«Дикарь» или «русский Эрос»? (главный герой в повести В.С. Маканина «Гражданин убегающий»)

В повести «Гражданин убегающий» (1978) В.С. Маканин изображает нового героя своего времени – персонажа, убегающего от семьи и ответственности, семейными узами налагаемыми. По ходу повествования главный герой – «инженер-строитель», – впоследствии «инженеришко», а теперь просто «опустившийся» таежник Павел Алексеевич Костюков теряет романтический ореол «искателя», «первопроходца», но приобретает свойственный концу 1970-х годов колорит – «мелкий» и «жестокий».

Персонаж, «стронутый» с семейных и иных основ, привлекает в это время В.Шукшина («Сураз», «Калина красная»), Ф.Абрамова («Алька», «Дом»), В.Белова («Привычное дело», «Воспитание по доктору Споку»), В.Астафьева («Царь-рыба») и др. Но если «деревенщики» подспудно, но явно симпатизируют своим потерявшимся в жестоком мире персонажам, то для произведений В.Маканина свойственна несколько иная тональность. В.С. Маканин представил в своей повести своеобразную градацию человеческого типа «перекати-поля», воссоздав его в разной степени в трех героях – Костюкове, Томилине и Витюрке как представителях одного поколения и одного рода деятельности.

Затрагивая этимологию имени Павла Алексеевича Костюкова, можно сделать предположение о неслучайности его выбора автором. Имя, отчество и фамилия здесь в равной мере служат исчерпывающей (но неоднозначной!) характеристике персонажа, о чем свидетельствует полнота его номинации, отличающейся от других действующих лиц: лишь по фамилии назван Томилин, подростковым прозвищем поименован Витюрка и, наконец, Аполлинарьич именуется только отчеством.

Имя «Павел» (от лат. paulus – «маленький») характеризует главного героя как человека беззащитного и слабого, несмотря на внешнюю силу и уверенность (таежник!) в себе. Отчество «Алексеевич», то есть сын Алексея (от греч. alexo – «защищать») означает стремление персонажа оберегать свой внутренний мир, свою свободу от внешних посягательств. В отчестве персонажа можно услышать и его принадлежность к поколению «защитников»-фронтовиков, хотя для его судьбы это не только не актуально, но и «противопоказано»: «защищать» кого-либо кроме себя, даже родных сыновей, он не считает себя обязанным. Фамилия «Костюков» может быть произведена от имени «Константин» (от греч. constantis – «стойкий, постоянный»), и это могло бы быть намеком на верность героя себе, на твердость его выбора. Но не менее вероятной и актуальной представляется иная основа фамилии персонажа, восходящая к «кости», намекающая на отвергнутые первоосновы (костяк) существования его предков. Не менее вероятной представляется и аллюзия, восходящая к имени полуфольклорного, воспетого Л.Утёсовым «Кости-моряка», сраженного красотой «рыбачки-Сони» и обретающего надежную семейную «гавань». Как видим, все три компонента именования героя по своей этимологии и соответствуют судьбе и характеру героя, и одновременно противоречат им.

Имена других действующих лиц повести являются «говорящими» не в меньшей мере. Так, «большого аккуратиста» Томилина «томит» и «мучает» жизнь вдали от цивилизации. «Остервенелый» старик Аполлинарьич, отчество которого созвучно греч. appolymi – «губить», в действительности посвятил свою жизнь бессмысленному уничтожению природы, губя не только ее, но и себя. Аполлинарьич – герой отчасти бурлескный, что отражается в параллельной этимологии его отчества как производного от др.-греч. apollo – «лучезарный», «несущий свет». Подобная характеристика диссонирует с деятельностью «зарывшегося в землю» старика, равно как в романе И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок» (1931) абсурдно звучит аристократическое имя «нюхавшего свою портянку» старика Ромуальдыча (др.-герм. – «славный царь»). Образ Витюрки – «артистичной, пьющей и веселой натуры» – дан в оптимистических тонах, и этот герой явно симпатичен автору. Витюрка также неслучайно наречён именем производным от латинского victor – «победитель». Персонаж заведомо находится в выигрышной позиции, отличаясь от своих «коллег» полной гармонией с самим собой и независимостью: «жена в свое время выгнала его за пьянство, и теперь, кочуя, он пил сколько хотел» [7, с. 73]. Но Витюрка – это еще и Витя, а в этом варианте имени в наибольшей степени актуализируется основа, восходящая к лат. vita – «жизнь». Благодаря этой аллюзии пьяная, бесприютная «жизнь» Витюрки оказывается своеобразным знаком жизни всего поколения «победителей».

Антагонистом Костюкова выступает «интеллигент» из Москвы Томилин. Несмотря на свое вынужденное пребывание вне цивилизации, он мечтает вернуться «в большой город» и устроиться на «непыльную, вполне пенсионерскую» работу, что для Павла Алексеевича неприемлемо. Томилин стоит особняком от «суровых и деревянных» Витюрки и Костюкова. Он «затравленная чайка», а в них есть «волчья жестокость»: «Именно от бессилия, от невозможности понять их и объяснить им себя Томилин ткнулся в подушку лицом, вцепился в нее руками и заплакал, нервный и слабый человек» [7, с. 83]. Однако, однозначность трактовки персонажа Томилина как слабого и «мягкотелого» вызывает сомнения. В некоторых эпизодах повести этот герой демонстрирует свою мстительную и «злопамятную» натуру, а в поведении его явно прослеживается «значительность» и «строгость».

Таким образом, каждый герой повести является в какой-то мере не тем, кем кажется на первый взгляд. За силой скрывается слабость, за «чудаковатостью» – злоба, за целеустремленностью – одержимость. Объединяющим же фактором является «одинокость», внутренняя «пустота», присущая всем персонажам вследствие их вынужденной или сознательной оторванности от духовных ориентиров и посвящения себя исполнению социально стереотипических ролей.

Павел Алексеевич Костюков является тем героем, в котором в наибольшей степени проявляется новая смысловая грань образа человека-«первопроходца», а именно: его разрушительная сущность. Деструктивным оказывается его влияние не только на окружающую среду, но и на свою собственную жизнь, бессмысленную и однообразную. Вначале повести герой начинает осознавать «поганую мысль» о том, что он не «первооткрыватель», не «искатель», а всего лишь «разрушитель», скрывающийся от того, что «наворочал». Павел Алексеевич становится безликим «таежником», без адреса, без семьи, без цели в жизни, страдающим от преследования своих же сыновей. В последней коллизии подспудно присутствует перевернутый, а потому травестийный мотив гомеровской «Одиссеи». Там сын Телемак помогает матери сохранить верность отцу, здесь – сыновья преследуют отца, желая поживиться от его щедрот. В финале повести младший Андрейка с разочарованием обращается к немощному Костюкову: «…у меня ты рисовался в голове знаешь каким – сильным и могучим» [7, с. 98], Телемак же, увидев своего могучего и гордого отца, восклицает в восхищении: «Верно, один из богов ты, владык беспредельного неба…» [4, с. 185]. От древнегреческого величия и пафоса в маканинских героях не остается и следа. Высокое обращается в низкое, эпопея обращается в фарс, но созвучие остается. Вероятно, не потому что размах дарования Маканина хотя бы отдаленно соотносится с гомеровским, а потому, что распад современной семьи представляется писателю таким же эпохальным событием, как возвращение от стен поверженного Илиона греческих воинов.

«Гражданин убегающий» – это не просто наименование, а образ жизни, социальный статус, аналогичный «гражданину ожидающему», «гражданину провожающему» и другим формальным и типизированным обращениям к любому человеку из толпы «подобных ему». Известный французский философ Жан Бодрийяр (1929-2007) еще в начале 70-х годов констатировал «конец трансцендентного» в человеческом мире и приход на его смену мира знаков, в котором и сам человек перестает быть индивидуальностью и состоит лишь из знаков социального статуса: «Это – профилактическая белизна пресыщенного общества, общества без головокружения и без истории, не имеющего другого мифа, кроме самого себя» [1, с. 245]. Философ считает, что всё современное общество «охвачено ловушкой объекта и его видимой полноты», называя его «обществом потребления» [1, с. 245]. Несомненно, Костюков является ярким «гражданином» и одновременно жертвой такого общества, а, значит, жертвой «своего времени».

От чего же «убегает» главный герой повести Маканина? Ответ на этот вопрос неоднозначен. С одной стороны, очевидна попытка Костюкова скрыться от цивилизации в целом и от ее устоев в частности. Герой испытывает своего рода фобию и перед некогда вдохновлявшим его эросом, и перед социальным институтом семьи: «Были и такие мужчины, вдруг потянувшиеся к семье. Но не он <…> Уж давно его отделял от женщин ров времени – ров, полный чужести и холода, полный темной воды…» [7, с. 75]. Одной из неотъемлемых составляющих семейных отношений является постоянство, выражающееся в ежедневном пребывании с одними и теми же людьми, в одном и том же месте. Главный герой не может принять «повторения», и даже просто знакомые лица «настораживали» его, так как «знакомое лицо сначала приближается глазами, а уже потом чего-то хочет, требует…» [7, с. 73]. Костюков стремится к новому, «нехоженому», «непротоптанному», его путь направлен туда, где «еще не наследили», а значит, подальше от социума.

Образ Костюкова созвучен образу «дикого человека» одного из знаменитых трактатов Ж.-Ж. Руссо: «Не вел ни с кем войны, ни с кем не общался, не нуждался в себе подобных, как и не чувствовал желания им вредить <…> был подвержен лишь немногим страстям и, довольствуясь самим собою, обладал лишь теми чувствами и познаниями, которые соответствовали такому его состоянию…» [9, с. 69]. По Руссо, дикари «ограничены знанием одной только физической стороны любви» [9, с. 68] и не способны к восприятию ее духовной стороны. То же можно сказать и о Костюкове, так как его единственной страстью была природа – объект, которым он не мог в полной мере овладеть, чтобы потом стремиться к новой «нетронутости» и «нехоженности». Руссоистские идеи прослеживаются и в отношении героя к семье как важнейшему общественному институту: «Приобретая способность жить в обществе и становясь рабом, он [человек] делается слабым, боязливым и приниженным, а его образ жизни изнеженный и расслабленный окончательно подтачивает и его силы и его мужество» [9, с. 52]. Ярким подтверждением этому для Костюкова был Томилин, слабость которого постоянно подчеркивается как авторскими характеристиками, так и действиями самого героя. Павел Алексеевич считает своего коллегу «чудиком», равно как и всех подобных ему интеллигентов из Москвы, ведь основным критерием симпатии главного героя к людям была их способность «легко передвигаться» – именно за это Костюков «любил» Витюрку, по-детски веселого и беспечного.

Интересно отметить, что мотив бегства в творчестве Маканина получает нестандартное семантическое наполнение и выражается в притяжении к «пустынному месту». Философия этой особой «тяги», присущей каждому, излагалась писателем еще в рассказе «Пустынное место» (1976) с оговоркой на то, что вечное стремление человека «побыть без» – «исчерпывается самим же побегом» [6, с. 262]. По Маканину, человек всей своей сущностью жаждет «самоустранения», «оторванности». Причиной тому является «жесткий каркас окружавшей его конструкции» [6, с. 262], то есть, в случае с Костюковым, семейные отношения. Человек, живя в «очерченной ячейке», которой может быть семья, работа, школа, «хочет побыть один, как хотят воды и хотят хлеба» [6, с. 261]. Естественную потребность в «пустынном месте» испытывает и главный герой повести «Гражданин убегающий», пытаясь ее реализовать на протяжении всего повествования.

Своеобразное отношение персонажа к семье прослеживается и в других произведениях Маканина, как например, в романе «На первом дыхании» (1979), где главный герой – Олег Чагин – неоднократно высказывается на эту тему в негативном ключе: «Главное – это беречь нервы близких тебе людей. Иначе они тебя съедят» [6, с. 190]. В повести «Антилидер» (1980) слесарь Толик Куренков под влиянием семьи, не воспринимающей его всерьез, из «слабого» и «тихого» превращается в «агрессивного» и «яростного». Вероятно, что и в повести «Гражданин убегающий» главный герой боится быть «заарканенным» и «съеденным». Он привык разрушать сам и не желает быть разрушенным кем-либо.

В образе главного героя своей повести Маканин пытается осмыслить гипертрофированный тип «первооткрывателя», ставший характерным в век технического прогресса и развития потребностей общества в новых научных достижениях и разработках. «Первопроходец» Костюков мутирует в «разрушителя», смыслом жизни которого является «смена мест». Мотив побега из социальных «оков» не вызывает сомнения, но не только общество является причиной вечных скитаний главного героя. Парадоксально, что стремясь к природе, Костюков на протяжении всей повести от нее же и убегает: его бегство от жён и сыновей и есть бегство от собственной природы.

Интересно, что Б.П. Вышеславцев говорит о «русской форме таинственного мифа об Эросе и Психее» – вечном стремлении русского человека к «ненаглядной красоте». Этот миф реализуется во многих народных сказках, в которых Иван Царевич «рвется прочь от земной бедности и юдоли и жаждет обладания мудростью и божественной красотой» [3, с. 118]. Отношение главного героя повести «Гражданин убегающий» к природе заслуживает отдельного внимания. Он, действительно, влюблен в нее, одержим ею: «Он смотрел на стволы деревьев, как будто пробуждал в себе некое вожделение…» [7, с. 90]. Костюков чувствует «интимность» ручья или речки, видит «лицо с особым рисунком» в елях, помнит природу «с ненужной бессмысленной тщательностью». Б.П. Вышеславцев обнаруживает в природе «женственную, одушевленную, космическую красоту, включающую в себя и бесконечно большое, и бесконечно малое, и всю гармонию солнц, и всю красоту земных цветов…» [3, с. 120]. Подобные мысли встречаются в более поздней повести В.С. Маканина «Утрата» (1987), где автор замечает и «женское начало» природы, и ее стремление к «совместности с человеком» [8, с. 47].

Природа в повести «Гражданин убегающий» отождествляется с женщиной, которую не может покорить главный герой и потому испытывает все большую страсть к их перемене и бесконечной «неосвоенности». Характерно, что Костюков, «порушив нехоженность, чуть обжив и наведя людей на дело, уходил, а уж люди вытаптывали вслед за ним» [7, с. 80]. При этом главный герой испытывает стыд, смущается, оставляя уже обжитые места, так же, как и смущается, оставляя своих сыновей. Влечение к природе в повести Маканина «Гражданин убегающий» трансформируется в страсть, как высшую степень «вожделения». Костюков одержим желанием не слиться с природой, но полностью захватить ее, воспользоваться ею и, оставить везде свой «след». Природа же, в свою очередь, гонится за ним, напоминая о разрушениях, которые уже «как будто отпечатались на его лице».

В начале повести в диалоге Павла Алексеевича с малознакомым ему юношей звучат пророческие слова: «Мы ведь тоже убегаем. А разве за нами всеми, за человечеством, не гонится отравленный заводами воздух? Разве за нами не гонится мертвая от химикатов вода и рождающиеся больные дети?...» [7, с. 69]. Главный герой убегает от своих разрушений, как загнанный зверь, а сыновья выполняют функцию охотников, «рыщущих за ним следом». Тем не менее именно они не дают забыть Павлу Алексеевичу о его долге перед ними, который нельзя оплатить алиментами. Именно «сынки» напоминают ему обо всех разрушениях, плодами которых они и являются, а также о расплате, которая обязательно должна последовать, рано или поздно. Сыновья Костюкова выполняют функцию своего рода мифологических эриний, псевдорезонеров персонифицировавшейся в повести природы, которая, как и они, «что-то втайне помнит». Неслучайно сравнение старшего сына – Василия – с камнем, как символом вечной вины Костюкова и его обреченности.

Сакральность природы в понимании Костюкова трансформируется в фетиш, так же как и «русский Эрос» в лице сурового таежника стремится не к духовному единению, а к плотскому «завладению». Привилегия природы-«Психеи» быть «вне времени» недоступна для человека, который поэтому не имеет ни права, ни возможности претендовать на господство над ней. Мифологический образ Эроса, желающего слияния с «Мировой душой», исказился и приобрел диаметрально противоположные черты. В современном мире влечение человека к природе, заложенное в нем генетически, «мельчает, принимая самые различные обличья» [7, с. 70]. «Нехитрая духовная жизнь» нового, как оказалось – последнего, поколения «первопроходцев», которая «быть может, в смене этих разных обличий» и состоит, имеет заведомо трагический финал.

К подобному концу приходит Костюков, погибший от заболевания, вызванного самой природой, в итоге всё-таки «догнавшей» его. Природа, переставшая быть храмом и превратившаяся в мастерскую, – «мстит» людям, возвращая им причиненное зло. Эта тема мастерски развернута В.Астафьевым в «Царь-рыбе» (1976), в частности, в одноименной главе-рассказе, в которой главного героя едва не погубил огромный осётр, тянувший его на дно. Браконьер Игнатьич ощутил на себе всю мощь и власть природы, осознав, что его судьба в руках этой невиданной, почти мистической силы. Образы Игнатьича и Костюкова перекликаются своим стремлением к разрушению природной гармонии, но в отличие от астафьевского героя, персонаж Маканина испытывает душевное «просветление» уже после смерти, перевоплощаясь в белую бабочку. Однако и после перерождения герой обречен на вечное бегство от своих сыновей, которые в потустороннем мире «преследуют» его в образе множества детей с сачками, не давая забыть о неоплаченном долге.

Главный герой повести «Гражданин убегающий» Костюков входит в ряд маканинских «бесприютных» героев, таких как Олег Чагин («На первом дыхании»), Павел Васильевич Михайлов («Отдушина»), Лёша-маленький («Отставший»), Пекалов («Утрата»), Якушкин («Предтеча»). Все эти персонажи не имели дома в буквальном либо в метафизическом смысле, то есть не могли или не желали возвращаться к домашнему очагу. О тенденции к «бездомности», прослеживающейся и в произведениях Маканина, писал известный немецкий философ Мартин Бубер (1878-1965): «В истории человеческого духа я различаю эпохи обустроенности (Behaustheit) и бездомности (Hauslosigkeit). В эпоху обустроенности человек живет во Вселенной как дома, в эпоху бездомности – как в диком поле, где и колышка для палатки не найти» [2, с. 165]. По Маканину, «бездомность» является следствием деструктивного влияния людей на окружающий мир, а значит, и на себе подобных. Разрушение внешней среды влечет разрушение внутреннего мира человека, приводя к его вечным скитаниям и отсутствию гармонии с самим собой.

Побег главного героя от цивилизации, её структур и институтов, вошел в мировую литературную традицию в качестве сюжетообразующего компонента, главным образом, романтических произведений. Романтизм Павла Алексеевича Костюкова мним и иллюзорен: его сыновья гонятся за «сильным» и «могучим» отцом, а находят «скрюченного» и слабого «гражданина», от них при этом позорно убегающего. Маканин показывает, что таежники – это уже не прежние романтически настроенные люди «наивных знаний и больших страстей», а «потасканные», «малословные», «хриплоголосые» скитальцы, судьбе которых едва ли можно позавидовать. Но и сама противоречивость натуры Костюкова имеет иллюзорный характер: открывая, исследуя, препарируя, строя «новый мир» вокруг себя, вряд ли возможно «старый мир» не разрушать. Иллюзорная амбивалентность героя заложена в его авторском именовании – «гражданин убегающий». Убегающий от социума не есть его гражданин, равно как действительный «гражданин» не может быть убегающим. Здесь за скрытым оксюмороном просвечивает актуальная, вероятно, и для Маканина мысль о двойственности человеческой природы как «единства порядка и хаоса» [5, с. 4].

Сюжет повести «Гражданин убегающий» может интерпретироваться как аллегорический комментарий, мастерски и не задним числом созданная иллюстрация деградации позднего советского «общества потребления», в котором былой аскетизм, «стремление к мудрости и красоте» всё более уступают место первобытной расточительности и непредусмотрительности. 

Доминирование деструктивного начала над созидательным, их симбиоз, – влекут за собой, по Маканину, роковые последствия как для отдельной личности, так и для народа в целом.

Литература:

1. Бодрийяр Ж. Общество потребления. Его мифы и структуры. – М.: Республика, 2006. – 269 с.

2. Бубер М. Проблема человека / М. Бубер // Два образа веры. – М.: Республика, 1995. – С. 157-231.

3. Вышеславцев Б. П. Русский национальный характер // Вопросы философии. – 1995. – №6. – С. 112–121.

4. Гомер Одиссея / Гомер; пер. В. А. Жуковского. – М.: Наука, 2000. – 482 с.

5. Лысак И. В. Механизмы и последствия деструктивной деятельности человека. – Таганрог: ТРТУ, 2006. – 80 с.

6. Маканин В. С. Собрание сочинений. В 4-х томах / В. С. Маканин. – Т. 1. – М.: Материк, 2002. – 352 с.

7. Маканин В. С. Собрание сочинений. В 4-х томах / В. С. Маканин. – Т. 2. – М.: Материк, 2002. – 384 с.

8. Маканин В. С. Собрание сочинений. В 4-х томах / В. С. Маканин. – Т. 3. – М.: Материк, 2003. – 348 с.

9. Руссо Ж.-Ж. Рассуждение о происхождении неравенства между людьми / Ж.-Ж. Руссо // Трактаты. – М.: Наука, 1969. – С. 31–98.