Истина вконтексте деятельностной концепции знания
Семенова Эльвира Разифовна, кандидат философских наук;
Шафигуллин Ильдар Фанилевич, магистрант
Башкирский государственный аграрный университет (г. Уфа)
В классическом (корреспондентском) определении истины, принадлежащем Аристотелю, утверждается, что истина есть знание, соответствующее действительности. С развитием эпистемологического конструктивизма в европейской философии возникло сомнение в правильности этой дефиниции [1; 2]. Сомнение было вызвано тем фактом, что сама действительность оказалась загадкой. Еще Дж. Локк в своем учении о «вторичных качествах» писал о том, что часть наших знаний о действительности не совпадает с самой действительностью. Он имел в виду знания, полученные при помощи вкусовых, обонятельных, звуковых, цветовых ощущений: «В самих телах нет ничего сходного с этими нашими идеями ˂…˃. И то, что является сладким, голубым или теплым в идее, то в самих телах, которые мы так называем, есть только известный объем, форма и движение незаметных частиц» [3, с. 186]. Д. Юм развивает эту идею, утверждая, что мы ограничены миром нашего сознания и по этой причине не можем знать, как на самом деле выглядит объективная реальность, и даже в должной мере обосновать ее существование. Стройное здание эпистемологического конструктивизма, наконец-то, выстраивается И. Кантом. Он пытается доказать, почему субъективная и объективная реальность не тождественны. И полагает, что в сознании изначально присутствуют формы, которые структурируют поступающую туда информацию о мире: «Не разрешим ли мы задачи метафизики более успешно, если будем исходить из предположения, что предметы должны сообразоваться с нашим познанием, — а это лучше согласуется с требованием возможности априорного знания о них, которое должно установить нечто о предметах раньше, чем они нам даны. Здесь повторяется то же, что с первоначальной мыслью Коперника: когда оказалось, что гипотеза о вращении всех звезд вокруг наблюдателя недостаточно хорошо объясняет движения небесных тел, то он попытался установить, не достигнет ли он большего успеха, если предположить, что движется наблюдатель, а звезды находятся в состоянии покоя. Подобную же попытку можно предпринять в метафизике, когда речь идет о созерцании предметов. Если бы созерцание должно было согласоваться со свойствами предметов, то мне непонятно, каким образом можно было бы знать что-либо a priori об этих свойствах; наоборот, если предмет (как объект чувств) согласуется с нашей способностью к созерцанию, то я вполне представляю себе возможность априорного знания» [4, с. 23]. Согласно Канту человек познает в объекте свои собственные конструкции. В философии этот процесс завершается созданием неклассической философии [5]. Теперь под истиной стали понимать не соответствие знания объекту, а совпадение объекта со знанием. Это имело последствия, например, в виде появления различных концепций истории [6; 7.]
Проблема, которая возникает, заключается в том, как объект становится содержанием сознания. Свет на эту проблему проливает деятельностная концепция знания. Ее основная идея заключается в том, что структура объекта «снимается» структурой практической деятельности субъекта. А структура много раз повторенной практики постепенно формирует психические действия. Определенная последовательность практических действий интериоризуется и превращается в мыслительные схемы, которые мы и называем знанием [8]. Но такая схема слишком прямолинейна. Дело в том, что сама действительность существует не только в виде материальных предметов. Человеческая практика является также видом реальности. Поэтому между знанием и материальным объектом находится практическая деятельность человека, которая и является непосредственным детерминантом знания.
И еще один важный аспект этой проблемы. Познаваемый мир состоит не только из объектов природы, но и вещей, созданных человеком — «второй природы». В этих вещах опредмечены человеческие знания. Когда человек работает с этим видом реальности, он «распредмечивает» эти знания, присваивая их себе. Таким образом, познавая «вторую природу», мы получаем знания не только о свойствах материальных предметов, но и знания о мыслях, чувствах и ценностях их создателей. По этой причине концепция истины созерцательного материализма слишком примитивна для характеристики человеческих знаний.
Важно также заметить, что индивидуальное познание созданного человеком мира вещей реализуется прежде всего при помощи языка, который представляет собой знаки, замещающие орудия труда. Один из основателей деятельностного подхода Л,С. Выготский считал, что мышление происходит тождественно практической деятельности. Только вместо орудий труда здесь используются их репрезентанты (знаки). В этом случае структура мышления есть отражение структур практической деятельности. Мышление является аналогом форм (схем, структур) практической деятельности людей. По этой причине истину нужно соотносить не с природной реальностью, а практической деятельностью человека. В этом, видимо, заключается и правильное понимание тезиса «практика — критерий истины». Эту позицию в научном познании защищал и последовательный сторонник деятельностной концепции знания И. С. Алексеев, который называл себя «субъективным материалистом». Он полагал, что «первосубстанцией» познания является материальная деятельность человека, а не объективная реальность, например, природа [9].
Таким образом, знания (в том числе, истинные) не являются непосредственным отражением внешнего мира, а его отражением через форму деятельности. Причем они есть результат выборочного отражения: человек из реальности выделяет ту ее часть, которая с его точки зрения является важной для его существования.
Не является ли такая точка зрения субъективистской? Мы полагаем, что нет. От того, что практическая деятельность является непосредственным основанием мышления, не вытекает, что она только субъективна. Ведь формы деятельности, которые применяет человек, во многом детерминированы объектом познания. И первичной детерминантой в этом процессе выступает не практика, а сам материальный объект вовлеченный в процесс деятельности человека. Вследствие этого об отношении истины к ее объективному основанию нужно говорить как о двух видах отношений: 1) отношение субъекта к объекту, который имеет деятельностный характер; 2) отношение знания к объективно существующей реальности, имеющее предметный характер. В знании эта предметность проявляется в виде его интенциональности, когда, например образ предмета воспринимается человеком как сам предмет [10; 11]. Эти два отношения совпадают в процессе материальной деятельности. Можно утверждать, что деятельностное и предметное в истине не противоречат друг другу, но полностью и не совпадают: в деятельности в любом случае присутствует субъективный компонент, но в целом ее структура должна быть тождественна структуре познаваемого объекта. Именно из этого различия, по нашему мнению, и возникает диалектическое понимание истины как единства объективного и субъективного знания [12]. Видимо, этим фактом можно объяснить и характеристику истины как единства абсолютного и относительного знания. Мы полагаем, что абсолютность истины связана с ее предметностью, а относительность — детерминирована ее деятельностной природой.
Таким образом, истина есть противоречивое единство объективного и субъективного, абсолютного и относительного знания. Такая же противоречивость проявляется и при характеристике истины как единства конкретного и абстрактного знания [13]. Онтологическим основанием такого противоречия, по нашему мнению, также является различие между объектом и деятельностью с этим объектом. Конкретность истины есть продукт индивидуальной деятельности, учитывающей своеобразие ситуации в момент познания. Абстрактность истины, как мы полагаем, является продуктом тех алгоритмом деятельности, которые сложились в результате действий множества субъектов. Такая обобщенная форма деятельности важна для субъекта познания, ибо она концентрирует в себе тот опыт, который накоплен в ряде случаев целыми поколениями. Этот опыт не учитывает нюансы, существующие в конкретном акте познания, но зато он содержит тот общий алгоритм, который испытан человеческой практикой. Именно из этого опыта вырастают к примеру научные законы. Если бы такого опыта не было, то не было бы и научных теорий, которые обладают свойством инвариантности.
Литература:
- Rakhmatullin R. Classical positivism: general characteristics // Nauka i studia. 2015. Т. 9. С. 233–235.
- Рахматуллин Р. Ю. Позитивизм как первая философия науки // Вестник ВЭГУ. 2014. № 6 (74). С. 150–159.
- Локк Д. Сочинения: в 3-х т. М.: Мысль, 1985. Т. 1. 621 с.
- Кант И. Сочинения: в 8-ми т. М.: Чоро, 1994. Т. 3. 741 с.
- Рахматуллин Р. Ю., Семенова Э. Р. Генезис эпистемологического конструктивизма в европейской философии // Исторические, философские, политические и юридические науки, культурология и искусствоведение. Вопросы теории и практики. 2016. № 4–1 (66). С. 151–153.
- Рахматуллин Р. Ю. Проблема объективности исторического знания или как возможен единый учебник истории // European Social Science Journal. 2014. № 8–3 (47). С. 69–73.
- Рахматуллин Р. Ю. Историческое знание в контексте философии науки // Вестник ВЭГУ. 2015. № 3 (77). С. 129–137.
- Пивоваров Д. П. О соотношении предметного и операционального компонентов научного знания // Вопросы философии. 1977. № 5. С. 89–99.
- Алексеев И. С. Деятельностная концепция познания и реальности. Избранные труды по методологии и истории физики // М.: Руссо, 1995. 528 с.
- Рахматуллин Р. Ю., Сафронова Л. В., Рахматуллин Т. Р. Образ как гносеологическая категория: трудности определения // Вестник ВЭГУ. 2008. № 3. С. 6–14.
- Рахматуллин Р. Ю., Семенова Э. Р. Образ как элемент педагогического пространства // Молодой ученый. 2013. № 10. С. 531–533.
- Лукманова Р. Х., Столетов А. И. Проблема истины в философии Хайдеггера // Философия и общество. 2008. № 4. С. 166–174.
- Рахматуллин Р. Ю. Истина как гносеологическая категория // Теоретические и прикладные аспекты современной науки. 2014. № 2–1. С. 156–157.
