Евразийская философия о монгольском нашествии (историографический обзор)



Монгольское нашествие — тема, которая интересует поколения историков разных стран. Представители различных исторических школ вносили свой вклад в освещение данного вопроса. И естественно, что представители евразийства уделили ему повышенное внимание. В их трудах рассмотрено нашествие с других позиций, отличных от классических представлений о проблеме. В данной статье проведен историографический анализ трудов, посвященных монгольскому нашествию, написанных историками евразийской философской школы, что несомненно актуально в настоящее время, когда проблема евразийства рассматривается на государственном уровне

Евразийство — философско-политическое движение, зародившееся в русской эмиграции в 20–30-е гг. XX века. Для нас крайне важно проанализировать работы евразийцев постольку, поскольку в своих исследованиях они могли обратиться к источникам недоступным для советских историков, не переведенным на русский язык, их отношение как к отношениям Руси и Орды в целом, так и к монгольскому нашествию в частности прямо противоположно построениям большей части советских историков. Интерес к деятельности евразийцев не уменьшается, идеи евразийцев получили второе дыхание с выходом в свет работ Л. Н. Гумилева, [3; 4; 5; 6] в которых известный историк и географ развил евразийскую концепцию и дополнил ее своими собственными выводами и идеями. До распада СССР работы евразийцев были практически неизвестны широкому кругу читателей, большинство из них были опубликованы лишь в 90-е годы, что подогрело интерес к выдвинутой ими концепции. На данный момент популярность имеет течение неоевразийство, одним из основоположников которого считается Л. Н. Гумилев, в 2000-х появилась политическая партия «Евразия», программа которой опирается на идеи евразийства, а ее лидер представитель неоевразийства — А. Г. Дугин.

В данной статье мы обратимся к трудам таких представителей евразийства как князь Н. С. Трубецкой, Э. Хара-Даван, П. Н. Савицкий, Г. В. Вернадский и Л. Н. Гумилев, работы которого, мы также посчитали нужным включить в работу, как продолжателя разработки и популяризатора идей евразийства. Для того чтобы приступить к анализу исследований, произведенных евразийцами необходимо вкратце охарактеризовать суть самой концепции этого философско-политического течения. Основная идея, разработанная идеологами евразийства, заключалась в том, что у России своя историческая судьба и связана она не с Европой, в связи с этим они критиковали европоцентризм и выступали за интеграцию России со странами Азии. Отсюда и сложилось их инакомыслие относительно монгольского нашествия на Русь.

Исключительную роль монгольского нашествия отмечал основоположник евразийства князь Н. С. Трубецкой. По его мнению, в становлении государственности на Руси именно нашествие сыграло ключевую роль и так же он называет Россию одной из провинций большого государства. [8, с. 216–220]. Не вдаваясь в подробности непосредственно военной кампании монголов на Руси, Н. С. Трубецкой делает выводы о положительности итогов завоевания. Поскольку только благодаря нашествию и был сформирован костяк современной России. А Киевская Русь, которая управлялась князьями варяжской линии, географическим заданием которой «было осуществление товарообмена между Балтийским и Черным морями», в целом, как государство была нежизнеспособна. [8, с. 202–203]. Все эти выводы вписываются в общую концепцию евразийства и показывают историчность российско-азиатской интеграции.

В своей статье «Степь и оседлость» схожие принципы выдвигает и П. Н. Савицкий, который также прямо заявляет, что «без «татарщины» не было бы России». [7]. Причины поражения он видит в том, что в «дотатарской Руси был элемент неустойчивости, склонность к деградации», который и привел монголов к успеху, а Русь к последующему установлению ига. [7]. Эти два утверждения прямо противоречат тому, что писали в своих работах советские историки, которые говорили об упадке во всех сферах жизни, который стал итогом монгольского нашествия. Были разрушены города, прекращено строительство, исчезли многие ремесла. На это П. Н. Савицкий отвечает, что «Нет ничего более шаблонного и в то же время неправильного, чем превозношение культурного развития дотатарской Киевской Руси, якобы уничтоженного и оборванного татарским нашествием». [7] Вот основное противоречие советской историографии и евразийцев в данном вопросе. Монгольское нашествие стало той движущей силой, которая из нежизнеспособной, «удельно-вечевой Руси» [8, с. 216] сделала Российскую империю.

Следующим апологетом евразийства, как философско-политической концепции, чей труд мы рассмотрим, являлся Эренжен Хара-Даван. Калмык по национальности, родившийся в Астраханской губернии [10, с. 212], сам себя определявший непосредственно как монгола, [9, с. 448, 453] находясь в эмиграции, написал свой труд «Чингис-хан как полководец и его наследие». Проведя подробный анализ, имеющихся в его распоряжении источников, приходит к выводу, что «монгольское завоевание не было нашествием диких орд и монголы не были ни «дикарями», ни «варварами». [10, с. 204]. Также Э. Хара-Даван отмечает «ошибочность мнения о крайней бедственности для русского народа монгольского владычества», [там же, с. 206] которое явилось следствием успеха монгольского нашествия. Итогом завоевания стало то, что, несмотря на материальные потери, в России было выковано самодержавие и государственность. [там же]. Говоря о взаимоотношениях сложившихся между Русью и Золотой Ордой, как и Н. С. Трубецкой, он называет Русь именно провинцией Улуса Джучи, то есть его непосредственной частью. [там же; с. 216] Такие выводы сделанные представителями евразийской школы противоречат современным представлениям о взаимоотношениях между этими государствами, в которых Русь представлена в роли вассала Орды. В целом работа Э. Хара-Давана интересна также и тем, что сам он был калмыком, а это западномонгольский народ. Таким образом, его работа — это еще и взгляд «со стороны». Не со стороны русского исследователя или же современного татарина, а со стороны того, чей народ относится непосредственно к монголам, но при этом в его работах нет национальной окрашенности, чем нередко грешат, как русские, так и татарские историки. Вот в чем главный плюс евразийства, понимание единой исторической судьбы у Руси, Московского государства, России, СССР (дело не в названии) [7, с. 204] и Азии.

Особняком стоит работа Г. В. Вернадского, которую он написал в США — «Монголы и Русь». Этот труд стал квинтэссенцией его научных исследований, прекрасным образцом качественного научного произведения. В ней подробнейшим образом рассмотрена, как монгольская империя, так и завоевательные походы и отношения с подчиненными странами. Его точка зрения на нашествие и его влияние на Русь более компетентна, нежели у вышеназванных представителей евразийства постольку, поскольку он являлся профессиональным историком. Например, он отмечает «непосредственный эффект монгольского нашествия — настоящее уничтожение городов и населения» [1, с. 366], в то время как Н. С. Трубецкой, П. Н. Савицкий и Э. Хара-Даван по большей части рассматривали долговременный эффект, произведенный нашествием. Г. В. Вернадский называет это «эффектом отложенного действия», таким образом, не отрицая влияния монголов на становление государственности в России, но привязывая его не непосредственно к нашествию, а к падению Золотой Орды и освобождению Руси. [1, с. 366–367]. Также итогом самого нашествия он видит то, что «русская земля попала в систему мировой империи» [2, с. 355], таким образом, «для Руси оказались открытыми дороги на Восток». [там же, с. 356]. В целом Г. В. Вернадский соглашается с мнением Н. С. Трубецкого, о значительной роли монгольского нашествия в создании сильного централизованного государства на Руси. [1, с. 423–424].

Отдельного анализа заслуживают работы Л. Н. Гумилева, историка, оценка деятельности которого носит неоднозначный характер. Пожалуй, единственный из советских историков, который не только не отвергал предложенную евразийцами концепцию, но соглашался с ней и даже развивал ее, так как в его распоряжении было уже больше материальных источников, которыми он мог оперировать в своих исследованиях. Он был знаком с П. Н. Савицким и состоял с ним в переписке. И хотя его нельзя отнести собственно к евразийцам, так как его работы появились гораздо позже, чем основные их публикации, все же он был продолжателем их, чуть было не угасших, идей. На их основе он разработал и собственную пассионарную теорию этногенеза, в принципе объяснив ей взрыв монгольской агрессии, который Г. В. Вернадский назвал психологической загадкой. [1, с. 11]. В монгольском нашествии Л. Н. Гумилев в основном отмечал плюсы, которое оно принесло. «Подчинение» городов он называл условным, поскольку монголы не оставляли в них гарнизоны. А Ярослав Всеволодович, а потом и Александр Невский, по сути, заключили союзный договор с монголами сразу после завершения нашествия на Северо-Восточную Русь, причем договор был оформлен по всем правилам Средневековья. [3, с. 431–432; 4, с. 228; 6, с. 120]. Также он говорил, что татары «искали в Южной Руси не врагов, а друзей». [3, с. 434]. Это единственные работы своего времени, которые противоречили выводам, сделанным остальными советскими историками на тот момент.

Теперь обратимся к статистическим аспектам монгольского нашествия, а в частности к численности войск под предводительством Бату-хана и Субэдэя. В этом вопросе и евразийцы были не единогласны, и можно проследить три различных варианта, предложенных представителями данного течения. Расположим их в хронологическом порядке появления. Первый подсчитал численность монгольского войска Э. Хара-Даван, по его мнению, оно состояло из 122–150 тысяч человек. При этом примерно треть из них была монголами, то есть 40–50 тысяч. [10, с. 157]. Можно отметить, что примерно такую же численность назовет и В. В. Каргалов, хотя определяли эти числа, явно исходя из разных критериев войск. (В. В. Каргалов считал войска по количеству Чингизидов, участвовавших в походе, а Э. Хара-Даван анализировал труд генерала М. И. Иванина). [10, с. 156–157]. Следующий вариант предложил Г. В. Вернадский, по его подсчетам в целом войско состояло из 120 или чуть более тысяч, однако при этом он делает поправку на то, что «в ходе вторжения сила полевой армии Бату в его основной кампании едва ли была более пятидесяти тысяч в каждой фазе операций». Монголам в этом войске он отводит также 50 тысяч. [1, с. 60]. И третий вариант — это предположение Л. Н. Гумилева. Он считал, что в монгольском нашествии принимало участие от 30 до 40 тысяч всадников, при этом, не выделяя, сколько среди них, было собственно монголов. [4, с. 217–218]. Здесь стоит обратить внимание, что к схожим выводам пришли и Ф. Ф. Шахмагонов с И. Б. Грековым. Три автора, работавшие в рамках одной концепции, общая оценка нашествия которыми весьма схожа, при этом приводят три различных варианта касаемо численности монгольских войск. А ведь это один из главнейших вопросов в данной теме. Отсюда следует, что являясь сторонниками одного и того же философско-политического течения в своих исследованиях они пытались найти наиболее объективные ответы на самые острые вопросы и в первую очередь придерживались логики и принципа историзма в изложении своих взглядов.

Мы рассмотрели работы представителей евразийства, посвященные монгольскому нашествию на Русь, его влиянию на историю развития государственности нашей страны. Несмотря на то, что эти работы выходили примерно параллельно работам советских историков (Л. Н. Гумилева мы относим к евразийцам, так как его работы не укладываются в классическую советскую историографию) они практически прямо противоположны в основных выводах. Единственное, что несколько объединяет их, так это представление о количестве войск. А вот роль нашествия, его последствия, как для Руси, так и для других стран, в частности стран Европы, различаются в исследованиях евразийцев и советских историков. Это говорит о том, что есть такие вопросы и факты, которые можно интерпретировать одинаково независимо от того, довлеет ли над тобой идеологическая цензура или же ты придерживаешься определенных философских взглядов, как на историю, так и на окружающую тебя действительность. Вполне возможно, что если бы все вышеназванные выдающиеся ученые занимались своими исследованиями в атмосфере, никоим образом не препятствующей научным изысканиям и при этом не были подвержены влиянию «сверху» и политическим установкам, то их работы не носили бы взаимоисключающего характера, а вполне согласовывались друг с другом и логично дополняли бы друг друга. Также стоит отметить, что ни в коем случае не надо сбрасывать эти работы со счетов. Да в них присутствуют недостатки, присущие их времени, однако это фундаментальные труды, при составлении которых был задействован огромный комплекс различных источников (пусть и интерпретировали их по-своему), письменных и материальных. Так что пользоваться этими работами можно и даже нужно, просто не стоит забывать, что рассматривать их все же надо сквозь призму прошедшего после их публикации времени и с учетом идеологии, при которой они были написаны.

Литература:

1. Вернадский Г. В. Монголы и Русь. Тверь: 1997. — 480 с.
2. Вернадский Г. В. Монгольское иго в русской истории. // Основы евразийства. М.: «Арктогея-Цетр», 2002. — 800 с.
3. Гумилев Л. Н. Древняя Русь и Великая Степь. М.: «Айрис-Пресс», 2011–736 с.
4. Гумилев Л. Н. От Руси к России. М.: «АСТ», 2006–560 с.
5. Гумилев Л. Н. Поиски вымышленного царства. М.: «АСТ», 2002–464 с.
6. Гумилев Л. Н. Ритмы Евразии: эпохи и цивилизации. М.: «АСТ», 2008–528 с.
7. Савицкий П. Н. Степь и оседлость. // [Электронный ресурс]URL: http://gumilevica.kulichki.net/SPN/spn03.htm
8. Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана (сборник). М.: «Аграф», 1999. — 554 с.
9. Хара-Даван Э. Евразийство с точки зрения монгола. С. 448–454 // Основы евразийства. М.: «Арктогея-Цетр», 2002. — 800 с.
10. Хара-Даван Э. Чингис-хан как полководец и его наследие. Элиста: Калмыцкое книжное издательство, 1991–196 с.