Гоголевские традиции в изображении демонических образов и мотивов в романе М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»



Современное литературоведение проявляет большой интерес к проблеме диалога культур. В этом отношении творчество М. А. Булгакова репрезентативно, поскольку тесная связь с русской классической литературой XIX века является одной из особенностей его поэтики.

Для булгаковедов давно решённым стал ответ на вопрос, почему писатель в своём творчестве обращался к Гоголю. Сам Булгаков в письмах неоднократно называет его своим учителем. По словам биографа П. С. Попова, «девяти лет Булгаков зачитывался Гоголем» [13, с. 535]. А в середине двадцатых годов автор «Мастера и Маргариты» скажет: «Из писателей предпочитаю Гоголя, с моей точки зрения, никто не может с ним сравняться» [14, с. 360]. Булгакова волновали как различные стороны гоголевского наследия, так и личность великого предшественника. Его объединяла с Гоголем та поразительная наблюдательность, которая слишком часто переступала грани реалистической прозы. И тогда живой быт со всем чёрточками подмеченного превращался в фантасмагорию. Недаром В. А. Каверин подметил, что у Булгакова в любую минуту может возникнуть гоголевский «Нос» [7, с. 88]. Но самосознание Михаила Афанасьевича самосознание не ученика, а наследника, продолжателя традиций, которые своеобразно преломились и в творчестве Булгакова в целом, и в «Мастере и Маргарите» в частности.

Если говорить о последнем романе Булгакова, то, как верно отметила М. Г. Васильева, «традиции Гоголя в романе «Мастер и Маргарита» охватывают все смысловые уровни художественного текста» [3, с. 13]. В рамках данной работы мы рассмотрим, как гоголевское «присутствие» отразилось в демонических образах и мотивах романа Михаила Булгакова.

Демонологическая линия в романе наиболее тесную связь обнаруживает с «Вечерами на хуторе близ Диканьки». Весь сонм упырей, ведьм, русалок, чёрных котов, появляющихся на страницах булгаковского романа, не раз встречался нам в гоголевских повестях. Вспомним сцену из романа Булгакова, когда Маргарите в лунную майскую ночь оказывают торжественный приём «прозрачные русалки», «нагие ведьмы» [2, с. 609]. Этот эпизод вызывает у нас несомненные ассоциации с повестью Гоголя «Майская ночь, или Утопленница». Примечательно, что и сам образ Маргариты-ведьмы — это не присущий русскому фольклору облик древней горбатой старухи, а образ красивой молодой женщины, подобный той, какую создал Гоголь в «Майской ночи».

В «Мастере и Маргарите» затёртые метафоры, связанные с упоминанием «нечистой» силы, по-гоголевски реализуются и обыгрываются. Словно отдавая дань Гоголю, «бюрократическая» просьба «черти меня б взяли» [2, с. 557] немедленно удовлетворяется, и от «просителя» остаётся пустой костюм. Но если в повестях Гоголя нам непонятно, кто стоит за подобными проделками (например, в «Майской ночи»: «А что б ты подавился этими галушками! — подумала голодная тёща, как вдруг тот поперхнулся и упал» [4, с. 123]), то Булгаков не скрывает, что именно демонические силы реализуют метафоры.

В гоголевских традициях выполнены мастером Булгаковым сатирические главы романа, рисующие московские похождения свиты Воланда, которые напоминают нам о злокозненности «нечистой» силы в «Вечерах…». Но гоголевский чёрт из повести «Ночь перед Рождеством» совершает злые пакости, руководствуясь, в основном, личными мотивами (мстит кузнецу Вакуле), а проделки Коровьева, Азазелло, Бегемота, вследствие причастности последних к ведомству Воланда, представляют собой россыпь зла наказующего.

Интересен и тот факт, что чёрт в повести «Ночь перед Рождеством» крадёт месяц, который, по словам К. Кедрова, «в сознании верующих олицетворяет собой Христа» [8, с. 13]. И таким образом, чёрт на некоторое время лишает людей божественного света. Эта деталь подчёркивает мысль Мережковского о том, что «в религиозном понимании Гоголя чёрт есть мистическая сущность,… в которой сосредоточились отрицание Бога, вечное зло» [10, с. 213]. Следовательно, демонические силы в повестях Гоголя есть олицетворение абсолютного зла, что во многом определено природой фольклорных народных представлений, а также их романтической трактовкой.

Зло у Булгакова неразрывно связано с Добром, возможно, поэтому Воланд так хорошо чувствует себя в лунном свете. А для того, чтобы вершить правосудие, лунный свет даже необходим, так как именно в этом божественном свете явственнее обнажаются пороки и добродетели людей. Нужно заметить, что «Мастер и Маргарита» в соответствии с рамками и законами романа — мифа не даёт однозначных интерпретаций: луна в произведении выступает как амбивалентный символ. Анализируя роман Булгакова, И. Белобровцева и С. Кульюс пришли к следующему выводу: «…наделённость ночного светила особыми функциями свидетельствует о склонности Булгакова к созданию собственной лунной мифологии» [1, с. 37]. Лунный свет является локусом Иешуа и в то же время многими нитями ведёт к Воланду. В целом же Воланд олицетворяет не столько мрак, сколько тень, недаром Левий называет его «повелителем теней» [2, с. 715]. А тень, хотя и находится ближе к мраку, чем к свету, но всё же предполагает в себе наличие последнего.

Таким образом, мы обнаруживаем на страницах булгаковского романа своеобразную полемику с гоголевской трактовкой зла и демонических сил. Однако это «преодоление» не исключает перекличек с «Мастера и Маргариты» с гоголевскими традициями.

Мотив дьявольских денег как испытания людей, лежащий в основе повести «Вечер накануне Ивана Купала», продолжает в своём произведении и Булгаков. «Из-под купола, ныряя между трапециями, начали падать в зал белые бумажки…Зрители стали их ловить. Поднимались сотни рук, зрители сквозь бумажки смотрели на освещённую сцену и видели самые верные и праведные водяные знаки» [2, с. 493]. Так же как и Петро в гоголевской повести, зрители Варьете не устояли перед искушением, и потому наказание неизбежно. Муки Петро объясняются «божьей напастью» [4, с. 105] за совершённые грехи. А наказание жадных до денег зрителей Варьете — дело рук Дьявола. И это естественно: ведомство Справедливости воздаёт каждому по заслугам.

Вопрос о немецкой национальности Воланда во многих исследовательских работах трактуется как очередное указание на «мефистофельские» истоки булгаковского Сатаны. Но тема «немецкости» чёрта развивалась ещё Гоголем. Так, в «Пропавшей грамоте» мы встречаем следующее выражение: «черти на немецких ножках увивались около ведьм» [4, с. 144], а в «Ночи перед Рождеством» автор пишет: «Немцем называют у нас всякого, кто только из чужой земли» [4, с. 154]. Следовательно, в понимании Гоголя чёрт — немец — это своего рода маргинал, выходец из иного, ирреального мира. Причём эти резиденты Зла не могут перейти через определённую межевую полосу, границу Божественного центра. Святое знамение, «чур» их останавливает, недаром Вакула творит святой крест над чёртом, чтобы подчинить его себе, а казак из повести «Пропавшая грамота» осеняет крестом карты. Немцем называет себя и Воланд в романе Булгакова, который одновременно указывает на связь своего персонажа с творчеством как Гёте, так и Гоголя.

Сюжетная линия Воланда в романе «Мастер и Маргарита» генетически восходит и к гоголевскому «Вию».

В мире Воланда и Иешуа так же, как в ночном мире мифологического Хаоса, частью которого является Вий, нет места временному и конечному. Это духовный мир без границ и рубежей, в котором жизнь и смерть слиты воедино. Здесь красота — абсолютная красота и уродство — абсолютное уродство. Так же как и гоголевская ведьма, которая предстаёт перед Хомой Брутом то как «красавица, когда-либо бывшая на земле» [5, с. 167], то в виде уродливого позеленевшего трупа, Гелла на страницах булгаковского романа то шокирует буфетчика Сокова своим видом и безукоризненной фигурой, то пугает фининспектора Римского «пятнами тления на груди» и «трупной зеленью на руках» [2, с. 527]. В своём уродстве обе ведьмы (и у Гоголя, и у Булгакова) абсолютны, всё безобразное и страшное сочетается в их облике, отсюда синий или позеленевший цвет кожи, трупные пятна. Как и ведьма-панночка, пытающаяся прорваться сквозь магический круг и погубить Хому Брута, Гелла рвётся в кабинет финдиректора. И обеих ведьм останавливает крик петуха, который, по народным поверьям, разгоняет всякую нечисть.

Страшная тайна иного мира в облике ведьмы приходит к Хоме. А булгаковская Маргарита по своей воле становится ведьмой, существом, стоящим на грани двух миров.

Полёт Маргариты, как и полёт Хомы, — это духовное парение, освобождение духа. В такие минуты откровения проявляет себя музыка Хаоса. Бесовская, желанная и страшная музыка овладевает сердцем Хомы во время его фантастического полёта, она «звенит, и вьётся, и подступает, и вонзается в душу какою–то нестерпимою трелью» [5, с. 156]. Музыка вальса, быть может, одного из тех, что будет слушать Маргарита вместе с Мастером в мире неземном, сопровождает и полёт булгаковской героини. «Взмахнув ею (щёткой — Т.М.), она вылетела в окно. И вальс над садом ударил сильнее… Вылетела в переулок. И вслед ей полетел совершенно обезумевший вальс» [2, с. 597].

Ещё один мотив, мотив страха-тоски, которому Гоголь придавал большое значение, проходит через весь роман Булгакова. У обоих авторов это не страх-боязнь (страх в обыденном, обывательском смысле), а страх-тоска (мистический страх) — безотчётное и неопределённое чувство тревоги, беспокойства. Хома страшится, предчувствуя Вия. В романе Булгакова страх-тоску испытывают почти все герои, соприкасающиеся с миром Воланда.

«Воланд … без улыбки уставился на Мастера. Но тот неизвестно отчего впал в тоску и беспокойство…Маргарита прижалась к нему и сама начала бормотать в тоске и слезах» [2, с. 648]. Лишь после укола тоска покидает Ивана Бездомного. Страх-тоску испытывает даже знаменитый Тузбубен. «Лишь только пёс вбежал в кабинет финдиректора, он зарычал, оскалив чудовищные желтоватые клыки, затем лёг на брюхо, и с каким-то выражением тоски и в то же время ярости в глазах пополз к разбитому окну. Преодолев свой страх, он вдруг вскочил на подоконник и, задрав острую морду вверх, дико и злобно завыл» [2, с. 552].

В вечерних сумерках усталому прокуратору мерещится, что кто-то сидит в кресле, и почти сразу на него находит тоска. И мы понимаем, что Пилату не померещилось, и Некто, чьё присутствие вызывает страх-тоску, действительно сидел в кресле прокуратора Иудеи.

Иррациональные и безотчётные проявления тоски — это предчувствие Воланда, иного бытия, соседствующего с реальным миром и порой напоминающего о себе. Предчувствия эти перекликаются с роковыми знаками в судьбе Хомы, постепенно нарастающими с приближением трагической развязки.

В романе «Мастер и Маргарита» есть персонаж, подобный образу гоголевского Вия. Это Абадонна (еврейск. — «губитель»), демон смерти, обладающий смертоносным взглядом. Но если взгляд Вия скрыт под огромным веками или ресницами (в переводе с украинского языка слово вiя означает «ресница» [11, с. 235], то Абадонна прячет его за тёмными очками.

«– Абадонна, — негромко позвал Воланд, и тут же из стены появилась фигура какого-то худого человека в тёмных очках. Эти очки почему-то произвели на Маргариту такое сильное впечатление, что, тихонько вскрикнув, она уткнулась лицом в ногу Воланда» [2, с. 621].

Заметим, что философ Хома Брут погибает вовсе не от взгляда Вия, а от собственного взгляда на него, дерзнув принять вызов всесильного врага. Взглянув в глаза смерти, он не выдерживает испытания. А доносчик и шпион барон Майгель погибает тотчас же, стоит лишь Абадонне снять очки. И неважно, встретились ли герои глазами. Взгляд ангела бездны смертоносен в любом случае.

Если сравнивать самого Воланда с Вием, то булгаковский Сатана в отличие от героя гоголевской повести обретает в романе зримые черты. Но когда в конце повествования Воланд предстаёт в своём истинном обличьи, становится трудно ответить на вопрос — каков же он настоящий. Воланд сохраняет свою тайну, как и Вий, который остался для нас комплексом предчувствий.

Анализируя роман Булгакова, М. Г. Васильева пришла к выводу, что «на нравственном уровне романа гоголевские традиции связаны с темой продажи души дьяволу, соединяющей «Мёртвые души», «Портрет» и «Мастера и Маргариту» [3, с. 13]. Добавим, что с повестью «Портрет» связывает «Мастера и Маргариту» также мотив безумия людей, прикоснувшихся к миру дьявольских сил. Приступы безумия посещают всех, кто покупал портрет демонического ростовщика. В романе Булгакова от умопомешательства страдают не только отдельные люди, но и целые организации, соприкоснувшиеся с инфернальным миром в образе Коровьева, Азазелло, Бегемота. Сумасшествие, как отмечают Г. Лесскис и К. Атарова, является одной из сквозных тем романа. «Почти все персонажи романа в тот или иной момент чувствуют себя на грани безумия, или их принимают за сумасшедших» [9, с. 386].

Мольер в «Тартюфе» писал: «Коль бог решил нас наказать, он нас лишает разума» [12, с. 19]. Именно небесной карой объясняет художник, нарисовавший дьявольского ростовщика, несчастья, случившиеся с ним. А безумие конферансье Бенгальского, поэта Бездомного, управдома Босого, служащих Зрелищной комиссии — это дело рук Дьявола, вершащего Справедливость.

Нельзя не заметить определённого портретного сходства Воланда и демонического ростовщика. У гоголевского персонажа «непомерно высокая фигура», «горячий бронзовый цвет лица», «страшные глаза» [6, с. 101]. Воланд также «высокого (почти громадного) росту» [2, с. 387], а «кожу на лице как будто навеки сжёг загар» [2, с. 615]. Сходство такой портретной характеристики, как цвет лица, может быть объяснено обращением авторов к одному и тому же народному поверью о том, что при падении в ад дьявол обжёг себе лицо и навеки остался темнолицым. (Ср.: народная пословица «темнолик яко диавол»).

Таким образом, влияние традиций Н. В. Гоголя на демонологическую линию романа «Мастер и Маргарита» очень сильно, что обуславливается интересом Булгакова к личности и творчеству Гоголя. Мы обнаружили и переклички образов (Вий — Абадонна, ростовщик — Воланд, чёрные коты, ведьмы, русалки), и переклички мотивов (мотив дьявольских денег, мотив полёта как духовного освобождения, мотив безумия людей, соприкоснувшихся с ирреальным миром, мотив страха-тоски и т. д.) Особенно сильно влияние Гоголя в сатирических главах «Мастера и Маргариты», изображающих похождения свиты Воланда. Продолжая традиции великого предшественника, которого, по словам П. С. Попова, Булгаков «неизменно ставил себе за образец» [13, с. 541], автор «Мастера и Маргариты» преодолевает романтические взгляды Гоголя на Дьявола как на вечное и абсолютное Зло, отрицающее Бога. Булгаков создаёт образ Князя Тьмы, чьё предназначение в мире — вершить Справедливость. Его «дух зла и повелитель теней» [2, с. 715] неразрывно и органически связан с Иешуа, творящим Милосердие.

Литература:

1. Белобровцева И., Кульюс С. Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита». Комментарий. — М.: Книжный клуб 36,6, 2007. — 492 с.
2. Булгаков М. А. Мастер и Маргарита // Булгаков М. А. Романы. — М.: Современник, 1987. — С. 383–748.
3. Васильева М. Г. Гоголь в творческом сознании М. А. Булгакова: Автореферат дис. канд. филол. наук / Томский государственный университет. — Томск, 2005–23 с.
4. Гоголь Н. В. Собрание сочинений в 8 т. — М.: Правда, 1984. — Т. 1. 395 с.
5. Гоголь Н. В. Собрание сочинений в 8 т. — М.: Правда, 1984. — Т. 2. 372 с.
6. Гоголь Н. В. Портрет // Гоголь Н. В. Повести. Драматические произведения. — М.: Художественная литература, 1984. — С. 87–125.
7. Ермолинский С. Воспоминания о Булгакове // Театр. — 1966. — № 9. — С. 81-92.
8. Кедров К. Поэтический космос. — М.: Советский писатель, 1989. — 478 с.
9. Лесскис Г., Атарова К. Путеводитель по роману Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». — М.: Радуга, 2007. — 517 с.
10. Мережковский Д. С. Гоголь и чёрт // Мережковский Д. С. В тихом омуте. — М.: Советский писатель, 1991. — С. 196–254.
11. Мифы народов мира в 2 т. — М.: Советская энциклопедия, 1987. — Т. 1. — С. 235.
12. Мольер Ж.-Б. Тартюф, или Обманщик // Мольер Ж.-Б. Пьесы. — М.: Моск. рабочий, 1979. — С. 5–95.
13. Попов П. С. Биография Булгакова // Булгаков М. Письма. Жизнеописание в документах. — М.: Современник,1989. — с. 537–572.
14. Чудакова М. О. Гоголь и Булгаков // Гоголь: история и современность. — М.: Современник, 1985. с. 345–363.