This scientific article is devoted of the problems of implementing citizens' environmental rights in modern Russia. The subject of the study is the acute and persistent dissonance between the progressive constitutional enshrinement of these rights and their limited, often declarative, implementation in law enforcement practice.

Keywords : ecology, environment, rights

Природно-ресурсный потенциал исторически является фундаментом экономики Российской Федерации, определяя как ее сырьевую ориентацию, так и стратегические перспективы развития.

Эта объективная реальность порождает сложный комплекс общественных отношений в сфере природопользования, которые, будучи урегулированными правом, формируют специфические правоотношения. Их юридическое содержание, включающее взаимные права и обязанности субъектов (государства, хозяйствующих субъектов, граждан), всецело определяется законодательными и подзаконными нормативными актами.

Таким образом, правовой режим использования каждого природного объекта — от недр до водных ресурсов — представляет собой плотную ткань взаимосвязанных предписаний, где хозяйственная выгода неизбежно сталкивается с необходимостью правовых ограничений.

Именно в разрешении этого базового противоречия между эксплуатацией и сохранением заключается ключевая роль государства как гаранта экологического статуса личности.

Принятая в 1993 году Конституция РФ, закрепившая широкий спектр прав и свобод, в статье 42 выделила экологические права в самостоятельную, основополагающую ценность [1]. Эта норма устанавливает триаду правомочий: право на благоприятную окружающую среду, право на достоверную информацию о ее состоянии и право на возмещение ущерба, причиненного экологическим правонарушением.

Право на благоприятную окружающую среду, закреплённое в Конституции, является фундаментальным и всеобъемлющим субъективным правом человека. Оно носит естественный характер и затрагивает основы жизнедеятельности, обеспечивая нормальные экологические, экономические и эстетические условия жизни. Эти право неразрывно связано с правами на жизнь и охрану здоровья. Оно подразумевает такое состояние среды обитания, при котором качество жизни, труда и отдыха соответствует установленным экологическим, санитарно-гигиеническим и эпидемиологическим стандартам. Это включает доступ к чистой питьевой воде, надлежащему атмосферному воздуху, качественным продуктам питания и рекреационным ресурсам. Важной составляющей является также наличие земель надлежащего качества, которые служат основой, для всех остальных природных ресурсов и компонентов окружающей среды соответствующего качества.

Несмотря, на прогрессивное конституционное закрепление экологических прав, их реальная реализация сталкивается с многочисленными системными затруднениями.

Проблемы носят как нормативно-содержательный характеры (внутренние противоречия и пробелы в отраслевом законодательстве, нечеткие критерии «благоприятности» среду, сложности доказывания причинно-следственных связей пре возмещении вреда), так и институционально-исполнительный.

Зачастую, декларированные права не обеспечены эффективными процедурами их защиты, а контрольные функции государственных органов рассредоточены и иногда дублируются, что снижает их действенность. В результате между высоким уровнем конституционной декларации и повседневной правоприменительной практикой сохраняется значительный разрыв, преодоление которого остается одной из актуальных задач в развития российского экологического права.

Затруднение в судебной защите права на благоприятную окружающую среду, связаны с его сложной правовой природой. Нормы, составляющие это право, рассредоточены между Конституцией РФ и многочисленными актами природоохранного и природоресурсного законодательства, что осложняет точное определение его содержания и пределов. Также, возникают практические проблемы, такие как расчёт причинённого вреда: существующие механизмы (основанные либо на реальных восстановительных затратах, либо на утверждённых таксах) часто не позволяют адекватно оценить ущерб, нанесённый здоровью и имуществу конкретных граждан. Дополнительную сложность создают вопросы определения надлежащей подсудности и подведомственности по таким делам.

Конституционное право граждан на возмещение вреда, причинённого их здоровью или имуществу экологическим правонарушением, непосредственно закреплено в статье 42 Конституции Российской Федерации. Реализация этого права происходит через механизм гражданско-правовой ответственности в рамках искового производства. Возмещение экологического вреда может осуществляться в двух основных формах: восстановление повреждённого природного объекта в натуре или компенсация причинённых убытков в денежном выражении.

Расчёт размера подлежащего возмещению ущерба производится в соответствии с гражданским законодательством, при этом применяются два принципиально разных подхода. Нормативный способ — используется преимущественно в случаях нарушения законодательства об охране животного мира и лесов; он основан на утверждённых таксах — фиксированных суммах за каждый незаконно добытый экземпляр животного или растения, которые учитывают их экологическую ценность и особые условия охраны. Более распространённым является калькуляционный способ, при котором размер вреда определяется путём индивидуального экономического расчёта, суммирующего стоимость утраченного или повреждённого природного имущества.

Ключевое значение для привлечения к ответственности имеет установление причинно-следственной связи между противоправными действиями (бездействием) и наступившими негативными последствиями, для окружающей сред. При этом сложность часто заключается в идентификации конкретного ответчика, поскольку в пределах одной территории может находиться несколько потенциальных источников вредного воздействия.

Практическая реализация права на возмещение экологического вреда сопряжена с рядом системных проблем. Прежде всего, отсутствует единый федеральный закон, который бы комплексно регулировал эти правоотношения, что приводит к правовой разрозненности и неопределённости. Существенной сложность, является отсутствие чётких и единообразных критериев для определения размера компенсации морального вреда, причинённого экологическим правонарушением, что ведёт к судебному усмотрению и нестабильности практики. Наконец, действующий механизм денежного возмещения зачастую носит фискальный, а не восстановительный характер: взысканные средства пополняют государственный бюджет, не обособляются в нём и, как правило, не направляются целевым образом на ликвидацию последствий правонарушения или улучшение экологической обстановки.

Как показывает правоприменительная практика, прямое участие граждан в законотворческой деятельности экологической направленности остается крайне редким явлением [2, 498 с.]. Это свидетельствует о дисфункции каналов обратной связи между обществом и законодателем, в результате чего принимаемые нормативные акты могут не в полной мере отражать реальные экологические проблемы и потребности населения.

Проблема правовой пассивности и низкой эффективности санкций. Несмотря, на установленный в законодательстве разветвленный механизм ответственности от дисциплинарной до уголовной реальное применение этих норм носит единичный характер. Граждане, зачастую не обращаются за защитой своих прав в судебные и правоохранительные органы. Причина этого многообразны: от правовой неграмотность, до недоверия к результативности таких обращений.

Крайне ограниченно используются и инструменты непосредственной демократии, прямо предусмотренные статьей 3 Конституции РФ. Референдумы по экологическим вопросам и решения свободно избранных органов местного самоуправления как методы реализации экологических прав относится к наименее распространенным. Их потенциал блокируется сложной процедурной регламентацией, политической невостребованностью экологического контроля.

Разрыв между формально-юридическим признанием прав и их материально-процедурным обеспечением становится ключевым вызовом для всей системы экологического правопорядка в России. Этот разрыв подрывает не только авторитет экологического законодательства, но и доверие граждан к государству как к гаранту их конституционных прав на благоприятную среду обитания.

Такая проблема, как конкретизация конституционного права на достоверную информацию о состоянии окружающей среды осуществляется в рамках общего информационного законодательства, прежде всего Федерального закона «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» [3]. Данный акт, формулируя общий принцип открытости и доступности информации, закрепляет право граждан на получение любых необходимых сведений, за исключением составляющих охраняемую законом тайну.

Закон не устанавливает специальных процедур, сроков, форматов или перечней экологически значимых данных, подлежащих обязательному распространению, что оставляет широкий простор для усмотрения владельцев информации — чаще всего, государственных органов и хозяйствующих субъектов.

Гарантией соблюдения этого права выступает административная ответственность, предусмотренная статьей 5.39 Кодекса об административных правонарушениях РФ, которая налагает штраф на должностных лиц за неправомерный отказ в предоставлении информации [4]. Однако, данная норма носит карательный, а не обеспечительный характер и вступает в действие лишь постфактум, после возникновения конфликта. Ее практическая реализация сталкивается с рядом непреодолимых препятствий: сложностью доказывания факта именно «неправомерного» отказа (поскольку, закон часто позволяет трактовать запрос как некорректно составленный или относящийся к информации ограниченного доступа), а также общей правовой пассивностью граждан, не готовых к длительным бюрократическим и судебным разбирательствам из-за непредоставления справки.

В результате складывается ситуация глубокого нормативно-практического разрыва. Провозглашенные гарантии остаются формальными, не создавая работающего механизма оперативного и полного информирования населения о реальных экологических рисках, результатах мониторинга, планов хозяйственной деятельности и др.

Подводя итог анализу системных противоречий в сфере экологических прав, можно констатировать, что преодоление разрыва между их конституционным признанием и практической реализацией требует комплексной модернизации законодательства. Эта работа должна быть направлена на перевод декларативных норм в плоскость конкретных, работоспособных процедур и механизмов.

Важен детальный регламент предоставления экологической информации, включающий гарантии ее достоверности, полный перечень обязательных к распространению сведений, четкие процедуры и сроки ответа на запросы и также форматы предоставления данных, понятные для обычного гражданина.

В этом контексте представляется обоснованной и актуальной позиция ряда ученых, настаивающих на целесообразности разработки и принятия специального базового закона «О доступе к экологической информации» [5, 148–155 с.]. Такой акт, позволил бы консолидировать разрозненные нормы, установить специальный правовой режим для экологических данных, закрепить ответственность за сокрытие и фальсификацию такой информации и создать действенный административный механизм обжалования неправомерных отказов

Литература:

1. Конституция Российской Федерации (принята всенародным голосованием 12.12.1993 с изменениями, одобренными в ходе общероссийского голосования 01.07.2020) // URL: http://www.consultant.ru/document/ cons_doc_LAW_28399/ (дата обращения: 09.03.2022)
2. Боголюбов С. А. Актуальные проблемы экологического права: монография / С. А. Боголюбов. Москва: Издательство Юрайт, 2018. 498 с. (Актуальные монографии). ISBN978–5-534–01430–3. Текст: электронный // ЭБС Юрайт. [Электронный ресурс]. Режим доступа: https://biblio-online.ru/bcode/412487/ (дата обращения: 10.03.2021)
3. Федеральный закон от 27.07.2006 № 149-ФЗ (ред. от 18.03.2019) «Об информации, информационных технологиях и о защите информации» // Рос. газ. — 2006. — № 165. — 29 июл.
4. Кодекс Российской Федерации об административных правонарушениях от 30.12.2001 № 195-ФЗ (ред. от 02.08.2019) // Рос. газ. — 2001. — № 256. — 31 дек.
5. Кравцова Е. А., Евтушенко В. И. Исторические предпосылки и современные проблемы законодательного закрепления механизма реализации экологических прав граждан в Российской Федерации // Вестник Университета имени О. Е. Кутафина (МГЮА). — 2019. — № 1. — С. 148–155.