Одним из фундаментальных принципов постструктуральной парадигмы лингвистической мысли нашего времени, как известно, является внимание к т.н. человеческому фактору в языке. В ряду разнообразных составляющих этого фактора следует выделить когнитивную деятельность человека, исследование которой представляет особенный интерес не только в плане её взаимосвязи с языковой познавательной функцией, но и, прежде всего, в аспекте обнаружения "преломлённых" в языке ненаблюдаемых непосредственно процессов, структур, элементов и законов мышления. По этой причине лингвоэкспликация универсальных мыслительных категорий (т.н. понятийных категорий, в терминологии И.И. Мещанинова и его последователей) закономерно выступает привлекательным объектом исследования в современных работах по семантике, где вопрос о языковом выражении категорий мышления решается в свете ономасиологического стремления выявить и систематизировать знаковые средства языка с учётом их функционирования. При этом общечеловеческий характер понятийных категорий влечёт за собой необходимость соотнесения семантики лингвистических средств с философскими сведениями о соответствующих категориях. Ещё на страницах "Категорий" Аристотеля свойство и состояние были обозначены в числе фундаментальных "измерений", служащих ориентирами в процессе познания мира человеком и открывающих возможность формулировать характеризующие дефиниции предметов [1, с. 37]. Онтологическая принадлежность свойства и состояния к единой сфере качества, в рамках которой они были выделены, сближает их и гносеологически, что также создаёт предпосылку совместного изучения этих категорий*. Вероятно, по этой причине полезность рассмотрения соотношений свойства и состояния в ясном или неясном виде неоднократно высвечивалась в трудах, посвящённых категории состояния [см., в частности, [2] и [3].
Вместе с тем уже в трудах античных мыслителей находим основания разграничения свойства и состояния, заключённые, по мнению философов, в самом земном бытии и впоследствии вошедшие в современные философские представления о свойстве и состоянии [12, с. 598, 628]. Так, Платон, размышляя над качественным разнообразием окружающего мира, выделяет признаки вещей (модусы качества), устойчивые, с одной стороны, и
___________
* Как известно, сравнение, открывающее мир в связном разнообразии его качественных и количественных характеристик, имеет смысл применительно к объектам, однородным в том или ином отношении [12, с. 629].
неустойчивые, - с другой [9, с. 245 ]. Согласно его учению, свойство представляет собой признак, отличающийся от состояния прежде всего большей устойчивостью во времени и, кроме того, причастностью к самой сущности некоторого реального объекта, отличающей его от других [там же]. Обобщение рассуждений философов по поводу онтологии соотношения свойств и состояний [см. также сочинения Аристотеля, Спинозы, Локка, Канта, Гегеля, Фролова] даёт возможность говорить о его эквиполентном характере: относясь к интегральной области качества, свойство и состояние обладают также и дифференцирующими их чертами, являются разными видами единого рода. Очевидно, что познание объектов действительности в их свойствах и состояниях (в том числе и философское) становится возможным благодаря мыслительному расчленению на отдельные фрагменты, "кусочки" реальности с учётом присущих этим "кусочкам" признаков. Ярким результатом такого когнитивного расчленения мира, а также надёжным способом понятийного закрепления выделенной объективной информации, как мы знаем, выступает именование словом [4, с. 13, 3, с. 10]. Поэтому, на наш взгляд, сопоставление философского содержания оппозиции свойство -/ состояние с языковым целесообразно провести, обратившись к лексике языка, в частности, к воплощающим эту оппозицию лексемам "свойство" и "состояние". Сопоставление их словарных дефиниций с той или иной мерой чёткости показывает, что идея относительной независимости от обстоятельств и в особенности отличительной роли свойства в языковом «преломлении», как правило, маркируется посредством дифференциальной семы 'отличительный': "свойство" - '... Признак, составляющий отличительную особенность кого-, чего-л.' [10, с. 56]. Это свидетельствует о справедливости и лингвистической релевантности философского взгляда на свойство как отличительный признак реалии и вместе с тем указывает на адекватность данного представления по отношению к репрезентируемой в языке картине мира. Как представляется, отличительный характер свойства во многом определяется его устойчивостью и, следовательно, онтологически дифференциальность свойства выступает как следствие его устойчивости. Состояние же, согласно содержанию компонентов дефиниции, мыслится как признак, наличие которого обусловлено теми или иными обстоятельствами, а значит, не способно послужить различающим критерием классификации объектов действительности. Такая в высшей степени характерная для состояния обусловленность причиной подчас приводит к отождествлению того и другого в коллективном сознании носителей языка. Указанная причинная зависимость, в свою очередь, оказывается более или менее чётко представленной в словарном толковании лексемы "состояние": '...Внешние или внутренние обстоятельства {= явления, сопутствующие какому-н. другому явлению и с ним связанные}, в которых находится кто-что-н.' [8, с. 751, 438]. В семантической системе СРЛЯ оппозиция по линии дифференциальности служит одним из ориентиров разграничения понятийных категорий состояния и свойства. Что же касается подмеченного философской мыслью противопоставления этих видов качеств на основе более общего признака временной устойчивости/неустойчивости, то, как нетрудно заметить, словарные дефиниции не позволяют формулировать обоснованные выводы о представлении данного противоположения в СРЛЯ, поскольку не фиксируют образующие его семантические компоненты. Тем не менее, анализ особенностей функционирования рассматриваемых лексем в разностилевых контекстах определённо обнаруживает такие компоненты в структуре соответствующих понятий и выражающих их значений. Целесообразность подобного рода анализа следует, во-первых, из сущности закона семантического согласования, которая заключается в том, что способность слова вступать в синтаксические отношения с другими словами проистекает из его способности вступать с ними в семантические отношения за счёт повторяющихся компонентов значения [5, с. 184, 188]. С другой стороны, значимость анализа сочетаемости подкрепляется известным современной лингвистике положением о выводимости состава семантических валентностей слова из структуры обозначаемого им фрагмента действительности [см., к примеру, работы Ю.Д. Апресяна, Г.И. Кустовой, касающиеся данной проблематики]. Сообразно с характером интересующей нас оппозиции в качестве контекстуальных "индикаторов" её наличия было избрано несколько параметров, ориентированных на различные семантические типы компонентов окружения:
1. Указывающие на обусловленность/необусловленность признака теми или иными обстоятельствами ( a) компоненты со значением причины, а также б) называющие процессы, происходящие в области некоторого признака).
2. Свидетельствующие о временной локализованности/нелокализованности
( a) компоненты, обозначающие приуроченность к определённому промежутку времени либо б) фазовое членение бытия признака в субъекте-носителе).
3. Именующие носителя того или иного признака.
По данным проведённого контекстуального анализа, компоненты первой группы чаще всего представлены основным предикатом высказывания (1б) или же выступают в качестве пропозитивных осложнителей (1а). При этом, с интересующей нас точки зрения, показательным является, во-первых, весьма частотное присутствие каузативного компонента в высказываниях (1а), содержащих слово "состояние", на фоне отсутствия этого компонента в высказываниях со словом "свойство". Ср., к примеру, Какое цветущее состояние было бы сей державы, если бы могли благоразумными учреждениями отвратить или предупредить сию пагубу [НКРЯ, А. Н. Радищев. О законоположении] или Я до того сегодня запыхался и устал, что вряд ли бы был в состоянии бежать еще дальше… [НКРЯ, Н. В. Симановский. Дневник 2 апреля -- 3 октября 1837 г., Кавказ (1837) // «Звезда», 1999]; Она катила к нему, а он от ужаса был не в состоянии пошевелиться, двинуть ногой, стоял и смотрел, как она приближается [НКРЯ, Анатолий Курчаткин. Счастье Вениамина Л. // «Знамя», 2000].
Наблюдаемая на языковом материале частотность причинного компонента указывает на тесную онтологическую обусловленность признака-состояния некоторыми условиями, внешними или внутренними по отношению к его носителю, которые сами по себе являются изменчивыми и тем самым, воздействуя на объекты реальности, вызывают в них появление столь же неустойчивых признаков (состояний). Отмеченный характер состояния в противопоставлении свойству демонстрируется, во-вторых, узуальными и авторскими глагольными предикатами, которые обозначают процессы, совершающиеся в сфере состояний и свойств (1 б). Так, первые способны "изменяться", "уменьшаться", "расползаться"; их можно "вызвать", "изменить". Будучи причиной состояния, некоторое положение дел способно на нём "отразиться". Кроме того, в силу гораздо большей неустойчивости по сравнению со свойством в целях регуляции жизнедеятельности их необходимо "контролировать" и соответствующим образом "влиять" на них. Динамичность во времени позволяет состояниям "длиться", а нам -"возвращаться" к тем или иным состояниям. По-видимому, та же особенность состояния при выражении идеи относительной длительности во времени вызывает необходимость заполнения позиции предиката глаголами, эксплицитно выражающими это мыслительное содержание в отличие от самих имён состояния: В его тоскливых глазах застыло состояние обреченности [НКРЯ: Екатерина Маркова. Каприз фаворита]. Она была очень энергичная, а теперь и половины того нет. Но надеемся, что это состояние пройдёт [НКРЯ: Открытое письмо]. Как можно видеть, познание и интерпретация преимущественно ненаблюдаемых процессов, основывающихся на подвижности состояния, закономерно происходит на метафорической базе, с источником в области наблюдаемых пространственных процессов, которые связаны с происходящими во времени изменениями пространственных параметров тех или иных фрагментов реальности (объектов или ситуаций). На наш взгляд, это также свидетельствует о неустойчивости состояний, хотя и косвенно. В некоторых языках существенная подвижность состояний получает более отчётливое выражение благодаря своему последовательному акцентированию специально предназначенными средствами. Так, например, согласно Р.М. Бирюкович, в языках тюркской семьи при многообразии глагольной лексики, номинирующей изменения различных состояний, весьма широко употребляется аналитическая конструкция, специализация которой заключается в подчёркивании динамической сущности состояний [9, с. 17-18]. По замечанию учёного, эта цель достигается включением в состав конструкции глагола с семантикой ‘идти’, который сохраняет здесь лишь абстрактный признак движения [там же]. В сравнении с состоянием устойчивый характер свойства демонстрирует иная группа глагольных предикатов, сочетающихся с лексемой "свойство". По нашим наблюдениям, в данном случае перед нами преимущественно оказываются глаголы, именующие статичные ситуации, среди которых отношение принадлежности свойства некоторой реалии ("иметь" (свойство), ("обладать" (свойством) и отношение квалификации ("быть" (свойством), "являться" (свойством): Экстракты одуванчика и ромашки в составе крема обладают противовоспалительными и тонизирующими свойствами [НКРЯ, Ворожея. Исполнение желаний // «Даша», № 10, 2004]. Познавательно существенная меньшая подвижность свойства и её практическое применение человеком, в свою очередь, проявляются в допустимости предикатов "отличаться", "быть известным" (свойством), а также частотными "знать" и "использовать" в качестве компонентов ближайшего окружения "свойства": Отца Кузя очень любила, но знала отлично одно его свойство [НКРЯ, Екатерина Маркова. Чужой звонок (1990-2000)]; Помимо пшеничного зародыша и отрубей, известных своими лечебно-профилактическими свойствами, пшенично-ячменная манка также содержит кальций, фосфор и йод [НКРЯ, Надпись на упаковке крупы (2004)]. Таким образом, уже в ходе анализа сочетаемости лексем "свойство" и "состояние" с контекстуальными элементами 1 группы обнаруживаются языковые свидетельства разведения свойства и состояния на основе оппозиций "устойчивый/ неустойчивый" и "отличительный/ неотличительный". Указанные члены оппозиций выступают в роли существенных компонентов рассматриваемых понятийных категорий, а на лексико-семантическом уровне СРЛЯ представлены в виде скрытых понятийных микрокатегорий, поскольку, с одной стороны, не находят регулярной и обязательной морфологической манифестации, однако же, с другой, оказывают влияние на синтагматические характеристики анализируемых слов [6, с. 458]. Наблюдения над сочетаемостью интересующих нас лексем с "индикаторами" второй и третьей групп в ещё большей степени подтверждают это положение. Так, "состояние" в отличие от слова "свойства" незатруднённо сочетается с указателями его временной локализованности (2 а), что, к примеру, проявляется в частотном наличии темпоральных детерминантов в структуре высказывания, описывающего состояние: Уже второй день он был в таком состоянии, что мог внушить себе все, чего страстно, болезненно, неодолимо желал [НКРЯ, Лев Корнешов. Газета (2000)]. Не менее категорично в пользу отмеченных противопоставлений "высказываются" определения, с той или иной стороны характеризующие свойство и состояние. Подчёркивая подвижность признака, определения вроде "похмельное", "возвращённое", "недоведённое", "критическое", "современное", "обморочное" и т.п. (состояние), в рассмотренных нами контекстах применяются только к "состоянию", в то время как для свойства обычными оказываются характеристики, обозначаемые не только качественными (“интеллигентный”, “проницательный”, “аккуратный” и др.), но и относительными прилагательными и соответствующие более или менее постоянным физическим/утилитарным параметрам: "оптическое", "звукоизолирующее", "теплоизоляционное", "гравитационное"; "фармакологическое", "лечебно-профилактическое", "питательное", "потребительское", "защитное" (свойство). Заметим также, что указанные определения предполагают естественность, природность означенных ими качеств, что, очевидно, может быть приписано в первую очередь свойствам (ср. в этой связи узуальные употребления "естественное свойство" и особенно "природное свойство").
Параметр фазового членения состояния в субъекте-носителе (2 б) не менее ярко противопоставляет его свойству. Как показывает лексический материал, СРЛЯ располагает целым спектром глагольных средств, которые дают возможность говорящему обозначить актуальную фазу того или иного человеческого состояния, но не свойства. В первую очередь это касается предельных фаз, начальной и конечной, по-видимому, размечающих своеобразные “отрезки” на линии жизни человека. При этом, подобно группе 1 (б), многие из таких средств метафорически производны от глаголов с семантикой визуально наблюдаемой процессуальной смены пространственного положения: ср. начальная фаза: "входить"/ "войти", "прийти", "попасть", "вести"/ "привести", "погружаться" (в состояние); промежуточная фаза: "быть", "находиться"; завершающая фаза: "выйти", "вывести", "проходить".
В области обозначений носителей в интересующем нас аспекте выделяются номинации обладателей свойства (но не состояния), среди которых могут быть "человеческая натура" и "характер" как 'совокупность ... наиболее устойчивых психических свойств человека, обнаруживающихся в его поведении' [10, с. 592].
Все эти аналитические наблюдения представляются нам более или менее убедительными доказательствами языковой репрезентации проводимого ещё античными мыслителями разграничения ментальных категорий свойства и состояния на основе устойчивости/неустойчивости во времени, а также, как следствие, способности/неспособности различать реалии. Таким образом, можно вести речь о структурирующей роли этих оппозиций не только в мыслительной сфере понятийных категорий, но и на уровне категорий языка.
Литература:
- Аристотель. Категории/ Под ред. Г.Ф. Александрова. – Москва: Соцэкгиз, 1939.
- Барамыгина И.Б. Семантика и синтаксис предикатов состояния, отношения и оценки. - Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2007.
- Камалова А.А. Семантические типы предикатов состояния в системном и функциональном аспектах. - Архангельск: Изд-во Поморского ун-та, 1999.
- Кацнельсон С.Д. Общее и типологическое языкознание. - Л.: Наука, 1986.
- Кронгауз М.А. Семантика: Учебник для вузов. - М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2001.
- Лингвистический энциклопедический словарь/ Гл. ред. В.Н. Ярцева. – М.: Большая Рос. энцикл., 1998.
- Национальный корпус русского языка http://www.ruscorpora.ru/ [НКРЯ]
- Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. - 4-е изд., доп. - М.: ООО "А ТЕМП", 2007.
- Платон. Сочинения в 3-х томах. Т.2/ Под общ. ред. А.Ф. Лосева и В.Ф. Асмуса. Пер. с древнегреческого. – М.: Мысль, 1970.
- Семантические категории языка и методы их изучения: Тезисы докл. Всесоюз. науч. конф./ Отв. Ред. Л.М. Васильев. – Уфа: Б.и., 1985.
- Словарь русского языка: В 4х томах/ Под ред. А.П. Евгеньевой. - 4-е изд., стер. - М.: Рус.яз. Полиграфресурсы, 1999.
- Философский энциклопедический словарь. - М.: Советская энциклопедия, 1983 [по тексту ФЭС 1983].
- Всемирная энциклопедия: Философия/ Главн. науч. ред. и сост. А.А. Грицанов. – М.: АСТ, Мн.: Харвест, 2001.
