Познание в ходе оперативно-разыскной и уголовно-процессуальной деятельности как воображаемая реальность (онтологический и гносеологический аспекты)



В статье автор рассматривает феномен познания реальности в уголовно-процессуальной и оперативно-разыскной деятельности и превращения реальности в действительность с помощью механизма воображения, присущего человеческому познанию бытия.

Ключевые слова: уголовный процесс, оперативно-разыскная деятельность, воображение, реальность, действительность, познание, эвфемизация, язык

Симулякр — это совсем не то, что скрывает истину, это истина, скрывающая, что ее нет.

Симулякр — это и есть истина.

Экклезиаст

Нас очень давно и очень жестоко обманывают. Обманывают во всем. Обманывают по-крупному. И это началось не вчера… Такого мира, такой реальности, такой страны, такого человечества, что нам описывают авторитеты науки, не существовало и не существует…

А. Г. Дугин. Русская вещь

Феномены, формирующие восприятие реальности

Перед нами встает очень сложный вопрос: является ли совокупность процессов, процедур и методов приобретения знаний о явлениях и закономерностях объективного мира одинаковой для всех стран и народов и для любой деятельности человека вообще. Только ответив на этот вопрос, мы сможем рассуждать о познании в таких специфических видах деятельности, как уголовное судопроизводство и оперативно-разыскная деятельность. Во-первых, язык — это наше все, именно язык является механизмом передачи информации для дальнейшего ее понимания и интерпретации.

Существует гипотеза лингвистической относительности (гипотеза Сепира — Уорфа), согласно которой структура языка определяет мышление и способ познания реальности. В теории антрополога Э. Сепира и физика Б. Уорфа указывается, что достоверный перевод с одного языка на другой невозможен, так как каждый язык формирует уникальную смысловую структуру и кодифицирует сознание и восприятие мира в соответствии со своими особенностями [10]. В своей работе И. Гердер указывает: «Провидение чудесным образом разделило народы не только лесами, горами, морями, пустынями, реками и климатическими условиями, но и языками, наклонностями и характерами» [16, с.559]. Не существует только одного общества, мир многогранен, поэтому «различие между обществами показывает, насколько каждое из них уникально и самобытно, а не насколько оно «отстало» или, напротив, «соответствует времени» [5, с.115]. Более того, говоря о языке, который участвует в познании, необходимо заметить, что «именно события делают язык возможным. Всегда есть кто-то, кто начинает речь… событие принадлежит языку и связано с ним настолько, что не существует вне выражающих его предложений» [3, с.238].

Как, вы спросите, события делают язык возможным? Дело в том, что язык — это механизм, с помощью которого происходит различение действительности в коммуникативном секторе, например между следователем и обвиняемым; между оперативным сотрудником и лицом, оказывающим ему конфиденциальное содействие. Именно так, при воздействии одного процесса на другой (например, в процессе диалога следователя и обвиняемого или оперативного сотрудника и конфидента) возникает устойчивый, определённый результат (эффект). Более того, эффекты — это и есть события: события следов преступления, связанные с изменениями в бытии, «с реально предпринятыми действиями и с реально происходящими страданиями и созерцаниями» [3, с.245].

Во-вторых, мы считаем, что люди в большинстве своем конформисты, и в подтверждение своего мнения хотим указать на идею, выдвинутую Э.Дюркгеймом о «коллективном сознании». Мы с Э.Дюркгеймом полностью согласны и указываем, что именно конформистское сознание большинства определяет индивидуальное сознание человека и является первичным по отношению к нему, что, на наш взгляд, не совсем хорошо, так как уничтожает в человеке его «Я». Соответственно, относительно мысли Дюркгейма можно указать, что «общество является тотальным явлением и несет в самом себе ключи к познанию как самого себя, так и всего, имеющего к нему прямое и непосредственное отношение…» [7]. В-третьих, на познание субъекта, по нашему убеждению, всегда влияет морально-нравственный аспект. Поскольку мы отделяем мораль от нравственности, уточним: мораль, на наш взгляд, все-таки есть порождение идеологий определенных социальных групп (т. е. например, воровская мораль, мораль партии и т. д.), а поскольку мораль у каждой социальной группы своя, соответственно, в ней действует принцип «что можно своим, нельзя чужим». Нравственность же есть внутреннее духовное состояние человека, где нет «своих» и «чужих», где представление о добре и зле, долге, чести и совести сформировано всем обществом.

То есть мы считаем, что основное в механизме познания — это язык, сила общественного мнения и морально-нравственный аспект. Эта триада, как правило, и формирует субъективное восприятие мира, которое, в свою очередь, аккумулируется с помощью воображения, о котором речь пойдет ниже.

Воображение — сущность познаваемой действительности.

Каким же образом, на наш взгляд, вышеуказанная триада феноменов «строит» познание в оперативно-разыскной и уголовно-процессуальной деятельности? Когда оперативный сотрудник либо следователь (дознаватель) познает обстоятельства совершения преступления, видя перед собой, например, следы преступления, какой подсознательный вопрос возникает у него первым? «ЧТО ВСЕ ЭТО ОЗНАЧАЕТ?» Но, как указывал Леви-Стросс, «мир означал задолго до того, как мы начинаем познавать то, что он означает… Человек, с тех пор как появился в этом мире, получил в свое распоряжение всю полноту означающего, коим он отгорожен от означаемого, причем о последнем можно что-либо узнать только в этом качестве. Между означающим и означаемым всегда остается несоответствие» [17, с.48–49]. А если существует несоответствие, то весь смысл заключается в том, что познание еще к тому же происходит через воображение субъекта познания, основываясь, как было сказано выше, на языке, силе общественного мнения и морально-нравственном аспекте. Другими словами, можно сказать, что в данном случае мы имеем дело с некими симулякрами при познании реальности. «Речь всегда о том, чтобы доказать реальное через воображаемое, истинность — через скандал, закон — через нарушение, существование работы — через забастовку, существование системы — через кризис, а капитал — через революцию… доказательства искусства — через антиискусство; доказательства педагогики — через антипедагогику; доказательства психиатрии — через антипсихиатрию и т. д». [2, с.30].

Опасно считать информацию универсальным средством борьбы с преступностью. Следует заметить, что реальное и воображаемое существуют на определенной дистанции друг от друга, примерно как истина и достоверность, потому что реальность — это действительность, интерпретированная сознанием человека, что по своей сути есть некое воображение. Именно используя воображение, следователь пишет протокол осмотра места происшествия и строит версии совершения преступления, а субъект, осуществляющий оперативно-разыскную деятельность, имея способность сознания создавать образы и представления, интерпретирует полученную оперативную информацию. Если же представить, что дистанция между миром реальным и миром воображаемым исчезнет, то мы увидим несуществующий, совсем иной мир, проще говоря, утопию, о чем человек склонен мечтать. А поскольку человек склонен мечтать, а это является важным моментом в процессе познания действительности оперативно-разыскными и уголовно-процессуальными технологиями, то можно сказать, что морально-нравственный аспект — это переживание лицом событий, происходящих в действительности и интерпретируемых в реальность. Переживание всегда находится в прямой связи с морально-этическими принципами познающего лица. Как указывал Ж. Делез, «что касается событий моей жизни, то с ними было все в порядке, пока я не сделал их своими. Переживать их — значит невольно отождествлять с ними, как если бы они удерживали во мне все самое лучшее и совершенное, что в них есть» [3, с.195]. Ведь событие — это не что иное, как «провал настоящего, время без настоящего…» [14, с. 160], провал, который необходимо восполнить.

И еще к вышесказанному: «Наши знания, наши доктрины являются предположительными; они состоят из догадок и гипотез, а не из окончательных и несомненных истин; критика и критическое обсуждение являются нашим единственным средством приблизиться к истине» [9, с. 257]. В свое время Э. Гуссерль и М. Хайдеггер считали, что объяснить реальность так, как человек ее видит натурально, невозможно, как невозможно охватить всю полноту бытия. «Знание во всех своих формах является производным, и не только в смысле, что его притязания обосновываются опытом, но и в более фундаментальном смысле, ибо сам акт такого притязания предполагает причастность субъекта к осмыслению мира» [8, с.18]. «Да, несомненно, материя, конечно же, воздействует на органы чувств, отражая, как в зеркале, в головном мозге человека определенную информацию, но с данным тезисом, думается, до конца согласиться нельзя. Если полностью согласиться с трактовкой В. И. Ленина, то получается, что активность материи сама по себе является гарантом истинности знаний субъекта… человеческое познание, так как оно осуществляется самим человеком, всегда будет субъективным, так как предметы в процессе познания неизбежно преломляются сквозь призму органов чувств и мышления человека» [11, с.40].

В свое время Ж. Дюран писал: «Ощущения фиксируют объект, а разум соотносит этот объект с самим собой, т. е. с субъектом. Воображение же имеет дело с размытыми ощущениями и расфокусированным разумом, порождая «воображаемые» миры, онтология которых действительна только в том, что в них хотя и причудливо, но отражается объект и хотя и туманно, но функционирует разум» [15]. Мы полагаем, что воображение при познании действительности следователем и дознавателем, а также оперативным сотрудником играет одну из важнейших ролей. «Воображения первично, и именно оно формирует содержание объекта (его образ) и при определенных обстоятельствах приводит к появлению феномена различающего сознания, из которого вырастает позднее рассудок и субъект» [4, с.83]. Поэтому построение следственных версий, установление обстоятельств совершенного преступления, как бы ни показалось кому-то странным, имеет дело с миром воображаемых явлений и вещей.

Действительность как симулякр

Исходя из вышесказанного, можно сказать, что все-таки при познании в оперативно-разыскной и уголовно-процессуальной деятельности субъекты имеют порой дело с симулякрами. Что есть для нас симулякр? Симулякр — это некая информационная копия (образ), как материальная, так и идеальная, но лишенная сходства («Бог создал человека по своему образу и подобию. Согрешив, человек утратил подобие, но сохранил образ. Мы превратились в симулякр» [3, с.334]), т. е. у которой нет оригинала! Именно по этой причине некоторые криминалистические версии не находят подтверждения — как и оперативная информация в ряде случаев. Например, такое следственное действие, как проверка показаний на месте, на наш взгляд, является симулякром, способствующим фальсификации доказательств [12, с. 17–19]. Симулируя преступление в ходе проверки показаний на месте, мы видим, что нет никакого «объективного» различия: все действия, все жесты, все знаки воспроизводятся обвиняемым (подозреваемым) в соответствии с реальным преступлением, но по этим жестам и движениям, а также по даче показаний невозможно понять, было ли совершено преступление в действительности.

С одной стороны, данное следственное действие, как правило, не проводится в условиях, приближенным к обстоятельствам совершенного преступления; опытные действия, обстановка или иные обстоятельства, связанные с расследуемым преступлением, не воспроизводятся, как при следственном эксперименте. С другой стороны, как указывал Ж. Бодрийяр, «с точки зрения установленного порядка знаки всегда принадлежат к категории реального. Одна из функций реального состоит именно в том, чтобы поглощать любую попытку симуляции, чтобы сводить к реальному, — в этом и есть суть установленного порядка… Установленный порядок ничего не может с этим поделать, поскольку закон представляет собой симулякр второго порядка, тогда как симуляция относится к третьему, располагаясь по ту сторону истинного и ложного, по ту сторону эквивалентности, по ту сторону рациональных различений, на которых основывается функционирование любого социального и любой власти. Таким образом, повреждение реального, симуляция, наносит удар по установленному порядку» [2, с.33].

Что же касается получения оперативной информации и ее реализации оперативными подразделениями, то следует указать, что сама информация о каком-либо событии уже является некой формой интерпретации и энтропии в виде превращения. Проще говоря, любая информация, которая отражает любые обстоятельства бытия и транслирует события, по сути является искаженной формой этого события. Но необходимо отметить, что «…симулякр вовсе не деградировавшая копия. В нем таится позитивная сила, отрицающая как оригинал и копию, так и модель и репродукцию. Внутри симулякра заключены по крайней мере две расходящиеся серии — и ни одну из них нельзя считать ни моделью, ни копией» [14]. А из этого логично следует, что «…доверие, вера в информацию присоединяется к этому тавтологическому доказательству, которое система предоставляет о самой себе, дублируя в знаках неуловимую реальность» [2, с.112]. И тут мы опять встречаемся с вопросом истины, который является sinequanone как для оперативно-разыскной и уголовно-процессуальной деятельности, так и для познания вообще. «“Истинно во всех случаях” означает, что заполнен весь бесконечный ряд конкретных образов, соединенных словами, и при этом никакого отбора уже не требуется. Ложь означает, что дессигнация не заполняется либо из-за какого-то дефекта избираемых образов, либо из-за принципиальной невозможности создать образ, ассоциируемый со словами» [3, с. 24]. Более того, мы считаем, что истину в нашем случае нужно рассматривать как полезность для общества и интересов государства, через механизм правоохранительной деятельности. Мы всегда должны осознавать, что «…условия истинности противостоят не лжи, а абсурду: тому, что существует без значения, или тому, что может быть ни истиной, ни ложью» [3, с. 26].

Самым главным вопросом истины в государственном механизме борьбы с преступностью является вопрос о ее полезности для общества. Вопрос истины всегда связан с морально-этическим элементом в познании действительности (реальности при интерпретации), поэтому в познании условия истинности должны соответствовать здравому смыслу. «Именно категория смысла замещает категорию истины, когда истина и ложь сами качественно определяют проблему, а не соответствующие ей предложения» [3, с. 162]. Все истинное должно логично объясняться и соответствовать здравому смыслу. Ибо «сознание — ничто без синтеза объединения, но не существует синтеза объединения сознания без формы Я, без точки Самости…» [3, с.139]. И, наверное, прав по большому счету философ Ж. Бодрийяр, когда пишет, что «определено признание принципа объективности, в котором наука никогда не была уверена и в который она втайне и вовсе теряет веру» [2, с.172]. Но «в хорошей копии всегда заложена порождающая процедура и соответствующее этой процедуре если не знание, то правильное мнение» [3, с.334]. Мы также считаем, что симулякр оберегает нас от анархии в познании действительности. Но лично для нас существуют «синонимы здравого смысла: честность, солидарность, щедрость, верность, чувство долга, безвозмездность, честь, взаимопомощь и т. д». [1, с.101].

Познание реальности в зависимости от режима восприятия.

Теперь давайте обратим внимание на то, как связаны процесс познания и установление обстоятельств совершенного преступления (проведение следственных, процессуальных действий и оперативно-разыскных мероприятий), например, со временем суток. Может, все-таки механизм познания связан с ограничениями при проведении следственных действий в ночное время (п. 3 ст. 164 УПК РФ «Общие правила производства следственных действий»), а не с соблюдением прав и свобод граждан?

Понятно, что лучше всего человек различает предметы при свете дня. Познание в дневном свете ведет к некой борьбе, связанной со свойствами различения. На принципе разделения построена и вся рациональность. «Везде в обществе, где мы сталкиваемся с разделением, различением, упорядочиванием, классификацией, нормативными актами, правовыми уложениями, поведенческими предписаниями, моралью, этикой, философией, рассудком, расчетом, разумом, мы имеем дело с работой архетипов диурна и развертыванием постурального рефлекса, ставшего доминантным, т. е. приоритетным, подавляющим все остальное…» [6, с. 465]. Поэтому, говоря о делении и расчленении на группы познанных свойств объектов, можно указать о воображении и неких ассоциациях, которые возникают как «его основные символы и архетипические жесты: меч, свет, полет, скипетр, секира, воин, мужчина, отец, старик, дух, очищение, луч, гигант, царь, венец… солнце, радикальный дуализм, идентичность против другого, граница, разделяющая черта, сильное «я», агрессия, ярость, упорядочивание, иерархия, власть, подчинение, насилие, поход против ночи, неприязнь к еде и женщине, аскетизм, публичность, слава, героизм, дуальная вертикальная симметрия «верх — низ» [4, с. 91–100].

Соответственно, в ночное время следы преступления установить и зафиксировать сложнее, чем днем, и это скорее не технический фактор, а человеческий: усталость организма и природная неприспособленность для работы в ночное время (даже если кто-то считает, что привык работать по ночам, тяжело «спорить» с циклами работы человеческого организма в зависимости от времени суток).

Может возникнуть вопрос, для чего мы описали положение о воображении, о дне, о ночи и т. д. На наш взгляд, это сводится к тому, что государство не очень волнуют вопросы нарушения прав и свобод человека во время проведения следственного действия в ночное время, как это пытаются объяснить обывателю. Нельзя нарушать покой ночью не потому, что гражданину от этого тяжело, а потому, что в ночное время познание работает хуже! Соответственно, отражение и закрепление следов преступления будет менее качественным. Если кто-то считает, что государству важнее сон гражданина, чем проблемы общественной и государственной безопасности, он глубоко заблуждается. Все технологические процессы, коими являются следственные действия и оперативно-разыскные мероприятия, есть выражение удобства государства для решения задач по своей защите. Так называемые «права и свободы» будут соблюдаться настолько, насколько государство сочтет это необходимым.

Эвфемизация как механизм искажения процесса познания.

В процессе познания существует механизм эвфемизации, которая по своей сущности является полной противоположностью реальности. В процессе эвфемизации происходит сглаживание познанного, смягчение, упрощение и склеивание всего со всем. В результате в протоколе осмотра места происшествия что-то уродливое может быть описано как нечто умеренное, ужас убийства будет выглядеть как неприятное событие (происшествие), пожар и сгоревший дом — как небольшая неприятность. При допросе обвиняемого, которому уголовно-процессуальным кодексом РФ разрешено защищаться даже с помощью лжи, эвфемизация превратит эту грубую и наглую ложь в лукавство. То есть эвфемизм, как правило, применяется для смягчения впечатления о чем-то неприятном, негативном, устрашающем или радикально трагичном. Но проблема в том, что при радикальной эвфемизации определенные обстоятельства, которые объективно имеют отрицательное значение, вопреки этому наделяются противоположным, чуть ли не положительным смыслом. Экскременты на языке обывателя именуются золотом (видимо, производное от профессии «золотарь»); смерть — засыпанием, получение удара — поучением, наставлением; унижение — заботой и т. д. Поэтому мы считаем, что в ходе проведения следственного действия «допрос» необходимо не только соблюдать требования, указанные в п.2 ст. 190 УПК РФ «Протокол допроса»: «Показания допрашиваемого лица записывается от первого лица и по возможности дословно…», но и записывать мат в протоколе допроса определенными языковым кодами, поскольку русский мат есть сегмент бранной лексики русского народа, без которой порой невозможно тонко и точно описать то или иное обстоятельство. «Конечно, мат может и часто бывает похабен и груб. Однако это не значит, что он должен быть умолчан — не публикуем и не исследуем. Наверное, в мире нет ничего однозначного, как ядовитый цветок может быть прекрасен, так и «грязный» мат является элементом национальной духовности, отражая ее сложность и самость…» [13, с.6].

Под языковыми кодами мы понимаем разработанный с помощью ученых-филологов нормативно-правовой акт, в котором каждому нецензурному выражению будет дана цензурная интерпретация, которую следователь и должен будет записать в протокол допроса (допрашиваемый же должен сказать следователю реальное нецензурное выражение, которое прозвучало при определенных обстоятельствах и, возможно, имеет отношение к предмету доказывания; например: «шобла» — «компания», «бл**ь» — «падшая женщина» и т. д.).

Выводы.

1. Основным в механизме познания является язык, сила общественного мнения и морально-нравственный аспект.
2. В процессе познания как при расследовании преступлений, так и при осуществлении оперативно-разыскной деятельности основную роль играет такой феномен, как воображение. Все есть воображение, сама действительность — это тоже воображение, переходящее в реальность, поскольку действительность представляет собой взаимодействие пространства и времени, которое человеческому сознанию неподвластно.
3. Важным моментом в процессе познания реальности оперативно- разыскными и уголовно-процессуальными технологиями является переживание лицом событий, происходящих в его реальности, т. е. в его воображении.

Литература:

1. Ален де Бенуа. Против либерализма: (к Четвертой политической теории) / Ален де Бенуа; [пер. с фр.; предисл. А.Дугин]. — СПб.: Амфора. ТИД Амфора, 2009. — 476 с.
2. Бодрийяр Ж. Симулякры и симуляции / Ж.Бодрийяр — М.: Издательство дом «ПОСТУМ», 2015. — 240 с.
3. Делёз Ж. Логика смысла / пер. с фр. Я. И. Свирского. — М.: Академический Проект, 2011. — 472 с.
4. Дугин А. Г. Социология воображения. Введение в структурную социологию. — М.: Академический проект, 2010. — 564 с.
5. Дугин А. Г. Этносоциология. — М.: Академический проект, 2014. — 844 с.
6. Дугин А. Г. Русский Логос — русский Хаос. Социология русского общества. — М.: Академический проект, 2016. — 583 с.
7. Дюркгейм Э. Социология. Ее предмет, метод, предназначение / пер. с франц., составл., вступ. ст. и примеч. А.Гофмана. М.: Канон, 1995. 3-е издание, доп. и испр. — М.: ТЕРРА — Книжный клуб, 2008. — 400 с.
8. Маркузе Г. Критическая теория общества: Избранные работы по философии и социальной критике / Герберт Маркузе; пер. с англ. А. А. Юдина. — М.: АСТ: Астрель, 2011. — 382 с.
9. Поппер К. Р. Предположения и опровержения: Рост научного знания: пер. с англ. / Карл Р.Поппер. — М.: АСТ: АСТ МОСКВА, 2008. — 638 с.
10. Рассел Д. Гипотеза Сепира- Уорфа. — М.: ООО «Книга по требованию», 2012. — 98 с.
11. Середнев В. А. Процесс возникновения доказательственной информации с точки зрения гносеологии и онтологии // Альманах современной науки и образования. 2010. — № 4 (35). — С. 40.
12. Середнев В. А. Проверка показаний на месте как возможный способ фальсификации доказательств // Адвокатская практика. № 6. — 2012. — С. 17–19.
13. Шахнарович А. М. Русский мат. — М.: Изд-во Лада, 1994. — 174 с.
14. Blancbot M. L’ Espace Iitteraire. Paris: Gallimard, 1955. P. 160.
15. Durand G. L’imagination symbolique. Paris: PUF, 1964.
16. Herder Johann Gottfried. Auch eine Philosophie der Geschichte zur Bildung der Menschheit, Frankfurt am Mein: Suhrkamp, 1967. P. 559.
17. Levi-Strauss C. Introduction a Sociologie et Anthropologie de Marcel Mauss. Paris, 1950. P.48–49.