Качественное интервью как способ получения информации об особенностях преодоления личностью условий социальных репрессий. Первые результаты исследования

После 1991 года, когда закончилась Советская эпоха, проводилось значительное количество исследований ее особенностей – в разных областях знания [2; 9 и др.]. Действительно, как сказал классик, кто не знает своего прошлого, у того нет будущего. В то же время нам не известны системные исследования, посвященные способам и путям совладания личности с условиями т.н. социальных репрессий, которыми как раз и характеризовался указанный период времени.

Остановимся более подробно на терминологии и поясним, что мы понимаем под социальными репрессиями. В соответствии с толковым словарем, притеснение – действия со стороны человека или группы людей (органа управления, государственной власти), которые в течение некоторого времени представляют собой угрозу, вред, неудобство личности или препятствуют получению ею гарантированных прав и свобод. Репрессии – мера наказания, применяемая государственными органами [12].

К настоящему моменту известно и широко обсуждается, что массовые репрессии 1920-1950х годов, в рамках которых широко практиковались аресты, лагеря и расстрел, были только вершиной айсберга советской государственной политики. Основой ее была массовое разделение и отчуждение общества, закрепленные в первых конституциях молодого государства. В соответствии с законом, некоторые категории жителей (бывшие дворяне, духовенство, представители армии старого образца, раскулаченные крестьяне) лишались гражданских прав – прежде всего, права выбора. Вариантов вмешательства в частную жизнь советская история знала немало: система разрушала родственные связи (например, когда нужно было документально и прилюдно отказаться от одного из членов семьи – «врага народа»); представители власти принуждали человека выбирать определенный профессиональный путь, демонстрировать поддержку официальной идеологии. И даже если внутренне она не принималась, необходимость постоянно прятать свои взгляды и несогласие проживались как серьезный личностный раскол. Под социальными репрессиями мы и будем дальше понимать варианты вмешательства государства в частную жизнь граждан, причем – косвенного. Т. е. те случаи, когда граждан арестовывали, судили и выносили административный приговор, попадают под категорию «политические репрессии», а вот непрямое угнетение человека в правах – как в примерах, приведенных нами выше, – мы классифицируем как социальные притеснения или социальные репрессии.

Актуальность выбранной темы исследования обусловлена еще и тем, что с каждым днем, к сожалению, все меньше и меньше с нами свидетелей эпохи, о которой идет речь. Это – живая история нашей страны, люди, которые могли бы помочь исследователям (как психологам, так и историкам, философам, демографам) приблизиться к пониманию того, что же происходило и что стало результатом семи десятков лет советской власти.

В своей работе мы поставили целью определить особенности совладания человеком с условиями социальных репрессий. Т. о. терминологическое поле нашей работы будет включать такие психологические феномены, как совладающее поведение, ресурсы совладающего поведения, психологические защиты, жизнестойкость, самоэффективность, стигма, дискриминация, передача травмы через поколение, пролонгированная ПТСР, а еще – система «человек – ситуация», человек в государстве и государство в человеке, ментальность [3; 5]. Как видим, охват явлений довольно широк, потому так важно серьезно и тщательно подойти к выбору метода исследования. Здесь же отметим, что на данный момент нам не известен психометрический диагностический инструментарий, направленный на изучение особенностей восприятия и совладания с условиями социальных репрессий, хотя психологическая наука и знает достаточно средств установления особенностей отдельных указанных нами явлений, а именно копинг-поведения, психологических защит и т. д.

Следует также учесть специфику предполагаемой выборки, а это люди пожилого и зрелого возраста, часто с ограниченными физическими возможностями – становится понятной невозможность использования традиционных бланковых методик и опросников.

Указанные выше моменты, а также общие настроения в психологической науке, виднейшие представители которой говорят о ее постнеклассическом периоде, когда сам предмет исследования – личность – диктует использование новых методов получения знания о человеке [11; 13], было принято решение использовать качественные методы, а именно беседу и интервью, как основной способ получения информации по выбранной теме.

В наших публикациях ранее мы останавливались на возможностях и ограничениях данного метода в работе с данным спектром проблем [4; 6]. Кратко напомним, что обращение к методу интервью помогает очертить круг наблюдаемых психологических феноменов, при этом чревато упреками в субъективизме исследователя и дает широчайшее разнообразие данных, иногда тяжело сводимых к неким общим закономерностям. Сошлемся на методологов качественных исследований в психологии за комментариями ко всем сопряженным с их использованием сложностям [7-8; 10; 14-16 и др.] и расскажем о собственном опыте использования интервью как средства получения научных данных.

В нашем пилотажном исследовании ресурсов и путей приспособления к условиям социальных репрессий приняли участие 31 человек, это жители Днепропетровского дома-интерната для людей пожилого возраста и инвалидов. Возраст испытуемых колебался от 65 до 85 лет, т. е. все они стали свидетелями интересующей нас эпохи. В качестве основного метода сбора данных был использован метод полустандартизованного, фокусированного индивидуального интервью. В некоторых случаях потребовалось проведение контрольных интервью. Кратко укажем основные этапы нашей работы при выборе и построении вопросов.

1. На этапе определения необходимой к получению информации было запланировано узнать, являлись ли наши респонденты свидетелями социальных репрессий и если да, то каких именно; установить, какие действия со стороны властных структур оцениваются испытуемыми как более или менее унизительные, вредные и т. п.; проследить, какие из ресурсов (как внешних, так и внутренних) оказались вспомогательными в процессе преодоления последствий упомянутых обстоятельств.

2. В ходе составления приблизительной последовательности вопросов, которые будут заданы респондентам, была продумана инструкция, которая будет озвучиваться в начале интервью, и выстроен ориентировочный план, которого будут придерживаться интервьюеры. Порядок вопросов был предложен от более общих к более детальному описанию наблюдаемых притеснений.

3. В предварительный перечень вопросов был, в частности, включен вопрос о том, коснулись ли наших респондентов социальные притеснения в советское время. Далее мы планировали озвучить интервьюируемым список возможных притеснений, составленный на основе анализа литературных источников, посвященных данному вопросу, в связи с которым респондентам было бы предложено добавить свои варианты и оценить все пункты с точки зрения субъективной сложности в совладании с ними. Здесь мы стремились выяснить, что помогало им справляться с пережитыми обстоятельствами. Все названные ресурсы также планировалось оценить с точки зрения полезности.

4. Проверка подготовленного плана была осуществлена путем проведения трех пробных интервью. Как показал опыт, сложностей следовало ожидать как с готовностью респондентов к самораскрытию (из первых трех участников один отказался от записи интервью на диктофон), так и с пониманием формулировок. В некоторых случаях мы были свидетелями непонимания (как мы убедились позже, иногда притворного) зачитываемых нами инструкций и утверджений. При таких условиях мы были вынуждены объяснять, «что имеется ввиду», что, безусловно, может быть расценено как ущерб «беспристрастности и нейтральности» проводимого исследования.

5. На последнем подготовительном этапе перечень вопросов был окончательно отредактирован. Итоговый список социальных притеснений включал: насильственные переселения, допросы, лишение права свободного выбора профессии или продолжения обучения, лишение права на жилье или прописку, необходимость отречения от близких и родных людей, лишение права вступать в брак и создавать семью, отказ в социальном обеспечении. Перечень ресурсов в редактированном виде включил семью и родственные отношения, социальную поддержку (друзей), творчество (хобби), алкоголь и стимуляторы, чувство юмора, спорт и активное времяпровождение, смену обстановки, мысли о суициде. На стадии пробных интервью мы обратили внимание, что респондентам сложно оценивать социальные притеснения по степени тяжести, потому этот вопрос был снят, а оценка проводилась с помощью таких критериев, как детальное описание (или, напротив, малословное повествование на фоне общей искренности и многословия) и эмоциональная окраска повествования.

В результате проведенного исследования было установлено следующее. На вопрос, «коснулись ли Вас социальные притеснения?», 94% испытуемых ответили негативно. Но, что интересно, в комментариях к приведенному нами списку притеснений 70% испытуемых указали, как минимум, на один из пунктов как лично пережитый, а 34% - дополнили список новыми опциями (как, например, «вынужденный ранний труд»). Противоречивость полученных данных может быть объяснена с позиций законов социальной психологии. Так, Э. Аронсон пишет, что категорическое следование некоему убеждению (в нашем случае, «раньше было лучше») может связываться с тем, что ранее у человека был сильный соблазн отказаться от данного убеждения, но потом, в силу каких-то обстоятельств, он остался ему верен. Далее субъект находит сильные поддерживающие его позицию аргументы и категорически отвергает все другие [1].

Следующим интересным наблюдением была информация, указанная почти половиной респондентов, о том, что родители пытались максимально защитить детей от понимания ситуации, не давая углубляться в происходящее. 64% испытуемых говорили о страхе и стыде перед окружающими за свою «инаковость», наличие темных историй в семье («отец говорил, что мать нас искалечила… он был партийным, а она нас крестила»). В то же время, люди жили с сознанием фальшивости навязываемой картины мира: «учительница в школе рассказывала о том, что церковь – это неправильно, а вечером, как приходила бабушка, она с ней молитвы читала и просила, чтоб я никому не рассказывала», «а все равно к Пасхе все паски пекли».

Все вспомогательные ресурсы, названные нашими респондентами, мы разделили на три группы: помогающие самостоятельно справиться с притеснениями, основывающиеся на социальной поддержке и направленные не на решение проблем, а их избегание. В первую группу были отнесены вера, работа и профессия, надежда на себя и свои силы, ответственность, помощь другим, принятие ситуации, физическая сила, здоровье и молодость, а также добровольная самоизоляция.

Под вторую категорию попали такие ресурсы, как поддержка со стороны общества, патриотизм, неблагоприятная группа, опека со стороны более могущественных других, образование, политические интересы и обсуждения, совместный труд.

И, наконец, группу ресурсов, способствующих избеганию проблем, вызванных социальными притеснениями, составили время, нежелание вникать в суть вопроса, обеспеченность, ведение подсобного хозяйства, отдых, алкоголь, творчество.

Как видно из списка, многие опции неоднозначны и могут быть отнесены в две категории: так, например, пункт «неблагоприятная группа», с одной стороны, приносит социальную поддержку – и именно о ней говорил респондент, – а с другой представляет собой уход от реальности через практику социально-неодобряемых видов активности, употребление алкоголя и психостимуляторов и т. д.

Из приведенного выше списка вытекает также логичный методологический вопрос: можно ли указанное считать именно ресурсом совладания? Обратившись к словарю, узнаем, что это – условия, позволяющие при некоторых преобразованиях данного получить искомый результат [12]. Все респонденты описывали перечисленное нами как нечто, помогающее справиться с неблагоприятными внешними условиями, несущее в себе потенциал для дальнейшей жизнедеятельности, потому, с необходимыми дополнительными разъяснениями и уточнениями, мы принимаем выделенные опции именно как ресурсы совладания с условиями социальных притеснений.

На данный момент обработка полученных в этом исследовании результатов проводится через расшифровку скриптов наших испытуемых. Наша цель – обратить внимание на неконтролируемые респондентами моменты в их рассказах, например, величину пауз, сравнительно большее или меньшее количество речевой продукции и т. д. Но уже сейчас можно с уверенностью утверждать, что дальнейшие исследования принесут интересные результаты и выявят закономерности, ранее в литературе не описанные.

Литература:

1. Аронсон Э. Общественное животное. Введение в социальную психологию. – М.: Прайм-Еврознак, 2006. – 416 с.

2. Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. (Социокультурная динамика России). – Новосибирск : Сибирский хронограф, 1997. – Т. 1 : От прошлого к будущему. – 590 с.

3. Байєр О. О. Аналіз факторів, що визначають особистісну стійкість за умов соціальних репресій // Вісник Дніпропетровського університету. Педагогіка та психологія. – Дніпропетровськ, 2009. – С. 11-17.

4. Байєр О. О. Використання якісних методів дослідження життєвих криз особистості // Materialy VII mezinarodni vedecko-prakticka conference “Dny vedy – 2011”. – Dil. 18. Psychologie a sociologie. – Praha: Publishing House “Education and Science” s. r. o. – S. 35-38.

5. Байєр О. О. Шляхи подолання соціальних репресій та фактори, що визначають особистісну стійкість // Наука і освіта. – Одеса, 2009. – № 1-2. – С. 6-10.

6. Байєр О. О., Шафоростов І. М. Бесіда та інтерв’ю як методи дослідження життєвої кризи // Актуальні проблеми психології: Психологія особистості. Психологічна допомога особистості / за ред. С. Д. Максименка, М. В. Папучі. – Київ, 2011. – Том 11. – Вип. 4. – Ч. 1. – С. 64-69.

7. Барский Ф. И., Кутузова Д. А. Представления об идентичности в рамках нарративного подхода // Мир психологии. – 2004. – № 2 (38). – С. 67-77.

8. Брунер Дж. Жизнь как нарратив // Постнеклассическая психология. – 2005. – № 1 (2). – С. 9-29.

9. Иноземцев В. Л. Современное постиндустриальное общество: природа, противоречия, перспективы. – М. : Логос, 2000. – 234 с.

10. Квале С. Исследовательское интервью. – М.: Смысл, 2003. – 301 с.

11. Максименко С. Д. Методологічні основи дослідження кризових явищ генези особистості // Актуальні проблеми психології: Психологія особистості. Психологічна допомога особистості / за ред. С. Д. Максименка, М. В. Папучі. – Київ, 2011. – Том 11. – Вип. 4. – Ч. 1. – С. 3-9.

12. Ожегов С. И. Толковый словарь русского языка. – М. : Оникс, Мир и образование, 2008. – 736 с.

13. Теория и методология психологии. Постнеклассическая перспектива / под ред. А. Л. Журавлева, А. В. Юревича. – М. : Институт психологии РАН, 2007. – 528 с.

14. Denborough D. A Framework for Receiving and Documenting Testimonies of Trauma // International Journal of Narrative Therapy and Community Work. – 2005. – № 3-4. – P. 34-42.

15. McAdams D. Personality, modernity, and the storied Self: a contemporary framework for studying persons // Psychological Inquiry. – 1996. – Vol. 7. – No. 4. – P. 295-321.

16. McAdams D. P. The Psychology of Life Stories // Review of General Psychology. – 2001. – Vol. 5. – No. 2. – P. 100-122.