В статье рассматривается проблема взаимной интеграции правовых семей в условиях глобальной информатизации и цифровизации общества. Анализируется роль систем обмена данными в указанном процессе. Автор поддерживает концепцию гибридных правовых систем, основой генезиса которых выступает не копирование, но адаптация изначально несвойственных правовых институтов. Выдвигается гипотеза о возможном пути имплементации института судебного прецедента в отечественной правовой системе путём более глубокого понимания его исходной природы и переосмысления природа постановлений Пленума Верховного Суда РФ.
Ключевые слова: правовая система, правовая семья, правовой генезис, судебный прецедент, информационное право.
В современном мире темпы обмена сведениями постоянно возрастают. Человечество переживает очередную информационную революцию, когда информационные сети становятся основой новой глобальной системы «глубокого взаимодействия», а данные — ключевым ресурсом. В то же время, параллельно с процессом планомерной взаимной интеграции национальных сообществ, можно наблюдать и обратные процессы: регионализации, повышения уровня этнической самоидентичности и т. д. В подобных условиях анализ и прогнозирование тенденций развития правовых семей приобретает особое значение. Видна необходимость выявления ключевых факторов, обуславливающих развитие правовых систем в их мировом единстве.
Правовая система каждого государства в ходе своего развития проходит длительный эволюционный путь, на протяжении которого она приобретает, теряет и модифицирует уже имеющиеся черты, которые и обуславливают её уникальность. Англосаксонская правовая семья характеризуется преобладанием судебного прецедента в качестве основного источника права, что, будучи ядром системы, обуславливает её иное название — система «обычного права». Романо-германской правовой семье, в свою очередь, присущ в качестве основного источника права нормативный правовой акт, принятый с соблюдением формализованной процедуры.
Вместе с тем многие правоведы отмечают, что большинство из существующих национальных юрисдикций не могут быть совершенно точно отнесены лишь к одной из правовых семей, предложенных Р. Давидом. Такого рода системы принято называть смешанными. Хотя в научной среде и существует терминологическая проблема в части определения понятия «смешанная правовая система», но в своём исследовании феномена смешанных правовых систем А. С. Даниелян отмечает, что «превалирующим в среде учёных является мнение о том, что все правовые системы объективно смешаны. Мир меняется, и право не исключение, а посему для решения вопросов, связанных с сохранением идентичности региональным системам, необходимо перенимать приемы мимикрии» [2, С. 162].
Право — диалектико-динамическая система, и потому она пребывает в состоянии поиска и рецепции более эффективных механизмов и такого их сочетания, которое могло бы проявить наибольшие гибкость и устойчивость в постоянно изменяющихся условиях. Данный тезис справедлив не только для молодых правовых систем, но и для «правовых альма матер», где процесс модернизации права не прекращается и по сей день. Важным показателем этого процесса выступает изменение соотношения традиционных источников в правовом регулировании.
Система английского права, по замечанию Р. Кросса, приобретает в качестве характерной черты обязательность использования прецедентов при рассмотрении дел лишь к началу XIX века, когда сформировалось необходимое информационное обеспечение применения прецедента — выпуск ежегодных сборников [3, C. 42]. Но, с принятием Закона о судоустройстве, обусловившим сведение воедино систем общего права и права справедливости, наблюдается тенденция к усилению роли нормативно-правовых актов парламента в правовом регулировании. Кроме того, правовой прецедент приобретает своё юридическое значение исключительно в случае обращения к нему суда. Таким образом, свой удельный вес в качестве источника права в Великобритании прецедент приобретал одновременно с тем, как формировалась надлежащая организационно-информационная система, позволявшая приводить в жизнь концепцию единообразного и централизованного применения судебных прецедентов. Однако в определённый момент возникла необходимость в пересмотре подхода к применению законов в качестве источников права. Так произошло смещение правотворческого тяготения, не исключившее прецедент вообще, но внесшее существенные изменения в механизм его применения судами.
Романо-германская правовая система имела изначально практически те же исторические предпосылки для формирования системы обычного права, что и на Британских островах. Однако большое культурное влияние римского наследия и постоянно ведущиеся феодальные войны, усложнявшие коммуникацию, а, следовательно, и правовую диффузию между культурно однородными государствами, определили развитие централизованного правотворчества и правоприменения. Этот же вектор сохранялся и во время формирования сверхкрупных государственных образований — империй, когда лишь жёсткая централизация власти, установление самодержавия компенсировало центробежные силы. Но такое положение сохраняется лишь до тех пор, пока не происходит технологический рывок, обусловивший информационную революцию, а вместе с ней рост скорости производства, копирования, распространения и усвоения информации. С каждым таким изменением правовые системы романо-германской семьи проходят «процедуру децентрализации», сопровождающуюся открытым конфликтом между государственным аппаратом и населением. Это в итоге приводит к пересмотру со стороны власти существующих механизмов, порождая, пускай зачастую и мнимую, но либерализацию законодательства и демократизацию системы законотворчества. Усиливается вовлеченность широкой общественности в политические процессы на легальных началах.
Не зацикливаясь на частном, а охватывая генеральный вектор развития романо-германской правовой семьи, можно отметить следующее: в настоящее время происходит планомерное возрастание роли судебных органов в правотворчестве, делегирование части полномочий им со стороны представительных органов государства. Это обусловлено ускорением темпов социального развития и банальным «отставанием» правового регулирования со стороны законодателя за ними. Не исключение и Российская Федерация. Несмотря на отсутствие законодательного признания в качестве источника права, постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации, ввиду их особой роли в обеспечении единообразного применения норм всеми судами, фактически заняли свою нишу в подзаконном нормотворчестве. Вопрос определения правовой природы данных актов стал одним из наиболее острых в полемике относительно дальнейшего их принятия и развития в рамках отечественной правовой системы.
С одной стороны, спор возникает относительно обязательности и необязательности постановлений Пленума Верховного Суда РФ, причиной чему является несовершенство юридической техники и богатство русского языка, позволяющие различным образом трактовать содержание прилагательных «руководящий» и «обязательный», определяющих характер данных актов. Можно согласиться с Т. В. Соловьевой, которая приходит к выводу, что «постановления Пленума ВС РФ обладают свойством обязательности, иначе размещение в них подобных формулировок — «суд обязан», «суд должен» — лишено всякого смысла» [4, С.8]. Данный вопрос является частным случаем более общего, речь о котором пойдёт дальше, и касается лишь технической стороны вопроса о пределах действия постановлений как юридического акта, а потому в рамках данной статьи не представляет интерес.
В литературе высказываются мнения о прецедентной природе постановлений Пленумов ВС РФ. При этом предлагаются две совершенно различные концепции. Первую условно можно назвать классической, которая предполагает, что свойство прецедентности, которая трактуется как обязательность решения при рассмотрении аналогичных дел другими судами, характерно конкретным решениям судов при рассмотрении конкретных дел. Вторую, предложенную А. Б. Венгеровым, можно обозначить как «прецедент толкования», т. е. наделение свойством обязательности не конкретного решения, но обобщения однородной судебной практики. Как видно, вторая позиция в большей степени подходит для характеристики постановлений Пленума ВС РФ. Несмотря на общее настороженное отношение к судебному прецеденту, каждая из этих позиций находит своё отражение при аргументации заинтересованных авторов в обосновании необходимости внедрения и дальнейшего развития данного правового института в отечественную правовую систему.
Вопрос адаптации и интеграции правовых институтов, характерных для англо-саксонской правовой семьи, в странах романо-германского права, в том числе и в Российской Федерации, является дискуссионным, в отечественной научной литературе исследователи оценивают данную тенденцию диаметрально противоположно. Единство мнений существует лишь в одном аспекте: недопустимым является прямой перенос, сводящийся к примитивному копированию в отечественном законодательстве зарубежных институтов, которые либо имеют уже сформировавшиеся аналоги, либо не имеют определенного правового, экономического и даже культурного базиса для своего развития. Горячая полемика, существующая вокруг судебного прецедента, как уже было сказано, вызвана различиями в точках зрениях относительно его правовой природы, что требует отдельного уточнения.
Нельзя не согласиться с Л. В. Головко, отмечающим, что судебный прецедент как понятие в российской правовой доктрине и учебной литературе широко приобрел содержание, отличное от того, которое ему придаётся в странах англо-саксонской правовой семьи. Выражено это в принципиально неверной трактовке природы прецедентности судебного решения. Как отмечает в своём анализе автор, собственно нормативное значение имеет далеко не каждое решение, и даже не решение в целом. Значение имеет лишь та его часть, которая называется ratio decidendi (стоять на решенном) и представляющая собой концептуальное рассуждение судьи о природе спорного правоотношения, т. е. его внутреннюю мотивацию и соображения, приведшие его к итоговому решению. Свои рассуждения судья, помимо привлечения норм статутов (законов), подкрепляет цитированием и ссылкой на мнения других судей. Именно «цитируемость», то есть признание судейским сообществом и частота применения модели рассуждения, предложенная их коллегой, и формирует прецедент. Кроме того, автор подчёркивает, что деятельность судей в англосаксонской системе носит помимо очевидно практического также глубокое научное значение, поскольку связана с развитием правовых категорий и выработкой новых правовых конструкций. В то же время, эта деятельность в странах романо-германской семьи обособлена от правосудия и составляет предмет деятельности учёных-правоведов. Таким образом, постановления Пленума Верховного Суда РФ судебными прецедентами не являются и быть таковыми не могут, поскольку формируются не в рамках судопроизводства и не по конкретным делам, а представляют собой специфическую правовую форму обобщения судебной практики, которая в данном контексте к прецеденту не имеет никакого отношения.
Однако видится чрезмерно категоричным вывод Л. В. Головко о том, что ввиду изложенного концепция судебного прецедента невозможна в условиях романо-германской правовой семьи, а возможны лишь «циркуляры, которые и так уже существуют в достаточном количестве (постановления пленумов, информационные письма и др.)». Руководящее значение постановлений Пленума Верховного суда РФ с точки зрения принципа разделения властей, неконституционно лишь в том отношении, что в их итоговом содержании (в интересах или экономии времени при разработке, или удобства восприятия) практически отсутствуют мотивировочная составляющая, которая бы позволила сделать вывод о том, чем руководствовались судьи при принятии именно такой трактовки отдельно взятой нормы или положения. В этой связи оправданным видится опубликование, наравне с самим постановлением Пленума, содержащим концентрированные правовые сентенции, также и некой «мотивировочной части», аналогичной содержащейся в постановлениях Конституционного Суда РФ, которая бы являла структуру аналитического процесса, и соображения, приведшие к итоговой трактовке. Кроме того, учитывая специфику использования правовой доктрины при правоприменении, необходимым видится также установление обязанности при разработке постановлений Пленума цитирования тех авторов, на труды которых в своём рассуждении опирались разработчики постановления. С одной стороны, это существенно увеличивает объём правового материала, который будет входить в состав постановления, с другой — данный механизм повысит градус ответственности разработчиков и приблизит постановления Пленума к судебному прецеденту в его исходном понимании, хоть и не сделает ввиду вышеизложенных обстоятельств. Техническая легальность постановлений Пленума Верховного Суда уже практически не оспаривается, а вместе с этим элементом возможно будет достичь и их легитимации. Следуя такому варианту развития правового института постановлений Пленума ВС РФ возможно будет получить качественно новый механизм обеспечения не только единообразия судебной практики и правоприменения, но и консолидации правовой доктрины.
Таким образом, развитие систем обмена данными ведёт к ускорению протекания социальных процессов, к быстрому появлению связей нового типа, существующих помимо и вопреки территориальным границам государств, что с необходимостью ведёт к трансформации как отдельных правовых институтов, так и национальных правовых систем в целом, обуславливая их взаимную диффузию. Значение данного процесса невозможно недооценивать. Важно вновь подчеркнуть, что данный процесс протекает повсеместно и не сводится к копированию, а предполагает создание качественно новых механизмов, представляющих гибриды ранее известных институтов, которые наиболее эффективно способны отвечать потребностям настоящего времени. Однако можно предварительно отметить, что «центр тяжести» в процессе сближения правовых семей в настоящий момент смещен к англо-саксонской модели правового регулирования. Связано это, вероятнее всего, с гибкостью и динамизмом развития правового регулирования в сочетании с глубокой устойчивостью и незыблемостью общих принципов. Однако, данные вопросы находятся вне пределов предмета данной статьи и заслуживают отдельного рассмотрения.
Литература:
- Давид, Р. Основные правовые системы современности / Перевод с французского доктора юридических наук профессора В. А. Туманова. — М.: Прогресс, —1988 г. — 279 с.;
- Даниелян А. С. Феномен смешанных правовых систем как пример сближения правовых культур // Известия тульского государственного университета. Экономические и юридические науки. — 2016. — С. 157–164.
- Кросс, Р. Прецедент в английском праве / под ред. Ф. М. Решетникова; пер. Апарова Т. В. — М.: Юридическая литература, 1985–239 с.;
- Соловьева Т. В. К вопросу об обязательном характере постановлений Пленума Верховного Суда РФ // [Электронный ресурс]: Электронное приложение к «Российскому юридическому журналу». URL: http://electronic.ruzh.org/?q=ru/system/files/01. %20 %D0 %A1 %D0 %BE %D0 %BB %D0 %BE %D0 %B2 %D1 %8C %D0 %B5 %D0 %B2 %D0 %B0.pdf (дата обращения — 15.04.2019);
- Головко Л. В. Судебный прецедент как ненормативный способ легитимации судебных решений //Вестник гражданского права. — 2010. — № 6. — С. 6–34
