Осуществление модернизационного проекта в современной России выводит на первый план вопрос о социокультурной легитимации предпринимательской деятельности. Этот вопрос тесно увязан с проблемой особенностей национальной трудовой этики, где формулируется отношение к труду, богатству, достижимости и определяется их место в иерархии базовых ценностей русской культуры. Но эта проблема исследуется как гендерно — нейтральная, вне учета того, как традиционный идеал трудовой этики преломляется в гендерно — разделенных социальных слоях, и как имидж субъектов общественного развития разных полов, отражается в массовом сознании. Исследователи уходят от того факта, что субъектами общественного производства являются не только мужчины, но и женщины. Это не небрежность исследователя, а особенность рефлексии в мужской цивилизации. В ней «мир предстает как хозяйство, которым руководит экономический человек, с целью самоутверждения на основе обогащения» [1]. «Образ такого экономически ориентированного общества формируют мужчины, чей высокий социальный статус неоспорим в силу их определяющего влияния на производительность труда, которая характеризует уровень развития социума» [2]. При этом под производством главным образом понимается производство материальных благ. Именно роль мужчины в различных сферах экономики дает возможность отождествить благополучие общества с деятельностью мужчин. Но, как отмечает Г. Зиммель, мир человеческой культуры не может быть представлен вне различия между мужчиной и женщиной, но, тем не менее, «наша объективная культура является — за исключением очень немногих областей — только мужской» [3, С.235]. Между тем, различия в стратегиях мужского и женского поведения неоднократно указывалась различными мыслителями. Так, С. Булгаков подчеркивал активно-деятельное, инициативное, рационально-логичное отношение мужчины к окружающему миру. В то же время за женщиной он закрепляет склонность к самоотдаче, инстинктивность и нелогическую, естественную мудрость». [9].
Характеризуя особенности мужского и женского восприятия происходящих событий на языке современной концепции самоорганизации, можно сказать, что в мужском доминирует логичность, рациональность, завершенность, стремление к монологичности и редукции сложных процессов к простым, тогда как в женском присутствуют сложность, единство рационального и эмоционально-интуитивного, умение функционировать в условиях неопределенности и открытости.
Женское влияние редко рассматривается как самостоятельная историческая проблема. Гендерные отношения, покоящиеся на экономическом, социальном и политическом превосходстве мужчин, своеобразно преломляются в архетипах национальной трудовой этики, формируя особенности мотивации труда и социальной ценности богатства в мужских и женских субкультурах. Представляется интересным выявить своеобразие женской трудовой этики, сформировавшейся в условиях российской духовности.
Национальная трудовая этика складывается под влиянием целого ряда факторов: этноэкологического, геоклиматического, этноконфессионального и т. д. [9].
Интересным представляется исследование архетипов, сложившихся в культуре в отношении женского труда и женской достижимости, сформировавшихся под влиянием названных факторов. Особый интерес представляет для нас конфессиональный фактор, каковым в русской культуре является православие. Но нельзя уходить от того факта, что христианство было принято на Руси сравнительно поздно, поэтому весьма важно посмотреть, какие языческие архетипы получили легитимацию в православии в отношении женского труда и женской активности. Эти архетипы нашли свое выражение в фольклоре, в частности в русской сказке. Ведь сказка уходит своими корнями в гораздо более глубокое прошлое, нежели христианская православная культура.
Сразу нужно оговориться, что, изучая сказку, нельзя однозначно выявить те особенности национальной трудовой этики, которые составляют «дух капитализма». Ибо символику сказки следует расшифровывать в ином историческом контексте, да и сами сказки одного народа имеют аналоги в фольклоре других народов.
Но и гендерные различия имеют глубокую, давнюю природу, корнями уходящую в архаику. Это позволяет проследить те характеристики, которые исторически закрепляются за женским трудом и поведением, фиксируются в сказке, а в дальнейшем получают легитимизацию в православной трудовой этике.
Сказка исключает женщин из числа активных, сознательно строящих свою судьбу субъектов, инфантилизируя женщину. Так, по мнению В. Иваницкого, истории о детских невзгодах схожи со сказками о несчастьях падчерицы. И в том, и другом случае спасение является не результатом активности женщины, а неким чудом, которое исходит извне, от существа более сильного [5]. В течение многих столетий женская «успешность» понималась однозначно: брак был единственным способом заявить о себе. Женская стратегия успеха всегда понималась как поиск выгодного замужества или ожидание помощи извне. Но для реализации этой линии женщине необходимо было выработать в себе качества, которые и принесут успех в жизни — это скромность и трудолюбие. И хотя потенциально эти качества и есть путь к женскому успеху, должны найтись внешние силы, которые помогут их заметить.
Правда, сказка создает и иные сценарии женской успешности. Скажем, такие русские сказки как «Царица-гусляр», «Мудрая дева», где женщины проявляют активность и инициативу, показывают, что деятельность эта направлена на спасение мужа, т. е. не выходит за пределы женской роли, легитимизированной традицией. Всякого рода претензии на самостоятельность, независимость наказуемы, если они выходят за пределы патриархальных представлений. «Любая попытка женщины утвердить себя или заявить в символике культуры расценивается как посягательство на нарушение норм самих культурных оснований, а потому вызывает пресечение в виде смеха» [6]. В культуре, как отмечает Ю. Лотман, действуют механизмы стыда и страха, где стыд выступает как внутригрупповой регулятор [7]. И сатирическая сказка формирует эту культуру стыда, налагая груз вины на женскую активность.
В отношении мужчин сказка амбивалентно трактует такие качества как лень или трудолюбие. Ведь русская сказка, как и сказки других народов, связывает активность с успехом. Но и пассивность может привести к удаче. Так, мужские персонажи, не отличающиеся трудолюбием, могут вызывать симпатию, так как за этой ленью может стоять хитрость или высшая мудрость, надежда на удачу. Скажем, сказка о Емеле, где не горящий желанием что-либо делать персонаж, в конечном счете, оказывается в выигрыше.
Но в отношении женщин в сказке лень всегда вызывает осуждение, брезгливость, активизирует эмоции вины и стыда. К примеру, сказки «Ленивая жена», «Неумелая жена», «Жена-болтунья» показывают, что лень никогда не приводит женщину к успеху. Но и женская активность весьма подозрительна, она часто ассоциируется с волшебством, нечистой силой.
Такие черты языческой культуры, которые были связаны с природными и географическими факторами, как интенсивность, кратковременность трудовой активности в наибольшей степени сохранились в мужской трудовой этике. Еще В. Ключевский писал: «В одном уверен великоросс — что надобно дорожить ясным летним рабочим днем, что природа отпускает ему мало удобного времени для земледельческого труда и что короткое великорусское лето умеет еще укорачиваться безвременным нежданным ненастьем. Это заставляет великорусского крестьянина спешить, усиленно работать, чтобы сделать много в короткое время и впору убраться с поля… Так, великоросс приучился к чрезмерному кратковременному напряжению своих сил, привыкал работать скоро, лихорадочно и споро, а потом отдыхать в продолжение вынужденного осеннего и зимнего безделья» [8]. Ставшие стереотипами поведения эти навыки некропотливого, неритмичного труда сказываются на всех видах трудовой деятельности.
Но это справедливо только в отношении труда мужчин, ибо труд женщин не имеет сезонной ограниченности, дети и домашнее хозяйство требуют от женщины постоянного напряжения сил. А женская леность, как уже было отмечено, подвергается общественному осуждению.
Нельзя не отметить, что трудовая этика мужчин подверглась более сильному изменению под влиянием христианства, чем женская, своими корнями глубоко уходящая в архаику. Православная этика труда осуждает безделье, но и ценность труда определяет не его полезностью для общества, не профессионализмом, а только мотивацией, душевнополезностью. Тем не менее, православие легитимирует активную позицию мужчин в общественной жизни. В то же время православная традиция ограничивает женскую активность только семейным кругом, легитимируя подчиненную роль в других сферах и осуждая достижимость со стороны женщин.
Насколько силен этот стереотип, мы можем судить по тому, как оценивает современное общественное сознание женщину — предпринимателя или политика. Всякого рода стремление к успеху, любая женская активность всегда выводится из личной неустроенности, иные же мотивы женской активности рассматриваются как вторичные, а потому и малозначимые. Любое проявление женщины в политике или бизнесе проверяется ее семейным положением, наличием детей. Мужская достижимость этими обстоятельствами не проверяется.
И до сегодняшнего дня женщина — предприниматель не легитимирована культурным сознанием, и ее деятельность требует особого оправдания [9]. Согласно социологическим исследованиям стремление к высоким заработкам, активная жизненная позиция, лидерство часто обосновываются самими женщинами ответственностью перед членами семьи, то есть традиционно поощряемой моральной стратегией.
В заключение нельзя не отметить, что реформирование российского общества невозможно без участия женщин в процессе модернизации, а потому изменение отношения к женской достижимости и ее мотивации становится одной из важнейших задач создания нового общества.
Литература:
1. Делокаров К. Х. Женщина и ценности западноевропейской индустриальной цивилизации// Общественные науки и современность. 2000..№ 4. — С.68.
2. Там же.
3. Зиммель Г. Женская культура / Избранное. М., 1996. Т. 2.
4. Шкаратан О. И. Русская культура труда и управления// Общественные науки и современность. 2003. № 1
5. Иваницкий В. Архетипы успеха и русская сказка// Знание-сила.1997. № 11. -С.111
6. Суковатая В. А. Сатира как репрессия: гендерные политики в бытовом фольклоре: (На материалах восточнославянских сказок)// Общественные науки и современность. 2000. № 4. — С.105
7. Лотман Ю. М. Семиосфера. — СП б, 2001. — С. 664
8. Ключевский В. О. Сочинения. В 8 т. Т.1.- М., 1956. — С.313–314.
9. Подшибякина Т. А. Участие структур гражданского общества в формировании и реализации отраслевых политик. Государство и гражданское общество в России: новые практики взаимодействия: Коллективная монография. — Волгоград: Волгоградское научное издательство, 2013. — 780 с. С.603–612.
