть палату, потому что ему не было дано разрешение на это (значение разрешения). Во-вторых, контекст также предполагает иронию высказывания: рассказчик указывает на случайность, которая позволила ему присутствовать на обеде, и эта случайность определилась тем, что сам член парламента обнаружил, что не может прийти. Глагол “found” («убеждаться, приходить к заключению, считать, полагать, признавать» [1, с. 763]) допускает, что сам факт невозможности прийти на обед был субъективен: так полагал сам член парламента. Следовательно, модальный глагол приобретает дополнительный семантический оттенок иронического предположения, и само предложение может быть понято как выражение ирреальности высказывания. В этой связи будет небезынтересным указать на вариант перевода Н. Ман, в котором сохраняется отмеченное нами значение предположения:
Так как сам член парламента решил, что в этот день ему нельзя отлучиться из палаты, то на его место пригласили меня [7, с. 20].
Таким образом, модально-эмотивное значение реализуется в предложении в плане ирреальности, который может быть понят как вторичный, возникающий из контекста: отсутствие возможности, запрет, который существует в воображении персонажа, и эмотивность проявляется в насмешке рассказчика как над персонажем, так над и самой ситуацией.
Во втором примере мы находим схожее явление: модальный глагол имеет значение способности, но контекст расширяет его семантическое значение. Сочетание “don'tseehow” выражает невозможность понять, сомнение, что также контекстуально влияет на семантику модального глагола: и сам глагол, и все высказывание имеют значение предположения, вводя план ирреальности как вторичный план высказывания и, таким образом, обретая модально-эмотивное значение сомнения, а в контексте прямой речи — подозрения, обиды или возмущения.
В третьем примере модальный глагол “could” в значении «способность» синтаксически и семантически связан со словосочетанием “toshowhisgratitude”: Стрев благодарен за то, что его жена взяла на себя обязательство ухаживать за Стриклендом. Способность выразить благодарность здесь, скорее, ирреальна, поскольку степень ее выражения понимается не в прямом смысле, а в переносном: ее трудно измерить, благодарность настолько велика, что, скорее, не имеет границ. Модально-эмотивное значение выражается через гиперболизацию способности: Стрев радуется, выражает восторг. Опять обратимся к переводу данного предложения и отметим реализацию модально-эмотивного значения через лексико-грамматическую трансформацию предложения, в результате чего эмотивность получает свое воплощение в существительном «восторг», а значение физической способности (или неспособности) передается глаголом «не знал»:
Стрев, конечно, был в восторге и не знал, как благодарить жену за ту чистосердечную готовность, с которой она приняла на свои плечи это бремя [7, с. 91].
Похожее явление пересечения плана реальности и плана ирреальности можно увидеть в четвёртом примере, в котором рассказчик передает степень презрения, с которым Стрикленд говорит о своем отношении к славе и популярности. Само значение модального глагола “cannot” здесь очевидно — физическая способность, но в контексте способность эта семантически связывается с прилагательным “unmeasurable” и обретает второй план — план ирреальности: рассказчик сообщает о воображаемой способности измерить чувство, которое настолько глубоко, что измерить его становится невозможно (гиперболизация). В переводе Н. Ман физическая способность в значении модального глагола опускается как второстепенная, и на первый план выходит семантическое значение прилагательного, т. е. переводчица выделяет оценочность высказывания:
Неописуемое презрение вложил он в эти слова [7, с. 73].
В примерах № № 5, 6 и 7 модальный глагол употребляется в прямой речи, и модально-эмотивное значение реализуется следующим образом: говорящий представляет реальную ситуацию или, вернее, ситуацию, которая кажется говорящему реальной. Категория реальности-ирреальности в данных примерах имеет двойственное воплощение: с одной стороны, изъявительное наклонение указывает на реальность действий или событий, с другой стороны, эмоциональность высказываний предполагает субъективность оценки, а значит — план ирреальности. Модально-эмотивное значение глагола реализуется в предложении с прямой речью, где автор выражает эмоцию говорящего в данный момент: ревность и обиду (пример № 4), раздражение (пример № 5), волнение и сопереживание (пример № 6).
Примеры № № 8, 9 и 10 наиболее тесно соотнесены с планом реальности, поскольку автор констатирует факты как они есть, указывая на физическую способность. Стоит ли в данном случае искать эмотивный план высказывания? Мы обнаружили 193 случая употребления модального глагола “can” в значении физической способности и можем утверждать, что модально-эмотивное значение здесь реализуется в значительной меньшей степени, поскольку семантическое содержание глагола сужено планом объективной реальности. Как правило, коммуникативная функция высказывания здесь — сообщить факт реальности как таковой, без какой-либо оценочности субъективного характера со стороны автора или персонажа. Это же можно констатировать в отношении полумодалов в том же значении физической способности или возможности:
…to excite my sympathy she was able to make a show of her unhappiness [10, с. 30];
I went in only to be able to tell Mrs. Strickland that I had done my best [10, с. 31];
When in luck he was able to make a tidy sum… [10, с. 62];
Their life in its own way was an idyl, and it managed to achieve a singular beauty [10, с. 69].
Как известно, модальные глаголы “can” и “may” близки по своему значению, и поэтому их точное семантическое разграничение в определенных случаях становится проблематичным. В значении физической способности и возможности, которые понимаются как реальные, используется модальный глагол “can”, а в значении потенциальной возможности или предполагаемой способности используется “may” (possibilityduetocircumstances [5, с. 112]). С этой точки зрения глагол “may” связывается с категорией ирреальности, т. е. выступает как глагол, непосредственно влияющий на возникновение эмотивного плана высказывания (52 случая употребления в тексте романа). Рассмотрим наиболее характерные примеры употребления модального глагола “may”/”might” в романе С. Моэма:
1) Mrs. Strickland might congratulate herself that her party was a success [10, с. 16];
2) Conversion may come under many shapes, and it may be brought about in many ways [10, с. 41];
3) Her good-breeding scarcely concealed her conviction that if you were not a soldier you might as well be a counter-jumper [10, с. 44];
4) He merely thought it might be more convenient to you [10, с. 47];
5) ‘He had no beard when I knew him, but if he has grown one it might well be red’ [10, с. 56];
6) With its jagged outline it is like a Monseratt of the Pacific, and you may imagine that there Polynesian knights guard with strange rites mysteries unholy for men to know [10, с. 131].
В приведенных примерах обращает на себя внимание тот факт, что определенную роль в формировании эмотивного плана играет наклонение модального глагола “may”: изъявительное наклонение в примерах № № 1, 2 и 6 создает объективный план реальности, где автор выражает рациональное предположение, в то время как в примерах № № 3, 4 и 5 предположение выражено в сослагательном наклонении и семантически трактуется шире. В примере № 3 предположение, приписываемое миссис Мак-Эндрю, воинственно настроенной против всех, кто не принадлежит к высшему сословию, выражает презрение и пренебрежение, с какими героиня оценивает окружающих: ей достаточно предположить по внешнему виду, кто вы есть, и этого достаточно, чтобы быть презираемым. В примере № 4 рассказчик сочувствует главному герою и озвучивает то побуждение, которое кажется свойственным Стрикленду как благородному человеку, — заботу о бывшей жене. В примере № 5 рассказчик выстраивает предположение относительно личности художника, в котором он угадывает Стрикленда, и он в растерянности от того, насколько талантливым оказывается тот, кого он когда-то знал. “Might” передает сомнение, которое в дальнейшем переходит в изумление через семантически связанное модальное слово в значении «предположение, доверие»:
«That's it. He's a great artist».
«Impossible»[10, с. 57].
Вся описанная здесь реализация модально-эмотивного значения становится возможной в условиях сослагательного наклонения.
Разницу значений модальных глаголов “can” и “may”, а также различие в реализации их эмотивного плана можно проанализировать в тех случаях, где данные глаголы употребляются в одном текстовом отрезке, как в следующем примере, посвященном ироничной характеристике доктора Вейтбрехта-Ротгольца:
His heart warms to him when he can bring forward some example of cruelty or meanness, and he exults like an inquisitor at the auto da fe of an heretic when with some forgotten story he can confound the filial piety of the Rev. Robert Strickland. His industry has been amazing. Nothing has been too small to escape him, and you may be sure that if Charles Strickland left a laundry bill unpaid it will be given you in extensor… [10, с. 5].
Он захлебывался от восторга, когда ему удавалось вытащить на свет божий еще один пример жестокости или низости, и ликовал, как инквизитор, отправивший на костер еретика, когда какая-нибудь давно позабытая история подрывала сыновний пиетет его преподобия Роберта Стрикленда. Трудолюбие его достойно изумления. Ни одна мелочь не ускользнула от него, и мы можем быть уверены, что если Чарлз Стрикленд когда-нибудь не заплатил по счету прачечной, то этот счет будет приведен in extenso… [7, с. 9].
Способность доктора находить недостатки обозначена модальным глаголом “can” дважды: оба случая представляют инфинитивы глаголов в переносном значении — “bringforward” («представить, предъявить» [1, с. 279]) и“confound” («разрушать, расстраивать» [Там же. С. 436]). Сочетание модального глагола в значении физической способности в метафорическом контексте придает высказыванию оттенок иронии, поскольку план реальности рассматривается автором как отраженный в воображении рассказчика. В данном случае объективная модальность обретает эмотивный план за счет субъективной оценки говорящего. В переводе первый модальный глагол “can” реализует иронию через употребление слова с положительной коннотацией «удаваться» в отрицательном контексте предложения. Модальный глагол “may” имеет значение возможности, которая логически исходит из вышеописанных обстоятельств и закрепляет ироническое отношение рассказчика к персонажу. Семантическое значение “may” при этом расширяется: рассказчик убеждает читателя, уверяет его в правдивости своей характеристики. Функционально-семантическое поле модальности здесь существует в плане объективной реальности, но эмотивный план высказывания реализуется еще эффективнее: автор вводит местоимение “you”, и обращение к читателю привносит элемент «приобщения к сюжету», читатель становится участником событий, одним из тех, кто может знать доктора Вейтбрехта-Ротгольца. Таким образом, уверенность в характеристике становится очевидней, и эмотивность высказывания определяется ироничным отношением рассказчика к действительности.
Рассмотрим еще один пример реализации эмотивного плана у данных модальных глаголов
Nor with such a man could you expect the appeal to conscience to be effective. You might as well ask for a reflection without a mirror [10, с. 42].
Если в первом случае модальность реализуется в условиях объективной реальности и функциональное значение глагола — констатация неоспоримого факта: у такого человека нет совести, ее бесполезно искать, то втором случае модальность отражает невозможность, нереальность действия (без зеркала нельзя увидеть отражение). Модальный глагол формирует смысловой парадокс, и модальная ирреальность передает иронию автора в характеристике персонажа, поскольку предлагается сделать невозможное как нечто возможное, т. к. в самом высказывании нет отрицания, оно положительно — «ты можешь попросить».
Говоря о значении разрешения, которое является одним из основных у модального глагола “may”, мы можем отметить, что в исключительно этом семантическом значении без какого-либо намека на полисемантичность данный глагол встречается в романе один раз, но в данном случае он семантически связан с двумя другими модальными глаголами текстового отрезка:
«I can earn money for him».
«How?"
«I don't know. I shall find a way».
A horrible thought passed through the Dutchman's mind, and he shuddered.
«I think you must be mad. I don't know what has come over you».
She shrugged her shoulders.
«Now may I go?" [10, с. 85].
Употребление модального глагола “may” оправдано с точки зрения реализации модально-эмоционального значения не только самого глагола, но и всего текстового фрагмента: Бланш спрашивает разрешения уйти, но это не выражение покорности или нерешительности. Глагол “can” в значении физической возможности в ее ответе Стреву, который пытается удержать жену, указывает на объективную модальность: она уверена в своем решении уйти к Стрикленду и знает, что она будет счастлива с ним. После уверенного предположения Стрева в ее сумасшествии («Ты, должно быть, сошла с ума»), которое передает субъективную модальность в восприятии ситуации Стревом и модально-эмотивное значение отчаянья, горечи и изумления, Бланш не просит отпустить ее, а как бы подводит черту под их разговором, который бесполезен с ее точки зрения: она точно знает, что делает. Субъективная модальность заключительной фразы выражается через указание лучшего для себя и Стрева завершения разговора, и поэтому здесь семантическое значение расширяется до «разрешения, которое очевидно», сближаясь с семантикой риторического вопроса.
В переводе выделенного отрывка объективная модальность глагола “can” передается через опущение, что оправдано, поскольку высказывание приобретает необходимую категоричность (констатация факта), и имплицитно выраженное знание точного выхода из положения через разрешение уйти, на которое мы указали в предложении с модальным “may”, передано словом «можно»:
— Я буду зарабатывать для него.
— Чем?
— Не знаю. Что-нибудь придумаю.
Страшная мысль промелькнула в голове у бедняги, он вздрогнул.
— Ты, наверно, с ума сошла. Что с тобою делается?
Она пожала плечами.
— Мне можно теперь идти? [7, с. 99].
Таким образом, в случае работы с модальными глаголами “can” и “may” в романе С. Моэма «Луна и грош» реализация модально-эмотивного значения напрямую зависит от реализации категории реальности и ирреальности, а также от лексического и семантического значения модального глагола в контексте, при этом реализация эмотивного плана в условиях реальности значительно снижается (но не исключается полностью), поскольку в данном случае семантическое содержание модального глагола сужено планом объективной реальности, максимально исключающей субъективную оценку говорящего. Реализация модально-эмотивного значения модальных глаголов “can” и “may” становится более успешной в условиях сослагательного наклонения и в процессе взаимодействия с семантическим полем некоторых стилистических единиц — например, метафоры и иронии.
Литература:
- Апресян, Ю. Д. Новый Большой англо-русский словарь / Ю. Д. Апресян и др. — Т.1. — М.: Русский язык, 2000. — 832 с.
- Бармина, Е. А. Модальные глаголы как переводческая проблема / Е. А. Бармина // Studia Linguistica. — 2011. — № 5. — С. 530–537 [Электронный ресурс]. Систем. требования: AdobeAcrobatReader. — URL: http: // philology. knu. Ua /php / 4/ 7/ Studia _ Linguistica _5 _ 1/530_537.pdf (дата обращения 25.07.2016).
- Вдовина, М. В. Взаимодействие категорий модальности, времени и вида в английских предложениях с модальными глаголами: автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 «Германские языки» / М. В. Вдовина. — Спб.: 2012. — 24 с.
- Виноградов, В. В. О категории модальности и модальных словах в русском языке / В. В. Виноградов // Исследования по русской грамматике: избранные труды. — М., 1975. — С. 53–87 [Электронный ресурс]. Систем. требования: AdobeAcrobatReaderDC. Доступ для зарегистрированных пользователей. — URL: http://www.twirpx.com/file/948161/ (дата обращения: 09.08.2016).
- Крылова, И. П. Грамматика современного английского языка: учебник / И. П. Крылова, Е. М. Гордон. — 12 изд. — М.: КДУ, 2008. — 448 с.
- Ломаев, Б. Ф. К вопросу о модальности в логике и лингвистике / Б. Ф. Ломаев // Филология и лингвистика в современном обществе: материалы II междунар. науч. конф. (г. Москва, февраль 2014 г.) [Электронный ресурс]. — URL: http://www.moluch.ru/conf/phil/archive/107/5045/ (дата обращения: 10.08.2016).
- Моэм, С. Луна и грош. Театр. Рассказы. / С. Моэм. — Баку: Язычы, 1989. — 576 с.
- Насанбаева, Э. Р. Проблема модальности при переводе художественного текста / Э. Р. Насанбаева // Вестник Челябинского государственного университета. — 2011. — № 24. — С. 255–257 [Электронный ресурс]. Систем. требования: AdobeAcrobatReader. — URL: http://www.lib.csu.ru/vch/239/099.pdf (дата обращения: 04.07.2016).
- Попова, В. П. Средства выражения модального значения «волеизъявления» в английском и русском языках: сопоставительный аспект: автореф. дис. … канд. филол. наук: 10.02.04 «Германские языки» / В. П. Попова. — Краснодар, 2000. — 148 с.
- Maugham, S. The Moon and Sixpence / S. Maugham. — 2011. — [Электронныйресурс]. Систем. требования: AdobeAcrobatReader. — URL:http://www.limpidsoft.com/A4/moonsixpence.pdf (дата обращения 10.08.2016).
- Quirk, R. A University Grammar Of English / R. Quirk, S. Greenbaum // Longman [Электронныйресурс]. Систем. требования: AdobeAcrobatReaderDC. Доступ для зарегистрированных пользователей. — URL: http://www.twirpx.com/file/427064/ (дата обращения: 03.08.2016).
