На северо-востоке России тюркоязычные саха освоили все пригодные пространства для содержания скота и лошадей и, перевалив через горы, дошли до границы тундры, где начинается болотистый ландшафт, пригодный только для разведения оленеводства. Таким образом, потомки тюрков заселили самые суровые регионы, в которых еще возможны экстремальные условия для ведения коневодства. Северные саха Верхоянья и Средней Колымы, обособившись в субэтническую группу, имеют свой «акающий» диалект, свои хозяйственно-культурные особенности и этносознание, отличающее их от соплеменников из центральных улусов Якутии (Дайды).
По фольклорным и археологическим данным, саха частично начали проникать на север еще в дорусский период (ХVI в.), а массовое передвижение намцев, борогонцев, хангаласцев и других родов было связаны с ясачной политикой ХVII–ХVIII вв. Сложное смешение различных этносов и племен на севере доказывают диалектные слова саха Верхоянья, сохранивших вилюйские лексические варианты как сэhээккэ (вместо дурда «скрадок»), сэппэрээк (вместо сугун абагата «багульник»), сугас (вместо чугас «близко») и др. Возможно, часть предков саха перекочевала из Ленско-Амгинского междуречья сначала на Вилюй, затем вернулась обратно, но была вновь вынуждена бежать уже на север. Краткий экскурс в историю необходим для осмысления того факта, что в землях традиционного заселения намцев, борогонцев и, возможно, хоро археологами до сих пор не обнаружены древние захоронения с конем, и, наоборот, таковые погребения коневодов встречаются в улусах кангаласцев, мегинцев и их северных сородичей.
Автору этих строк довелось побывать в экспедиции сначала на Средней Колыме (апрель и август–сентябрь 2009 г.), а затем Верхоянье (июль 2011 г.) и зафиксировать новые этнографические сведения, почти неосвященные в литературе. В этом сообщении вкратце освятим полевые данные, добытые в двух северных улусах. В с. Алеко-Кюёл Среднеколымского улуса существует муниципальный сельский музей, который занимает половину здания конезавода. В подсобном помещении музея хранится женская шуба из шкуры рыжего жеребенка с изображением орла на спине. Шуба принадлежала последнему кангаласскому шаману Д.Н. Батюшкину (Суор ойуун), который скончался в 1968 г. По приметам описания, обнаруженная шуба является пока единственным костюмом светлого шамана. Вполне вероятно, что описание костюма, оставленное в конце 1930-х гг. этнографом А.А. Саввиным [1, с. 10–11], было выполнено на примере шубы, идентичной той, которая в наше время сохранилась в с. Алеко-Кюёл.
В 7 км от села, на берегу озера Омук Кюёл мы обнаружили наземное захоронение костяка внутри сруба с камерой на 45х45 см и высотой 70 см. По преданиям, здесь была погребена в сидячем положении эвенская шаманка, умершая от оспы. До захоронения ее тело было мумифицировано и, по утверждению очевидцев, посажено на кол. Внутри камеры мы нашли три жетона (pfenning) иностранного производства, железную гагару с одним отломанным крылом, кол длиной около 60 см (другой кол оказался прислоненным к оградке снаружи), множество бус синего, черного и белого светов. Все артефакты относятся к ХVIII в. Пол был застлан из аккуратно обтесанных и подогнанных жердей, на которых не было следов сверления для установки кола. Из чего следует вывод, что мумию могли привязать с помощью двух кольев равной величины. У сидевшего некогда костяка две лопатки и кости рук полностью отсутствовали. Факт этот объясняется примечанием из работы И.А. Худякова: «Некоторые тунгусы возят с собою кости покойных шаманов (напр[имер], руки)» [2, с. 107]. Видимо, еще до погребения эвены унесли с собой отрезанные руки и лопатки в качестве оберегов или предметов для гаданий.
Местные саха избегают место захоронения «шайтана», но мы заметили внутри сруба и снаружи остатки подношений: обрывки целлофана, спички, сигареты и пачку черного байхового чая. В легенде говорится о том, что омуки, проезжая мимо, угощали «шайтана» табаком, вставляя ему в зубы трубку. Говорят, «шайтан» затягивался, и дым шел через верхнее отверстие чума. Возможно, это отголосок о существовании чурима – надмогильного сооружения из трех-четырех жердей на шаманских захоронениях, которые сохранились до сих пор [3, с. 100–103]. В старину эта конструкция могла представлять настоящий чум, а не имитацию жилища. На расстоянии около 60 шагов к северу от могилы мы обнаружили основание квадратной стоянки, но установить связь чума с могилой «шайтана» пока рано. Можно лишь подчеркнуть, что оба памятника находятся на одной местности, в очень близком расстоянии друг от друга.
По рассказам стариков, раньше омуки (эвены) не знали погребения. Они разрубали покойника на части (расчленяли по суставам? – В.В.) и, погрузив на нарты, гнали оленей во всю прыть. Во время скачки куски мяса усопшего разбрасывалась по тундре. Так покойник возвращался на лоно природы. В свете этой легенды «шайтан» мог представлять переходный этап к шаманским погребениям. Местные жители не захотели или не смогли показать погребение второго, еще более могущественного «шайтана», который находился в лесу у соседнего озера Омук Унгуохтаах (досл. «С могилой тунгуса») [4, с. ].
На окраине кладбища с. Алеко-Кюёлэ мы насчитали до 59 деревьев, на ветвях которых висели черепа и копыта лошадей. На более толстых и старых деревьях останки лошадей увешаны очень густо (до десятка черепов на одном дереве). Иногда встречаются цельные шкуры коней. Из-за арктического климата даже прошлогодние головы лошадей стоят почти целые и свежие. По рассказам жителей Первого Хангаласского наслега, при кончине человека обязательно забивают ездового коня, чтобы душа покойника верхом отправилась на тот свет. Для этого коня забивают утром, желательно до обеда, поставив лицом на восток. В старину коня седлали, надевали узду, и опытный человек, сидя верхом, закалывал его узким ножом в шею. Эвены же закалывали жертвенного оленя, пронзая острым колом в сердце. Краткая информация об этом была напечатана в коллективном издании археологов [5, с. 9, рис 6]. В селе не только старые, но и молодые саха верят, что душа кут ребенка после смерти превращается в птичку и возвращается на землю к родителям. Поэтому кукши, прилетающие на кладбище после похорон, воспринимаются как души покойников.
Продолжение полевым данным из Колымы мы обнаружили этим летом в Верхоянском улусе. В наслеге Элгес, на краю с. Хайыhардаах имеются две группы могил, на которых также висят около десяти останков лошадей. Но разница с колымскими находками заключается в том, что здесь саха головы лошадей предварительно варят и съедают, а вешают около кладбища черепа вместе с нижней челюстью и копытами. Почти все черепа, как и на Колыме, ориентированы на восток. В Элгесе, как и в других селах Верхоянья, существует обычай вешать на деревьях мешки с личным вещами и постелью покойника, чего нет у колымских саха. Также мы заметили на дереве около одной могилы сверток из шкуры рыжей коровы, что выглядит как нарушение традиции. Сами элгесцы утверждают, что черепа коней вешают у могил стариков. А колымские саха говорили, что забивают ездового коня независимо от возраста и пола покойника (ПМА).
Следует, видимо, признать, что два варианта погребения с сопроводительным конем сосуществовали вместе, маркируя локальные различия родов. На эту мысль наталкивает информация, полученная в Казахстане в летом 2011 г. от археолога Зайноллы Самашева о том, что восточные казахи Алтая при похоронах закалывают лошадей и черепа ставят на могилу или вешают на дереве около могилы. При этом они, будучи мусульманами, какой-либо ориентировки головы коня не придерживаются. Но все же, это напоминает якутский живой обычай, увиденный нами в Верхоянских горах. З. Самашев, открывший Берельские курганы саков казахстанского Алтая, склоняется к мнению, что погребения с конем тюрки унаследовали от своих предков – саков Саяно-Алтайских гор (ПМА).
.
В последний день экспедиции в Верхоянском улусе мне удалось посетить могилу И.И. Потапова–Ныыссын (1937–1990 гг.). Со слов дочери покойного О.И. Мироновой (1969 г.р.), ее отец работал плотником и скончался от рака в 53 года. Перед смертью он завещал, чтобы его тело предали огню. По преданию, его дядю по матери (таай) тоже подвергли трупосожжению. Однако администрация г. Верхоянска не дала согласия на кремацию, тогда решили поднять его тело на лабаз. Арангас соорудили младший брат покойного П.И. Потапов (1941–2008 гг.) и его зять Н.Н. Сидиков в декабре 1990 г.
Родственники уложили усопшего в обычный гроб и погребли в 12 км к югу от города, в местности Айаан Кюёл, где находятся сенокосное угодье Потаповых. Арангас стоит на склоне южной террасы озера, ориентирован с юга на север. Под горой лежит озеро с зеркально чистой водой, а на противоположной стороне виднеется старое поле со стойбищем ётёх. Вдали за ним голубой полоской протянулись Верхоянские горы. Могила поставлена с таким расчетом, чтобы покойник с вершины горки «обозревал» родные места. Лабаз стоит на трех срубленных лиственницах. Высота двух южных столбов доходит до 150 см, а нижнего северного – более двух метров. Для укрепления северной части с двух сторон одинокой лиственницы вкопаны еще два длинных столба. На крепких перекладинах, вдетых на эти столбы, установлен ящик из толстых плах, который также имеет крепы в виде верхних перекладин. Сверху арангас покрыт крышей из фанерных листов. Под крышей лежат мешки с вещами покойника (ПМА).
На помосте и рядом с ним видны следы приношений. Мы тоже оставили сигареты и еду – кусочки хлеба с колбасой, тем самым задабривая духов местности. Приведенные примеры показывают, насколько этнографические материалы близки к археологическим, порой дополняя источники глубокой древности сведениями из живой традиции.
- Литература:
Шаман: рассказы о шаманах и шаманских обрядах. – Якутск: ЯНЦ СО РАН, 1993. – 56 с. (На як. яз.).
Худяков И.А. Краткое описание Верхоянского округа. – Л.: Наука, 1969. – 438 с.
Слепцов Ю.А. Чурима белого шамана // // Наука из первых рук. – 2010. – № 5 (35) – С. 96–105.
Васильев В.Е. Колымские «шайтаны»: легенды и реальность // Наука из первых рук. – 2010. – № 5 (35) – С. 106–111.
Попов В.В., Бравина Р.И. Ритуальные комплексы с конем в Якутии (ХV–ХХ вв.). – Якутск: Бичик, 2009. – 32 с.
