Политика идентичности как инструмент интеграции мигрантов в местное сообщество



Статья посвящена раскрытию сущности политики идентичности в спектре интеграции мигрантов. В статье, в частности, рассматривается, государственная и региональная политика идентичности (на примере ХМАО).

Ключевые слова: политика идентичности, интеграция мигрантов, адаптация мигрантов.

Проблема политики идентичности как инструмент интеграции мигрантов в настоящее время представляет собой актуальную проблему, как в теоретическом, так и практическом плане. В частности, данная проблема выражается в массовых миграционных процессах, которые представляют собой сложный и многогранный процесс и влекут за собой изменения социально-экономического, политического и социокультурного пространства. Результаты этих изменений находят свое отражение в самых разных формах: от межэтнических и межконфессиональных конфликтов до позитивной интеграции в принимающие общества

На сегодняшний день, согласно статистическим данным Главного управления по вопросам миграции МВД России, на ноябрь 2021 года, на территории страны зарегистрировано 10,6 млн. иностранных граждан и лиц без гражданства. Большая часть миграционного потока — это трудовые мигранты из стран ближнего зарубежья (Таджикистан, Узбекистан, Киргизия).

На практическом уровне данная проблема требует внимания всех субъектов государственной власти федерального, регионального и местного значения в спектре политики идентичности. Причем, поскольку вынужденные мигранты интегрируются в местное сообщество, поэтому местные органы власти несут большую ответственность за их социальную адаптацию. Успешная политика идентичности оказывает существенное влияние на социальную адаптацию вынужденных мигрантов, отражающийся прежде всего на развитии экономической системы страны, общественных отношений, культурной сферы, сохраняет политическую устойчивость, уменьшает социальное напряжение в обществе, сглаживает сокращение численности местного населения.

Общая тематика политики идентичности в интеграции и адаптации мигрантов изучались многими известными учеными. В начале XXI стали появляться все больше научных монографий и статей.

Понятие «политика идентичности» чаще всего употребляется в таких областях науки, как социология, этносоциология, этнопсихология и т. д. Методологические основы для изучения политики идентичности содержатся в трудах, как зарубежных, так и отечественных исследователей, которые мы рассмотрим далее.

В зарубежной научной литературе концепт «политика идентичности» (identity politics) использовался для описания деятельности угнетенных ранее социальных групп, борющихся за изменение своего положения в обществе. Как отмечает М. Бернштейн [1], термин «политика идентичности» в научный оборот был введен в 1979 году Р. Анспачем. Согласно автору, политика идентичности рассматривалось как движение, выступающее за изменение собственной и общественной концепции людей с ограниченными возможностями.

Другой зарубежный исследователь Дж. Ноуз в своей работе «От политики идентичности к политике идеологии» определяет политику идентичности, как«политическую деятельность групп идентичности» [2, с. 25]. Автор выделяет три основных тип социальных групп: феноменологические группы, группы идентичности и идеологические группы.

Феноменологические группы представляют собой группы, сформированные на основе анатомических и квазианатомических признаков (например, группы людей, объединенных одним цветом глаз или схожими политическими представлениями). К группам идентичности относят группы, схожие с культурными нормами, определяющими уровень политической власти или полное отсутствие таковой) у ее членов (например, группа темнокожих людей в Америке). В свою очередь, идеологические группы объединяют людей исходя не из анатомических признаков. Так, к данной категории Дж. Ноуз относит движение феминисток или пацифистов.

Таким образом, из вышесказанного можно сказать, что основными участниками политики идентичности являются те социальные группы, чье «членство воспринимается ими как подавляемое силой общей и маргинализированной идентичности» [2, с. 345]. Дж. Ноуз под идентичностью понимает конструирование «смысла на основе определенного культурного свойства, или соответствующей совокупности культурных свойств, которые обладают приоритетом по отношению к другим источникам смысла» [2, с. 347].

Если в западной литературе политика идентичности рассматривается в спектре отношений групп, обмена ценностями, изучения и отстаивания прав меньшинств религиозных, национальных и др., то в отечественной литературе все обстоит иначе.

В отечественной исследовательской литературе устоялась практика применения термина «политика идентичности» в расширительном смысле. В частности, такие исследователи, как Л. А. Фадеева [3], И. С. Семененко [4], О. Ю. Малинова [5] и др.

Отечественный исследователь И. С. Семененко рассматривает широкое понимание политики идентичности наряду с формированием макрополитический идентичности. Автор предлагает свое понимание политики идентичности: «политика идентичности — это «совокупность ценностных ориентиров, практик и инструментов формирования и поддержания национальной (национально-государственной), гражданской и иных форм макрополитической идентичности» [4, с. 165].

Другой способ истолкования понятия политики идентичности в спектре politics и policy предлагает другой отечественный исследователь — Е. Ю. Цумарова. Она рассматривает политику идентичности в смысле политической борьбы (politics) и связывает ее с анализом политических движений, которые борются за идентичности, в то время как политику идентичности в смысле политического курса (policy) — с «ролью политических элит в процессе формирования новых политических сообществ» [6, с. 5].

На первый взгляд, российские авторы сходны в определении понятия политики идентичности, рассматривая его как инструмент поддержания и формирования общенациональной идентичности. К основным акторам политики идентичности чаще всего исследователи относят государство, политические партии, политиков и государственную бюрократию, политических предпринимателей, общественные организации, СМИ, публичных интеллектуалов и политических элит. Таким образом, в роли акторов выступают организации и группы, более или менее целенаправленно воплощающие те или иные планы конструирования и мобилизации коллективных идентичностей.

Что касается политики идентичности в государственном и региональном спектре, то здесь важную роль играет региональная и государственная идентичность в целом.

На примере Ханты-Мансийского автономного округа-Югры мы рассмотрим региональную политику идентичности. Выбор данного региона неслучаен. С одной стороны, ХМАО-Югры является стратегически важным регионом России, обеспечивающая энергетическую безопасность государства и накопление финансовых ресурсов. С другой стороны, в ХМАО-Югре накоплен значительный положительный опыт адаптации мигрантов в местное сообщество. При этом проблема миграционной подвижности населения является для региона одной из ключевых.

Так, согласно статистическим данным УВМ УМВД России по ХМАО-Югре по состоянию на апрель 2022 года [7], 21 001 мигрантов, получивших паспорта гражданина РФ. Несмотря на это, около 40 тыс. мигрантов поставлены на миграционный учет. В сравнении с 2020 и 2021 гг. идет тенденция нарастания миграционного потока. Наличие данных фактов говорит о том, что для округа был и остается характерным высокий уровень миграционного притока из других регионов России и бывших советских республик.

Таким образом, из вышесказанного можно сделать вывод о том, что политика адаптация мигрантов является сложным и трудоемким процессом, в котором должны принимать участие все акторы гражданского общества для более лучшего формирования общенациональной идентичности. Поскольку из года в год растет количество мигрантов, приезжих из других стран, особую остроту приобретает государственная и региональная политика идентичности.

Литература:

1. Bernstein, M. Identity Politics / M. Bernstein. — Текст: непосредственный // Annual Review of Sociology. — 2005. — № 31. — P. 47.
2. Knouse J. From Identity Politics to Ideology Politics / J. Knouse. — Текст: непосредственный // Utah Law Reviews. — 2009. — № 3. — Р. 752.
3. Фадеева, Л. А. Политика идентичности: акторы, стратегии, дискурсы / Л. А. Фадеева. — Текст: непосредственный // Политическая идентичность и политика идентичности: В 2 т.. — Москва: ИМЭМО РАН, 2012. — С. 72–98.
4. Семененко, И. С. Политика идентичности и идентичность в политике: этнонациональные ракурсы, европейский контекст / И. С. Семененко. — Текст: непосредственный // Полис. — 2016. — № 4. — С. 8–28.
5. Малинова О. Ю. Официальный исторический нарратив как элемент политики идентичности в России: От 1990-х к 2010-м годам / О. Ю. Малинова — Текст: непосредственный // Полис. Политические исследования. — 2016. — № 6. — С. 139–158.
6. Цумарова Е. Ю. Политика идентичности: politics или policy? / Е. Ю. Цумарова — Текст: непосредственный // Вестник Пермского университета. Серия: Политология. — 2012. — № 2. — С. 5–16.
7. Статистические данные УВМ УМВД России по ХМАО — Югре за 3 месяца 2022. — Текст: электронный // Управление МВД России по ХМАО-Югре: [сайт]. — URL: https://86.мвд.рф/ms/статистические-данные-по-миграционной-си/2022-год-статистика-увм (дата обращения: 03.06.2022).