Время и Вечность как категории гностического учения в романе А. Старобинец «Первый отряд. Истина»
Автор: Кубышкина Валерия Олеговна
Рубрика: 4. Художественная литература
Опубликовано в
Дата публикации: 30.05.2015
Статья просмотрена: 71 раз
Библиографическое описание:
Кубышкина, В. О. Время и Вечность как категории гностического учения в романе А. Старобинец «Первый отряд. Истина» / В. О. Кубышкина. — Текст : непосредственный // Филологические науки в России и за рубежом : материалы III Междунар. науч. конф. (г. Санкт-Петербург, июль 2015 г.). — Санкт-Петербург : Свое издательство, 2015. — С. 43-46. — URL: https://moluch.ru/conf/phil/archive/138/8210/ (дата обращения: 17.12.2024).
Философская категория времени интересовала мыслителей с древних времен. Еще в донаучном освоении мира можно найти трактовку времени, например, в мифологии, оказавшей значительное влияние на развитие философии. Учение, сохранившее признаки и мифологии, и философии, и религии, носит название «гностицизм». В нем категория времени рассматривается как деструктивная сила, подчинившая себе землю.
Ядром гностической мифологии является идея о том, что населенный людьми мир создан ложным Богом — Демиургом.
Появление Демиурга обусловлено нарушением запрета (роковой ошибки): эон София, дерзнувшая познать трансцендентного истинного Бога, падает в нижние ярусы мироздания, где и появляется второстепенный Бог, Демиург. Облик рожденного был настолько безобразен, что София выбросила его из плеромы в кеному: «Она отбросила Его от Себя, за пределы этих мест,.. ибо Она создала его в незнании» [1].
Незнание, от которого зародился Ялдабаоф, позволило гностикам называть его «ложным богом». Это Демиург, создавший земной мир, но не в любви, а под влиянием гордыни, из желания сравниться с верховным Богом-Отцом. Произвол лжетворца — подлинная форма власти, утверждающая над хрупким смертным миром законы случайности, которые нельзя предугадать или рационально постичь. Таким образом, Землей правит всеобщее забвение. Незнание, породившее Демиурга, стало первородным грехом, который необходимо будет «искупить» открытой истиной, а именно — гносисом.
Платон утверждал, что «время — движущийся образ Вечности» [6, с. 16]. Демиург имитирует и мир, и вечность, разделяя ее на временные отрезки. Актуализируется оппозиция «сакрального-профанного» времени, выдвинутая Е. М. Мелетинским: «В дихотомии начальное сакральное время и время эмпирическое именно первое маркировано как особое «время»… для нас мифическое время, наполненное событиями, но не имеющее внутренней протяженности, — это «исключение», выход за пределы временного потока» [3, с. 155].
Сакральное время наполнено «перводействиями», совершенными священным предком, потому крайне важно знание этих действий и память о них, пронесенная через поколения.
Противопоставление времени и вечности является новым конструктом мифологической системы, предшествующим пространственной оппозиции реального и трансцендентного миров. Очевидно, что потусторонняя область бесконечно простирается в вечности, тогда как реальный мир заключен в пределы пространственно-временных координат. В связи с этим на первый план выступает гностический мотив памяти о прошлом, о событиях-перводействиях, совершенных вне определенного измерения («сакральное время»).
Интересно, что в мифологии понимание вещей, по Е. М. Мелетинскому, «заключается в сведении сущности вещей к их генезису» [3, с. 154]. Память гностиков о генезисе мира дает знание скрытых механизмов его функционирования и открывает путь к постижению сущности всего, потому владение гносисом давало избранному почувствовать себя равным Богу. Т. Чертон пишет: «Целью Филона было видение Бога, «увидеть и быть увиденным». Бог узнаваем умом, но сам по себе не познаваем» [6, с. 55]. Ученый даже использует понятие «обожение», согласно которому посвященный становится богом, чтобы увидеть истинного Творца.
Интересно рассмотреть соотношение категории Времени и Вечности в романе А. Старобинец, которая причудливо сочетает гностицизм с советским мифом о пионерах-героях и немецких оккультных практиках.
«Первый отряд. Истина» — часть русско-японского проекта о событиях Великой Отечественной войны. Однако трактовка этих событий своеобразна: исторический материал преломляется, с одной стороны, сквозь экзотическую японскую эстетику (анимационный фильм), с другой — через различные мифологии, в том числе гностическую (роман А. Старобинец), при этом первое становится неотъемлемой частью второго.
По сюжету книги, анимэ «Первый отряд» содержит тайное сообщение, «прочитать» которое под силу лишь избранным. Не случайно мультфильм показывают воспитанникам интерната, исследующего людей с экстрасенсорными способностями. «Это был не мультфильм. Это было между мультфильмом», — говорит главная героиня Ника, одна из одаренных воспитанников [Старобинец 2010: 11].
Пожилой господин Клаус Йегер и Старуха — явные хранители тайны мироздания — узнают об «утечке» информации после просмотра анимэ о пионерах-героях. Очевидно, это и стало причиной убийства воспитанников интерната и их наставника — Подбельского.
С этого момента Ника вовлекается в дела оккультных подразделений, в частности, «Аненербе» — могущественного нацистского отдела, специализировавшегося на изучении наследия предков.
Примечательно, что многие древние племена практикуют технику «возвращения к истокам», способствующую обновлению существования человека либо его полному возрождению. «Начиная с древнейших стадий культуры, инициация подростков включает ряд ритуалов, символика которых очевидна: речь идет о перевоплощении неофита в эмбрион с его последующим рождением заново» [7, с. 85]. В сущности, обряд направлен на символическое вспоминание перводействий, знание которых возводит исполнителя ритуала на новый социальный уровень и позволяет перейти в старшую возрастную группу. Обряд выполняется у разных народов по-разному: через «затворничество… в шалаше, символическое пожирание… чудовищем, … проникновение на священную территорию, идентифицированную с чревом матери-Земли» [7, с. 85].
В романе «Первый отряд. Истина» сюжет представляется линейным, выстроенным хроникально. Массовое убийство в интернате определяет завязку. Подбельский оставляет послание воспитаннице Нике. Историческое тесно переплетается с фантастикой: в повествование вводятся исторические лица — пионеры-герои, пожертвовавшие жизнями во имя победы: Валя Котик, Зина Портнова, Леня Голиков, Марат Казей, Надя Богданова.
Ника предпринимает опасное путешествие, чтобы разгадать «темные места» хроники Великой Отечественной войны. Возникает ассоциация с мифологическим «странствием». По утверждению Е. М. Мелетинского, «на инициационный характер испытаний героя как раз и указывает тот факт, что гонителем очень часто оказывается родной отец» [3, с. 202]. Подбельский не был отцом Ники, но невероятные способности девушки пробуждали в ее наставнике стремление покровительствовать. Эмоциональная связь, основанная на доверии, была необходима для употребления дара Ники в достижении определенных целей: «Я рассказала … про Подбельского, как я звала его папой, … как он говорил про «послание», … как бредил новой войной [4, с. 93–94].
Актуализируются гностические смыслы, в частности, «идея о предельно трансцендентальном Отце, чья сущность абсолютно непознаваема интеллектом» [6, с. 51]. Сущность Отца проявляется в Подбельском не только в покровительстве, но и в том, что наставник владеет тайными знаниями и фактически открывает в Нике мистический дар: «… мне нужен был мой собственный Первый отряд… Я искал детей, способных переходить грань… Чтобы у нас был шанс на победу» [4, с. 39].
Е. М. Мелетинский называет сюжет странствия термином «quest» и подчеркивает определяющее значение инициации как «жизненного испытания» [3, с. 201]. Ника действительно проходит испытание: обретенная Истина в итоге должна предотвратить всеобщую катастрофу. В аниме «Первый отряд», предваряющем историю Ники, исход Великой Отечественной войны зависел от вмешательства темных сил (убийство командира советского отряда тевтонским рыцарем, погибшим на Чудском озере, но призванным мистиками Аненербе для битвы). В романе показана «изнанка» бытия: судьбу уже не исторического события, а всей Земли решает примирение, в котором должна участвовать Ника. Гностическая идея о сжатии вечности во временные исчисляемые промежутки как показатель имитирования мира Демиургом в произведении находит свое отражение: единственный эпизод грандиозного повествования способен повлиять на исход извечной битвы Добра со Злом.
Из загадочного письма Ника узнает о необходимости связаться с Надеждой Руслановой, которой удалось проникнуть в Сумеречную Долину, пристанище павших воинов. Но поиски приводят девушку к Зинаиде Ткачевой, подруге Нади. Она рассказывает о путешествии в потусторонний мир и об обстоятельствах гибели пионеров. В казни детей участвовали сотрудницы СС Эльза и Грета Раух — сестры-близнецы, «оборотни, лишенные своих полнолуний» [Старобинец 2010: 188]. Вместе с оборотнями-близнецами Эрвином и Эриком они, словно архонты, воплощают диалектическое единство темного и светлого начал, регулирующее стабильность двух миров.
Сцена казни детей сообщает мощный идейный импульс. Подбельский говорит: «Смерть невинных. Пойми. Она вечно спасает наш мир. Неизбежная жертва… Иначе было бы просто не видно, как коварен наш враг» [4, с. 327]. Согласно мифологическому мышлению, детская жертва ритуально необходима. Комплекс образов и событий, составляющих парадигму мифа, неприемлемо оценивать с точки зрения морали, о чем пишет М. Элиаде [7, с. 146]. Амбивалентность оценок компенсируется смыслопорождающей функцией того или иного сюжета, призванного объяснить «неясности» окружающей действительности.
Ритуальная смерть детей формирует представление о становлении, подвигах и самопожертвовании мифологического героя. За физическим умиранием следует переход на высший модус бытия, тогда как земным жителям в наследование остается память о героях.
Инициация предполагает символическое перерождение, «возвращение к истокам», способствует переходу в сакральное время и служит метафорой обновления мира. Жертвоприношение обращено к космогонии и знаменует победу упорядоченности над хаосом. В этом смысле Е. М. Мелетинский говорит о воплощении в личном плане космогонического начала [3, с. 204].
С точки зрения гностицизма тяжесть жертвы соответствует степени жестокости Демиурга: для мировой гармонии, которую стремятся достичь и правые, и виноватые, требуется гибель самых чистых и невинных созданий.
Любопытно провести параллель между казнью пионеров-героев и Крестовыми походами детей, происходившими в Европе в 1212 г. Подробное описание факта средневековой истории можно найти у М. Элиаде, который вслед за ученым А. Дюпроном размышляет над мифологической структурой данного явления. По словам самих участников похода, путь их проходил «к Богу»; всех детей объединяла нищета и малый возраст. «Поход детей из Франции окончился катастрофой: прибыв в Марсель, они погрузились на семь больших кораблей, два из которых потерпели крушение во время шторма… Пять же других кораблей предатели завели в Александрию, где… продали детей предводителям сарацинов и торговцам рабами» [7, с. 176]. Трагическая судьба детей, по мысли ученого, оправдана высокими целями (освобождение Святых мест), которые могли быть достигнуты лишь благодаря чуду. А чудо совершить под силу только безгрешным, не случайно дети занимают важное место в «иерархии народного богопочитания» [7, с. 177].
«Богом» советских людей и, в частности, пионеров можно считать коммунистические идеалы. «Вступление в пионеры и комсомол предполагало непременное знание имен пионеров-героев, обстоятельств их подвига, и можно утверждать, что в каком-то смысле это были коммунистические святцы, а дети и подростки-герои должны были замещать в атеистическом сознании советского человека святых мучеников» [2, с. 178].
Безусловно, миф о пионерах-героях является неотъемлемой частью грандиозного мифа о подвиге советского народа в Великой Отечественной войне. Слово «миф» здесь не ставит под сомнение достоверность исторического факта, но подчеркивает вечную память об этом событии и его высшую ценность в судьбе государства. Современная тенденция возвращения утраченных имен и переосмысления прошлого показывает известные факты в неожиданном ракурсе.
Д. Хапаева говорит о «легитимизирующем» свойстве мифа о войне: «Идея противопоставления «мирного времени военному» и была главной задачей мифа, который позволял утопить в войне все страдания и ужасы мирного советского времени» [5, с. 85]. Очевидно, именно эта «изнанка» истории заставляет героя романа «Первый отряд» назвать советскую власть «властью Демиурга», жестокой и тоталитарной [4, с. 103].
Перевод достоверных фактов прошлого на язык мифологии помогает понять внутренние механизмы исторического процесса. Цикличность жизни как примета мифа трактуется или как ловушка бытия, или как закономерная смена старого новым. В любом случае движение времени обеспечивает борьба противоположных начал.
Ника странствует в обратном направлении, к «истокам», чтобы исправить ошибку, угрожающую всемирной катастрофой. Грядущий катаклизм означает конец определенного периода в жизни Вселенной. Ф. Ницше говорит о белокурой бестии как венце человеческой эволюции и провозвестнике новой страницы в истории, что объясняет введение в роман А. Старобинец оборотней Эрвина и Эрика — белокурых братьев.
Итак, Ника углубляется в события прошлого, двигаясь по спирали времени в исходную точку. В Мире мертвых она словно вырывается из временного континуума. Необходимость встречи Ники с Надей Руслановой продиктована законом цикличности бытия: представитель старшего поколения, канонический герой, должен передать эстафету своему продолжателю, герою, проходящему этап становления. Нике предназначено завершить дело Нади и победить барона фон Вольфа (избежавшего расправы по сюжету мультфильма).
Е. М. Мелетинский обращает внимание на теорию Э. Лича об архаическом восприятии времени, которое можно описать как качание маятника между двумя полюсами: жизнь — смерть, ночь — день и т. д. Это символизирует отождествление старшего и молодого поколений и соответствует противопоставлению сакрального и профанного времени.
Другой необычный пример ученый находит у пламени аранда, в представлении которых мифические герои — «вечные люди», действовавшие в сакральном времени, но способные оживать в потомках [3, с. 156, 158]. Наконец, та же идея находит продолжение в концепции умирающего и воскресающего бога.
Оппозицию старого и нового в романе представляют Надя и Ника. Надя обрела бессмертие как герой мифа о войне (Надежде Богдановой, историческому прототипу Нади Руслановой, чудом удалось выжить после казни, повторного плена и пыток), что позволяет сравнивать ее с «вечным героем — первопредком», жившим в «сакральное время» священной войны. Наместником Нади на несовершенной Земле остается Зина, но она далека от Истины (героиня резко критикует аниме-послание «Первый отряд», не воспринимая его как тайное сообщение), потому героиня выбирает Нику, похожую на образ гностической Софии. Профанное время, из которого «сбегает» Ника, — слабая проекция великого сакрального времени, в котором действовали вечные герои.
Таким образом, А. Старобинец связывает профанное время с повседневностью; Великая Отечественная война осмысляется в романе как великое прошлое, в котором совершали подвиги вечные люди. Через мифологему сакрального времени интерпретируется история как основа советского мифа о мученичестве и жертве Демиургу.
Литература:
1. Апокриф Иоанна URL: http://ashinfo.narod.ru/library /apokrif_ioanna.html (дата обращения: 01.05.2015).
2. Иванова И. Н. Трансформация советского мифа в современной отечественной литературе («Первый отряд. Истина» А. Старобинец) // Филология, журналистика и культурология в системе современного социогуманитарного знания. Материалы конференции «Университетская наука — региону». — Ставрополь, 2012.
3. Мелетинский Е. М. Поэтика мифа. — М.: Академический проект; «Мир», 2012. (Технологии культуры).
4. Старобинец А. Первый отряд. Истина. — М.: АСТ, 2010.
5. Хапаева Д. Готическое общество: морфология кошмара. — М.: Новое литературное обозрение, 2007.
6. Чертон Т. Гностическая философия от древнейшей Персии до наших дней. — М., 2008.
7. Элиаде М. Аспекты мифа/ Пер. с фр. В. П. Большакова. — М.: Академический Проект, 2010. — (Философские технологии: антропология).