Метафоры внутреннего мира человека в романе Рэя Брэдбери «451° по Фаренгейту»
Авторы: Головнева Юлия Владимировна, Константинова Виктория Сергеевна
Рубрика: 5. Общее и прикладное языкознание
Опубликовано в
Статья просмотрена: 4780 раз
Библиографическое описание:
Головнева, Ю. В. Метафоры внутреннего мира человека в романе Рэя Брэдбери «451° по Фаренгейту» / Ю. В. Головнева, В. С. Константинова. — Текст : непосредственный // Филология и лингвистика: проблемы и перспективы : материалы II Междунар. науч. конф. (г. Челябинск, апрель 2013 г.). — Т. 0. — Челябинск : Два комсомольца, 2013. — С. 40-43. — URL: https://moluch.ru/conf/phil/archive/79/3748/ (дата обращения: 17.12.2024).
В связи с выдвижением антропоцентрической научной парадигмы концепты внутреннего мира человека находятся в центре внимания современной лингвистики [1]. По данным сравнительного языкознания, для всех индоевропейских языков, а также для ряда других характерным средством языковой репрезентации внутреннего мира человека является метафора [2].
Мы исходим из определения метафоры как «переноса когнитивной структуры, прототипически связанной с некоторым языковым выражением, из той содержательной области, к которой она исконно принадлежит, в другую область» [3, с. 189]. Избегая чересчур широкого понимания метафоры, при котором к ней относят любые виды употребления слов в непрямом значении1 [4, с. 296], мы тем не менее относим к метафоре такие гибридные тропы, как метафорический эпитет и метафорическое (не метонимическое) сравнение.
Исследования метафор внутреннего мира в произведениях художественной литературы раскрывают особенности индивидуально-авторского понимания общенациональных концептов данной сферы.
В романе-антиутопии Рэя Брэдбери «451° по Фаренгейту» [5] описывается жизнь тоталитарного общества, которое попало под влияние массовой культуры. Книги, заставляющие задуматься о смысле жизни и способные помочь человеку вырваться из этого искусственного мира, в нем запрещены и подлежат сожжению. Этим занимаются так называемые «пожарники». Одним из них и является главный герой романа — Гай Монтэг. Судя по первым страницам романа, сначала он не задумывается о правильности происходящего вокруг и собственных действий. К этому его подталкивает знакомство с необычной девушкой Клариссой Маклеллан; затем попытка самоубийства — или случайное бездумное отравление? — его жены, самосожжение женщины, у которой «пожарники» уничтожили библиотеку, и общение с бывшим профессором английского языка, тайным собирателем книг Фабером довершают дело, начатое Клариссой.
Пытаясь понять, чем же Кларисса так отличается от окружающих его людей, Монтэг прибегает к развернутой метафоре (здесь и далее метафоры выделены жирным шрифтом): “…how many people did you know that refracted your own light to you? People were more often — he searched for a simile, found one in his work — torches, blazing away until they whiffed out. How rarely did other people's faces take of you and throw back to you your own expression, your own innermost trembling thought?” [5, с. 35] Необычайная способность Клариссы к сопереживанию — вот что выделяет ее среди прочих сограждан, в большинстве своем равнодушных.
В обществе, где задумчивых людей, не склонных к многочасовым примитивным увеселениям, считают ненормальными, Кларисса вынуждена посещать психиатра. О своем общении с ним она рассказывает Монтэгу так: “I'm a regular onion! I keep him busy peeling away the layers” [5, с. 44]. Метафора «многослойности» говорит о многообразных свойствах личности, словно скрытых друг под другом и неожиданно открывающихся.
На самом деле Кларисса нормальнее, естественнее других обитателей этого мира, и не потому ли она умирает под колесами автомобиля, что этот мир не приемлет таких, как она? Ее сбивают агрессивные подростки — то ли сами по себе, то ли с подачи «пожарных», начальник которых капитан Битти упоминает, что данные о К. Маклеллан давно хранятся у него.
Кларисса помогает Монтэгу понять его собственные глубинные разногласия с этим равнодушным обществом потребления. (Позже читатель узнаёт, что еще до знакомства с ней Монтэг начал тайком приносить домой книги из уничтоженных библиотек и даже общался со стариком, читавшим стихи в сквере, тем самым Фабером, который в дальнейшем вдохновит его на решительные действия.) Внешнее благополучие Монтэга оказывается лишь маской: “He wore his happiness like a mask and the girl had run off across the lawn with the mask and there was no way of going to knock on her door and ask for it back” [5, с. 36]. Здесь уместно вспомнить, что в английском языке выражение “I am happy” является повседневным и примерно соответствует русскому «у меня все в порядке», ср. [6]. Выясняется, что окружающий мир воспринимается Монтэгом — еще не вступившим в открытую борьбу с обществом, еще вписывающимся в него, — как настолько враждебный, что даже быстрое восстановление здоровья его жены, чуть не отравившейся насмерть снотворными таблетками (по сути — физическое воскрешение, казалось бы, повод для оптимизма!), видится ему в отрицательном ключе. Но в его отношении к этому присутствует и одобрительная нотка: внутренняя речь Монтэга содержит метафору, связанную с пожеланием изменений и в душевной жизни жены: “If only they could have taken her mind along to the dry-cleaner's and emptied the pockets and steamed and cleansed it and re-blocked it and brought it back in the morning” [5, с. 39].
Можно предположить, что многие люди, окружающие Монтэга, в глубине души чувствуют примерно ту же неудовлетворенность жизнью — может быть, неосознанно. Не случайно миссис Фелпс плачет, когда Монтэг знакомит ее с поэзией, а начитанному Битти настолько опротивел образ жизни «пожарника» (хоть он и убеждает Монтэга в обратном), что в конце концов он сам провоцирует Монтэга на убийство — тот нажимает на спусковой крючок огнемета и сжигает Битти. Неудивительно, что внутренняя жизнь Монтэга и окружающих его людей метафорически представлена преимущественно как игра стихий.
Противоречивость состояния Монтэга, когда он готов прочитать запретные стихи жене и ее гостьям, передана двумя антонимичными метафорами: “The room was blazing hot, he was all fire, he was all coldness” [5, с. 107].
Напряжение слушательниц — тоже огонь, да при этом они еще и «взрывоопасны»: “…the women who were burning with tension. Any moment they might hiss a long sputtering hiss and explode” [5, с. 104].
Вообще, психические процессы в романе часто ассоциируются с пламенем, сгоранием, выжиганием. Даже восприятие поэтической строки описано так: “In all the rush and fervour, Montag had only an instant to read a line, but it blazed in his mind for the next minute as if stamped there with fiery steel” [5, с. 57].
Говоря о перспективе своего общения с Фабером, себя, вспыльчивого и нетерпеливого, Монтэг уподобляет огню, а мудрого Фабера — воде: “He would be Montag-plus-Faber, fire plus water” [5, с. 110].
Итак, образ огня занимает в романе значительное место — он является одной из базовых метафор внутреннего мира персонажей. Другая базовая метафора романа: сознание проходит сквозь природные стихии или механизмы, затрудняющие или делающие невозможной нормальную жизнь. В трех случаях это центрифуга. Впервые этот образ возникает в сознании Монтэга, когда ему буквально ударило по нервам оглушительной рекламной музыкой: “When it was all over he felt like a man who had been thrown from a cliff, whirled in a centrifuge and spat out over a waterfall that fell and fell into emptiness and emptiness and never-quite-touched-bottom-never-never-quite-no not quite-touched-bottom...and you fell so fast you didn't touch the sides either... never... quite... touched... anything” [5, с. 63]. Ниже (через два абзаца) воздействие оглушительной музыки на сознание уподобляется также действиям предметов бытовой техники: “…you had the impression that someone had turned on a washing-machine or sucked you up in a gigantic vacuum. You drowned in music and pure cacophony”. [5, с. 63] В приведенных примерах наблюдаются сцепления метафор — обозначим так тематически связанные, идущие подряд метафоры с общей областью-целью (в данном случае — «ощущение от какофонии»), но разными областями-источниками. Первое сцепление метафор — это «быть сброшенным с утеса», «вертеться в центрифуге», «падать в водопад», второе — «слышать гудение стиральной машины», «всасываться пылесосом», «тонуть». В целом картина очень выразительна. Отметим соседство «природных» и «техногенных» областей-источников в этом каскаде метафор.
Образ центрифуги, отбрасывающей «ненужные мысли», характеризует сознание человека из «общества развлечений» вообще: “Whirl man's mind around about so fast under the pumping hands of publishers, exploiters, broadcasters, that the centrifuge flings off all unnecessary, time-wasting thought!” [5, с. 72].
И, наконец, в последний раз метафора центрифуги появляется в речи Фабера: “Patience, Montag. […] Our civilization is flinging itself to pieces. Stand back from the centrifuge.” [5, с. 97]. Этот совет касается прежде всего внутреннего настроя Монтэга: не следует ожидать ничего хорошего от основных тенденций современной цивилизации, принимать близко к сердцу ее несовершенства, — но также и его поведения: нужно пытаться содействовать медленному процессу возрождения культуры.
Сознание уподобляется камню, по которому бьют молотами и вздымают пыль (такое действие оказывает на Монтэга разговор с «начиненным цитатами» брандмейстером Битти, который нагромождением противоречащих друг другу цитат пытается убедить его, что в литературе мало толку): “Montag sat like a carved white stone. The echo of the final hammer on his skull died slowly away into the black cavern where Faber waited for the echoes to subside. [Имеется в виду миниатюрный радиоприемник в ухе у Монтэга, позволяющий ему поддерживать связь с Фабером. — Авторы.] And then … the startled dust had settled down about Montag's mind…” [5, с. 114]
Наконец, сознание может сотрясаться, как будто от природных катаклизмов (такое происходит, когда Монтэг вынужден сжигать свой собственный дом вместе с обнаруженными там книгами): “The earthquake was still shaking and falling and shivering inside him…” [5, с. 121].
Кроме базовых метафор, повторяющихся на протяжении романа, внутренний мир описывается и эпизодическими метафорами, например: а) «переполняться новыми мыслями и чувствами = набирать вес = собирать, копить (в себе) непонятные вещи»: “I don't know what it is. I'm so damned unhappy, I'm so mad, and I don't know why I feel like I'm putting on weight. I feel fat. I feel like I've been saving up a lot of things, and don't know what” [5, с. 80]; б) «сознание — это сосуд, который можно наполнять, а можно когда-нибудь и переполнить»: “…the old man would go on with this talking and this talking, drop by drop, stone by stone, flake by flake. His mind would well over at last and he would not be Montag any more…” [5, с. 110].
Итак, базовые для данного романа метафоры внутреннего мира человека: (1) «процессы, идущие в сознании, — это пламя» и (2) «сознание подвергается разрушительному воздействию материальной природы (от технических устройств, природных катаклизмов, ударов молотом)». В отличие от другого известного писателя, тоже использующего жанр фантастики как форму для философской притчи о человеческом сознании, — британца К. Уилсона, в чьем романе «Паразиты сознания» [7] сознание предстает в метафорах как нечто достаточно статичное и единое [8], Рэй Брэдбери в метафорах, как правило, делает акцент не на сознании в целом как «уровне, где синтезируются все конкретные психические процессы» [9, с. 66]), а на происходящих в нем процессах. Поэтому фокусами его метафор часто являются не существительные, а глаголы: to wear (his happiness), to whirl (man's mind) around, to shake and fall and shiver (inside him), to well over и др. Это можно выделить как характерную черту авторского идиостиля.
Литература:
Воркачев С. Г. Лингвокультурология, языковая личность, концепт: становление антропоцентрической парадигмы в языкознании // Филологические науки, 2001. — № 1. — С. 64–72.
Мегентесов С. А. Семантический перенос в когнитивно-функциональной парадигме: Монография. — Краснодар, 1993. — 90 с.
Кобозева И. М. К формальной репрезентации метафор в рамках когнитивного подхода// Компьютерная лингвистика и интеллектуальные технологии: Труды международного семинара «Диалог’2002» в 2-х томах/ Под ред. А. С. Нариньяни. — М.: Наука, 2002. — Том 1. Теоретические проблемы. — С. 188–196.
Лингвистический энциклопедический словарь/ Гл. ред. В. Н. Ярцева. — М.: Советская энциклопедия, 1990. — 685 с.
Bradbury R. Fahrenheit 451. Short Stories: Роман. Рассказы. Сборник. Сост. Н. М. Пальцев. На англ. яз. — М.: Радуга, 1983. — 384 с.
Есенкова Е. В. Концепт счастья в русской и англоязычной культурах. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://rudocs.exdat.com/docs/index-74032.html
Wilson C. The Mind Parasites/ Послесл. B. B. Ивашевой. Коммент. Э. М. Медниковой. — M.: Радуга, 1986. — 331 с.
Головнёва Ю. В. Метафорическая репрезентация концептов внутреннего мира, трудности в ее продуцировании и понимании (на материале романа К. Уилсона «Паразиты сознания»)// Вестник ТГПУ. — Томск, 2011. — Выпуск 9 (111). — С. 111–117. [Электронный ресурс]. — Режим доступа: http://vestnik.tspu.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=3311&Itemid=276
Фесенко Т. А. Реальный мир и ментальная реальность: парадигмы взаимоотношений. Тамбов: издательство ТГУ, 1999. — 247 с.
1 Критикуя тенденцию, при которой к метафоре относят практически все тропы, И.М. Кобозева убедительно показывает, что метафору не следует смешивать с метонимией из-за принципиальной разницы этих ментальных операций – «при метонимии сознание остается в пределах одной концептуальной области, а при метафоре происходит проекция одной концептуальной области на другую» [3, с. 189].