Коренное нерусское население буферного демократического государства Дальневосточная республика (ДВР), существовавшей в период 1920-1922 гг., было представлено т.н. туземными инородческими племенами, к которым можно отнести: 1) туземные племена манчжуро-тунгусской группы: гольды (нижний Амур и Уссури) 5016 чел.; нигидальцы (р. Амгунь) 423 чел.; ольчи (в Хабаровском и Удском уездах) 1457 чел.; ороки (восточный берег Сахалина) 395 чел.; орочены (Верхняя Ангара, Витим, верховье Олекмы) 2407 чел.; орочи (склоны хребта Сихоте Алинь, берег Татарского пролива); самогиры (р. Горюнь) 425 чел.; тазы, окитаенные орочи (по р. Уссури и берегу моря); собственно тунгусы (по всей северной границе с клином до южной границы Забайкалья) примерно 8848 чел.; остатки когда-то довольно многочисленных манчжур, дауров (Амур); солонов (р. Уссури) 159 чел.; манегров (нижняя Зея) 160 чел. и 2) северо-восточной группы – гиляки (устье Амура и Сахалина) [7, с. 7]. Всего туземцев на территории Дальневосточной республики насчитывалось от 20347 [8, с. 48] до 30000 чел.[13, с. 1].
Туземные племена Дальневосточной республики населяли преимущественно северную и северо-восточную части территории государства (Прибайкалье и Амурскую область). Туземцы находились на низком уровне развития, вели кочевой образ жизни. Основными видами хозяйственной деятельности являлись охота, рыболовство, оленеводство, которое служило, главным образом, подсобным занятием при передвижении их в районах охоты. Гольды и ольчи разводили ездовых собак [13, с. 1].
Тунгусы обитали преимущественно в восточной части Забайкалья, где поселения их располагались чересполосно с поселениями русских и бурят. Отдельная группа, сохранившая бродячий образ жизнь, обитала в Баргузинской тайге, где стала носить название орочен [10, с. 4]. Также как и русификация угрожала бурятам, бурятизация угрожала тунгусам, значительная часть которых забыла свой родной язык, усвоила чисто бурятскую культуру. В целом, более примитивный и менее высокий уровень организации общественного порядка и экономики на деле отличали тунгусов (также называемых «эвенками») от бурят. Главную роль в тунгусской экономике играли охота и рыболовство, часть тунгусов занималась оленеводством. Почти все они практиковали шаманизм, и лишь немногие из них приняли буддизм [11, с. 43].Вообще к началу 1920-х гг. процесс ассимиляции тунгусов в целом был закончен: практически все тунгусы Забайкальской области (группы армакских инородцев Селенгинского уезда, а также казаки-акшинцы) или уже обурятились или обрусели [5].
Туземные племена Амурского края представляли смесь племен тюрко-монгольского и маньчжурского. Наиболее значительными этнографами являлись якуты и тунгусы, которые встречались почти повсеместно в пустопорожних, незаселенных местах Амурской области. Вели они частью кочевой, частью оседлый образ жизни. Наиболее поддающийся влиянию современной культуры народностью являлись якуты, которые, в местах соприкосновения их с русским элементом, почти все перешли к оседлому образу жизни и стали заниматься обработкой земли, торговлей и ремеслами. В домашнем обиходе якутов не редкость стало встретить самовар, швейную машину, граммофон и другие предметы культурного обихода. Среди якутов встречались лица, хорошо говорящие по-русски, грамотные и даже учившиеся в русских школах. В начале 1920-х гг. в Амурской области наблюдался значительный прилив якутов из соседней Якутской области, откуда они перебирались под влиянием неурядиц имевших место в последней [1, с. 19].
Прочие инородческие племена находились в тот период еще в состоянии более или менее первобытной культуры. Количественно они были немногочисленны и имели в области ограниченное распределение [12, с 66].
В периодической печати ДВР отмечается и пренебрежительное, презрительное, потребительское и хамское отношение русского населения к туземцам: «туземец (инородец, азиатец) в представлении русского, сибирского крестьянина не человек. Повсеместно на Оби, Енисее, в Минусинском крае, Якутской области и здесь, в Забайкалье, на Амуре можно услышать обычное полупрезрительное наименование туземцев вроде: «самоедишко», «тунгусишко», «бурятишко», «ламутишко» и т.д., а иногда просто: «зверь», «лесной зверь», «погань», «собака» и пр.» [4, с.2]. Автор этой статьи, который подписался инициалами «М. П.» и не посмел себя раскрыть полностью, отмечает, что «в период завоевания Сибири русский землепроходец, казак, служилый человек в туземце видел врага, готового напасть, убить и разорить заимку, острог и зимовье… Горсть русских людей захватила огромный край, и с этого момента начали складываться рабовладельчески-кабальные отношения между русскими и туземным населением. Русский человек сделался неограниченным, бесконтрольным хозяином над имуществом, семьей и жизнью самого туземца, а последний стал предметом самой широкой экплоатации всех слоев сибирского населения». Далее автор продолжает: «под гнетом полного бесправия началось обеднение туземцев. Захват лучших земель, обирательство, спаивание, развития болезней положили начало падению туземной культуры, а вместе с этим началось и угасание Сибирских туземцев» [4, с. 2].
Как отмечал выдающийся этнограф В.Г. Богораз: «вымирание туземных племен в Северо-Восточной Сибири происходило в прямой или непрямой связи с воздействием культуры, как это имело место также и в других странах. Население убывало благодаря кровопролитным войнам, которые вели казаки-завоеватели, а также благодаря последующим избиениям, которыми укрощались «мятежи» «немирных инородцев». Сыграли свою роль и жестокие притеснения, непомерные налоги, ранее совершенно неизвестные, и прочие взыскания со стороны чиновников и казаков, которые нередко обращали в рабство наиболее сильных мужчин и женщин, сюда же надо отнести и вымогательства и обман купцов, которые закабаляли туземцев долгами. Заразительные болезни, занесенные из России, произвели опустошение не только среди туземцев, но также и среди завоевателей, живущих в тех же материальных условиях… Хуже всего было то, что туземцы теряли свою жизненную энергию, побудительные стимулы к жизни, которые давали им силу и волю к борьбе с суровой северной природой» [2, с. 20].
Низкий уровень жизни и тяжелые условия существования в суровых реалиях гражданской войны и разрухи ухудшили и без того тяжелое положение туземцев. Незащищенность со стороны государства способствовала тому, что туземцы экономически стали зависеть от таежных хищников-купцов и китайских спекулянтов, которые, как отмечалось «обычно при торговле пускают в дело спирт и за бесценок забирают пушнину» [8, с. 49]. Зимой 1921 г. японцы со стороны Удска проникли из Охотского моря по системе р. Уды в северную часть Амурской области, где занимались спаиванием и собиранием пушнины [7, с. 7].
В Приамурье в 1921 г. туземцы подверглись реквизициям меркуловских банд, вследствие этого голодали из-за отсутствия хлеба и оружейных припасов, что не позволило туземцам добыть охотой себе пропитание. Особенно сильный голод был среди туземцев Кара-Урми, Буреи и Амгуни, которые, чтобы совсем не умереть с голоду, вынуждены были питаться березовой корой [8, с. 49]. Помимо отсутствия оружия, боеприпасов и рыболовных принадлежностей причиной голода явилось и банальное отсутствие соли, что не позволило туземцам засолить рыбу и мясо впрок. Как отмечает М. Плотников «случилось небывалое явление в туземной жизни: туземец голодал не потому, что не было зверя или рыбы, а не было возможности, за отсутствием оружия промысла и орудий лова, их добыть» [8, с. 50].
В Баунтовском ороченском районе туземцам пришлось пустить на забой для пропитания собственные оленьи стада, что стало прямой причиной падения в районе оленеводства и сокращения численности оленьих стад (оленьи стада в 40 голов стали считаться крупными, тогда как ранее стада в 30 голов считались средними).
Эксплуатация туземцев проявлялась также и в несправедливом обмене товаров туземного промысла на продукты, которыми охотники запасались перед тем, как уйти на охоту в тайгу. Так, например, обычно туземцу-охотнику в тайге необходим был следующий запас: 2-3 плитки чая, 10-12 фунтов табака. В 1921 г. обмен между туземцем и купцом-скупщиком осуществлялся следующим образом: 10 шкурок белок (или же одна шкурка лисы) за один кирпич чая и 2 шкурки белки за фунт табака. Таким образом, охотник должен был заплатить 20-30 шкурок белки за чай и 20-24 шкурки за табак, суммируя, получим общее количество в 40-54 шкурки белки [7, с. 10]. Помимо табака и чая охотник также нуждался в муке, ситце, порохе, свинце и пр. и эти предметы обменивались по аналогичному «обменному курсу». Возникала целая порочная система, которая толкала охотника на добычу большего количества пушнины, что приводило к уменьшению естественного воспроизводства пушного зверя и рыбы и истощению пушного и рыбного промыслов.
Из-за отдаленности районов проживания туземцы узнавали об изменениях в стране с большим запозданием, так, например, на руках у них оказалось большое количество уже недействительных аннулированных денежных знаков, которые туземцы обменять не успели, что также усугубляло и без того их тяжелое положение.
В районах проживания туземцев практически полностью отсутствовали фельдшерские пункты, не было медикаментов, способных защитить их от различных эпидемических заболеваний вроде тифа, оспы, цинги, лихорадки, сифилиса.
Плачевным было положение и в сфере культурно-просветительской: «школ в туземных районах нет. Старые позакрывались, в новых открыть не представляется возможным» [8, с. 50].
«Голод, вечная задолженность, эпидемические заболевания и загнанность – так можно охарактеризовать современное состояние почти каждого туземного племени на территории ДВР», отмечал М. Плотников [9, с. 131].
Как отмечает автор Панжитов Н. «с первого же момента занятия русскими Дальнего Востока и Крайнего Севера Камчатки, Сахалина и Анадырского округа, инородческие племена беспощадно и хищнически эксплуатируются. Местные китайские и русские скупщики пушнины, подчинив своему влиянию стойбища и урочища инородцев, не только вымогательски и обманным путем систематически разоряли кочующие племена, но и внесли в их простую жизнь – детей природы – ложь, обман, насилие и пороки… Предоставленные сами себе, вдали от культурных центров, без малейшей медицинской помощи, многие их них становятся жертвами цинги, лихорадки и тифа» [6, с. 2].
Авторы статей о положении туземных племен со страниц периодической печати Дальневосточной республики призывали правительство обратить внимание на такое ухудшающее состояние туземных племен и принять конкретные меры по исправлению ситуации: «Долг и обязанность Правительства Республики оказать немедленную материальную, врачебную и моральную помощь гибнущим вымирающим племенам» [6, с. 2]. «На современном правительстве, вышедшем из недр революции лежит по отношению к туземцам трудная обязанность вывести их из униженного и рабского состояния, вывести их на путь приобщения к более высокой культуре» [9, с. 131].
Туземцы ДВР проживали в очень сложных и суровых природно-климатических условиях, но при этом были прекрасными охотниками и добытчиками такого важного экспортного вида товара, как пушнина. Как отмечается в рецензии на книгу-брошюру М Плотникова «Туземный вопрос в Дальневосточной республике»: «достаточно вымереть, например, ороченам в тайге или самоедам в тундре, эти места надолго совершенно обезлюдеют. Инородец вынослив, приспособлен к суровым условиям тайги. Без его помощи русский не углубится ни в тундру, ни в тайгу, он – главный зверолов, рыболов и поставщик пушнины на русский и заграничный рынок» [3, с. 5]. Отмечается, что забайкальский орочен хорошо выносит холод и часто спит на морозе, совершенно ничем не укрывшись [14, 15].
О выносливости туземцев свидетельствует также следующее: в 1859 г. на остров Колгуев [16] переселились с материка 100 самоедов. Удаленные от русских и зырян, они там стали богаче и многочисленнее. В 1774 г. архангельский купец Бараман выселил на свое иждивение на этот же остров сорок человек обоего пола раскольников (русских), которые за исключением четырех человек вымерли, несмотря на поддержку всем необходимым в тундре [7, с. 8].
Конечно, такая выносливость, приспособленность к тяжелым условиям обитания и природные навыки охоты делали туземцев бесценными добытчиками валютного экспортного товара – пушнины.
М. Плотников отмечает, что «за время своего обитания на лоне суровой природы туземцы накопили огромный и разнообразный опыт и в силу своего опыта и приспособленности являются, действительно, единственными возможными обитателями. Колонизационное движение из Европейской России в Сибирь едва ли коснется тундр и тайги, и пришлый элемент не сделается здесь оседлым и не заменит аборигенов страны, веками приспособляющихся к суровой местной природе и условиям жизни» [7, с. 8].
Таким образом, социально-экономическое положение туземцев в Дальневосточной республике было крайне тяжелым: суровые условия обитания, низкий уровень культурного развития, отсутствие школ и больниц, правовая незащищенность со стороны государства, разрушенные войной хозяйственные отношения – все это привело к тому, что туземцы стали вымирать. Но при этом они играли важную роль в хозяйственно-экономическом освоении труднодоступных районов республики. Туземцы оказались наиболее приспособленными жителями в суровых условиях тундры и тайги, они были «проводниками» русских для освоения эксплуатации этих территорий, богатых лесными, растительными, пушными ресурсами, а также природными ископаемыми, в том числе золотом. Туземцы являлись добытчиками экспортного товара – пушнины, которая стала в период гражданской воны, когда оказались нарушенными все торгово-экономические связи, доставаться китайцам и японцам в ходе спекулятивных и неравноправных сделок, и перестала, таким образом пополнять бюджет ДВР. Правительству необходимо было принять незамедлительные меры по улучшению социально-экономического и правового положения вымирающих туземцев в демократической Дальневосточной республике.
Библиография:
1. Антонов Е.П. Власть и национальная интеллигенция Якутии в 1920-е гг. // Россия и АТР. – 2005. - № 4. – С. 19-21.
2. Богораз В.Г. Чукчи (авторизированный перевод с английского). Часть I., Ленинград: Изд-во институтов народов Севера ЦИК СССР. – 1934. – 192 с.
3. Дело. – 1922. – № 239 (19 ноября).
4. М.П. Ложный взгляд//Забайкальский крестьянин. – 1922. - № 28 (24 июля).
5. НАРБ. Ф. 278. О. 1. Д. 32. Л. 99.
6. Панжитов Н. Вымирающие племена//Дальне-Восточная Республика. – 1921. - № 78 (266) (27 апреля).
7. Плотников М. Туземный вопрос в Д.В.Р.//Вестник Д.В.Р. – 1922. - № 4. – С. 7-13.
8. Плотников М. Туземный вопрос//Вестник Д.В.Р. – 1922. – № 5-6. – С. 48-55.
9. Плотников М. Туземцы Дальнего Востока//Жизнь национальностей. – 1923. – кн. 344. – С. 122-131.
10. По родному краю. Краткий очерк Дальне-Восточной Республики и Прибайкалья: Верхнеудинск. – 1922. – 108 с.
11. Рупен Р. Монголы двадцатого века (Гл. I и II) (Пер. с англ. А.З.Хамарханова). – Улан-Удэ. – 2004. – 82 с.
12. Туземные племена Амурского края (Доклад Амурского нацотдела)//Вестник Д.В.Р. – 1922. – № 2. – С. 66-68.
13. Туземцы ДВР//Дело. – 1922. - № 19 (24 сентября).
14. http://dic.academic.ru/dic.nsf/brokgauz_efron/75441/Орочоны
15. http://gatchina3000.ru/brockhaus-and-efron-encyclopedic-dictionary/074/74990.htm;
16. http://ru.wikipedia.org/wiki/Колгуев
