В работе «Speech and the Unspoken in Hamðismál» Т.А. Шиппи приводит несколько негласных или подразумеваемых коммуникативных стратегий героев германского героического эпоса, которые определяют итог словесных дуэлей между ними. В последующих работах, Шиппи более подробно рассматривает эти коммуникативные стратегии в рамках теории Кооперации П.Грайса [7, c.190]. Рассмотрение эпоса Беовульф через призму этой теории позволяет, на наш взгляд, понять механизмы языковой шутки в произведениях подобного жанра. Коммуникативные акты между героями (или между богами) в германском эпосе допускали использование показного, наигранного юмора в качестве средства достижения положения доминирования. Е.В. Гордон отмечает, что подобные «словесные битвы» позволяют, с одной стороны, предать радость человека, владеющего ситуацией, победителя, а с другой – выступить в качестве предупреждения – вербальная агрессия может вызвать агрессию физическую [3, c.3]. Например, в «ритуальном состязании оскорблений», степень остроумия шуток повышает шансы героя на выживание. При этом герой должен аккуратно использовать данные оскорбления чтобы не поставить себя в положение ещё большей опасности. В Беовульфе же юмор реализуется не только за счёт ритуальных оскорблений, но и иронии и языковой игры.
В настоящее время существует несколько подходов к пониманию природы юмора в эпосе.
В словесном поединке между Беовульфом и Хунфером автор эпоса использует стандартную схему (заявление о превосходстве) для создания атмосферы, допускающей применение юмора. Очень часто оскорбления, самобичевания или неестественные сравнения вызывают комический эффект, и не приводят к коммуникативной победе в той форме, в которой она предполагалась. Так как подобная техника весьма часто использовалась на различных этапах развития литературы и ораторского мастерства многие теоретики юмора, в частности Платон, Аристотель и Хоббс считали именно такое несоответствие сутью комического и юмора в целом. Представляется, что постулаты теории Грайса позволяют достаточно наглядно продемонстрировать, как персонажи эпоса нарушают принципы коммуникации, и как подобные нарушения создают эффект комизма, или наоборот - приводят к конфликтам между персонажами. Грайс приводит четыре, так называемые, максимы конструктивного коммуникативного поведения [4, c.27].
1. Максимум количества: Будь информативен.
2. Максимум качества: Будь искренен.
3. Максимум релевантности: Говори по существу.
4. Максимум ясности: Говори ясно.
В соответствии с этими правилами, Грайс выдвигает концепцию коммуникативных импликатур, то есть ситуаций, когда коммуниканты отходят от нормы коммуникации для того чтобы сообщить дополнительную информацию. К нарушениям коммуникативного этикета можно отнести бессмысленные высказывания, ложь, шутки и оскорбления. Несоответствие сказанного ожидаемому в части соответствия сказанного коммуникативной ситуации или стиля акта коммуникации, или стиля и содержания одновременно, может быть воспринято слушающим как шутка или оскорбление, или амбивалентная хвала-брань, одной из форм которой является ритуальное оскорбление. Так же и ирония, и в меньшей степени ложь, может быть результатом нарушения Принципов Кооперации, а комический эффект при этом достигается за счёт избыточности информации.
Ритуальные оскорбления в «Беовульфе» интересны в первую очередь тем, что они не вписываются в традиционную схему построения подобного элемента сюжета. Как отмечает К.Кловер, ритуальные оскорбления обычно включают ряд обвинений, аргументы в защиту, встречные обвинения и «набор оскорблений». Коммуникативная стратегия Беовульфа строится преждевременном прерывании ритуального оскорбления [5, c. 453]. Таким образом, Беовульф нарушает и Принципы Кооперации Грайса. Перед тем как Беовульф полностью утверждает своё положение при дворе Хротгара, он вступает в словесную перепалку с Хунфертом, который недоволен смелостью и напористостью молодого Беовульфа. Хунферт без видимых искажений пересказывает соревнование между Брекой и Беовульфом, обвиняя Беовульфа в том, что тот не сдержал обещания победить своего соперника. Это, безусловно, является оскорблением, но при этом не содержащим угрозы. Ответ Беовульфа на оскорбления Хунферта не содержит элемента шутки. Он отвечает на обвинение жёстко, что предопределяет его коммуникативную стратегию в поединке ритуальных оскорблений. Он, пересказывая события соревнования в гребле между ним и Брекой, выставляет обвинения Хунферта как несостоятельные. При этом он, в свою очередь, демонстрирует силу духа и ярость, которая кажется избыточной в данном диалоге который можно понимать как социальную игру – процедуру инициации. Во-первых, Беовульф вполне справедливо замечает, что если бы датчане, включая Хунферта, были хорошими воинами, то им бы не понадобилась бы помощь извне. Затем, он обвиняет Хунферта в братоубийстве, самом тяжком преступлении эпохи данного эпоса. Грех за подобное преступление не мог быть снят посредством мести или просто смыт. При этом обвинение в подобном преступлении является оскорблением семейной чести [6, c.80.]. Беовульф, однако, не доводит словесный поединок до конца, а внезапно прерывает его. Хунферта, как и Гренделя автор эпоса относит к «Каинову отродью», братоубийцам, что, в свою очередь, допускает дополнительную интерпретацию действий Беовульфа – если потребуется, он может убить Хунферта по той же самой причине по которой он убьёт Гренделя. Подобная имплицированная угроза делает невозможной продолжение данного словесного поединка как юмористического. Подобное, неконвенциональное коммуникативное поведение Беовульфа, нарушение им правил словесной игры, может быть интерпретировано и как намеренный сюжетный ход. Вероятно, таким способом автор эпоса пытался показать и недостатки Беовульфа, который, демонстрируя упорство, одновременно проявил неосмотрительность, что в свою очередь могло быть смертельно опасно. В то же время, аудитории, на которую был рассчитан текст эпоса, да и самому автору могло доставить определённое удовольствие именно такое, нарушающее законы жанра, завершение ритуального диалога.
Беовульф нарушает Принципы Кооперации 1 и 4: выступая с речью в свою защиту, Беовульф не даёт Хунферту ответить на обвинения или хотя бы сохранить достоинство, так как в мире эпоса нет оскорбления страшнее, чем «братоубийца». Вероятно, Беовульф нарушает и принцип № 3, нанося очень личное и правдоподобное оскорбление. Беовульф нарушает правила игры, суть которой состоит, по сути, в соревновании в красноречии, а цель обмена ругательствами – проявить храбрость и быть принятым при дворе Хротгара. По мнению У.Паркса, Хунферт, вступая в словесный поединок с Беовульфом, уподобляет себя ему. Паркс отмечает, что «соревнование ритуальных оскорблений между гостем и хозяином обычно подчиняются принципам соревновательности и допускают определённую меру агрессии».[6, c. 72] Одерживая победу в словесной битве, Беовульф демонстрирует остроумие, и, следовательно, может быть тем героем, который способен выступить на стороне датчан против монстра. Вероятно именно нарушение Беовульфом «правил игры» делало его в глазах аудитории эпоса более привлекательным.
В определённый момент Беовульф начинает вести весьма опасную игру, заявляя в споре с Хунфертом, что он не только победил Бреку, но и очистил море от чудовищ (строки 553-69):
beadohrægl broden on breostum læg
golde gegyrwed. Me to grunde teah
fah feondscaða, fæste hæfde
grim on grape; hwæþre me gyfeþe wearð
þæt ic aglæcan orde geræhte,
hildebille; heaþoræs fornam
mihtig meredeor þurh mine hand.
Swa mec gelome laðgeteonan
þreatedon þearle. Ic him þenode
deoran sweorde, swa hit gedefe wæs.
Næs hie ðære fylle gefean hæfdon,
manfordædlan, þæt hie me þegon,
symbel ymbsæton sægrunde neah;
ac on mergenne mecum wunde
be yðlafe uppe lægon,
sweordum aswefede, þæt syðþan na
ymb brontne ford brimliðende
lade ne letton. Leoht eastan com,
Смех, который вызывает данный отрывок, амбивалентен: либо аудитория эпоса смеётся вместе с Беовульфом, либо над ним, порицая его хвастовство. Исследования Шиппи также демонстрируют, как диалог между Беовульфом и датским воином на берегу моря. Оба коммуниканта понимают, что их словесная дуэль может привести к дуэли настоящей, и поэтому, когда напряжение достигает высшей точки, взаимные оскорбления прекращаются. Юмористический потенциал данного отрывка эпоса заключён в избыточном использовании литоты датским воином (строки 244-50):
No her cuðlicor cuman ongunnon
lind-hæbbende; ne ge leafnes-word
guð-fremmendra gearwe ne wisson,
maga gemedu. Næfre ic maran geseah
eorla ofer eorþan, ðonne is eower sum,
secg on searwum; nis þæt seld-guma,
wæpnum geweorðad; næfre him his wlite leoge.
Речь данного персонажа, помимо литот, характеризует построение утверждения через отрицательные конструкции. Воин-датчанин, которого высадившиеся гауты встречают на берегу моря, с одной стороны пытается вежливо выведать их намерения, а с другой предостеречь их от агрессивных действий. Именно смесь любопытства и угрозы и создаёт атмосферу комизма. Датчанин успешно справляется с задачей, однако испытывает при этом определённый эмоциональный дискомфорт. Аудитория эпоса отчасти разделяет его чувства – чувства человека, который большую часть жизни провёл один, на берегу моря, постоянно подбадривая себя. Как отмечает Шиппи, датский воин практически нарушает Максимы 1,3 и 4. Его речь состоит из ненужных клятв, а не расспросов о цели визита гаутов. Импликатура его действий такова – если гауты не отреагируют правильно на его речь, то он не даст им ступить на датскую землю, но, с другой стороны, у воина нет возможности помешать гаутам высадиться. Он бы вряд ли смог остановить их в одиночку, поэтому воину-датчанину приходится мысленно проигрывать различные варианты развития событий, в том числе и отступление. По сути, в данном отрывке мы видим конфликт вежливости и чувства долга с любопытством и страхом. Если бы воин начал смущаться и вести себя неуклюже, то его поведение вызвало бы лишь смущение. Поэтому именно ловкое решение им коммуникативной задачи за счёт минимальных, но при этом заметных нарушений Принципов Кооперации, создаёт комический эффект.
Более яркими и наглядными примерами комического в «Беовульфе» являются случаи использования языковой игры и иронии. Традиционно выделяются следующие источники комического: стремление к превосходству над окружающими, неожиданное осознание несоответствия, снятие напряжения, указание на парадоксальность события или явления в контексте, определяемом как «комический» [2, с.7]. Именно несоответствие может претендовать на роль универсальной теории комического, так как несоответствия могут приводить к ситуациям, описанным в прочих теориях. Эффект несоответствия в Беовульфе возникает когда любой из персонажей эпоса говорит что-то, что не соответствует ожиданиям аудитории.
Например, в строках 1002 – 1004 и далее, в описании событий после поединка Беовульфа с Гренделем, автор эпоса замечает: «No þæt yðe byð/ to befleonne – fremme se þe wille –/ ac gesecan sceal. . . nyde genydde. . . gearwe stowe,/ þær his lic-homa, leger-bedde fæst,/ swefeþ æfter symle». Автор эпоса, говоря, что тот, кто пировал и ел, может сам стать едой. То есть ни герой, ни чудовище не могут избежать того, что им предначертано, что вполне соответствует средневековому мировосприятию. С одной стороны смысл грустной иронии отрывка очевиден: Гренделю было довольно трудно убегать после того как Беовульф оторвал ему руку. С другой стороны, отрывок можно интерпретировать несколько иначе: Чудовище оказалось трусливее героя, который своей отвагой демонстрирует крепость духа. Эпизод также указывает на бессмысленность бегства от смерти. Средневековая концепция смерти довольно сурова – если умереть суждено, то не следует ценить тело и то, что с ним связано. Именно так и поступает Беовульф. Создаётся ощущение, что автор эпоса соблюдает Принципы Кооперации. Тем не менее, нарушение присутствует. Комический эффект при этом достигается за счёт отсутствия ритуальных оскорблений Беовульфом Гренделя. Создавшийся эффект обманутого ожидания достигается за счёт нарушения Принципа 3.
Сначала мы видим внешнее несоответствие: во время нападения Гренделя на Хеорот и последующей битвы Гренделя с Беовульфом, Беовульф всего лишь держит Гренделя за руку, в то время как тот пытается вырваться и как бы сам отрывает себе руку. Грендель убегает, а оставляя Беовульфа радоваться результатам своего труда. В данном случае автор не дает нам подробного описания сцены. Оно появляется несколько позже, когда датчане, по приказу Хротгара, вешают руку Гренделя над входом в Хеорот: «Heort innanweard/ folmum gefrætwod» (строки 991-92). Данная фраза содержит в себе каламбур, так как может быть понята двояко. Либо Хеорот нужно украсить «вручную», либо, в буквальном смысле, путём развешивания оторванных рук. Таким образом, игра слов нарушает Принцип 3, языковая игра вводит двусмысленность, а, следовательно, и комизм в ситуации, где он не совсем приемлем (восхваление деяний эпического героя).
Похожий пример игры слов мы можем наблюдать в строке 2137, в которой Беовульф называет свой поединок с Гренделем «þær unc hwile wæs hand gemæne». Данную строку можно перевести как «мы держались за руки». Метафора скорее подразумевает дружеское рукопожатие, чем схватку. Ещё одним примером каламбура является описание Беовульфом смерти Хандскио: «him Grendel wearð,/ mærum magu-þegne, to muð-bonan» (строки 2078–79). Данную строку можно перевести как «Молодой тан стал жертвой рта Гренделя». Подобный образ также создаёт несоответствие между сказанным и действительным: Обычно молодой воин погибает в бою от меча, а не бывает съеден. Каламбур основывается на избыточном буквализме.
Беовульф нарушает Принцип 4, в том смысле, что игра слов в некотором смысле, уничижает павшего товарища.
В сцене битвы между Беовульфом и матерью Гренделя, монстр, заставляя Беовульфа споткнуться, фактически одерживает победу: «Ofsæt þa þone sele-gyst ond hyre seax geteah» (Строка 1545). Данную строку можно приблизительно перевести как «Она села на своего гостя и вытащила нож». Ф. Робинсон в своём исследовании предполагает дополнительное прочтение глагола ofsæt. Его прочтение придаёт глаголу «садиться» несколько иное, эротическое прочтение.
Подобные примеры нарративного юмора довольно любопытны, хотя редки. Статистически автор эпоса предпочитает использовать иронию и недосказанность. Ирония как бы пронизывает эпос от начала до конца. И хотя юмор не является ключевым элементом эпоса Беовульф, он, тем не менее, соответствует настроению и темам поэмы. Не смотря на то, что поэма не вызывает у современного читателя те же эмоции что и у древнеанглийской аудитории, примеры комического в ней позволяют понять, что англосаксы находили смешным, особенно в контексте героической поэмы.
Литература:
1. Beowulf, Wordswoth Classics, 2007, - 240 p.
2. Arthur Berger, Humor, the Psyche, and Society // American Behavioral Scientist 30.3 (1987), pp. 6–15
3. E.V. Gordon, An Introduction to Old Norse, Oxford, 1981, 496 p.
4. H.P. Grice, Studies in the Way of Words Cambridge, MA, 1989, pp. 22–28
5. Carol Clover, The Germanic Context of the Unferþ Episode // Speculum 55 (1980), pp. 444–68.
6. Ward Parks Verbal Dueling in Heroic Narrative: The Homeric and Old English Traditions Princeton,1990, 256 p.
7. T.A. Shippey Speech and the Unspoken in Hamðismál, // Prosody and Poetics in the Early Middle Ages: Essays in Honour of C.B. Hieatt, ed. M.J. Toswell Toronto, 1995, pp. 180–96.
