Поэтическое творчество Ивана Жданова характеризуется поисками лирического героя гармонии с Природой. В связи с этим, показательным является понятие топоса. Активное изучение особенностей художественного пространства подтверждается рядом исследований (М. М. Бахтин, М. Ю. Лотман, Д. С. Лихачев, В. Н. Т опоров, Б. А. Успенский, Д. Чижевский), которые раскрываются в контексте разнообразных жанров прозы. Стоит обратить внимание на то, что не менее актуальным представляется изучение специфики пространственной организации поэтического текста. В связи с этим целью нашего исследования следует считать изучение особенностей реализации топографических характеристик в лирике Ивана Жданова.
Ю. М. Лотман писал: «Семиотика пространства имеет исключительно важное, если не доминирующее, значение в создании картины мира той или иной культуры. Природа этого явления связана с самой спецификой пространства. Неизбежным фундаментом освоения жизни культурой является создание образа мира, пространственной модели универсума» [5, с. 205]. В поэтическом мире Ивана Жданова пространство является одной из основополагающих категорий. Автор создает художественный мир, где любое явление тяготеет к своему прообразу, а предметная действительность погружается в свой внутренний смысл. Такая тенденция создает эффект загадочности, заставляя реципиента замечать намеки и проникать в самую глубокую суть. Стихотворение под названием «Стол» служит ярким тому примером:
Домашний зверь, которым шорох стал
и ход лесной, — вот этот стол уютный.
В своей глуби он дикий быт смешав
с возней корней, таинственной и мутной [4, с. 17].
Здесь мы имеем возможность наблюдать процесс покорения природы человеком. Стол позиционируется не только как вещь комфорта с окончательным вариантом ее назначения, но и как возможная составляющая окружающей действительности. Благодаря углублению во внутреннюю природу предмета, автор акцентирует внимание на его функционировании в разных пространствах. Уют леса плавно перерастает в уют человеческого жилища, где стол начинает отождествляться с носителем памяти событий, которые происходили в помещении. В этой ситуации авторское внушение направляется на утверждение сакральных свойств стола. Далее эта мысль только окончательно подтверждается:
И иногда с поверхности его
под шум ветвей, замешенный на скрипе,
как скатерть рук, сползает торжество
медвежьих глаз, остановивших липы,
их мягкий мед, скользящий по стволам,
сквозь лапки пчел, сквозь леденящий запах.
И в этот миг живут по всем столам
немые лица на медвежьих лапах [4, с. 17].
Происходит смещение двух пространственных плоскостей, благодаря чему существование одного предмета расширяется. В этом водовороте хаотичности можем наблюдать наличие описания постепенного омертвения природы. Сначала автор внушает атмосферу покоя, которая резко превращается в волнующее созерцание разрушения. Именно этот момент является знаковым для дальнейшего процесса рецепции. Финальный трагизм осуществляется благодаря созданию впечатления внезапного и абсолютного затишья. Автор словно нарочно оставляет место для дальнейших размышлений, не закрывая пространство стихотворения.
Понятие «топос», или «общее место» имеет древнее происхождение. Как отмечает С. Аверинцев, "… для античного риторического взгляда на вещи κοινός τόπος есть нечто абсолютно необходимое, а потому почтенное. Общее место — инструмент абстрагирования, средство упорядочить, систематизировать пестроту явлений действительности, сделать эту пестроту легко обозримой для рассудка» [1, с. 16]. Такое понимание топоса полной мерой оправдывает себя в лирике Ивана Жданова. Примером послужит стихотворение «Восхождение», которое с первых строк презентует ландшафт местности:
Стоит шагнуть — попадешь на вершину иглы,
впившейся в карту неведомой местности, где
вместо укола — родник, вырываясь из мглы,
жгучий кустарник к своей подгоняет воде [4, с. 128].
Пребывание лирического героя на так званой «вершине» репрезентует его как созерцателя неведомого пространства. Главными отличительными качествами описываемого пространства становятся, с одной стороны, дискретность, фрагментарность отдельных компонентов, выбор которых может быть произвольным; а с другой стороны, континуальность — упорядоченность, последовательность, структурность, диктующих свою строго определенное место каждому отдельному звену, исходя из общей художественной задачи «восхождения»:
Это — твое восхожденье, в котором возник
облик горы, превозмогшей себя навсегда [4, с. 129].
Введение в пространственную картину образа горы свидетельствует о некой изолированности описываемой среды, которая необходима для так званого «восхождения». Таким образом, пространство показывает границы, конфигурацию и плотность того мира, в котором разворачиваются события. Характеристики и свойства пространства не всегда совпадают с привычными для нас его физическими свойствами. Показательной можем считать художественную ситуацию, в которой стираются границы между абстракцией и предметностью для создания целостного художественного пространства. Любое явление изображается не только извне, но и представляет свою внутреннюю сущность, оно является заданной целью в себе и не служит только для отображения определенного пласта реальности, а скорее для создания новой качественной действительности. В контексте такой действительности лирическому герою-созерцателю удается обрести гармонию с окружающим миром, став его неотъемлемой составляющей и тем самым совершить свое «восхождение»:
Это нельзя уберечь и нельзя утаить,
не промотав немоту на избыток вестей.
Значит, шагнуть — это свежий родник отворить,
значит, пойти — это стать мироколицей всей [4, с. 129].
Пространственные характеристики лирики Ивана Жданова, а в особенности его сборника «Воздух и ветер», в целом организованы в соответствии с оппозицией «открытости» или «закрытости». Благодаря реализации оппозиции, можем условно выделить позиции открытого и закрытого пространства. При этом наблюдается очевидная трансформация традиционной семантики: абсолютно открытое пространство наделено в контексте поэтического мира автора положительной маркировкой, детерминировано одной из центральных идей о вмешательстве ума в чувство с целью контроля и защиты.(примеры — лес, сад….) В то время, как дом — закрытое пространство, мыслится как элемент «irratio» неестественного и даже угрожающего (примеры — комната, дом…). Несмотря на различие функций, по своему значению эти элементы стиля эстетически дополняют друг друга, так как в стилевом пространстве любой компонент по своей сути является не только одной из форм художественного пространства, но и его отражением в целом.
Пространство в лирике Ивана Жданова преимущественно обозначается элементами природы. Ярким примером можем считать стихотворение «Портрет» [4, с. 53] из сборника «Воздух и ветер», где очевидной становится смена пространственных характеристик. Природа выступает движущей силой, она заполняет те локусы, где должна царить цивилизация:
Ты можешь быть русой и вечной,
когда перед зеркалом вдруг
ты вскрикнешь от боли сердечной
и выронишь гребень из рук.
Так в сумерки смотрят на ветви,
в неясное их колдовство,
чтоб кожей почувствовать ветер,
прохладную кожу его.
Так голые смотрят деревья
на листья, упавшие в пруд.
Туда их, наверно, поверья
листвы отшумевшей зовут.
Введение в смысловую канву поэтического текста явлений природы, их активность формирует тип взаимоотношений между субъектами лирического диалога, который свидетельствует об пространственной отдаленности, но не отрицает временную синхронию:
И гребень, и зеркало рядом,
и рядом деревья и пруд,
и, что-то скрывая за взглядом,
глаза твои тайной живут [4, с. 53].
В пространственном измерении поэзии Ивана Жданова также стоит отметить наличие движения. Как правило, это движение снизу вверх («…и звезды смотрят вверх и снизу не видны» [4, с. 61], «И снова летят поезда…» [4, с. 48]). Частое изображение автором полёта создает эффект визуализации двойственного пространства. Так, реалии предметного мира вполне гармонично сосуществуют с элементами мира фантастического:
И снова на бегу меня пейзаж встречает,
вдоль поезда летит, воронками крутясь,
и валится в окно, и потолок качает,
и веером скользит в пороховую грязь.
И крутятся, как снег, ночные перелески,
от вальса и стогов кружится голова.
И танец колдовства, и ветра переплески
рисует на лугах безмолвная трава.
Прозрачный снегопад весь этот бег венчает.
Но то не снег летит, а разжимает горсть,
но то старик Харон монеты возвращает,
но то висит, как снег, летейской стужи гроздь [4, с. 48].
Рассматривая специфику пространства как доминантную составляющую поэтического мира Ивана Жданова, можем сосредоточить внимание на оппозиции «здесь — там». Так, Г. Башляр обращает внимание на то, что «пара «посюстороннее — потустороннее» подспудно воспроизводит диалектику внутреннего и внешнего: все можно начертить, даже бесконечность. Хотелось бы определить бытие, а определяя его — возвыситься над всеми ситуациями, дать одну ситуацию для всего их множества. Тогда бытие человека противопоставляют бытию мира, как бы легко касаясь элементарных вещей. Диалектика здесь и там возводится в абсолют. Скромные наречия места наделяются выходящей из-под контроля силой онтологического детерминирования» [2, с. 97]. Лирический субъект часто выражает пространственную дезориентацию, вызванную взаимодействием двух оппозиций: «И крутятся, как снег, ночные перелески, от вальса и стогов кружится голова». Принцип противопоставления и семантизация данной антитезы происходит в соответствии с одной из типичных схем, указанных Ю. Лотманом: первый компонент отождествляется со своим, понятным, тогда как второй — с чужим, непонятным [6, 267]. Таким образом, пространство в поэзии И. Жданова распадается на «свой» и «чужой».
Взаимосвязь категорий «свой» и «чужой» во всем корпусе поэзии И. Жданова свидетельствует о формировании специфического пространства, где каждый отдельный поэтический образец является частью авторской концепции. Показательным является то, что общие свойства реального пространства в поэзии автора, отражаясь, превращаются и имеют особый характер: длина, непрерывность — прерывность, трехмерность, а также частные его свойства: форма, местонахождение, расстояние, границы между различными системами. Средствами выражения пространственных отношений в авторском письме и указаниями на различные пространственные характеристики служат языковые средства: синтаксические конструкции со значением местонахождения, глаголы движения, глаголы со значением обнаружения признака в пространстве, наречия места, топонимы и др. Воспроизведение пространства и указание на него часто включаются в поэтический текст как кусочки мозаики. Ассоциируясь, они образуют общую панораму пространства, изображение которой может перерасти в образ пространства.
Образ пространства, создаваемого в поэзии, может быть отмечен признаком гармоничности или, наоборот, дисгармоничности. Гармоничное пространство отличается упорядоченностью, размерностью частей, благодаря которым порождается ощущение душевного равновесия. Представление о границах чрезвычайно важны для понимания построений модели художественного пространства.
Антитеза обыденно-бытового и идиллического пространств формирует ведущий для творчества И. Жданова образ двух миров, что становится своеобразным смысловым стержнем всего творчества автора. Присутствие двойственного пространства объясняется, прежде всего тем, что вместе с системой противоположных друг другу миров, существует также третья составляющая — это таинственный потусторонний мир, который проявляется в снах, страхах, неожиданных ощущениях чего-то таинственного и неизбежного. Часто этот мир реализует себя благодаря функционированию образа ночи:
Так ночь пришла, сближая все вокруг,
и, в собственные тени погружаясь,
ушли дома на дно прикосновений.
И бой часов был переплавлен в тень,
дающую немое представленье
о медленном смещенье расстояний [4, с. 35].
Так, пространственным превращениям предшествует четкая внутренняя мотивация. В своей лирике И. Жданов подчеркивает определенную дисгармонию бытия, и акцентирует незначительность роли человека как одного из звеньев причинно-следственных отношений в мире. Отсюда идейное движение приближается к тупику, проектируя ситуацию отчуждения, как непременную характеристику положения вещей, в которых вынужден находиться лирический герой.
Для творчества поэта характерно обращение к подсознанию читателя, подчеркивание множественности вариаций формирования реальности и ее толкования. Такая особенность служит толчком к переосмыслению читателем поэтических характеристик окружающего мира и его влияния на духовные пространства человека. Показательным также является стихотворение «Такую ночь не выбирают.».., где можем наблюдать мистическое взаимопроникновение духовного и материального миров. Важной также встает и наличие ряда образов:
Такую ночь не выбирают –
Бог-сирота в нее вступает,
и реки жмутся к берегам.
И не осталось в мире света,
и небо менше силуэта
дождя, прилипшего к ногам [4, с. 34]
Образ ночи, направленный на усиление палитры оттенков, выбранной автором, становится сквозным. На протяжении всего текста он постепенно переходит в «отсутствие света» и превращается в человеческую слепоту: «Мы только помним, мы не видим.»... Такая градация перевоплощения образа вызывает у реципиента необходимость движения в направлении постижения специфической атмосферы поэтического текста. Этому способствует и наличие лексического ряда: «ночь», «Бог», «темнота», «тени».
Таким образом, художественное пространство в поэзии И. Жданова характеризуется открытостью и многоуровневостью, что позволяет наблюдать его трансформацию от реального к духовному. Осуществленные наблюдения открывают перспективы для дальнейших исследований пространственной организации лирики автора.
Литература:
1. Аверинцев С. С. Риторика как подход к обобщению действительности // Поэтика древнегреческой литературы / С. С. Аверинцев. — М.: Наука, 1981. — С. 15–46.
2. Башляр Г. Избранное: Поэтика пространства / Г. Башляр. — М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. — 376 с.
3. 57. Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры / А. Я. Гуревич. — М.: Искусство, 1984. — 350 с.
4. Жданов И. ВОЗДУХ И ВЕТЕР: Сочинения и фотографии / И. Жданов. — М.: Русский Гулливер, 2006. — 176 с.
5. Лотман, Ю. М. Внутри мыслящих миров. Человек — текст — семиосфера-история / Ю. М. Лотман. — М., 1996.
6. Лотман Ю. Структура художественного текста / Ю. М. Лотман. — М.: Искусство, 1970. — 384 с.
