Чужие на Руси: отношение к нетюркским племенам и народам (по следам древнерусских летописей)



Фундаментальное социально-психологическое противопоставление «свои — чужие» в Древней Руси по отношению к народам нетюркского происхождения исследователями описываются фрагментарно, хотя древнерусские летописи пестрят событиями, описывающими отношение русских к инокультурным племенам.

Как известно, первые летописные описания образа «чужого» имеют характер первичной, бытовой, утопической классификации иноязычных племен по их образу жизни и питания, что санкционировало для древних русских право на не-сближение с иноверцами. Однако, судя по летописным сводам, основные сведения о «чужих» летописцы исчерпывали из византийских, римских, греческих письменных источников («Хроника» Георгия Амартола, «Книга Иосиппон» и др.), которые по тем или иным соображениям были в свое время переведены на древнерусский язык. Собственный опыт также стал одним из источников информации о «чужих»: Русь на протяжении веков соседствовала и воевала с разными племенами и народами с различной эткнокультурой. Можно заметить, что основным более или менее «достоверным» источником информации о нетюркских племенах были военные столкновения, о которых русские летописцы не ленились сообщать. Ведь Русь на протяжении веков воевала не только с тюркскими народами, но и, так сказать, с «заморскими племенами». Ср.: «Того же лета (6919) приходиша свия войною и взяша новгородцкий пригородок Корельский»[6, с. 159]; «Тои ж(е) зимы (6684) приходиша вся Чюдская земля ко рс [к]ову» [5, с. 73]; «В лып(о) 6857. Прииде корол(ь) Краковскии, и взя лестию землю Волынскую, и ц(е)ркви хр(е)етиянские претвори на латынское богом(е)ръзское служение» [там же, с. 117]; «В лѣт̑..҂s҃..ѱ҃..л҃з. [6737 (1229)] мс̑ца. априлѧ Придоша Мордва с Пургасомъ к Новугороду. и ѿбишасѧ их̑ Новгородци. и зажегше манастъıрь ст҃оє Бц҃и. и цр҃квь иже бѣ внѣ града. того же дн҃и и ѿѣхаша прочь поимавъ своѣ избьєнъıя болшия» [7, с. 313]; «В лът(о) 6650. Приходиша ямъ и воеваша область Новгороцкую, избиша ладожене 400, и не пустьша ни мужа» [5, с. 67] и мн. др. Как видим, это были, в основном, «чюдь», «емь», «вируяны», «ушконцы», «угри», «венедицы», «ятвязе», греки, литовцы, немцы, поляки и др.

В собранной нами картотеке около 2000 примеров карательных походов нетюркских народов на Русь. Летописец не ленился сообщить о каждой детали, связанной с походами «заморских народов», влияющих на формирование образа «чужого» нетюркского происхождения. Наиболее часто на Русь нападали «свия» (хотя их король не раз целовал крест о ненападении на Русь, о чем свидетельствует само «Рукописание Магнуша»; ср.: «(6860). Се аз, Магнушь, король свейский, нареченный во святом крещении Григорей, отходя сего света, пишю рукописание при своем животе, и приказываю своим детем и всей братьи, и всей земли Свойской не наступати на Русь на крестном целовани [и], занеже нам не пособляетца» [6, с. 112]), литовцы, немцы и болгары: если грабежи и походы вышеуказанных других племен отмечается летописцем в единичных случаях, то записи о походах свей, литовцев, болгар и немцев встречается почти каждый летописный год. Вот некоторые примеры: «В лѣт(о) 6596. Взяша болгаре Муромъ» [6, с. 61]; «В лѣто 6919 [1411]. Пришед Свѣя воиною и взяша пригород новгородскыи Тиверьскыи» [2, с. 401]; «В то же лѣто (6761) приидоша Нѣмцѣ под Пьсковъ и пожгоша посадъ, нь самых многых пьсковици биша» [3, с. 306] и др.

Широкой информативности и достоверности написанных сведений древнерусским летописцем мешало сильное влияние мифологических представлений. Достаточно, например, вспомнить, сведения автора «Повести временных лет» об амазонках, халдейцах, британцах, брахмитах, гилийцах, индийцах, о выборе веры князем Владимиром и т. п., с одной стороны, и половцами, уграми, хазарами, печенегами, а также славянскими племенами, с другой стороны: во всех сообщениях подобного типа можно наметить сильное смешение реальных сведений с мифом. Это и понятно, так как летописец старался объединить в один информативный блок сведений различного характера, в котором реальные, живущие по соседству народы и далекие, неизвестные племена характеризовались с единой позиции. Ведь чем больше незнакомым и неведомым был какой-то народ, тем больше о нем создавался миф, тем глубже о нем легенды входили в обыденную жизнь древних русинов. В итоге, летописец видел во всех «чужих» (и знакомых ему по соседству, и незнакомых ему, далеких народах) «страшные», мифические, сакральные, полной тайн и загадок, колдовские и нечеловеческие качества. По сути, летописец стремился примирить образно-мифологическую картину мира инокультурных народов с естественным для Руси того времени мировоззрением (ср.: бытовавшую в ту эпоху в древнерусской письменной культуре «теорию Божьих казней»). Хотя Русь тогда характеризовалась обширностью международных связей, отношение к «чужим» на Руси было настороженным, что свидетельствует об определенной двойственности восприятия «чужого». Ясно, что проявление толерантности в исследованиях подобного рода, можно сказать, прямо пропорционально объективности исследуемой темы: эти понятия взаимосвязаны в статике исследования динамики социокультурного развития древнерусской лингвокультурной общности.

Как известно, Русь имела вооруженные столкновения не только с соседствующими иноязычными племенами, но и наиболее отдаленными от Руси «чужими» народами. Вероятно, подобное недоверчивое отношение к «чужим» народам, с одной стороны, как отмечают многие исследователи, исходило из самой характеристики русских, а с другой, в частом нападении русских на «чужие» страны можно видеть и политико-экономические факторы: Русь, как и другие средневековые государства, гонялось за наживой, за расширение границ своих владений и за геополитическое влияние в данном регионе. Так, например, если Русь во времена князей Игоря и Олега, а также княгини Ольги имела мирный договор с греками и в большинстве древнерусских текстов встречается гостеприимные и дружелюбные отношения русских с греками (ср.: «и великии кнѧзь нашь Игорь. [и кнѧзи] и болѧре єго и людьє вси Рустии. послаша нъı къ Роману и Костѧнтину и къ Стефану. къ великимъ цр҃мъ Гречьскимъ. створити любовь съ самѣми цр҃и. со всѣмь болѧрьствомъ. и со всѣми людьми Гречьскими» [4, с. 34] и др.), то последний геополитический фактор всё же натолкнул две стороны на вооруженные столкновения. Ср.: «Въ лѢто 6551. Володимиръ иде на ГрѢкы»[3, с. 16]; «В лѣто 6428 [920]. Посла князь Игорь на Грѣкы вои Русь скыдеи 10 тысящь. И приплыша ко Цесарюграду, и многа зла створиша Русь: Суд бо весъ пожгоша огнемъ; а ихъ же имше плѣнникы, овѣх растинаху, иныя же къ землѣ посѣкаху…» [2, с. 107] и др. О тонкостях отношений между «своими» и «чужими» говорит также конфессиональная принадлежность народов. Как известно, княгиня Ольга, признавшись в том, что она до сих пор живет как «поганая», решила принять греческую веру, что впоследствии положительно отразилось в дальнейших русско-греческих отношениях в рамках оппозиции «свои — чужие». Ср.: «В лѣто 6463 [955]. Иде Олга во Грекы и прииде Цесарюграду. И бѣ тогда цесарь именемь Чемьскыи… Она же разумѣвши, рече ко цесарю: «азъ погана есмь; да аще мя хощеши крестити, то крести мя самъ; аще ли сего не сотвориши, то не имамъ креститися». Царь же послуша словесѣ сего и абие крести ю съ патриархомъ. Просвѣщена же бывши, и она же тогда радовашеся душею и тѣломъ» [2, с. 113–114].

Сближению русских с нетюркскими народами, способствовало борьба русского народа с общими, внешними врагами. Летописи фиксируют, например, совместное нападение русских и варягов на греков: Ср.:«В лето 6551 паки на весну посла князь велики Ярослав сына своего Владимера на Греки, вда ему воя многи, варяги, русь, а воеводство поручи Вишате, Аневу отцу. И поиде Владимер на Царьград в лодиях и прошед пороги, и придоша в Дунай» [6, с. 64]. Однако, если русские сближались с тюркскими племенами (в основном, на раннем периоде истории с печенегами, половцами и т. п.) для борьбы с монголо-татарами и за территориальное влияние, то с нетюркскими народами их, в основном, сближал более мощный фактор — тюркское завоевание русских земель. Естественно, для смены власти и в борьбе за территориальное влияние русские прибегали к помощи «чужих». Поэтому факты сближения с нетюркскими племенами, в том числе и славянскими, летописи фиксируют наиболее часто. Ср. примеры: «(6748) Того же лета приходи с немцы князь Юрьи Володимерич, а Ярославль внук, с медвежаны, сь юрьевьцы, с велиядцы. И взяша град Избореск, и приде ко Пскову; и выдоша противу ему псковичи, и побита пскович, и посад пожегль; и много зла бысть. И возвратишася вь свою землю» [6, с. 91]; «В лѣт̑.҂s҃. ф҃. п҃д. [6584 (1076)] Ходи Володимеръ сн҃ъ Всеволожь. и Ѡлегъсн҃ъ Ст҃ославль. Лѧхомъ в помочь на Чехъı» [4, с. 139]; «Въ лето 6699. Ходиша новгородьци съ Корелою на Емь, и воеваша землю ихъ и пожьгоша и скотъ исекоша» [6, с. 39] и мн. др.

Хотя и в глазах древнерусского летописца наиболее опасными врагами для Руси среди «чужих» племен (кроме тюркских) были литовцы, немцы и ляхи, в исследованных текстах можно встретить и факты благородного поступка представителей «чужих» стран по отношению к русским. Подобные сообщения не часто можно встретить в летописях. Ведь в большинстве случаев летописец отзывается о «чужих» народах неблагосклонно. Помощь от «чужих» летописец характеризует как божье милосердие грешным русским. Ср.: «Того же лѣта (6739) откры богъ милосердие свое на нас грѣшных, и сътвори милость свою въскорѣ: прибѣгоша Нѣмци изъ заморья съ житомъ и с мукою, и створиша много добра; а уже бяше при конци град сеи» [2, с. 279]. Подобные же факты фиксируют и другие, областные летописи (например, Суздальская), что говорит о важности выделения данного факта в древнерусском историческом летописании: «В лѣт̑..҂s҃..ѱ҃..л҃ѳ. [6739 (1231)] Ѿкры и Бъ҃ мл҃рдиє своє на нас̑ грѣшных. створї млс̑ть свою въскорѣ. прїбѣгоша Нѣмци изъ заморїѧ. съ житомъ и с мкою. и сътворїша много добра» [7, с. 357]. Заметим, что в трудные минуты и в минуты отчаяния от поражения в междоусобной борьбе за территориальное влияние между русскими князьями, последние наиболее часто укрывались у ляхов и «угровъ». Такими князьями были Давид, который укрывался у ляхов от Святополка Изяславича, ослепившего Василька Теребовльского («…и сосласѧ рѣчьми Ст҃ополкъ с Лѧхъı… и Ст҃ополкъ свѣтъ створи с Лѧхъı… и Дв҃дъ затворисѧ в градѣ. чая помощи в Лѧсѣхъ… Дв҃дъ бѣжа в Лѧхъı» [4, с. 188]), князь Изяслав, бежавший от Святослава Черниговского («(6576) Изяслав же бежа в Ляхи. С(вя)тославу сущю в Чернигове, и половцемъ вою [ю]щим около града Чернигова, С(вя)тослав же, собрав дружины николико, изыде на ня ко Сновску» [5, с. 57]), князь Ярополк, предпринимавший неудачный поход на князя Всеволода («В лѣ.҂s҃. ф҃. ч҃г. [6593 (1085)] Ярополкъ же хотѧше ити на Всеволода. послушавъ злъıх̑ свѣтникъ. се оувѣда Всеволодъ. посла противу ѥму. сн҃а своєго Володимера. Ярополкъ же ѡставивъ мт҃рь свою и дружину Лучьскѣ. бѣжа в Лѧхъı» [4, с. 144]) и др. Ляхи были одними из самых верных союзников русских в междоусобной княжеской борьбе за территориальное влияние. Кстати, с ляхами древнерусская летопись «путает» радимичей, хотя те принадлежали к восточнославянским племенам: «Быша ж(е) радимцы от рода ляхов; пришедше ту, с(я) вселишас(я), и платят дан(ь) руси, и повоз везуто и до съго дне» [5, с. 29].

Что же касается угров, то они были одними из недоверчивых, но почти постоянных союзников русских в военных походах. Угры служили то одним, то другим русским князьям союзниками в междоусобной борьбе между ними. Когда Святополк ночью приехал в Вышгород с целью убить князя Бориса, брата своего («С(вя)тополкъ же исполнис(я) безумия, Каинов смыслъ приимъ, посла к Борису, г(лаго)ля, яко «С тобою хощу любов(ь) имѣти и къ отню предам ти», а лстя под нимъ, како бы и погубити» [5, с. 47]), то ему в этом деле помогли два варяга и один отрок по имени Георг, родом из угров: «Бяше отрок сеи родомъ угрин, именем Георг, егож(е) любляше повелику Борис: бѣ бо возложил на н(ь) Борис гривну злату велику, в неиж(е) предстояше пред ним» [там же]). Может быть, и поэтому угры остались в памяти у русского народа как непримиримыми врагами, окаянными вероотступниками. Ведь не случайно, что когда сын Святополка князь Ярослав сбежал к уграм, его бояре не признали его и не простили ему этот поступок: «В лето 6626 выбеже Ярослав Святополчичь из Володимеря в Угры, а бояре ево отступиша от него и не простиша ево» [6, с. 73].

В противовес уграм, варяги остались наиболее доверенными союзниками русских (ср.: «[6532 (1024)] и посла Ярославъ за море по Варѧги. и приде Акунъ с Варѧгы. и бѣ Акунъ слѣпъ и луда оу нєго златомъ истькана. и приде ко Ярославу и Ярославъ. сь Акуномъ поиде на Мьстислава. Мьстислав же слышавъ. изииде противу има. кь Листьвну» [7, с. 135] и др.). Когда-то имевшие большую военную мощь и влияние среди других племен, варяжская сила ослабла после того, когда кривичи, словени, мерь и чюдь восстали против варяжской власти и отказались платить им дань: «В лета 6370 восташа кривичи и словяне, и чюдь, и меря на варяги, изгнаша за море и не даша им дани, и начата сами себе владети и грады ставити» [6, с. 35]. Воспользовавшись этим, сначала князь Олег, затем и князь Игорь подчинили себе варягов и с тех пор начали использовать их в качестве наемной силы. Ср.: «И сѣде Олег, кн(я)жа в Киевѣ, и рече: «Се буди мати всем градом руским». И облагодаша Рускою землею. И бѣша у него м(у)жи варязи, словени, и оттолѣ проч(и) и прозвашас(я) Руссию» [5, с. 16] и др. Варяги служили русским даже в качестве отдельного постоянного военного отряда, которым распоряжался русский князь как мог. Ср.: «В лът(о) 6549. Паки на весну посла Ярослав с(ы)на своего Володимера на Греки, и дав ему воя многи, варяги с рус(ь)ю, и воеводство поручи Вишате, Аневу отцу» [там же, с. 53]. Они были верными союзниками как в междоусобной борьбе между русскими князьями, так и в борьбе с внешним врагом. С помощью варягов князь Владимир в 980 г. убил князя Рогволода и силой взял его дочь Рогнеду в себе жены: «(6487) Володимиръ же собра воя многы, Варягы, Словенѣ, Чюдь, Кривици, и поиде на Рогъволода; в се же время хотяху Рогънѣдь вести за Ярополка. Иде Володимирь на Полтескъ, и уби Рогъволода и два сына, а дщерь его Рогнѣдь поня себѣ женѣ; и поиде на Ярополка» [2, с. 125]. Когда в 1015 г. князь Владимир пошел против князя Ярослава, последний собрал войско именно из варяг. Именно с помощью варягов тот же Ярослав выступил против Святополка в 1016 г., против Мстислава Черниговского в 1024 г. Русские князья имели над варягами такую власть, что могли распоряжаться этим наемным войском, как хотели: они могли использовать их силу против других русских князей в междоусобной борьбе, против внешних врагов, даже имели право подарить другому князю в борьбе с врагом. Ср.: «В лът(о) 6549. Паки на весну посла Ярослав с(ы)на своего Володимера на Греки, и дав ему воя многи, варяги с рус(ь)ю, и воеводство поручи Вишате, Аневу отцу. И поиде Володимер на Ц(а)рьград в лодияхъ, и прошедше порогы, приидоша в Дунам» [5, с. 53]. Если русский князь Святополк прославился наемными печенегами, то Ярослав Владимирович вошел в русскую историю как покровитель варягов. Именно с помощью варягов Ярослав Владимирович разгромил чюдь и на их территории приказал построить город Юрьев в 1030 г. («В лѣт(о) 6538. Ярослав Бѣазы взял. В сем же лѣте идя Ярослав на чюдо, и побѣди я, а постави град Юрьев» [там же]),смог на время отогнать печенегов у новгородских ворот в 1036 г. («(6544) Ярославу ж(е) сущю в Новѣгороде, прииде ему вѣсть, яко печенѣзи обстоят Киев. И Ярослав же собра вои многи, варягы и словены, и прииде къ Киеву весне, и вниде во град свои, и печенѣг без числа видѣвъ» [там же]). Однако следует отметить, что русские князья четко противопоставляли понятия «своих» и «чужих» по отношению варяг. Хотя и они долго и верно служили русским князьям в качестве наемной военной силы, с одной стороны, их гибель не вызывал у русских князей жалость и печаль: «(6532) Мьстислав же, о свѣт заутра, видѣ лежаща иссечены от своих сѣверы и варяги Ярославли, и реч(е): «Кто сему не рад? Се лежить севяренин, а се варяг, а дружина своя цѣла»» [5, с. 52]. С другой стороны, древнерусские летописи фиксируют также вероломное отношение варяг к русским. Варяжские наемники князя Ярослава бесчинствовали, творили насилие новгородцам и изнасиловали местных девушек и жён. Ср.: «И Ярославу тогда в Новъгороде не ведущу ему о отни см(е)рти, кормяше варягы, бояся рати. Варязи ж(е) бяху мнози у Ярослава и насилие творяху новгородцем и женамъ их»[там же, с. 49].

Исследованный материал показывает, что отношение русских к «нетюркским» племенам невозможно охарактеризовать стабильно дружелюбным или же стабильно недоверчивым. Русь то воевала с этими племенами, но заключала мир на протяжении всей истории своего развития и становления как мощного государства. Древнерусские летописи фиксируют факты нападения русских почти на все «нетюркские» племена, известные тогда русским князьям. «Враг моего врага — мой друг» — именно этот принцип сближал русских князей с другими русскими князьями в борьбе с мощным врагом Руси — с тюркскими племенами. Этот фактор был настолько сильным, что даже сами русские князья, раньше воевавшие между собою за территориальное влияние, не только заключали союз между собою против нашествия тюрок, но и осмеливались выйти в поход в те земли, «иде же деды и отцы не бывали». Ср.: «В лето 6694 ходивше на половцы, похвалився, Ольгови внуцы, черниговские князи и рязанские, и взяша вежи их и полон многь, и рекоша: “Пойдем, иде же деды и отцы наши не бывали, в лукоморий избием всех”; и поидоша…» [6, с. 80]. Всё это служило нейтрализацией враждебных отношений между русскими князьями и появления первых признаков объединения русских земель. Древнерусские летописи отражают данное положение отчетливо: «Того же лѣта (6568) Изяславъ, Святославъ, Всеволод, Всеславъ совокупиша вои бещисла и поидоша на конех, в лодиях, бещисленое множество, на Торкы. Слышавши же се Торци, убояшася, пробѣгоша и до сего дни; помроша бѣгающе, гнѣвомъ божиимъ гоними: ови от зимы изомроша, другыи же гладомъ. Тако богъ избави крестиянъ от поганых»[2, с. 183] и др.

Можно заключить, что древние представления о «чужих» в общественном сознании русских представлял собой разрозненный комплекс знаний, черпаемых, как мы уже указали выше, из источников различного характера. Естественно, подобное исследование представляет собой большие трудности по той простой причине, что обращение древнерусскому сознанию — это, образно говоря, своеобразное исследовательское путешествие во времени. Объективность подобного исследования имеет только один критерий — показать реальную картину мира Древней Руси сквозь систему взглядов и отношений древних русинов с «чужими». Исследование показало, что мировидение древнего русина являет собой своеобразный пример социально-общественной стратификации общества исторически переходного типа, когда «чужое» становится «своим». Поэтому процесс восприятия «чужого» как своего в истории Руси шел по пути расширения как самой русской национальной картины мира и этнокультуры, так и по пути открытия новых, ранее не известных сфер и уровней «чужой» культуры и к ее адаптации, постепенного владения языком «чужих», расширения родственных связей с иноплеменниками, выяснения взаимосвязей с чужаками, углубления торгово-экономических взаимоотношений. В итоге произошла нейтрализация исторически древнейшей категории «чужие» и постепенное ее вхождение в сферу «своих».

Репрезентация своих «чужих» в памятниках письменности Древней Руси показывает, что постепенная идентификация «своих» и «своих чужих» протекала на фоне борьбы с древнетюркскими народами, точнее, на фоне различных взаимоотношений с древними племенами. Сюда относится, в первую очередь, брачные отношения с тюрками (сперва, с половцами, а затем и с монголо-татарами), потом — социально-экономические и торговые связи с тюркскими народами. С течением времени, «чужие», как показало исследование, полноценно вошли в древнерусское общество, служили русским князьям, женились на русских девушках, многие даже приняли православную веру, обзавелись собственными земельными владениями, постепенно стали частицей русского государства и общества. В результате нарушился единый критерий социальной стратификации древнерусского общества, выразившийся в наличии культурно-текстуальных лакун (этноэйдем) и письменных свидетельств древнейших процессов аккультурации и инкультурации, в образовании различных социальных групп, а также в особенностях характеристики и описания чужаков, постепенно уживающихся в древнерусском обществе. Н. С. Борисов замечает: «Многие века соседства с кочевниками степей… Около двух веков пребывания Руси в составе владений потомков Чингисхана… Всё это должно было так или иначе отразиться на государственном устройстве, общественной жизни, культуре и менталитете наших предков. Должно… Но отразилось ли? И если да, то как? … Вывод, как правило, один: «поскреби русского — и найдешь татарина»…». [1, с. 291].

Исследование показало, что, несмотря на то, что сведения о «чужих» на Руси складывались из различных источниках, вплоть до мифологического характера, «чужие» все же с течением обстоятельств и в силу исторических событий, которые коренным образом изменили судьбу древнерусского государства, смогли ужиться в древнерусском обществе. Основной преградой для вхождения «чужих» в древнерусское общество — было различное вероисповедание «чужих» народов, которое казалось для русского народа чем-то сверхъестественным и нечеловеческим. Византийские, римские и греческие учения, христианские переводные книги, с одной стороны, а также древнейшие, языческие, родовые идеалы и учения «отцов и дедов своих» сильно влияло на общественное сознание Древней Руси. Различные христианские теории и догмы, в том числе, теории «казней Божьих», «любите ближняго своего», «власть от Бога», «братолюбие», «мирское благочестие» и др., во многом оказали отрицательно сильное влияние на принятие «чужих» своими, повлияли на общую политическую ситуацию на Руси того времени. Иначе говоря, все эти религиозные учения, переплетаясь с древнейшими языческими верованиями и видоизменяясь под влиянием реальных исторических обстоятельств (войны с различными кочевыми народами), соединились всецело против «чужих», в частности, против «своих поганых». Противопоставление это являлось наиболее актуальным в эпоху Древней Руси, когда Русь была в центре активных иноплеменных нападений. В эту эпоху Русь была на исторической арене как военный плацдарм. Не случайно, что древнерусские летописи пестрят сообщениями о военных действиях и сражениях русских с тюркоязычными и другими народами. Естественно, что в такой обстановке враждебной стороне, тюркам, склонны были приписывать отрицательные черты, а себе же — положительные, что, с другой стороны, говорит о наличии в эту эпоху группового самосознания. Актуализация древнерусского самосознания происходила именно в ту пору, когда Русь сталкивалась с иноэтничной средой: это происходило в случае масштабной военной угрозы со стороны кочевых племен. Так постепенно воссоздалась картина мира Древней Руси относительно «чужих» и постепенно выработалась древнерусская национальная система идеологий и менталитета. Итак, была сформулирована первичная логика использования биполярности при разграничении, с одной стороны, «своих» и «чужих», а, с другой — «своих» и «своих чужих».

Литература:

1. Борисов Н. С. Повседневная жизнь средневековой Руси накануне конца света. М.: Молодая гвардия, 2004. 530 с.
2. Новгородская I летопись младшего извода по Комиссионному списку. М.-Л.: АН СССР, 1950. 520 с.
3. Новгородская I летопись старшего извода по Синодальному списку. М.-Л.: АН СССР, 1950. 540 с.
4. Полное собрание русских летописей. Т. 1. Лаврентьевская летопись. Изд. 2-е. Л.: АН СССР, 1926–1928. 680 с.
5. Полное собрание русских летописей. Т. 9. Новгородская летопись по Дубровскому. М.: ЯСК, 2004. 460 с.
6. Полное собрание русских летописей. Т. 34. Пискаревская летопись. М.: АН СССР, 1978. 386 с.
7. Полное собрание русских летописей. Т. 12. Никоновская летопись. Спб., 1901.