Духовная словесность в начале ХIХ века переживает удивительный расцвет. Мощным толчком в ее развитии явилось взаимодействие церковной проповеди со светской литературой.
Рассмотреть развитие духовной словесности можно на примере творчества выдающегося проповедника ХIХ века — святителя Игнатия (Брянчанинова) (1807–1867), уроженца Вологодской губернии. Тип проповеди святителя Игнатия — аскетический, богословский, рассчитанный не на слушание, а на чтение. В этом смысле интереснее всего оценить жанровое своеобразие его творчества, т. к. именно жанр является важнейшим мерилом сколько-нибудь существенных изменений в любой поэтике.
В гомилетических руководствах первой половины ХIХ века говорится только о четырех жанрах проповеди, в рамках которых могут создаваться церковные проповеднические тексты. Эти жанры — слово, беседа, поучение и речь. Строгие рекомендации о том, как нужно составлять текст проповеди в соответствии с законами определенного жанра, можно найти в одном из самых ранних руководств — «Руководстве к церковному красноречию» 1804 г. [12, с. 57], а также в рукописном «Опыте наставления в церковном красноречии» А. И. Пушкова 1823 года [11] и в «Чтениях о духовной словесности» Я. К. Амфитеатрова 1846 года [4].
Традиционные жанры проповеди (слово, поучение и беседа) представлены очень широко как в творчестве святителя Игнатия, так и в творчестве других проповедников первой половины ХIХ века [10]. Однако в проповеднической литературе указанного периода появляются новые тексты, которые нужно типизировать с жанрово-коммуникатннной точки зрения.
Новые, нетрадиционные для церковной письменности жанры можно разделить на две большие группы:
1. Жанры, которые появились при взаимодействии со светской словесностью.
2. Жанры, которые развились внутри духовной словесности, так называемые первичные речевые жанры проповеди, такие как объяснение, молитва, учение, чин, посещение, апостол, изложение учения и др. [7, c. 88].
Остановимся более подробно на первой группе. Эти тексты можно отнести к особому подстилю церковно-проповеднического стиля, называемому нами условно «художественно-проповеднический». Этот подстиль представлен главным образом жанром стихотворение в прозе. В письме от 6 января 1865 года святитель Игнатий отметил особый жанровый характер стихотворений в прозе, их отличие от других своих сочинений, назвав их «поэтическими сочинениями» [13: Т. 7, с. 437].
В светской литературе форма этого жанра, как утверждает М. Л. Гаспаров, сложилась в эпоху романтизма, опиралась на библейскую традицию религиозной лирики в прозе [6, с. 1039]. К этой группе относятся различные композиционно-смысловые варианты стихотворений в прозе святителя Игнатия, такие как дума, размышление, песнь, плач. Даже текст, обозначенный проповедником как доказательство, по жанровым признакам представляет собой не что иное как поэтическое сочинение в прозе. «Поэтические сочинения» святителя Игнатия обладают такими признаками лирического стихотворения как небольшой объем, повышенная эмоциональность, общая установка на выражение субъективного впечатления.
Ярко выраженной функцией художественно-проповеднического подстиля, наряду с информативной и прагматической, является эстетическая. Эстетическая функция выражается в характере использования образных средств языка. В тексте «Роса» [13: Т. 1, с. 357], например, они представлены как перифразы (великолепное светило (о солнце), мирная обитель иноков (о монастыре)), метафора (горели златые кресты), эпитеты (нежная (трава), лазуревое (небо)), олицетворение ((цветы) цвели и благоухали беспечно), сравнение (Луг имел вид широко-постланного бархатного ковра…).
Отличительной чертой «стихотворений» святителя Игнатия является то, что многие из них, например, «Сад во время зимы», «Древо зимою пред окнами келлии», «Дума на берегу моря», «Кладбище», «Размышление при захождении солнца», «Думы затворника», обладают символическим сюжетом.
Символический сюжет становится важнейшим конструктивным признаком жанра проповеднического стихотворения в прозе. Целые тексты святителя Игнатия строятся на основе развертывания смысла одного слова-символа. Приведем несколько примеров того, как раскрытие значения слова-символа древо приобретает текстообразующий характер. Более подробно мы рассмотрим текст «Сад во время зимы» [13: Т. 1, с. 177–178]. В этом сочинении святителя Игнатия слово древо символизирует два явления: смерть и воскресение. Раскрытие символа начинается с вопросно-ответного единства: ««Однажды сидел я и глядел пристально в сад... Какое же учение прочитал я в саду? Учение о воскресении мертвых…». Далее повествование дважды прерывается условными конструкциями с формами совместного действия мы: «Если б мы не привыкли видеть оживление природы весною, то оно показалось бы нам вполне чудесным, невероятным…». Эти высказывания организуют периодическую речь и направляют ее в русло таинственного, необъяснимого. Здесь происходит столкновение духовного разума и здравого смысла.
Для доказательства догмата о воскресении мертвых в этом тексте святитель Игнатий использует несколько стилистических приемов: просиопезу — речь деревьев к человеку («Гляжу на обнаженные сучья деревьев, и они с убедительностию говорят мне своим таинственным языком: «Мы оживем, покроемся листьями, заблагоухаем, украсимся плодами и цветами»»), вопросно-ответное единство («Неужели же не оживут сухие кости человеческия во время весны своей? Оне оживут.»..), сравнительные периоды. Сравнительные периоды святитель Игнатий строит на основе аллюзирования евангельских отрывков. Так, первая часть сравнительного периода: «Как древа, не выдержавшие лютости мороза, утратившия сок жизненный, при наступлении весны посекаются, выносятся из сада для топлива», — является аллюзией евангельского: «Всяко убо древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и во огнь вметаемо» (Евангелие от Матфея 3: 10)). Говоря о лютости мороза, периодичной смене времен года, Святитель Игнатий не просто создает аллюзию на евангельские слова, а переосмысляет их, наполняет их некими новыми смыслами для того, чтобы сделать понятнее человеку с Русского Севера. Идея о природе в контексте божественной педагогики находила отражение в прямых гомилетических рекомендациях ХIХ в.: «Природа со своими явлениями и чудесами может и должна составлять особый класс предметов, годных для церковного собеседования» [4: Т. 1, с. 91]. Вторая часть сравнительного периода: «Так и грешники, утратившие жизнь свою — Бога, будут собраны в последний день этого века, в начале будущего вечного дня, и ввергнуты в огнь неугасающий», — является точным пересказом отрывка Евангелия от Матфея (Мф. 13: 41–42). Общий вывод к сравнительному периоду и к тексту в целом: «И ежегодно повторяет природа учение о воскресении мертвых, живописуя его прообразовательным, таинственным действием», — позволяет увидеть характерную для символа связь агента и референта. Иначе говоря, слово-символ древо показывает глубинную связь явлений видимой природы и христианских таинств.
Раскрытие догмата о воскресении мертвых повторяется в стихотворении в прозе «Кладбище» [13: Т.1, с. 184]. Слово древо употребляется здесь как символ кратковременности, тщетности земной жизни. Способ раскрытия символа аналогичен: указывается на реальный характер агента в повествовательном блоке, дается видимый образ природы — агент символа: «Там — величественное кладбище, осеняемое вековыми древами». Далее святитель Игнатий использует риторическое обращение и сравнение: «Земля, земля! сменяются на поверхности твоей поколения человеческие, как на деревьях листья», описывает жизнь части древа, листвы, в форме одночленного параллелизма: «Мило зеленеют, утешительно, невинно шумят эти листочки… Придет на них осень…». Синкретизм жизни части древа и человеческой жизни кульминирует в конечном вопросно-ответном единстве: «Что наша жизнь? Почти то же, что жизнь листка на древе!». Образ древа распадается на отдельные символические элементы, превращается в текст, который должен быть прочитан в свете христианского учения.
В поэтическом сочинении «Древо зимою пред окнами келлии» [13: Т. 1, c. 179–180] слово древо является символом души человека: «Обнаженное древо служило для меня утешением: оно утешало меня надеждою обновления души моей». Надежда обновления души выражается в молитве — содержательном ядре текста. Молитва построена на основе парафраза 141 и 142 псалмов, именно в ней раскрывается тайный смысл символа.
Использование символического сюжета, наполнение текстов образными средствами языка служит одной важной цели текстов церковно-проповеднического стиля: раскрытию христианских догматов. Святитель Игнатий понимает, что недостаточно использовать многообразие выразительных средств языка, образный, выразительный язык не может в полной мере отвечать требованиям к текстам церковно-проповеднического стиля. Творения святителя Игнатия отражают мистический опыт проповедника, а «любое религиозное и тем паче мистическое сознание самой своей сутью принуждено создавать для себя систему сакральных знаков и символов, без которых оно не могло бы описывать свое «неизрекаемое» содержание» [2, с. 129, см. также: 9, с. 321–337, с. 463–528].
В использовании образов видимой природы святитель Игнатий следует святоотеческим традициям. В трудах святых Григория Богослова, Кассиана, Нила Сорского, Исаака Сирского созерцание Бога в природе понималось как предварительная ступень богопознания, не теряющая своего значения и на высших ступенях. В явлениях видимой природы святые видели «знаки и символы, показуемые в отдельном вдохновении» [15, с. 192]. Подобные символы были широко представлены в ранневизантийской литературе, которая является одним из источников церковно-проповеднического стиля русского языка. Символика воскресения была широко представлена в печатных изданиях середины ХIХ века (См., например, о символике воскресения в анонимной «Беседе на кладбище весною» [5, с. 108–110]). Во многих местах проповеди святителя Игнатия перекликаются с текстами архимандрита Иннокентия (Борисова) и святителя Феофана Затворника.
Таким образом, зрительный образ является опорной точкой «поэтических сочинений» святителя Игнатия. Из этого образа видимой природы развивается повествование проповеди-видения, и переходы от одной части к другой — переходы образные. Из видения вырастает развернутая аллегорическая картина. Образ-символ святителя Игнатия является субъектом смыслового движения текста. Вслед за развитием образа развивается тема проповеди. Целью «поэтических сочинений» является объяснить вечное через временное, общее через частное, «непостижимое и необъяснимое» через видимое и объяснимое, что обусловливает наличие особой композиционной схемы жанра.
Анализ творчества святителя Игнатия позволяет сделать вывод о трансформации жанровых форм в духовной словесности первой половины ХIХ века. Форма проповеднического жанра в это время уступает место ведущей категории поэтики — автору [1, с. 33]. Святитель Игнатий далеко не всегда пишет, опираясь на жанровый канон (то, что характеризует традиционную поэтику), его больше интересует само произведение, в котором отчетливо проступает образ автора.
Несмотря на консерватизм и устойчивость церковно-проповеднического стиля, в реализации святителя Игнатия традиционные жанры утратили «каноническую нарративную схему» [3, с. 74]. В творчестве этого святителя отразился тот поворотный момент, когда канонические жанры духовной словесности, «структуры которых восходят к определенным «вечным» образцам» [14, с. 263], сменились жанрами неканоническими, невоспроизводимыми, каковы стихотворения в прозе. Эти два вида сосуществуют в духовной литературе первой половины ХIХ века. Широкое использование святителем Игнатием неканонических жанровых форм подчеркивает то, что для русской духовной словесности первой половины ХIХ века характерна незавершенность жанровых форм. «Завершенная форма — свидетельство исчерпанности жизненных сил, а в пределах земного, природного круга — это неправда» [8, с. 171].
Романтизм как ведущее литературное направление первой половины ХIХ века очень ясно выразился в проповеди святителя Игнатия. Именно в период романтизма завершилось стирание границ отдельных жанров в светской литературе. В этом смысле творчество святителя Игнатия прямо коррелировало с культурным контекстом его времени. Из абстрактно классифицирующего принципа жанр проповеди в творчестве святителя Игнатия превратился в меру целостности отдельного произведения, особенно это проявилось в специфике его поэтических сочинений.
В прошлом году мы отмечали столетие со дня рождения величайшего русского поэта первой половины ХIХ века М. Ю. Лермонтова. Как ни странно, но творчество поэта бунтаря и творчество смиренного инока во многом пересекаются не только с точки зрения раскрытия некоторых тем, например темы приятия или неприятия существующего мироустройства, тщетности настоящей земной жизни и разочарования во многих ее формах, но и в особенностях художественного раскрытия своих идей. Что касается жанров, то известно, что Михаил Юрьевич создает принципиально новую жанровую форму романа, для того чтобы описать «историю души человеческой». Святитель Игнатий также создает новые жанровые формы церковной проповеди, но не для того только, чтобы более доступно и ярко описать своим современникам природу души человека и основные христианские догматы, но и для того, чтобы ввести духовную словесность в литературно-художественную парадигму эпохи, предотвратить ее изгнание и забвение.
Литература:
1. Аверинцев С. С. Жанр как абстракция и жанр как реальность: диалектика замкнутости и разомкнутости // Аверинцев С. С. Риторика и истоки европейской литературной традиции. — М., 1996.
2. Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. — М., 1997.
3. Аверьянова Е. В. Семиотическое прочтение Жития Никиты-затворника // Филологические науки. — 1999. — № 6. — С. 73–78.
4. Амфитеатров Я. К. Чтения о церковной словесности или гомилетика: В 2 ч. — Киев, 1846.
5. Воскресное чтение Ч. 3. 1839–1840. № 11.
6. Гаспаров М. Л. Стихотворения в прозе // Литературная энциклопедия терминов и понятий. — М., 2001. — С. 1039.
7. Ипатова С. Н. Святитель Игнатий как проповедник. Вологда, 2007.
8. Лебедев Ю. Русская классическая литература и православие: в контексте «Писем о подвижнической жизни» святителя Игнатия (Брянчанинова) // Духовный собеседник. — Самара, 2000. — № 2. — С. 166–173.
9. Лосев А. Ф. Философия имени. — М., 1927.
10. Поторжинский М. А. Русская гомилетическая хрестоматия с краткими биографиями русских пастырей-проповедников и характеристиками их проповедничества (ХVII-ХIХ вв.). — Киев, 1887.
11. Пушков А. И. Опыт наставления в церковном красноречии. — Киев, 1823.
12. Руководство к церковному красноречию (с примерами из Священного Писания, святых отец и славнейших ораторов христианских). Печатано при Священном Синоде. — 1804.
13. Святитель Игнатий (Брянчанинов). Творения: В 7-ми т. — М., 1993.
14. Тамарченко Н. Д. Жанр // Литературная энциклопедия терминов и понятий. — М., 2001. — С. 263–265.
15. Флоровский Г., прот. Византийские Отцы V-VIII веков. Из чтений в Православном богословском институте в Париже. — Париж, 1933.
