Теоретической базой данного исследования послужило существующее в когнитивной лингвистике представление о том, что явления реальной действительности отражаются в виде концептов в сознании человека и объективируются в коммуникации номинативными средствами языка.
В основе концепта лежит фрейм. В современной лингвистике фрейм определяют как единицу знаний, организованную вокруг некоторого концепта и содержащую данные о существенном, типичном и возможном для этого концепта в рамках определенной культуры. Слот – структурный элемент фрейма [8, с. 16].
Таким образом, фреймовая структура концепта позволяет проследить его связи с другими концептами. Она может включать не только фреймы, но и другую разновидность когнитивных моделей – концептуальную метафору, отражающую «непрямые» когнитивные признаки концепта [2, с. 6].
Необходимо подчеркнуть, что моделирование фреймовых структур осуществляется с помощью выявленных синтаксических конструкций. В рассматриваемом виде текста они представляют собой устойчивые словосочетания, идиоматику, грамматическую фразеологию, присказки, речевые штампы, пословицы и поговорки, цитаты из известных художественных произведений.
Обыденное (или повседневное, практическое) сознание – сознание, включенное в человеческую практику и не сформированное специально, подобно науке, искусству, философии. Оно использует конгломерат знаний, сведений, предписаний и верований, лишь отдельные фрагменты которого связаны между собой. Истинность знаний проверяется здесь непосредственно наличной практикой [16, с. 601].
В ходе исследования мы смоделировали фреймовую структуру, в большей степени представляющую концепт ЛЕС в обыденном типе сознания. Эта фреймовая структура состоит из двух фреймов, отражающих «прямые» признаки и трех концептуальных метафор, отражающих «непрямые» признаки исследуемого концепта:
Фрейм «ЛЕС – ЧАСТЬ ЛАНДШАФТА» (56,25 %) занимает наибольший объем в данной структуре. Он объединяет три слота.
Слот «Лес как пространство, где рубят деревья» (27,09 %) отражает обыденные представления носителей русской лингвокультуры о предназначении леса и способах его рубки.
Данный слот вербализуется глагольной объективной и глагольной субъективной синтаксическими конструкциями, например: Лес сечь – не жалеть плеч (работа – праздность) [11, с. 385]; валить лес [14, с. 167]; впробор лес рубить [4, с. 256]; Сводить лес, моск. вырубать [7, с. 152]; Вырос лес – выросло и топорище [11, с. 252] Был бы лес, а топор сыщем [7, с. 480].
Слот «Лес как пространство, обеспечивающее удовлетворение потребностей людей (в дровах, пище)» (15,62 %) представляет лес как место, где запасают дрова и добывают пищу.
В русской лингвокультуре данный слот вербализуется с помощью субстантивной предложной и адъективной конструкций, например: Возле леса жить – голодному не быть [11, с. 251]; В лес не съездим, так и на полатях замерзнем [4, с. 602]; В лес дров не возят, в колодезь воды не льют [11, с. 341]; Заехал в целик, да наклал воз велик – и ни с места [7, с. 577]; В лесу и обжорный ряд, в лесу и пушнина, в лесу – и курятная лавочка [1, с. 130]; Лесная сторона не только одного волка, а и мужичка накормит [11, с. 251].
Объективация осуществляется также с участием глаголов с корнем «лес»: лесовать [5, с. 279], залесничать [4, с. 599], залесовать [6, с. 185].
Слот «Лес как охраняемое пространство» (13,54 %) отражает тот факт, что действия людей в лесу ограничены. Владелец леса (государство или частный собственник) с помощью запретов, предписаний, законов устанавливает свои правила поведения в лесу.
В объективации участвует субстантивная предложная, глагольная объективная и адъективная синтаксические конструкции: На лес – и поп вор [6, с. 308]. Люди на лес не зинут, лес не сгинет (надзор – хозяин) [11, с. 426]; Живем в лесу, а дрова с весу (толк – бестолочь) [11, с. 345]; заповедать лес, запретить в нем рубку; раньше это делалось торжественно: священник при народе и старшинах обходил с образами лес, и въезд туда запрещался на известное число лет [4, с. 618]; другие наименования: божелесье, заповедник, заказная, заповедная пуща, засек, заповедка, заповедище, запретник [4, с. 111]; моленый лес [4, с. 111].
Фрейм «ЛЕС – ОБИТАЕМОЕ ПРОСТРАНСТВО» (23,95 %) – менее объемный фрейм в рассматриваемой структуре. Его образуют три слота.
Слот «Животные, птицы, населяющие лес» (14,58 %) включает животных и птиц, способных при встрече с человеком в лесу произвести на него большее впечатление, например: медведь, волк, ворон.
Для объективации данного слота характерно употребление субстантивной предложной синтаксической конструкции, например: Волка (волков) бояться, так и в лес не ходить [11, с. 235]; В уйме (лесе) не без зверя, в людях не без лиха [7, с. 480]; Ходить в лесу – видеть смерть на носу, либо деревом убьет, либо медведь задерет [5, с. 279]; Кто в лесу поет и увидит ворона, тому наткнуться на волка [5, с. 279].
Слот «Люди, живущие в лесу» (7,29 %) содержит информацию о людях, населяющих когда-то русские леса, их быте, религии, а также передает пренебрежительное отношение к ним людей, проживающих на свободных от леса территориях.
Русский писатель, этнограф Максимов С.В. (втор. пол. 19 в.) пишет: «В России обитатели хвойных лесов: чухны, корелы, зыряне, вотяки, чуваши, мордва, черемисы. В Сибири жители тамошних дремучих лесов: вогулы, тунгусы, якуты, камчадалы» [9, с. 7].
Этот же слот отражает существующую в обыденном сознании носителей русской лингвокультуры связь леса с опасностью. Лес может служить надежным местом для укрытия различных деклассированных элементов.
Слот репрезентирован субстантивной предложной и адъективной конструкциями, например: В лесу живут, пенью богу молятся; В лесу живем, в кулак жнем, пенью кланяемся, лопате молимся (толк – бестолочь); Воров в лесу сторожили, а они из дому выносили (толк – бестолочь) [11, с. 349]; Наука в лес не ходит; Первого черемиса леший родил, оттого они в лесу сидят [5, с. 279]. Муромский лес: (устар., фольк., неодобр.) О притоне разбойников. Выражение восходит к древним сказаниям о том, что в Муромском лесу возвышалось на семи столбах неприступное логовище Соловья-разбойника [3, с. 336].
Слот «Лесные силы» (2,08 %) показывает, что в обыденном сознании носителей русской лингвокультуры присутствуют элементы мифологического сознания. О том, почему фантазия людей порождала подобные образы, рассуждает Максимов С.В.: «Только птицам под стать и под силу трущобы еловых и сосновых боров, эти темные «сюземы», или раменья, в которые если удалось человеку войти, то не удастся выйти. Здесь господствует вечный мрак. Рядом с молодой жизнью свежих порослей стоят тут же под боком деревья, приговоренные к смерти. Всякое движение, кажется, замерло. Колеблемые ветром древесные стволы трутся один о другой и скрипят с той силой и постоянством, что вызывают у наблюдателя острую, ноющую боль под самым сердцем. А так как всякий лес имеет свой голос (березовый шелестит, липовые рощи шепчут, хвойные шумят, иные трещат), в сюземах все эти голоса ужасают. Здесь чувство тягостного одиночества и непобедимого ужаса постигает всякого человека, какие бы усилия он над собой не делал. Здесь осозналась мрачная безнадежная вера дикарей и сложилась в форму шаманства со злыми, сплошь и без исключений немилостивыми богами. В этих трещах поселяется и издревле живет тот черт, с которым до сих пор еще не может разлучиться напуганное воображение русского православного люда: свищет и хохочет леший, получивший свое имя от этих дремучих лесов еще в те давние времена» [10 с. 200].
Лесовик – (обл.) 1. Человек, обычно живущий в лесу, сроднившийся с ним. 2. То же, что леший [15, с. 48].
Концептуальная метафора «ЛЕС – ЖИВОЕ СУЩЕСТВО» (10,42 %) наделяет лес признаками живого существа и реализуется, например, в слоте «Лес – пространство, обеспечивающее удовлетворение потребностей людей (в дровах, пище)».
Признаками живого существа лес наделяется с помощью глагольной субъективной конструкции, например: Лес видит, а поле слышит (осторожность); Лес не школа, да всех учит; Лес по лесу, что рубль по рублю, не плачет [11, с. 88]; глагольной объективной конструкции: Леса да земли – как корову дой! [5, с. 279]; субъективной предикативной (позиция субъекта при именной части составного именного сказуемого) конструкции: Лес именинник: (обл., в устар. быту деревни) говориться по поводу Троицина дня [12, с. 618].
Однако не только лес как явление действительности может осмысливаться и переживаться в терминах явлений действительности другого рода, но и наоборот.
В основе концептуальной метафоры «ЛЕС – НЕИЗВЕСТНОСТЬ» (5,21 %) лежат такие признаки леса как «неизведанность», «отсутствие ориентиров».
Объективируется субстантивной предложной конструкцией, например: В чужом месте, что в лесу; Дальше в лес – больше дров [11, с. 51]; другими наименованиями: Чужая сторона дремуч бор [11, с. 6]; адъективной (позиция определяемого) конструкцией: Темный (дремучий) лес для кого-либо [17, с. 225].
Концептуальная метафора «ЛЕС – МНОЖЕСТВО» (4,17 %) использует такой признак леса как «множество деревьев» и переносит его на большое количество возвышающихся предметов [13, с. 235].
Для объективации данной концептуальной метафоры используется субстантивная (NN) синтаксическая конструкция: Лес копий. Целый лес штыков [15, с. 48]; Лес нефтяных вышек [13, с. 235].
Данное исследование позволило смоделировать фреймовую структуру концепта ЛЕС относительно обыденного сознания носителей русской лингвокультуры на материале текстов филологических словарей.
- Литература:
Аникин, В.П. Русские и народные пословицы, поговорки, загадки и детский фольклор. – М.: Учпедгиз, 1957. – 240 с.
Арутюнова, Н.Д. Метафора и дискурс / Н.Д. Арутюнова // Теория метафоры. – М., 1990. – С. 5-32.
Бирих, А.К. Словарь русской фразеологии. Историко-этимологический справочник / А.К. Бирих, В.М. Мокиенко, Л.И. Степанова. – Санкт-Петербург: Фолио-пресс, 1999. – 704 с.
Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. / В.И. Даль. – Т. 1: А – З. – М.: Рус. яз., 1998. – 699 с.
Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. / В.И. Даль. – Т. 2: И – О. – М.: Рус. яз., 1998. – 779 с.
Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. / В.И. Даль. – Т. 3: П. – М.: Рус. яз., 1998. – 555 с.
Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. / В.И. Даль. – Т. 4: Р – y. – М.: Рус. яз., 1998. – 688 с.
Дейк, ван Т.А. Язык. Познание. Коммуникация / Т.А. Дейк ван. – М.: Прогресс, 1989. – 312 с.
Максимов, С.В. Край крещенного света / С.В. Максимов. – Санкт-Петербург: Из-е товарищества «Общественная польза», 1873. – 70 с.
Максимов, С.В. Крестная сила. Нечистая сила. Неведомая сила: Трилогия / С.В. Максимов. – Кемеров: Кемеровское книжное изд-во, 1991. – 351 с.
Пословицы и поговорки русского народа: из сборника В. И. Даля / под общ. ред. Б. П. Кирдана – М.: Правда, 1987. – 656 с.
Словарь русского языка / отв. ред. академик Н. С. Державин. – Вып. 3. – Т. 11. – Л.: Академия Наук СССР, 1934. – 640 с.
Словарь русского языка: В 4 т. – Т. 2: К-О. – М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1958. – 1013 с.
Словарь современного русского литературного языка. – Т. 6 / под ред. Э.И. Коротаева и Л.В. Омельнович-Павленко. –– М. – Л.: Академия Наук СССР, 1957. 1460 с.
Толковый словарь русского языка: В 4 т. – Т. 2 / под ред. Д. Н. Ушакова. – М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1938. – 1040 с.
Философия: Энциклопедический словарь / под ред. А.А. Ивина. – М.: Гардарики, 2004. – 1072 с.
Фразеологический словарь русского языка / под ред. А.И. Молоткова. – М.: Русский язык, 1978. – 543 с.
