Творчество как важнейшая ценностная единица лирики Е. А. Боратынского

Жизнь человека состоит из множества мгновений. «Задача искусства — сохранить для времени, воплотить это мгновенное, это мимоидущее» [1, 39]. Феномен творчества был и остается объектом пристального внимания исследователей: филологов, философов, религиозных мыслителей, критиков. В настоящее время существует множество методологических подходов к изучению проблемы творчества: аксиологический (И.А. Ильин, И.А. Есаулов, И. А. Анашкина, Т. А. Касаткина, И. К. Подковыров, А. С. Собенников), религиозно-философский (И.А. Ильин, Н.А. Бердяев, В.С. Соловьев, С.Н.Булгаков, П. А. Флоренский), социально-психологический (А.А.Потебня, И.-А.Тэн, Э. Геннекен), герменевтический (Ф.Д.Э.Шлейермахер, Г. Р. Яусс), социально-философский (В. Г. Белинский, Н. Г. Чернышевский, Н.А.Добролюбов), онтологический (Б. Спиноза, И. Кант, В. С. Соловьев, Н.А.Бердяев, М. М. Бахтин) и другие. Рассмотреть подробно каждую из перечисленных точек зрения не представляется возможным в рамках нашей статьи. Цель нашей работы заключается в рассмотрении творчества Е.А.Боратынского с позиций аксиологии. Тема поэта и поэзии была для лирика поистине одной из важнейших в его творчестве. Первое произведение, посвященное данной тематике — это стихотворение «Финляндия»(1820). В нем поэт размышляет о ценностной природе творчества:

Я, невнимаемый, довольно награжден

За звуки звуками, а за мечты мечтами.

(«Финляндия», с.73) [2]

Сам процесс творчества доставляет Е. А. Боратынскому душевную радость. Мотив самоценности творчества проходит и через более позднее стихотворение «Богдановичу» (1824):

И, в тишине трудясь для собственного чувства,

В искусстве находить возмездие искусства!

(«Богдановичу», с. 119)

Наряду с указанным мотивом бытует мотив избранничества, который находит свое смысловое воплощение в произведениях: «Твой детский вызов мне приятен…» (1821), «Прощай, отчизна непогоды…» (1821).

Творчество — стезя немногих избранных. Поэту открывается особая, запредельная сфера познания, не доступная простому человеку. Не случайно подчеркивается общность языка «поэтов и богов»:

Твой детский вызов мне приятен,

Но не желай моих стихов:

Не многим избранным понятен

Язык поэтов и богов.

(«Твой детский вызов мне приятен…», с.80)

В стихотворении «Прощай, отчизна непогоды…» (1821) рассматриваемый мотив получает свое логическое продолжение: ни что не может сломить дух поэта, заставить его роптать: ни изгнание, ни забвение толпы, ни отсутствие счастья в земном его понимании. «Житель неба» является обладателем истинного счастья, которое никто отнять у него не может, — это поэтический дар, указующий на избранность того, кто им наделен.

Таким образом, в рамках мотива избранничества формируется следующий мотив: творчество как опора в минуту испытаний. Указанный мотив мы также можем наблюдать в стихотворении «В глуши лесов счастлив один…» (1824). Поэт мужественно переносит все испытания, понимая, что такова его судьба. Для него ропот — это слабость, поражение. Роптать может лишь тот, кто не понимает, почему на его долю выпали те или иные страдания, ведь ропот предполагает всегда вопрос: «За что это мне?». Поэт не спрашивает, он знает ответ, так как постиг «дух судьбы»:

Всех благ возможных тот достиг,

Кто дух судьбы своей постиг.

(«В глуши лесов счастлив один…», с.114)

Постижение «духа судьбы» означает понимание истинного смысла жизни, своего предназначения в мире. Поэт знает, что у него особая судьба. Для толпы это — «презренный удел», а для него — счастье. Никакая ноша для него не может быть слишком тяжелой, ведь у него есть то, чего нет у других — дар созидания:

Меня тягчил печалей груз,

Но не упал я перед роком,

Нашел отраду в песнях муз

И в равнодушии высоком,

И светом презренный удел

Облагородить я умел.

(«В глуши лесов счастлив один…», с.115)

Переходя к мотиву дарования, хотелось бы отметить его особое место в лирике поэта. Наиболее ярким примером бытования этого мотива является стихотворение «Чтоб очаровывать сердца…» (1821?). Евгений Абрамович Боратынский с первых строк обращается к вопросу о значимости поэтического дара:

Чтоб очаровывать сердца,

Чтоб возбуждать рукоплесканья,

Я слышал, будто для певца

Всего нужнее дарованья.

(«Чтоб очаровывать сердца…», с.89)

Отметим, что стихотворение пронизано легкой иронией. Эта ирония обращена в адрес тех, кто, не имея дарования, берется за перо и стремится произвести впечатление на публику, потешить свое самолюбие:

Путей к Парнасу много есть:

Зевоту можно произвесть

Поэмой длинной, громкой одой,

И ввек того не приобресть,

Чего нам не дано природой.

Автор подводит читателя к мысли, что не все рождены поэтами, и одного желания тут явно недостаточно. Чтоб действительно добиться успеха на ниве творчества, прежде всего надо обладать даром:

Напрасно до поту лица

О славе Фофанов хлопочет:

Ему отказан дар певца,

Трудится он, а Феб хохочет…

Но, даже обладая даром, поэту не обойтись без вдохновения. Именно поэтому в тексте содержится упоминание о музах. Все они прекрасны («равны все музы красотой»), так как воплощают в себе искусство, точнее, одно из его направлений; каждое из которых, в свою очередь, подразумевает индивидуальную форму выражения: «несходство их в одной одежде».

Особого внимания заслуживает последний стих, который является ключевым: никто не может стать поэтом, если ему не дано свыше. Поэтический текст имеет кольцевую композицию: автор начал стихотворение с размышления о значимости дара для поэта и завершает произведение акцентированием внимания на божественной природе поэтического дара. Таким образом, особенность композиции способствует раскрытию главной мысли стихотворения.

В своих произведениях, касающихся темы творчества, Е.А.Боратынский неоднократно высмеивал подражателей. Обличение в его стихах представлено то в иронической, то в резко негативной форме. В послании к «Богдановичу» (1824) лирик обличает поэтов-современников в подражании немецким авторам:

В печаль влюбились мы. Новейшие поэты

Не улыбаются в творениях своих,

И на лице земли всё как-то не по них.

Ну что ж? Поклон, да вон! Увы, не в этом дело:

Ни жить им, ни писать еще не надоело,

И правду без затей сказать тебе пора:

Пристала к музам их немецких муз хандра.

(«Богдановичу», с.117)

Поэт избрал ироническую форму, так как имел своею целью высмеять «слепое» подражание. «Слепое» оно потому, что поэты свои стихи посвящают не тому, что их на самом деле волнует, не тому, что для них значимо, а всего лишь отдают дань моде.

В произведении «Когда, печалью вдохновенный…» (1826) обличение принимает иную форму. Стихотворение построено на антитезе: автор противопоставляет истинного поэта жалкому подражателю. Первые шесть строк поэтического текста содержат рассуждение лирика о том, что те поэты, которые честно выражают свои мысли и чувства, чаще всего находят сочувствие в сердцах людей:

Когда печалью вдохновенный,

Певец печаль свою поет,

Скажите: отзыв умиленный

В каком он сердце не найдет?

Кто вековых проклятий жаден,

Дерзнет осмеивать ее?

(«Когда, печалью вдохновенный…» с. 134)

Продолжая свою мысль, поэт отмечает:

Но для притворства всякий хладен,

Плач подражательный досаден,

Смешно жеманное вытье!

Обратим внимание на лексический состав текста, а также на то, с какой интонацией передает свои мысли поэт. Судя по первой строке, мы можем сделать вывод, что поэт спокойно выражает свою точку зрения. Об этом говорит отсутствие восклицаний, а также слова «притворство», «хладен», «всякий», которые не несут ярко выраженной эмоциональной окраски. Используя относительное местоимение «всякий» и краткое прилагательное «хладен», Е. А. Боратынский стремится тем самым подчеркнуть, что подражание вызывает лишь пренебрежение и безразличие. Вторая строка произведения более эмоционально окрашена: здесь пренебрежение переходит в раздражение: на это указывают слова «плач», «досаден». В следующей строке чувствуется отвращение поэта: наречие «смешно» указывает на всю нелепость творчества поэтов-подражателей, а словосочетание «жеманное вытье» усугубляет впечатление. Уже само по себе существительное «вытье» ассоциируется с чем-то неприятным, назойливым, даже страшным, а при соединении с прилагательным «жеманный» негативное ощущение усиливается. Поэт использует данное прилагательное, чтобы передать всю неестественность, фальшивость стихов высмеиваемых им «поэтов». Не случайно финальные строки произведения представляют собой развернутое сравнение: муза поэтов-подражателей подобна нищей:

А ваша муза площадная,

Тоской заемною мечтая

Родить участие в сердцах,

Подобна нищей развращенной,

Молящей лепты незаконной

С чужим ребенком на руках.

Справедливость данного сопоставления обусловлена тем, что так называемые «поэты» не имеют ничего своего, да и не хотят заработать честным поэтическим трудом внимание общества к своим произведениям. Они пошли самым легким, но и самым бесславным путем, путем присваивания себе того, что им не принадлежит.

Начало 30-х годов ознаменовал мотив равнодушия к творчеству, что отразилось в стихотворной миниатюре «Бывало, отрок, звонким кликом…»(1831):

Но все проходит. Остываю

Я и к гармонии стихов —

И как дубров не окликаю,

Так не ищу созвучных слов

(«Бывало, отрок, звонким кликом…», с.158)

Охлаждение по мысли поэта является естественным следствием скоротечности всего земного. Лирический герой равнодушен к жизни в целом и к творчеству в частности. Но этот мотив мы наблюдаем лишь в этом стихотворении. Да, безусловно, «Последний поэт» (1835), «Осень» (1836-1837) окрашены минорной тональностью, обусловленной разочарованием, но не в творчестве, а в людях, не способных понять и принять очищающее слово поэта. Но нигде мы не встретим мотива равнодушия к искусству. Этот мотив чужероден творчеству Е.А.Боратынского. Строки стихотворения «Бывало, отрок, звонким кликом…» (1831) можно расценивать как минутную слабость. Не случайно осенью этого же года появляется стихотворение «В дни безграничных увлечений…», в котором творчество предстает безусловным нравственным ориентиром. Именно творчество служит той путеводной звездой, которая направляет поэта на истинный путь, защищает от тлетворного влияния страстей. Душа поэта является полем битвы прекрасного и порочного. Как ни обольстительны были страсти, но они недолго владели сердцем лирического героя, которое не могло остаться равнодушным к «законам вечной красоты», отраженным в поэтическом мире:

Страстей порывы утихают,

Страстей мятежные мечты

Передо мной не затмевают

Законов вечной красоты

И поэтического мира

Огромный очерк я узрел,

И жизни даровать, о лира!

Твое согласье захотел

(«В дни безграничных увлечений..», с.159)

По мысли поэта жизнь прекрасна лишь тогда, когда озарена лучами

творчества, просвещающими душу.

Творчество — источник душевной гармонии и счастья, дающий успокоение «болящему духу» поэта: таков один из мотивов стихотворения «Болящий дух врачует песнопенье» (1832). Творчество «врачует» душу, отягощённую сомненьями, заблужденьями, страстями:

Болящий дух врачует песнопенье.

Гармонии таинственная власть

Тяжелое искупит заблужденье

И укротит бунтующую страсть.

Душа певца, согласно излитая,

Разрешена от всех своих скорбей

(«Болящий дух врачует песнопенье», с.167)

Творчество Е. А. Боратынского подчинено главной нравственной цели — поиску истины — «правды без покрова». Именно достижение истины посредством творчества помогает обрести поэту душевную гармонию и счастье.

Но творчество не всегда только лишь источник гармонии, но и источник страдания. Причина страдания поэта выражается в том, что он не находит отклика в душе людей. Этот аспект творчества особенно ярко представлен в стихотворении «Последний поэт» (1835). Е.А. Боратынский горько переживает безразличие людей к искусству, творческой составляющей жизни. Прекрасному уже нет места в душе человека, порабощенного насущными проблемами и заботами:

В сердцах корысть, и общая мечта

Час от часу насущным и полезным

Отчётливей, бесстыдней занята.

Исчезнули при свете просвещенья

Поэзии ребяческие сны,

И не о ней хлопочут поколенья,

Промышленным заботам преданы.

(«Последний поэт», 179)

Поэт, воспевающий «любовь и красоту», стремящийся изменить мировоззрение людей и тем самым преобразовать мир, в ответ слышит лишь «суровый смех». Автор делает вывод, что поэту в «век железный» ничего не остается, как похоронить свой «бесполезный дар».

Мотив страдания занимает особое место в поздней лирике поэта наряду с мотивом преобразующего божественного начала творчества. Ярким примером бытования этого мотива является стихотворение «Рифма» (1840). В этом стихотворении рифма является синонимом творчества. Автор, используя христианскую символику, сравнивает творчество с голубем, принесшим «живую весть», тем самым подводя читателя к мысли о том, что творчество имеет божественную природу, так как укрепляет веру поэта, возрождает его душевные силы:

Средь гробового хлада света

Своею ласкою поэта

Ты, рифма! радуешь одна.

Подобно голубю ковчега,

Одна ему, с родного брега,

Живую весть приносишь ты;

Одна с божественным порывом

Миришь его твоим отзывом

И признаешь его мечты!

(«Рифма», с. 196)

Мысль о божественной природе поэзии пронизывает стихотворение

«Болящий дух врачует песнопенье», наиболее ярко отражаясь в следующих строках:

И чистоту поэзия святая

И мир отдаст причастнице своей.

Поэт использует христианский термин «причастница», благоговейно называя поэзию «святой».

Несмотря на то, что творчество для поэта — высшее благо, Боратынский часто оценивает свое дарование весьма скромным образом: «художник бедный слова», «мой дар убог и голос мой негромок», «а я, владеющий убогим дарованьем». Такого рода самооценки обусловлены тем, что поэт-Боратынский недоволен тем, что его поэтический дар иной раз не раскрывается вполне, в силу невозможности выразить словами то, что творится в душе, то есть мысль, вербализируясь, лишается своего первоначального духовного содержания. Чувствуя моральную ответственность за результаты своего творчества, поэт максимально требователен к самому себе.

Поэт творит не ради славы, он посланник Бога на земле, призванный служить высокой цели: открыть людям истину. Ведь если люди не познают истину, то они будут несчастными рабами самих себя, точнее — своих низменных желаний, а жизнь, этот высокий божественный дар, будет потрачен ими напрасно. Поэт призван исполнить роль духовного врача, посредством творчества исцеляющего общество от душевных недугов.

Творчество в произведениях Евгения Абрамовича Боратынского многогранно и оригинально; каждый аспект творчества поражает философской глубиной и в то же время искренностью и простотой. «Для него писать стихи значило утверждать мысль как человеческую силу и ценность, в которой логика, этика и эстетика — то есть истина, добро и красота — слиты нераздельно и органически. Воссоздавая в стихе жизнь мысли, он тем самым утверждает не только истинное, но и доброе и прекрасное значение мысли» [3, 53].

Творчество для Евгения Абрамовича Боратынского — это и духовная радость от созидания, и страдание от непонятости людьми; благоговение перед богодухновенной природой творческого процесса и трепет от обладания великим даром, ощущение способности врачевать душевные недуги посредством творчества.

Литература:

1. Брюсов, В. Я. О искусстве // В. Я. Брюсов Сочинения. В 2-х т. Т 2. Статьи и рецензии 1893— 1924. —М.: Худож. лит., 1987. — С.37- 48.

2. Здесь и далее поэтические тексты цитируются по следующему изданию: Баратынский, Е. А. Полное собрание стихотворений / Е. А. Баратынский / Вступ. ст. И. М. Тойбина. — Л.: Сов. Писатель, 1989. — 462с.

3. Кожинов, В. В. Как пишут стихи / В. В. Кожинов. — М.: Алгоритм, 2001г. — 320с.