Введение

Исторически Центральная Азия воспринималась внешними наблюдателями преимущественно как арена для соперничества чужих амбиций — от классической «Большой игры» XIX века до геополитического передела после распада СССР. Долгое время казалось, что в XXI веке регион нашел свой, пусть и хрупкий, но рабочий баланс. Существовал своего рода негласный консенсус: Россия выступала главным гарантом военной безопасности и политической устойчивости (прежде всего через ОДКБ), в то время как Китай брал на себя роль основного инвестора и экономического драйвера. Эта модель устраивала ключевых игроков, создавая иллюзию предсказуемости и стабильности.

Однако события последних лет разрушили эту иллюзию. Хаотичный вывод войск западной коалиции из Афганистана в 2021 году и, в еще большей степени, начало полномасштабного конфликта в Украине в 2022 году кардинально изменили правила игры. Привычная архитектура безопасности начала трещать по швам. Москва, сконцентрировав ресурсы на западном направлении, вынуждена пересматривать свои возможности на южных рубежах. Пекин, ощущая потенциальный вакуум силы, начинает действовать смелее, постепенно выходя за рамки чисто экономического присутствия. Вашингтон и Брюссель, в свою очередь, ищут новые точки опоры, стремясь не допустить монополии своих стратегических конкурентов в сердце Евразии.

В этой новой реальности страны Центральной Азии перестают быть пассивными наблюдателями. Они оказываются в эпицентре идеального шторма, где переплетаются угрозы экстремизма, последствия санкционных войн и жесткая борьба за контроль над новыми транспортными коридорами. Цель данной статьи — не просто перечислить интересы великих держав, но и понять, как их трансформация меняет сам регион. Мы проанализируем, почему старые механизмы сдерживания больше не работают и какие стратегии приходят им на смену в условиях, когда безопасность становится самым дефицитным ресурсом.

Россия: трансформация от гегемонии к прагматичной зависимости

Традиционная роль России в Центральной Азии долгое время описывалась формулой «безальтернативный гарант безопасности». Эта конструкция опиралась на физическое присутствие военной инфраструктуры (201-я база в Таджикистане, авиабаза Кант в Кыргызстане) и институциональную монополию в рамках ОДКБ. Однако текущая геополитическая турбулентность вскрыла структурную эрозию этого статуса. Анализ последних событий показывает, что влияние Москвы перестало быть безусловным, трансформируясь из жесткой гегемонии в сложную систему взаимозависимостей. Если раньше безопасность региона воспринималась Кремлем как защита своих южных рубежей от афганской угрозы или «цветных революций», то сегодня акценты сместились. Теперь для Москвы критически важно не просто сохранить лояльность элит, но и обеспечить функционирование региона как логистического хаба для обхода санкционной изоляции. Это создает парадоксальную ситуацию: военные возможности России скованы на западном фронте, но её экономическая заинтересованность в Центральной Азии достигла исторического максимума.

Ключевым фактором изменения архитектуры безопасности стал кризис доверия к механизмам коллективной обороны. Пассивность ОДКБ в ряде региональных конфликтов заставила центральноазиатские столицы усомниться в надежности «российского зонтика». Аналитики отмечают, что это подтолкнуло регион к диверсификации военных связей: закупки беспилотников у Турции или расширение тренировочных программ с США больше не воспринимаются как вызов Москве, а рассматриваются как вынужденная необходимость [1]. Россия, понимая ограниченность своих силовых ресурсов, вынуждена мириться с этой новой реальностью. Вместо жесткого диктата Кремль переходит к стратегии «газового и логистического связывания» (проект Тройственного газового союза), пытаясь конвертировать советское инфраструктурное наследие в новый инструмент политического влияния.

Тем не менее, списывать Россию со счетов как ключевого игрока в сфере безопасности было бы стратегической ошибкой. Несмотря на имиджевые потери, Москва сохраняет мощнейшие рычаги воздействия через агентурные сети, общее информационное пространство и, что наиболее важно, через фактор трудовой миграции, который является предохранительным клапаном для социальной стабильности в Таджикистане, Кыргызстане и Узбекистане [2]. Анализ показывает, что стратегия России эволюционировала от попыток тотального контроля к тактике «управляемой нестабильности» и точечного вмешательства. Главная цель теперь — не монополия, а недопущение превращения региона в плацдарм для враждебных действий Запада. Это делает российскую политику менее амбициозной, но более реактивной и, следовательно, менее предсказуемой для партнеров.

Китай: от «экономического пояса» к комплексному стратегическому партнерству

Стратегия Пекина в Центральной Азии долгое время интерпретировалась исключительно через призму инициативы «Один пояс — один путь» как сугубо экономическая экспансия. Однако анализ динамики последних лет показывает, что китайский подход претерпевает фундаментальную трансформацию, становясь более многомерным. Пекин переходит от роли инвестора к роли поставщика технологий безопасности и партнера в сфере государственного управления. Это изменение продиктовано объективной необходимостью: многомиллиардные вложения в энергетику и транспортную инфраструктуру региона создали ситуацию, при которой экономические активы Китая требуют надежной защиты, которую прежние механизмы гарантировать уже не могут.

Для государств Центральной Азии углубление сотрудничества с Китаем в сфере безопасности является прагматичным выбором. Пекин предоставляет доступ к передовым технологиям — от систем «Безопасный город» до современных беспилотных летательных аппаратов, — которые рассматриваются региональными столицами как необходимый инструмент модернизации и повышения эффективности госуправления [3]. В отличие от блокового подхода, характерного для ОДКБ, Китай предпочитает развивать двусторонние форматы взаимодействия, фокусируясь на укреплении пограничного контроля, борьбе с терроризмом и подготовке кадров. Создание антитеррористических механизмов и проведение совместных учений «Сотрудничество» свидетельствуют о том, что Пекин формирует собственную архитектуру безопасности в регионе, которая не подменяет российскую, а дополняет её, заполняя технологические и ресурсные пробелы [4].

Важно отметить, что этот процесс не является односторонним навязыванием воли. Страны региона активно используют китайский фактор для балансировки влияния других держав и укрепления собственной субъектности. Однако рост китайского присутствия в сфере безопасности (включая деятельность частных охранных предприятий и создание пограничных постов в труднодоступных районах) создает новые вызовы [5]. Если раньше разделение труда подразумевало, что Москва отвечает за безопасность, а Пекин — за экономику, то теперь эти границы стираются. Китай становится системным игроком, чье влияние на архитектуру региональной стабильности становится сопоставимым с российским, что формирует новую, более сложную биполярную конструкцию безопасности в Евразии [6].

США и Европейский Союз: ставка на субъектность и «дипломатию коридоров»

Политика коллективного Запада в Центральной Азии переживает концептуальную эволюцию, отходя от идеологизированных схем начала 2000-х к жесткому прагматизму. Анализируя эту траекторию, Рашид Алимов справедливо указывает, что современные отношения США с регионом вышли на уровень зрелого понимания геополитических реальностей. Вашингтон больше не ставит перед собой нереалистичную цель вытеснения России или Китая, осознавая ограниченность своих рычагов влияния в сердце Евразии. Вместо лобовой конкуренции, США выбрали тактику поддержки «стратегической выносливости» центральноазиатских государств. Логика здесь сугубо инструментальная: укрепляя суверенитет стран «пятерки», Запад создает естественный буфер, препятствующий консолидации региона в исключительную сферу влияния Москвы или Пекина [7].

Этот подход материализуется через трансформацию дипломатических форматов. Платформа C5+1, ранее воспринимавшаяся как сугубо консультативная, переросла в механизм синхронизации экономических интересов. Как показывают итоги последних встреч высокого уровня, фокус сместился на вопросы ресурсной безопасности и логистики. Для Европейского Союза и США критически важным стало развитие Транскаспийского международного транспортного маршрута (Срединного коридора). Это не просто транспортный проект, а геоэкономический инструмент, позволяющий региону получить выход на глобальные рынки в обход российской инфраструктуры, тем самым снижая зависимость от северного соседа [8].

В этой конфигурации Запад занимает нишу технологического и инвестиционного партнера, предлагающего альтернативу китайским кредитам. Эксперты отмечают, что западные игроки намеренно избегают втягивания стран региона в блоковое противостояние, предлагая вместо этого модель «диверсификации рисков». Предоставляя доступ к технологиям добычи критических минералов и современным образовательным стандартам, США и ЕС помогают формировать национальные элиты, ориентированные на глобальный рынок, а не на замыкание внутри евразийских государств. Таким образом, западный фактор становится важнейшим ресурсом для стран Центральной Азии, позволяющим им конвертировать свою географическую замкнутость в геополитический актив, торгуясь с великими державами на более выгодных условиях.

Индия: стратегия «соединения» и баланс сил

Долгое время присутствие Индии в Центральной Азии ограничивалось культурной дипломатией и историческими связями, сдерживаемое отсутствием общих границ и сложной геополитикой Пакистана. Однако в нынешних условиях Нью-Дели стремительно трансформирует свою политику «Connect Central Asia» из декларативной в сугубо практическую плоскость. Для индийских стратегов регион перестал быть просто «ближним зарубежьем»; теперь это критически важное пространство для сдерживания китайского влияния и обеспечения энергетической безопасности. Анализ последних инициатив показывает, что Индия позиционирует себя как «третья сила» — партнер, который предлагает технологии и рынки, не требуя политической вассализации, характерной для отношений с более мощными соседями [9].

Центральным элементом индийской стратегии является создание альтернативной транспортной архитектуры. Развитие порта Чабахар в Иране и Международного транспортного коридора «Север — Юг» (INSTC) стало для Нью-Дели геополитическим императивом. Эти маршруты призваны разблокировать доступ к рынкам Центральной Азии в обход Пакистана и создать конкуренцию китайскому «Поясу и Пути». Для стран региона, особенно для Узбекистана и Казахстана, индийский вектор привлекателен именно своей логистической диверсификацией: это выход к Индийскому океану, который не контролируется ни Пекином, ни Западом [10].

Кроме того, Индия активно наращивает сотрудничество в сфере безопасности, фокусируясь на общих угрозах, исходящих из Афганистана. В отличие от Китая, делающего ставку на технические средства контроля, или России с её военными базами, Индия предлагает «мягкую безопасность» — обучение офицерского состава, сотрудничество спецслужб и борьбу с киберугрозами. Этот подход находит отклик у местных элит, которые видят в Индии естественный балансир внутри Шанхайской организации сотрудничества (ШОС), не позволяющий организации превратиться в инструмент исключительно китайского доминирования. Таким образом, Нью-Дели заполняет важную нишу: это крупная держава, которая способствует модернизации региона (фармацевтика, IT-сектор), но не несет угрозы суверенитету [11].

Краткое изложение

Проведенный анализ демонстрирует, что архитектура безопасности Центральной Азии вступила в фазу необратимой трансформации. Старый негласный контракт, по которому Россия обеспечивала военную защиту, а Китай — экономический рост, де-факто утратил силу. Война в Украине и глобальная турбулентность разрушили статус-кво, превратив регион из периферийной буферной зоны в критически важный узел евразийской безопасности.

Ключевые выводы исследования сводятся к следующему:

1. Россия сохраняет статус ключевого игрока, но её инструментарий изменился. В условиях ресурсных ограничений Москва переходит от стратегии тотального доминирования к тактике «гибридного удержания» через контроль над энергетическими и логистическими потоками, а также использование рычагов трудовой миграции.
2. Китай вынужденно становится оператором безопасности. Пекин больше не может полагаться на внешних гарантов для защиты своих многомиллиардных инвестиций. Мы наблюдаем формирование параллельной архитектуры безопасности (технологии слежения, двусторонние учения), которая дополняет, а местами и конкурирует с российской.
3. США и ЕС перешли к «новому реализму». Запад отказался от идеологического мессианства в пользу прагматичной поддержки суверенитета стран региона. Их цель — не демократизация любой ценой, а создание «стратегической автономии» Центральной Азии как естественного барьера для амбиций Москвы и Пекина, а также обеспечение доступа к критическим минеральным ресурсам.
4. Индия выступает в роли необходимого балансира. Нью-Дели предлагает региону выход из географического тупика через южные порты (Чабахар), снижая зависимость от северных и восточных маршрутов.

Безопасность Центральной Азии в среднесрочной перспективе будет зависеть не от выбора одного «покровителя», а от способности региональных столиц профессионально управлять противоречиями великих держав. Главным риском становится не внешняя агрессия, а внутренняя дестабилизация, спровоцированная конкуренцией внешних игроков. Устойчивость региона теперь определяется тем, насколько эффективно местные элиты смогут конвертировать геополитический интерес к себе в реальные технологии и инфраструктуру, не попадая в кабальную зависимость ни от одного из центров силы.

Литература:

1. DGAP Policy Brief No. 22 October 2024 Regional Orders Central Asia. — Текст: электронный // dgap.org: [сайт]. — URL: https://dgap.org/system/files/article_pdfs/DGAP %20Policy %20Brief_No-22_October-2024_Regional %20Orders %20Central %20Asia_10pp.pdf
2. World Bank. (2025). Personal remittances, received (% of GDP) (BX.TRF.PWKR.DT.GD.ZS): Tajikistan, Kyrgyz Republic, Uzbekistan (World Development Indicators). — Текст: электронный. URL: https://data.worldbank.org/indicator/BX.TRF.PWKR.DT.GD.ZS?locations=TJ; https://data.worldbank.org/indicator/BX.TRF.PWKR.DT.GD.ZS?locations=KG; https://data.worldbank.org/indicator/BX.TRF.PWKR.DT.GD.ZS?locations=UZ
3. China Looms Large in Central Asia. — Текст: электронный // Carnegie Endowment: [сайт]. — URL: https://carnegieendowment.org/posts/2020/03/china-looms-large-in-central-asia
4. Van, d. K. Chinese Companies’ Localization in Kyrgyzstan and Tajikistan / d. K. Van. — Текст: электронный // tandfonline.com: [сайт]. — URL: https://www.tandfonline.com/doi/full/10.1080/10758216.2020.1755314
5. Jardine, B., & Lemon, E. — Текст: электронный // wilsoncenter.org: [сайт]. — URL: https://www.wilsoncenter.org/sites/default/files/media/uploads/documents/KI_200519_cable %2052_v1.pdf (дата обращения: 20.12.2025).
6. Russia-China Relations in Central Asia: Why Is There a Surprising Absence of Rivalry? / Kaczmarski Marcin. — Текст: электронный // The Asan Forum: [сайт]. — URL: https://theasanforum.org/russia-china-relations-in-central-asia-why-is-there-a-surprising-absence-of-rivalry/
7. Рашид, Алимов США — Центральная Азия / Алимов Рашид. — Текст: электронный // globalaffairs.ru: [сайт]. — URL: https://globalaffairs.ru/articles/ssha-czentralnaya-aziya-alimov/
8. Asia Today. (2025). «Новые горизонты сотрудничества: итоги визита делегации США в страны ЦА». Информационное агентство Asia Today, 16 декабря. https://asia-today.news/16122025/7402/
9. Comparing Chinese and Indian Strategies for Energy Security in Central Asia. — Текст: электронный // The Diplomat: [сайт]. — URL: https://thediplomat.com/2024/04/comparing-chinese-and-indian-strategies-for-energy-security-in-central-asia/
10. Joint Statement of 4th India-Central Asia Dialogue. — Текст: электронный // mea.gov.in: [сайт]. — URL: https://www.mea.gov.in/bilateral-documents.htm?dtl/39643/Joint_Statement_of_4th_IndiaCentral_Asia_Dialogue_June_06_2025
11. Zakharov Russia and India / Zakharov. — Текст: электронный // ifri.org: [сайт]. — URL: https://www.ifri.org/sites/default/files/migrated_files/documents/atoms/files/rnv_116_zakharov_russia_india_ru_2019.pdf