Теоретико-правовые аспекты уголовно-правовой фикции



Фикция — в буквальном переводе с латинского (fictio) — означает вымысел, нечто несуществующее, нереальное [1]. Современное законодательство, как и законодательство советского периода, не содержит определения правовой фикции. Несмотря на то, что каждый ученый, изучающий эту тему, считает своим долгом привести вариант определения правовой фикции [2, с. 6], в правовой науке на сегодняшний день нет единого подхода к данному вопросу.

Представляется верным начать рассмотрение данного вопроса с определений, данных ведущими теоретиками и практиками лексикографии. Так, по мнению В. И. Даля, фикция — это «вещь или дело мнимое, вымысел, плод воображения, морока» [3, с. 534]. С. И. Ожегов и Н. Ю. Шведова считают, что фикция — это «намеренно созданное, измышленное положение, построение, не соответствующее действительности, а также вообще подделка» [4, с. 840]. Т. Ф. Ефремова дает определение фикции как «сознательно созданного положения, которому ничто не соответствует в действительности, но которым, как допущением, пользуются с какой — либо определенной целью» [5]. Большой энциклопедический словарь определяет фикцию как «нечто несуществующее, мнимое, ложное» [6, с. 396]. Под фикцией в философской энциклопедии понимается «предложение, вероятность которого осознается» [7, с. 480]. Психологическая наука связывает понятие «фикция» с любым гипотетическим образованием, внутреннее состояние или теоретический процесс которого рассматривается «как будто» [8, с. 424].

Правовая фикция представляет собой категорию, использование которой в правотворческой деятельности и правоприменительной практике осуществляется уже на протяжении многих веков. Данный институт известен со времен Аристотеля, который является основоположником изучения фикции как общественного явления, широко применяться стал во времена римского права. С трудами Аристотеля связано истолкование понятий «закон» и «фикция». Известен парадокс «Лжец» (парадокс Эвбулида), простейшей формой выражения которого является фраза «Это предложение ложно».

В период дифференциации форм научного знания фикция покидает философскую почву и начинает этап собственного правового осмысления. Широкое распространение фикции получили в древнеримском праве. Как отмечают ученые, это было связано с формализмом римского квиритского права [9, с. 9]. Типичным примером фикции в древнеримском праве является ситуация, когда иностранец «по вымыслу» признавался римским гражданином, если выступал истцом или ответчиком по иску, установленному для римских граждан (иностранцы были ограниченны в право-дееспособности и не имели тех прав, что римляне). Одной из причин появления фикций в древнеримском праве является так называемый лигисакционный судебный процесс, базировавшийся на законах XII таблиц. Последние, несмотря на постоянное совершенствование, обогащение правом других народов (например, правом Древней Греции), отставали от потребностей развивающегося гражданского общества, в связи с чем препятствовали его развитию и совершенствованию. Для преодоления существовавшего формализма и догматизма судебные магистраты стали выдавать формулу для ведения дел в суде. Данная формула представляла собой «приказ претора судье вынести решение, приняв во внимание указанные принципы, и наделяла судью необходимыми полномочиями по данному делу» [10, с. 198]. Как отмечает О. А. Омельченко, использование фикций было вынужденным приемом в силу невозможности отказаться от формализма старых законов [11, с. 118]. Учитывая, что преторские фикции в основном использовались в рамках судебного процесса, их с определенной условностью можно считать процессуальными. На деле получалось так, что с помощью издаваемых римским претором формул существовавшее ранее право приспосабливалось к новым потребностям быстро развивающегося гражданского общества.

Претор при осуществлении своей деятельности был не вправе отменить или изменить закон, однако он обладал полномочиями в конкретном случае как бы приостановить действие закона, тем самым фикции преторского права не имели своей целью обход закона, изначальные же фикции — сами есть закон.

Исследуя фикции в древнеримском праве, С. А. Муромцев отмечал, что применение преторских фикций было связано с несовершенством юридического мышления, по мере развития которого они неминуемо теряли свое значение [12, с. 97]. Данная точка зрения представляется весьма спорной, т. к. появление преторских фикций в римском праве и их современных преемников — правовых фикций, содержащихся в постановлениях Пленумов Верховного Суда РФ [13], связано не столько с несовершенством юридического мышления, сколько с тем, что общественные отношения не стоят на месте и постоянно изменяются. Законодателю не всегда удается своевременно среагировать на данные изменения, что и приводит к появлению фикций именно в судебной практике. Предназначение фикции в римском праве сводилось к тому, чтобы с ее помощью преодолеть формализм и консерватизм римского права. На данной почве складывается мнение о преторской фикции как о неком переходном явлении, от которого следовало избавиться, как только римское право достигнет соответствующего уровня развития и произойдут кардинальные изменения в законодательстве.

Вопрос образования уголовно-правовых фикций тесно связан с разграничением последних с абстракциями, хотя некоторые авторы предлагают рассматривать фикции как абстрактное явление в праве [14, с. 451]. В основе абстракции лежат образы реальности, которые методом абстрагирования от них обогащаются новой информацией, не происходящей из известных фактов. Абстракцию можно использовать в праве исключительно как метод исследования, но не отождествлять со средствами правотворчества. Она служит важнейшим средством социального познания при восхождении от абстрактного к конкретному, от менее содержательного к более содержательному. В диалектике конкретное связывается с разумным мышлением, а абстрактное — с рассудочностью мышления. Рассудок и разум как философские категории олицетворяют два уровня мыслительной деятельности. При этом рассудку постоянно присущ конечный ограниченный характер, порожденный чувственным познанием [15, с. 34]. Мышлению же свойственно стремление к выходу за пределы данной конечности.

В диалектической традиции процесс развития мышления предполагает взаимосвязь разума и рассудка. Рассудок предопределяет способность строго оперировать понятиями, классифицировать факты, приводить знания в систему. На этапе разума мышление делает своим предметом собственные формы, наличные определения мысли и, преодолевая их абстрактность и односторонность, вырабатывает разумное или конкретное понятие. Держащийся на рассудке, разум выступает как творческая деятельность, реализуя в познании конструктивную функцию по синтезированию результатов познания, созданию новых идей, выходящих за пределы сложившихся систем знания. Образование фикций осуществляется на основе разума как высшей по сравнению с рассудком способностью познания, прямо схватывающей целостность противоположностей. Сам факт появления противоположностей свидетельствует о том, что познание, основанное на принципах рассудочной деятельности, вышло за пределы своего относительного соответствия объективной действительности и пришло в соприкосновение с такими ее аспектами, где запечатленные им противоположности и различия теряют свою абсолютность и оказываются относительными, переходящими друг в друга. Например, возрастной критерий уголовной ответственности (ч. 3 ст. 20 УК РФ), согласно которому не подлежит уголовной ответственности лицо, достигшее 16-го или 14-го возраста, но вследствие отставания в психическом развитии, не связанном с психическим расстройством, во время совершения преступления не могло в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия). Но это, не снимает и не изменяет противоправную природу общественно-опасного деяния, тем самым конструируется не уголовно-правовая фикция некриминальности совершенного, а правовая фикция «небезупречности преступления».

Правовые акты (форма права) являются результатом возведения государственной воли в закон, что в значительной степени предопределяет и специфику средств правотворческой техники. Появление фикции в праве связано со стремлением государства тем или иным способом урегулировать постоянно изменяющиеся общественные отношения.Желание законодателя придать общественным отношениям определенную степень стабильности и урегулированности имеет объективный характер, но сам способ, с помощью которого достигается урегулированность, является фиктивным, т. к. закрепляет несуществующее положение в нормативно-правовом акте. Феномен фикции как нестандартного средства правотворческой техники объектируется в правовых нормах с целью совершенствования правового регулирования общественных отношений в соответствии с развитием общества, не ломая при этом систему норм и устоявшихся понятий. Они, с одной стороны, должны минимизировать издержки от пробельности права, а с другой стороны — урегулировать те общественные отношения, которые невозможно регламентировать с помощью других, более предпочтительных средств правотворческой техники (или применение последних обусловлено значительными издержками). Таким образом, использование правовой фикции способствует избавлению от необходимости давать излишние объяснения по поводу тех или иных явлений (институтов), детализируя и описывая в праве те значимые стороны общественных отношений, которые сделали данные отношения полностью заформализованными.

Объяснить существование фикций в уголовном праве можно исходя из соотношения содержания и формы права, из внутренних особенностей права как регулятора общественных отношений, в частности, несовпадение юридической формы (права) и социального содержания (общественные отношения, нуждающиеся в правовом регулировании). Именно формальная определенность способствует образованию разносторонней правовой формы и несовпадению в некоторых случаях формы с содержанием. В связи с этим, нельзя согласиться с учеными, которые полагают, что ложь правовой фикции не проникает в ее содержание, а касается лишь правовой формы [16, с. 790]. Ложь правовой фикции заключается в ложности информации о представляемой ситуации, а не в способах закрепления материала в соответствующем правовом акте, придающем им силу общеобязательного предписания. Следовательно, фиктивный характер предписания определяется ложностью его содержания, а не внешней формы, в которую облекается норма права. Например, с учетом фактических обстоятельств преступления и степени его общественной опасности суд вправе при наличии смягчающих наказание обстоятельств и при отсутствии отягчающих наказание обстоятельств изменить категорию преступления на менее тяжкую (ч. 6 ст. 15 УК РФ). Ложность содержания уголовно-правовой нормы, созданной на основе правовой фикции, заключается в представлении о существовании факта (совершении лицом менее тяжкого преступления), который в реальности не существует или существует в другом виде, как в приведенном выше примере; в представлении о существовании факта, не доказанного с достаточной точностью, но предполагаемого (основание уголовной ответственности и ответственность за приготовление покушения на преступление); в представлении о факте, выражающемся в трактовке другого известного факта, эквивалентного первому (квалификация действий, не содержащих в себе полового сношения, как изнасилование и (или) насильственные действия сексуального характера (прим. к ст. 131 УК РФ)); в представлении о факте как не существующем в то время, как он существует (снятие и погашение судимости).

Исходя из вышеизложенного, можно сделать вывод, что для всякой правовой фикции характерна ложность (заведомая неистинность) выставленного в ней положения, условно принимаемого за истину. Положение, составляющее содержание такого средства правотворческой техники, как уголовно-правовая фикция, формируется с учетом общественного сознания. Фикция появляется, когда законодатель предписывает членам общества принимать за истинное то положение, которое, и это понятно всем, на самом деле является ложным, не существующим в реальности, созданным для урегулирования социальных взаимоотношений. Подменять, извращать действительность — в этом особенность правовой фикции как средства правотворческой техники. Ярким примером является введенное в 2012 г. [17] примечание к ст. 131 УК РФ, в котором указывается, что к преступлениям, предусмотренным п. б ч. 4 ст. 31 УК РФ, а также п. «б» ч. 4 ст. 132 УК РФ относятся также деяния, подпадающие под признаки преступлений, предусмотренных ч. ч. 3–5 ст. 134 УК РФ и ч. ч. 2–4 ст. 135 УК РФ, совершенные в отношении лица, не достигшего 12-го возраста, поскольку такое лицо находится в беспомощном состоянии, т. е. не может понимать характер и значение совершаемых с ним действий. В приведенном примере законодатель с помощью уголовно-правовой фикции закрепляет правила квалификации сексуальных посягательств в отношении лица, достигшего 12-го возраста; в отношении 2-х и более малолетних потерпевших; а также совершение преступлений сексуального характера в отношении указанной категории лиц групповыми способами в качестве оконченного изнасилования (насильственных действий сексуального характера), предусмотренных п. «б» ч. 4 ст. 131 или п. «б» ч. 4 ст. 132 УК РФ, хотя полового сношения и (или) насильственных действий сексуального характера, как необходимых признаков объективной стороны данных составов преступлений, виновное лицо не совершает. Таким образом, уголовно-правовая фикция возводит в ранг истинных общественно-опасные деяния, которые в действительности лицом совершены не были, т. е. в действительности истинными не являются.

При этом важным также является то обстоятельство, что общественные отношения, которые регулируются правовыми фикциями, находятся в состоянии невосполнимой неизвестности. Другими словами, с помощью данного средства правотворческой техники в норме права находят свое отражение (императивно провозглашаются существующими) как существующие и имеющие юридическое значение заведомо несуществующие и (или) противоречащие ей положения. В качестве примера можно привести положение уголовно-правовой фикции, закрепленное в ч. 4 ст. 18 УК РФ, согласно которому суд при определении рецидива преступлений не учитывает судимости за преступления, совершенные лицом в возрасте до восемнадцати лет, а также судимости, снятые и погашенные в порядке, предусмотренном ст. 86 УК РФ, и в итоге — лицо считается не имеющим судимости. Данная ситуация, закрепленная уголовно-правовой нормой, как мы видим, не соответствует сведениям, имевшим место в действительности, т. е. является уголовно-правовой фикцией.

Другой общей чертой правовых фикций, которую отмечают все авторы, исследовавшие данную проблематику, является нормативность. Так, Л. А. Морозова определяет правовую фикцию как «несуществующее положение, однако признаваемое законодательством в качестве существующего и ставшего в силу этого признания общеобязательным» [18, с. 278]. Законодатель, закрепляя в правовом акте ложь, способствует тому, что последняя приобретает силу общеобязательного предписания и в силу этого предрешает судьбу такого правотворческого средства, как правовая фикция. Используя фикцию, законодатель обеспечивает необходимую стабильность и упорядоченность в правовом регулировании общественных отношений. Генезисом правовой фикции является стремление тем или иным способом урегулировать общественное отношение, находящееся в ситуации невосполнимой неизвестности. Способ, с помощью которого достигается урегулированность, является фиктивным, ибо закрепляет несуществующее положение существующим в действительности. Стремление законодателя имеет сугубо объективный характер и обусловлено развитием общества.

Претворение нормы права в фикцию есть, по существу, переход в маргинальное состояние, осуществление возможности самого права развить одну из своих сторон до предела, чтобы последняя не отрицала целое. Данный процесс олицетворяет совершенствование самого права, его развитие через чрезмерное расширение одного из своих направлений регулирования путем пробы его сил, развертывание его положительного потенциала, при котором односторонность оборачивается фикцией. Фикция, таким образом, выступает развитием одной из сторон-противоположностей, неотъемлемо принадлежащей праву, но развитой чрезмерно.

Именно, поэтому фикция — средство правотворческой техники, а не цель, стадия развития права, на которой выявляются все ее возможности до предельного уровня, которым выступает злоупотребление правом. Так, например, законодатель, используя уголовно-правовую фикцию, сконструировал институт восстановления человеческого достоинства через снятие или погашение судимости (ч. 6 ст. 86 УК РФ). Государство, освобождая лицо, признанное виновным в совершении преступления, отбывшее (исполнившее) наказание, от последствий осуждения, предоставляет возможность лицу, судимость которого снята или погашена в установленном законом порядке, заниматься общественной и семейной жизнью, не задумываясь о правовых последствиях своего осуждения. Таким образом, использование законодателем уголовно-правовой фикции нормализует общественные отношения и способствует восстановлению ограниченных прав и свобод лица, демонстрирующего положительное посткриминальное поведение. На данном примере мы можем видеть, что фиктивное положение, получая закрепление в уголовно-правовой норме, тем самым совмещает в себе запросы уголовной политики и возможности правотворческой техники; получаемая в итоге уголовно-правовая конструкция упорядочивает и обеспечивает стабильное регулирование уголовно-правовых отношений.

Фикции, получившие закрепление в постановлениях Пленума Верховного Суда РФ, обладают теми же свойствами нормативности, что и сама разъясняемая уголовно-правовая норма. Они олицетворяют единое целое с нормой-толкованием, обеспечивая ее реализацию через фикции судебной практики, позволяют упорядочить регулируемые общественные отношения, придать им необходимую степень стабильности и упорядоченности. Так, например, регламентируя вопрос окончания кражи, т. е. тайного хищения чужого имущества (ст. 158 УК РФ), Пленум Верховного Суда РФ указывает, что «Кража и грабеж считаются оконченными, если имущество изъято и виновный имеет реальную возможность им пользоваться или распоряжаться по своему усмотрению (например, обратить похищенное имущество в свою пользу или в пользу других лиц, распорядиться им с корыстной целью иным образом)» [19]. В данном случае путем использования правовой фикции был сконструирован момент окончания преступления, установлен для уголовно-правовых отношений, возникших в результате тайного хищения имущества, правовой режим их действительности. Тем самым Пленум устранил пробельность в регулировании данного вопроса, закрепив ложное положение о распоряжении виновным похищенным имуществом, хотя злоумышленник может и не распорядиться похищенным или вернуть украденное имущество, но законодатель не принимает это во внимание.

Наряду с общими показателями, правовые фикции имеют особые признаки, в зависимости от отраслевой принадлежности. Основным признаком для уголовно-правовой фикции является неопровержимость. Уголовно-правовая фикция не ставится в зависимость от наступления каких — либо условий, как это происходит с уголовно-правовой презумпцией, в основании которой, как указывалось ранее, лежит длительный историко-правовой опыт. Уголовно-правовой фикции же, наоборот, не предшествует никакая систематизация. Являясь плодом коллективного воображения, она призвана урегулировать уголовно-правовые отношения в конкретный период и используется законодателем как нетипичное нормативное предписание, подменяющее действительность и не допускающее его опровержения.

Суть уголовно-правовой фикции определяется безапелляционно, благодаря чему она способствует стабильности уголовно-правовых отношений, придает ясность уголовно-правовым институтам, определяющим понятия и признаки преступления, рецидив преступлений, освобождение от наказания и его правовых последствий и т. д. Прежде всего, недопущение возможности опровержения уголовно-правовых фикций связано целями уголовной политики государства и, соответственно, специфическим предметом регулирования. Так, признавая те или иные уголовно-правовые отношения несуществующими в действительности (или, наоборот, существующими), законодатель в одном случае преследует цель экономии уголовно-правовой репрессии и недопущения ее чрезмерного применения (ч.6 ст. 86 УК РФ); в другом — с помощью уголовно-правовой фикции обеспечивает защиту наиболее значимых для общества социальных интересов (прим. к ст. 131 УК РФ); в третьем случае путем применения уголовно-правовой фикции устанавливается преступность, наказуемость и иные уголовно-правовые последствия (ст. 1 УК РФ применительно к утверждению значительного, крупного и особо крупного размера по ст.ст. 228, 228.1, 228.3, 228. 4, 229, 229.1 УК РФ, устанавливаемого Правительством РФ) и др. Тем самым гарантируется стабильность и устойчивость уголовно-правовых отношений, что способствует соблюдению и охране прав граждан, подвергшихся уголовному преследованию и потерпевших от преступления. Поэтому допущение возможности опровержения уголовно-правовой фикции противоречило бы самому назначению данного средства правотворческой техники при регулировании уголовно-правовых отношений, а также целям уголовной политики государства (ст.ст. 6, 7 УК РФ). Вместе с тем, нельзя категорично утверждать о неопровержимости всех правовых фикций [21, с. 14], т. к. в ряде случаев законодатель прямо регламентирует в законе возможность опровержения правовой фикции, что связано, прежде всего, с необходимостью восстановления утраченных прав. Так, например, гражданско-правовая фикция, закрепленная в ст. 45 ГК РФ (объявление гражданина умершим), может быть опровергнута в судебном порядке в случае явки гражданина, объявленного умершим (ст. 46 ГК РФ).

Итак, мы можем заключить следующее:

‒ во-первых, фикция есть способ существования права в неадекватной своему внутреннему содержанию форме;

‒ во-вторых, предметом фиктивных положений могут быть только те общественные отношения, которые нуждаются в правовом регулировании;

‒ в-третьих, с помощью данных средств правотворческой техники законодатель обличает в правовую форму такое положение, которое заведомо является ложным (вымышленным) (например, «считается несудимым» (ч. 2 ст. 86 УК РФ), «не является преступлением» (ч. 2 ст. 14 УК РФ) и др.);

‒ в-четвертых, правовая фикция получает закрепление в нормативно-правовом акте (постановлении Пленума Верховного Суда РФ) и в силу этого приобретает общеобязательный характер;

‒ в-пятых, уголовно-правовая фикция является неопровержимой.

Уголовно-правовая фикция — это правотворческое средство регламентации наиболее значимых общественных отношений, призванное минимизировать издержки от пробельности права или невозможности урегулирования общественных отношений другими техническими средствами, путем закрепления в уголовно-правовой норме или постановлении Пленума Верховного Суда РФ заведомо несуществующего положения, носящего неопровержимый характер.

Существует следующее разделение правовых фикций: по отраслевой принадлежности — конституционные, уголовные, налоговые, гражданские правовые фикции и др. [22, с. 79], а также на материальные и процессуальные [23, с. 75]; в зависимости от способа выражения — фикции-суждения (отрицательные или утвердительные) и фикции — неопровержимые предположения [24, с. 459]; в зависимости от сферы реализации правовых положений — юридические фикции отдельных фактов и фиктивные состояния, приписывающие и отрицающие [25, с. 92] и др. Безусловно, не вызывает сомнений тот факт, что правовая фикция как средство правотворческой техники применяется во всех отраслях российского законодательства, особенно часто в уголовном [26], гражданском, семейном и налоговом праве.

Литература:

1. Политология. Словарь. URL: http://dic.academic.ru/dic.nsf/politology/3056/ %D0 %A4 %D0 %B8 %D0 %BA %D1 %86 %D0 %B8 %D1 %8F. (дата обращения 10.09.2016).
2. См. напр.: Душакова Л. А. Правовые фикции: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Волгоград, 2004. С. 6; Лотфуллин Р. К. Юридические фикции в гражданском праве: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2008. С. 7; Резиньков П. М. Юридическая фикция: теоретико-правовой анализ: автореф. дис. … канд. юрид. наук. Волгоград, 2012. С. 9 и др.
3. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка. М.: Рус. яз., 1982. Т. 4. С. 534.
4. Ожегов С. И., Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка: 80000 слов и фразеологических выражений / Российская АН; Российский фонд культуры. 2-е изд., испр. и доп. М., АЗЪ, 1995. С. 840.
5. См.: Ефимова Т. Ф. Новый словарь русского языка. URL: http://slovonline.ru/slovar_ctc/b-2/id-65199/fiktsiya.html (дата обращения 10.09.2016).
6. См.: Большая советская энциклопедия / Гл. ред. А. М. Прохоров. М., 1977. Т. 27. С. 396.
7. См.: Краткая философская энциклопедия. М.: Прогресс, 1994. С. 480.
8. См.: Большой толковый психофизиологический словарь. М. Вече, 2000. Т. 2. С. 424.
9. См. напр.: Кузнецова О. А. Фиктивные явления в праве / О. А. Кузнецова. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2004. С. 9. и др.
10. Дождев Д. В. Римское частное право: Учебник для вузов. М.: НОРМА — ИНФРА М., 1999. С. 198.
11. См.: Омельченко О. А. Основы римского права. М.: ТОН-Остожье, 1994. С. 118.
12. См.: Муромцев С. А. О консерватизме римской юриспруденции (опыт по истории римского права). М., 1875. С. 97.
13. См. напр.: п. 24 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 09 февраля 2012 г. № 1 «О некоторых вопросах судебной практики по уголовным делам о преступлениях террористической направленности» // Российская газета. 2012. № 35. В данном пункте с использованием фикции Верховный Суд РФ конструирует момент окончания преступления, предусмотренного ст. 208 УК РФ.
14. См. напр.: Курсова О. А. Юридические фикции современного российского права: сущность, виды, проблемы действия // Проблемы юридической техники: сб. ст. Н. Новгород, 2000. С. 451 и др.
15. См.: Бутаков С. А. Структурирование учебного материала в соответствии с принципом восхождения от абстрактного к конкретному: дисс. … канд. педагог. наук. Магнитогорск, 2001. С. 34.
16. См. напр.: Каминская В. И. Указ. соч. С. 45; Баранов В. М., Курсова О. А. Запоздалые заметки о правовых фикциях. Обзорная рецензия классических трудов Д. И. Мейера, Г. С. Мэна, Г. Ф. Дормидонтова // Проблемы юридической техники: Сб. ст. Н. Новгород, 2000. С. 790 и др.
17. См.: Федеральный закон от 29 февраля 2012 г. № 14-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и отдельные законодательные акты Российской Федерации в целях усиления ответственности за преступления сексуального характера, совершенные в отношении несовершеннолетних» // Российская газета. 2012. № 46.
18. См.: Морозова Л. А. Теория государства и права: учеб. М., 2007. С. 278.
19. См.: Постановление Пленума Верховного Суда РФ от 27 декабря 2002 г. № 29 «О судебной практике по делам о краже, грабеже и разбое» (в ред. постановления Пленума Верховного суда от 24.05.2016) // Российская газета. 2003. № 9.
20. См.: Постановление Правительства РФ от 01 октября 2012 г. № 1002 «Об утверждении значительного, крупного и особо крупного размеров наркотических средств и психотропных веществ, а также значительного, крупного и особо крупного размеров для растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, для целей статей 228, 228.1, 229 и 229.1 Уголовного кодекса Российской Федерации» (с изм. внес. постановлением Правительства РФ от 27.02.2015 № 174). URL: http://www.pravo.gov.ru. (дата обращения 22.04.2015); Постановление Правительства РФ от 08 октября 2012 г. № 1020 «Об утверждении крупного и особо крупного размеров прекурсоров наркотических средств или психотропных веществ, а также крупного и особо крупного размеров для растений, содержащих прекурсоры наркотических средств или психотропных веществ, либо их частей, содержащих прекурсоры наркотических средств или психотропных веществ, для целей статей 228.3, 228.4 и 229.1 Уголовного кодекса Российской Федерации» (с изм. внес. постановлением Правительства РФ от 09.04.2015 № 328). URL: http://www.pravo.gov.ru. (дата обращения 09.09.2016).
21. См. напр.: Лотфуллин Р. К. Указ. соч. С. 14.
22. См. напр.: Душакова Л. А. Правовые фикции: дис. … канд. юрид. наук. Ростов-на-Дону, 2005. С. 79.
23. См. напр.: Танимов О. В. Юридические фикции и проблемы их применения в информационном праве: дис. … канд. юрид. наук. Саранск, 2003. С. 75.
24. См. напр.: Курсова О. А. Юридические фикции современного российского права: сущность, виды, проблемы действия // Проблемы юридической техники / Под ред. В. М. Баранова. Н. Новгород, 2000. С. 459.
25. См. напр.: Филимонова И. В. Фикции в досудебном производстве: уголовно-процессуальный и криминалистический аспекты: дис. … канд. юрид. наук. Барнаул, 2007. С. 92.
26. См.: Тарасенко В. В. Презумпции и фикции в уголовном правотворчестве и в разъяснениях Верховного Суда Российской Федерации // Вестник Воронежского государственного университета. — Серия: Право. — № 3. — 2015. — С. 262–277; Тарасенко В. В. Правовая фикция в конструкции уголовно-правовой нормы об освобождении от уголовной ответственности в связи с деятельным раскаянием (ст. 75 УК РФ) // Вестник Воронежского государственного университета. — Серия: Право. — № 3 (18). — 2014. — С. 221–231; Тарасенко В. В. Ложное предположение о стертой судимости // Гражданин и право. — № 8.- 2014. — С. 78–82; Тарасенко В. В. Уголовно-правовая фикция в юридической конструкции условного осуждения» // Молодой ученый. — № 11 (70). — 2014. — С. 272–277.