Дневниковая литература Японии как литературно-художественный жанр эпохи Хэйан и её эстетика



В последнее время в мире заметно возрос интерес к японской истории, литературе и к культуре в целом. Самобытные элементы национальной культуры, знакомство с японской литературой позволяет нам прикоснуться к духовному миру японского народа.

Рассмотрение вопроса формирования японской литературы способствует более глубокому пониманию особенностей национальной культуры Японии.

Необходимо осознавать, что познание чужой культуры способствует более глубокому изучению своей культуры, а также является своеобразным мостом для создания межкультурной коммуникации.

В рамках данной статьи будет рассмотрен вопрос эстетики женской средневековой дневниковой литературы Японии.

В средневековой Японии литературное произведение включало в себя комплекс морально-этических, эстетических, духовных и нравственных постулатов, который оформлялся в канонизированном поэтическом формате. Все жанры художественной литературы были ориентированы на эмоциональную насыщенность, эстетическую значимость, нравственную ценность повествования. Реальность событий и эмоциональное восприятие данной реальности стало одной из незыблемых основ художественного произведения.

На такой основе формируется особый тип писателя, который, содной стороны, был обязан отражать «только то, что было на самом деле», т. е. исторические события, которые происходили в жизни. Сдругой стороны, он был связан с функцией канонизации художественной литературы, что диктовало ему принципы создания прозы с соблюдением национальных традиций и этикета. Вместе с тем он неразрывно был связан с судьбами конкретных людей, обрисовкой их внутреннего мира. Для этого нужно было сохранить и передать определенные нормы поведения и этики, диктуемые социумом.

В таком формате требований важно было уследить за реальным ходом исторических событий, выразить собственную нравственную позицию в отношении этих событий, не приукрашивать окружающий мир и не искажать его фантазией, прислушиваться к себе и своим чувствам как к единственно правильному способу отражения состояния, использовать лишь те приёмы, которые не нарушали бы реальность, способные служить воспитанию и сохранению этико-нравственных постулатов [1]. Этот вид художественного дневниково-мемуарного произведения был назван «никки» (дневник).

В эпоху Хэйан [2] были созданы такие выдающиеся произведения, как «Дневник Мурасаки Сикибу», «Тоса никки», «Дневник эфемерной жизни», «Сарасина никки» и др. Дневниковая литература в Японии стала сугубо национальной и самостоятельной разновидностью художественного слова.

Жанровые, тематические и стилистические особенности развития дневниковой литературы эпохи Хэйан характеризуют ее причастность к культурной жизни аристократии, которая стала почвой для становления и расцвета поэзии и прозы классического периода.

Для художественной японской традиции свойственно посвящать свой труд душевно-психологическому и эмоционально-эмперическому состоянию человека. С одной стороны, литература играла роль воспитателя, а с другой — хранителя комплекса человеческих качеств, ценностей, общественных норм и нравов. В литературе того времени ценился традиционализм, через который она могла передавать новым поколениям цепь незыблемых постулатов и поведенческих линий. Литература превратилась в некого хранителя нравственно-эстетических и эмоциональных принципов общества [3]. Это стало одной из особенностей художественной, в том числе и дневниковой, литературы эпохи Хэйан.

Особый стиль и язык произведения, эмоциональная насыщенность, передача реальности через индивидуальное участие, использование утонченных стихотворений для настроя и оценки характера исторического события; для усиления лиризма и интимности, конструирование фабулы произведения вокруг главного героя — все эти особенности «никки» выделяют ее из общего фона.

Большое влияние на дневниковую литературу оказала поэзия и постоянная практика стихотворного способа межличностного общения аристократии. Содержащиеся в дневниках стихотворные вставки действительно становятся органическим продолжением характеристики внутреннего состояния повествователя. Из вкраплений они превращались в художественный способ раскрытия эмоционально-психологического состояния, внутреннего мира автора, его страданий и чувств, усиливая то настроение, которое полнее соответствовало тому или иному моменту.

Как считает Митицуна-но хаха (935–996), автор «Дневника эфемерной жизни» [4, 140]. Помимо того, что автор описывает подробности своей жизни, он ещё и задумывается над смыслом жизни и над тем, как люди проживают свою жизнь. Это такое произведение, где через стихи автор раскрывается перед читателем, и именно большое наличие стихотворного материала способствует раскрытию внутреннего мира главного героя, являясь тем самым, одним из эстетических элементов дневниковой литературы.

Таким образом, дневник — это литературное произведение, в котором проявились эстетические интересы автора.

Одним из принципов мировоззрения, пронизывающим все элементы хейанского общества, был эстетизм [5]. Культ красоты, служение прекрасному, умение увидеть красивое в самых обычных вещах — все это руководило жизнью аристократии, её действиями и мышлением.

В дневниках преобладает ощущение универсальности красоты, которая в данный период трактовалась как безусловная эстетическая категория. Поэтому Т. П. Григорьева называет эту пронизанность сущего идеалами прекрасного «движением красоты» [6, с. 225]. Она подчеркивает, что «для японцев красота изначальна, абсолютна, но это не мешало ей менять свой лик. В период Нара красивыми считались яркие тона и краски, в период Хэйан — более спокойные, а в период Муромати — и вовсе приглушенные» [7, с. 229]. Т. П. Григорьева выводит смысловую формулу красоты, свойственную японской культуре: «Японцы понимали красоту «недуально»: красота и есть добро. Красота неотъемлема от истины. … Красота нравственна, иначе она не стала бы законом искусства, его движущей силой» [8, с. 247].

Китайская литература, имевшая в то время влияние на японскую, призывала к утонченности, к изысканным манерам, а буддизм требовал духовной утонченности. Для японцев это означало поиск совершенства всех элементов культуры, поэтому японцы не знали себе равных в искусстве написания стихов, посвященных описанию внутреннего состояния героя произведения [9].

Эмоциональность вышла на первый план в качестве основного признака эстетизма. Вся обстановка двора правителя, все окружающее, весь уклад жизни аристократов создавали хорошую почву для проявления эмоциональности. Однако это не означало свободного выражения эмоций, накала страстей и пламенных эффектов. Японцы взяли эмоциональность в строгие рамки. В обстановке с множеством эстетических элементов не могли присутствовать логика и рационализм. Эстетика эпохи Хэйана требовала, чтобы каждое проявление чувств было рафинированным, дозированным, скрытым от внешнего взора. В японских произведениях отсутствует манера описывать сильные душевные переживания с мощным всплеском эмоций. Бурные эмоции скрыты в настроении героев и их поведении. Иными словами, в обществе аристократов существовала особая мораль, предписывающая эстетическое поведение каждого. И малейшее отступление от этого каралось общественным презрением.

Все, что допускалось, — это проявить воспитанность, способность красиво сложить танка, умело воспользоваться поэтическими образами и выражениями. Так создавалась благоприятная обстановка для многочисленных поэтических турниров при дворе. Такое окружение способствовало появлению плеяды блестящих литераторов. Именно от эпохи Хэйан происходит тот японский эстетизм, который и сегодня жив в японцах высоко оценивающих средневековые литературные произведения, их особый эстетизм и одухотворенность, присущие аристократам.

В этот период этикет понимается как норма, регулирующая и вводящая в заданные рамки межличностное поведение членов социума. В этические нормы, присущие обществу, внедряется китайское философское понятие «жэнь» − человечность в качестве показателя этикета. Обладание «жэнь» подразумевало владение культурным кодом (или грамматикой) общения. Этикет как способ культуры общения был тесно связан с «юэ» (музыкой) и «вака» (песенной поэзией). Отсутствие «жэнь» подразумевало отсутствие у человека этикета, и, следовательно, отсутствие в нем гуманизма [10].

Владение этикетом подразумевало способность жить в условиях межличностных коммуникаций. Объединение на основе этикета должно было привести к созданию коллективной модели сознания, поэтому художественные тексты играли ключевую роль в организации коллективных действий. Японская культура этого времени была по преимуществу культурой соучастия, [11] совместного творения и бытия.

Присущий классической японской поэзии постулат «очарования вещей» стал использоваться для передачи ощущения «быстротечности момента», «печали» в связи его неповторимостью, исключительностью, очарованием природы, всего окружающего мира. Так рождалась утонченная меланхолия поэзии, передающая ощущение быстротечности и утраты красоты.

В. Н. Горегляд назвал это состояние «эфемерностью». [11, с. 177] По его мнению, «эфемерность в дневниковой литературе отражает в себе личностный и общий план. В личностном плане он означает бренность и неизбежный уход из жизни, в общем плане — возвращение к нравам, обычаям, истокам».

Чувствительность как характеристика утонченной восприимчивости человека всего окружающего становится важнейшей чертой японской классической литературы. Эстетика «очарования вещей» также присутствует и в дневниковой литературе при прозаическом описании ощущений, и в эмоциональных стихотворных вкраплениях. Например, в «Дневнике Мурасаки Сикибу» отмечено: «Нет слов, чтобы выразить, как прекрасен дворец Цутимикадо, когда наступают предвестники осени»; «Это время года само полно прелести, поэтому молодые люди стали кататься на лодках» [13, с. 399–444]. Выражение эстетических вкусов автора отражает внутреннюю красоту самого повествователя и участников действия.

Японцы умели увидеть красоту не только окружающей природы, но и внешнего облика человека; считается, что у женщины длинные черные волосы, которые свободно распущены по плечам, — один из признаков ее красоты. В рассыпанных волосах японцы видят воссоединение душевной красоты с внешней красотой. Внешнюю красоту создать несложно, но в соединении с внутренней красотой, включающей образованность, владение правилами этикета, нормами эстетики, заданными рамками поведения, человек может стать объектом поклонения. Не зря в хэйанский период, как правило, поэт или поэтесса признавались красивейшими людьми. Естественно, такую красоту, созданную рафинированностью внешнего и внутреннего облика, могли позволить себе только аристократы.

В отношениях между мужчиной и женщиной также культивировалось стремление к прекрасному, к гармонии взаимоотношений. Высказывание суждений, отражающих утонченность, изысканный вкус, и умение ненавязчиво показать свой внутренний мир, способность умение принять и оценить внутренний мир другого человека и многое другое определяли взаимоотношения между мужчиной и женщиной в состоянии влюбленности.

Мужчина должен быть галантным и искушенным в искусстве любви, тонко чувствующим изысканность общения, умеющим создавать стихи по случаю. Женщина также должна уметь образно выразить свои тонкие чувства, ощущения, красиво изложить их. Одежды мужчины и женщины несли огромную смысловую нагрузку, выражая их придворный статус, утонченный вкус.

В дневниках часто использовался психологический прием параллелизма, когда возникали сопоставления между чувственным состоянием героя и природой, между состоянием души и изменчивостью природы. Горечь расставания и утраты органически выражал рисунок увядающей осени, смена времен года символизировала быстротечность всей жизни и каждого дня, бурная река означала стремительно уносящийся жизненный поток и т. д. Таким образом, в дневниковой литературе умело использовалась бытующая поэтическая традиция символики природы, трав, цветов, конкретного пейзажа, грома, молнии, ветра, листьев. [14]

Используемая в дневниковой литературе концепция эстетизма оказывалась тесно связанной с состоянием чувственного мира человека, что придавало таким произведениям особую одухотворенность и искренность.

К эстетическим особенностям дневниковой литературы также относится ответственность героя и персонажей за собственные поступки, которые являются особой кармой, ответом за былые ошибки в прежней жизни. Страдания неизбежно приходят после ошибок, воздаяние за них означает естественный ход событий. Все это усиливает эстетику «очарования вещей», печали, мимолетности жизни, непрочности окружающего мира, приводит к ощущению быстротечности чувств и любовных наслаждений. В дневниках усиливается культ прекрасного, культ красоты, которой угрожает неизбежная гибель и исчезновение. Тогда появляется понимание особой ценности и неповторимости человеческой личности, его духовной жизни.

Эстетика дневниковой литературы обусловливала утонченность не только поведения, но и художественного мышления, пропагандируя высокие нравственные идеалы.

Эстетизм как отличительный признак культуры придворной аристократии продолжал существовать, и спустя много лет, даже после перехода власти к военному сословию (самураям). Традиции эстетизма продолжали культивироваться аристократами в качестве знака их кастовости и внутреннего превосходства над пришедшими к власти сословием самураев, никак не могли проявлять себя в качестве благовоспитанных людей, ценящих красоту и изящество, поскольку они были людьми военного дела, со своими целями и правилами поведения, чувством долга. [15, с. 444].

Литература:

1. Имаи Такудзи平安日記文学の研究 (Исследования хейанской дневниковой литературы). — Токио, 1999; Исихара Сёхэй. 日記文学辞典 (Энциклопедия дневниковой литературы). — Токио: Бэнсэй, 2000.
2. Эпоха Хейан (794–1192гг.) — период в истории Японии, назван по местонахождению императорской столицы Хейан (современный Киото) // Коллектив авторов. Япония: Справочник. — М., 1991.

3. 前近代女性居司会家・社会・女性: 古代から中世へ / (Общество, дом и женщина: в древности и средние века) — Токио, 1997; Фукуто Санаэ.平安時代朝女の生き方 (Женщина эпохи Хейан). — Токио, 2004; Кумэ Кунитаке. 日本文化史の研究 (Исследования по истории японской культуры). — Токио,1991; Нисимура Тору.
4. В. Н. Горегляд. Японские средневековые дневники. — Санкт-Петербург, 2001, С. 140.
5. Тэрада Тоору. 平安時代の日記文学（Дневники эпохи Хейан). — Токио: Бэнессекохорэшн,1995.
6. Григорьева Т. П. Японская художественная традиция. — М.: Наука, 1979. – С. 225.
7. Григорьева Т. П. Указ. раб. — М.: Наука, 1979. — С. 229.
8. Григорьева Т. П. Указ. раб. — М.: Наука, 1979. — С. 247.
9. Donald Keene. Anthology of Japanese. Literature. From the earliest era to the mid-nineteenth century. — London: Grove press, 1956; Shuichi Kato. A history of Japanese literature. The first thousand years. — N.Y.: Kodansha America, 2002.
10. Штейнер Е. С. Феномен человека в японской традиции // Человек и культура: Индивидуальность в истории культуры. — М., 1990.
11. Оиэ Эусукэ. 中世の日記の世界 (Мир средневековых дневников). — Токио, 2003; 日記と文学 (Дневники и литература). 国文学研究資料館. — Токио, 1984.
12. Горегляд В. Н. Дневники и эссе в японской литературе X-XIII вв. — М.: Наука, 1975. – С. 177.
13. Японские средневековые дневники. — СПб., 2001. — С. 399, 444.
14. Григорьева Т. П. Японская художественная традиция. — М.: Наука, 1979; Евдокимова А. А. Человек и мир в японской классической прозе: Пособие по спецкурсу. — Уфа, 1998.
15. Самураи (от глагола — «самурау» — «служить») — военно-феодальное дворянство. Как сословие начало выделяться с Х в. и оформилось с установлением первого военно-феодального правления дома Минамото // Япония: справочник. — М., 1991. — С. 444.